1. Безальтернативный выбор

1. Безальтернативный выбор

Если рассматривать всю политическую биографию Сталина в целом, причем в широком, подлинно историческом контексте, а не через призму отдельных, пусть даже и важных этапов его жизни, то, на мой взгляд, его вклад в дело индустриализации страны должен быть поставлен на первое место. И по своему реальному значению, и по последствиям, которые она имела для судеб нашей страны на всем протяжении XX века. Сейчас, по прошествии многих десятилетий, имеется достаточно значительная временная дистанция, чтобы в должной мере оценить этот его вклад в строительство будущего величия России. В сущности, если говорить лапидарно, превращение Советской России в подлинно великую державу, под мощным и непосредственным воздействием которой формировались и набирали силу многие ведущие тенденции международного развития, оказалось бы не более чем красивой мечтой, если бы не была осуществлена такая грандиозная задача, как превращение страны из аграрной в индустриальную. Тривиальная истина, что история не знает сослагательного наклонения сама по себе применима лишь к ходу исторического процесса. Но она никак не может быть отнесена к самому исследованию этого исторического процесса, поскольку научная логика диктует необходимость рассматривать различные альтернативы и варианты возможного развития и поворота событий, открывавшихся перед страной. Поэтому достаточно только поставить вопрос — что сулил нашей стране исторический рок, если бы она не сумела в поражающий воображение короткий по меркам истории отрезок времени преодолеть свою вековую отсталость и встать вровень с ведущими мировыми державами? Сам вопрос уже содержит в себе ответ на него. И здесь нет надобности пускаться в долгие рассуждения и приводить какие-то дополнительные аргументы.

Причем, очевидно, однозначный ответ на данный вопрос не должен по логике вещей проходить по водоразделу — с каких позиций тот или иной исследователь оценивает роль и место в истории нашей страны самого Сталина. В данном случае решающее значение приобретает сам факт превращения нашей страны в великую мировую державу. Разлом мнений может идти по другим параметрам: насколько велика была цена индустриализации, можно ли было добиться тех же самых результатов с меньшими издержками и вообще стоила ли вся эта затея колоссальных потрясений, сопряженных с ее воплощением в жизнь. Но это уже другие аспекты проблемы, на которые я постараюсь в пределах своих возможностей дать более или менее ясный и определенный ответ. Естественно, сообразуясь с реальными условиями реального времени, а не с гипотетическими вариантами, порожденными игрой ума или, хуже того, просто воображения.

Общий взгляд на политическую биографию нашего главного фигуранта убеждает в том, что он занял бы достойное место в истории нашей страны даже если бы не добился ничего существенного, кроме индустриализации страны. Конечно, мысль эта, сформулированная предельно упрощенно, может быть многими воспринята как чисто апологетическая, оторванная от морально-психологических аспектов, а потому и однобокая, и неубедительная. И дело здесь не в личных симпатиях или антипатиях к Сталину. Вся последующая советская история, особенно периода Великой Отечественной войны и послевоенного развития, служит веским тому доказательством. Если Советская страна не была бы превращена в индустриальную державу, если бы не было индустриализации, осуществленной под руководством Сталина с такой жестокой, порой бесчеловечной напористостью и решимостью, то СССР не выстоял бы в смертельной схватке с фашизмом. Иной оборот принял бы и ход общего мирового развития. И тогда историкам пришлось бы писать совершенно иную историю минувшего столетия.

В моих рассуждениях нет и тени фатализма, навеянного некими историческими гипотетическими построениями того, что могло бы случиться, если бы… Если бы! Да, именно если бы! Анализ прошлого не должен игнорировать и вероятных последствий того, как сложилась бы общая мировая ситуация в случае, если бы Советский Союз был не в состоянии противостоять гитлеровскому фашизму. Поэтому сослагательное наклонение в данном случае не только допустимо, но даже необходимо для действительно всесторонней и объективной оценки свершений, о которых идет речь в данной главе.

Возможно, я несколько увлекся общими рассуждениями. Но таковые не кажутся мне излишними, ибо они помогают более объективно, более трезво и без налета конъюнктурных соображений подойти к оценке как самого характера, так и хода индустриализации нашей страны, осуществленной по инициативе и под твердым руководством Сталина. Чтобы отвести от себя возможные упреки в пристрастности и тенденциозности, я позволю себе сослаться на мнение такого видного ученого, как Э. Карр. Уж его-то едва ли можно заподозрить в симпатиях к Сталину и его политике. Цитата из его работы довольно обширна, но она стоит того, чтобы ее привести без купюр. Вот что он писал:

«Было бы несправедливо изображать Сталина как человека, которым двигало лишь стремление к личной власти. Он направлял всю свою неутомимую энергию на превращение примитивной крестьянской России в современную индустриальную державу, способную выступать на равных с крупными капиталистическими государствами. Необходимость «догнать и перегнать» капиталистические страны стала навязчивой идеей Сталина, именно она вдохновила его на яркие пассажи, столь редкие в его бесцветной прозе. Это она водила его пером, когда в ноябре 1929 года он писал патетическую концовку своей юбилейной статьи «Год великого перелома»: «Мы идем на всех парах по пути индустриализации — к социализму, оставляя позади нашу вековую «расейскую» отсталость…»

Удивительное сочетание преданности идее индустриализации и модернизации экономики, которая пришлась по сердцу убежденным марксистам, видевшим в этом жизненно важный шаг на дороге к социализму, и идее возрождения мощи и престижа русского народа, которая была по душе армии, бюрократической и технократической верхушке, всем поступившим на службу к новому строю, уцелевшим представителям старого режима, дало Сталину несокрушимую власть над партией, правительством и другими органами управления страной. Было бы ошибкой приписывать все это только политической мудрости Сталина или же умению его аппарата, или же жесткости, с которой подавлялось инакомыслие. Не только те, кто в 1928–1929 годах отрекся от оппозиции, считали, что несгибаемая решимость Сталина в достижении издавна намеченных целей оправдывала жестокие методы, которые он использовал, чтобы силой навязать проведение своей политики. Некоторые утверждали, что иным путем достичь намеченных целей нельзя; другие считали, что для этого необходима сильная власть Сталина и поэтому нужно терпеть неприятные стороны его характера. Тот факт, что это была революция сверху и что она обрушила самую тяжелую ношу на плечи именно тех классов, ради которых, как громогласно заявлялось, она и была совершена, мало кого смущал. Нужно совершить большой скачок — этой грандиозной задачей были захвачены многие члены партии и те, кто так или иначе был занят осуществлением великого плана. Ко всему остальному эти люди были равнодушны. Это было общество, которое привыкло отождествлять правительство с угнетением и считать его неизбежным злом»[396].

Нет нужды комментировать приведенное выше высказывание, поскольку оно говорит само за себя. Хочу лишь оттенить два момента. Первое. Э. Карр — в отличие от многих западных и современных российский биографов Сталина — отнюдь не считает, будто главным движущим мотивом его действий выступало неудержимое, граничащее почти с патологией, стремление к утверждению личной власти. Ведь в конечном счете для политиков поистине мирового масштаба власть никогда не являлась самоцелью, а служила прежде всего орудием достижения определенных целей. В противном случае на долю таких политиков никогда не выпадала бы участь стать политиками мирового масштаба. Сама узость и ограниченность цели низводили бы их с железной закономерностью до уровня в лучшем случае ловких политиканов. Только величие цели дает в руки политика средство открыть свою собственную заветную дверь, чтобы войти в анналы истории. Думается, что опыт не только нашей страны, но и общий исторический опыт говорит в пользу такого вывода.

Второе замечание, связанное с мыслями, высказанными маститым английским историком, сводится к следующему. Он понимал, что стремление осуществить индустриализацию не было лишь честолюбивой мечтой Сталина, а являлось отражением и выражением общенациональных устремлений. Я, конечно, пользуюсь собственной терминологией, но именно эта мысль просматривается во всем содержании высказывания Э. Карра. И отметить данное обстоятельство совершенно необходимо, поскольку именно через призму его можно объективно и с учетом реалий той эпохи дать объяснение и обоснование многих фактов и явлений, которые и прежде, и вплоть до наших дней, находятся в эпицентре споров специалистов, а попутно и разного рода дилетантов.

Высказанные мною общие соображения, конечно, не исчерпывают всего круга проблем, имеющих непосредственное отношение к исторической оценке такого эпохального явления, как индустриализация Советского Союза. В дальнейшем еще не раз придется затрагивать те или иные аспекты исторической значимости и объективной необходимости превращения страны в индустриальную державу. Сама по себе рассматриваемая тема настолько многопланова и многомерна, что ее невозможно охватить даже в самых главных моментах. Поэтому вполне оправдано стремление ограничить рамки рассмотрения ее преимущественно аспектами, затрагивающими непосредственную деятельность Сталина. Но сложность состояла в том, что было просто невозможно, даже противоестественно, обойти многие общественно значимые моменты, связанные как с борьбой вокруг проблемы индустриализации, так и с противостоянием политических сил в связи с этим коренным поворотом в жизни страны.

Было бы недопустимым упрощением, а вернее сказать, искажением истины, приписывать все заслуги в деле индустриализации Советской России одному Сталину. Но не менее ошибочно и недооценивать его решающего вклада в это всемирно-историческое дело. Сейчас можно строить только разного рода предположения, какими путями пошло бы развитие советского общества, не прояви Сталин поистине железной воли и настойчивости в отстаивании своей линии в вопросах индустриализации. Его личный вклад в это дело неоспорим вне зависимости от того, как мы оцениваем всю его политическую деятельность в целом.

Теперь рассмотрим некоторые узловые проблемы, связанные с данной темой.

Прежде всего следует сказать, что неправомерно приписывать Сталину заслугу в постановке самого вопроса об исторической необходимости преодоления страной вековой отсталости и превращения ее в индустриальное государство. Эта проблема самой жизнью, логикой процесса исторического развития страны была поставлена в повестку дня в качестве первоочередной задачи. Сталин как политик широкого кругозора, конечно, не мог не понимать всей значимости данной проблемы не только для успешного социалистического строительства, но и для всей исторической судьбы России. Не будучи экономистом, он сумел увидеть в индустриализации магистральный путь превращения нашего государства в могучую державу, способную не на словах, а на деле играть исторически предопределенную ей роль в системе международных отношений. Кстати, весьма любопытно, что ближайший его соратник на протяжении многих десятилетий В. Молотов в своих кратких заметках, написанных много лет спустя после смерти вождя, счел необходимым подчеркнуть слабость Сталина как экономиста. «…Мне кажется, — писал он — Сталин недостаточно разобрался в экономических вопросах. Этот недостаток сказывался, например, в вопросах капитального строительства, в государственном планировании. Нередко этот недостаток сказывался в таком вопросе, как цены на товары, в частности в ценах при заготовках сельскохозяйственных продуктов (особенно в конце 30-х годов + в «Экономических проблемах социализма в СССР» — например, в рассуждениях о ценах на хлопок и т. д.). Недостаток понимания экономических вопросов иногда толкал и Сталина к грубому, необоснованному, а то и прямо вредному администрированию»[397].

У меня, да и всякого объективного исследователя, нет оснований ставить под сомнение эту оценку Сталина. Однако хочется заметить, что от Сталина трудно было требовать того, чтобы он хорошо разбирался во всех тонкостях экономической науки и экономики вообще. Хотя, конечно, его ни в коем случае нельзя считать чуть ли не профаном в экономической области. Для деятеля его масштаба важны были не тонкости экономической науки и знание деталей экономической политики в той или иной сфере народного хозяйства. Это было делом узких специалистов. Для него же принципиальное значение имели такие проблемы, как понимание коренных, узловых проблем перспективной и текущей экономической политики, умение определить магистральные ее направления, способность мобилизовать энергию и волю миллионов на выполнение намеченных экономических планов. А это уже имеет прямое отношение не к чисто узкой экономической сфере, а к системе политической философии. Но как раз именно эта область — область политической философии и политической стратегии — и составляла одну из важнейших составляющих его сильных сторон как государственного деятеля.

Попутно замечу: упрек Молотова в адрес своего патрона по части слабого знания проблем экономики, как мне представляется, во многом был продиктован тем, что у самого Молотова в последние годы жизни Сталина имелись некоторые существенные разногласия с ним по экономическим вопросам. Но об этом более подробно будет сказано в главах, касающихся последнего периода жизни Сталина.

Сейчас же обратимся непосредственно к теме нашего изложения.

Экономическая отсталость России вообще и Советской России, в частности, по сравнению с высокоразвитыми государствами мира была фактом очевидным. В 1913 г. Россия производила промышленной продукции в 8 раз меньше, чем США, примерно в 3,5 раза меньше, чем Германия, в 3 раза меньше, чем Великобритания, и в 1,5 раза меньше, чем Франция. Доля России в мировой промышленной продукции в 1913 г. составляла 4%. В 1917–1918 гг. промышленность была в основном национализирована. В результате разрушительных последствий первой мировой войны, Гражданской войны и военной интервенции 1918–1920 гг. промышленный потенциал страны значительно упал: в 1920 г. объем продукции крупной промышленности снизился по сравнению с 1913 г. в 7 раз. После окончания Гражданской войны началось восстановление промышленности. В 1926 году промышленность была практически восстановлена, а в 1927 году общий объём промышленной продукции превысил объём продукции, произведённой в 1913 г. К 1929 г. было восстановлено и вновь построено более 2 тыс. крупных государственных промышленных предприятий[398].

Но все это были лишь первые шаги в деле подъема экономики (носившие скорее подготовительный характер), а отнюдь не реализация целостной и четкой программы индустриализации. Проблема ликвидации отсталости страны в силу объективных исторических условий, по существу, превратилась в проблему ее выживания. И какой-либо разумной альтернативы курсу на индустриализацию не было и не могло быть. Впоследствии, уже в разгар широкомасштабного промышленного строительства, Сталин предельно четко и ясно сформулировал выбор, стоявший перед Советской Россией. Эти его слова часто цитируются как сторонниками, так и противниками социализма. Причем каждый вкладывает в них свой смысл. Сталин тогда сказал:

«Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что её непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь». Эти слова старого поэта хорошо заучили эти господа. Они били и приговаривали: «ты обильная» — стало быть, можно на твой счёт поживиться. Они били и приговаривали: «ты убогая, бессильная» — стало быть, можно бить и грабить тебя безнаказанно. Таков уже закон эксплуататоров — бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб — значит ты неправ, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч — значит ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться. Вот почему нельзя нам больше отставать»[399].

Такая постановка вопроса руководителем партии коммунистов, помимо всего прочего, выражала не только чисто классовые устремления и цели большевиков по строительству социалистического строя. Она носила гораздо более широкий, поистине универсальный характер, а потому под ней могли подписаться без всякого насилия над своими убеждениями даже противники советской власти. Именно в универсальности постановки вопроса о ликвидации отсталости страны состояла сила сталинской позиции. В конце концов вопрос о том, что большевики делали это, стремясь упрочить свой строй и свою власть, отодвигался на второй план по сравнению с общеисторической значимостью решения данной проблемы для государства в целом. Сталин сумел соединить классовые цели своей партии с общенациональными целями и устремлениями многонационального населения всего советского государства. Именно в этом заключался главный источник жизненной силы такого курса.

Здесь не место вдаваться во все нюансы соотношения классовых и общегосударственных начал и целей во всей сталинской политической философии. Об этом будет идти речь в соответствующих главах. Но именно здесь уместно подчеркнуть, что это был один из первых и, пожалуй, наиболее существенный шаг на пути органического сочетания классовых и общенациональных задач, решению которых генсек посвятил свою жизнь. Можно, конечно, высказывать всякого рода спекулятивные замечания относительно правомерности самой возможности такого сочетания. Но то, что оно было реализовано на практике — лучшее доказательство того, что это вполне возможно и осуществимо.

Думается, что есть смысл сослаться на мнение советских специалистов по данному вопросу, которые в разгар перестройки взялись за новое прочтение и интерпретацию политики Сталина в годы индустриализации. Ссылка на них интересна в том ключе, что и они, несмотря на, мягко говоря, довольно одностороннюю, а прямо сказать, конъюнктурную оценку деятельности Сталина в рассматриваемый период, вынуждены были все-таки признать некоторые вполне очевидные истины. Так, историки Г. Бордюгов и В. Козлов в обширной статье, опубликованной в «Правде» в двух номерах, писали: «Сами по себе цели провозглашенной им политики интересам рабочего класса не противоречили. Именно поэтому его концепция форсированной индустриализации встретила такую поддержку и в рабочем классе, и в партии, и в ЦК. Но сталинские методы достижения исторически прогрессивных целей интересам рабочего класса не отвечали. Порочные методы «зодчего» деформировали здание, вели к отклонению от первоначального проекта, от социалистического идеала»[400].

Широкий государственный подход к проблеме индустриализации Сталин продемонстрировал на XIV съезде партии в 1925 году, заявив: «Превратить нашу страну из аграрной в индустриальную, способную производить своими собственными силами необходимое оборудование, — вот в чём суть, основа нашей генеральной линии. Мы должны поставить дело так, чтобы помыслы и стремления хозяйственников были направлены в эту именно сторону, в сторону превращения нашей страны из страны, ввозящей оборудование, в страну, производящую это оборудование. Ибо в этом основная гарантия хозяйственной самостоятельности нашей страны. Ибо в этом гарантия того, что наша страна не будет превращена в придаток капиталистических стран»[401].

Читатель без труда уловит главную, основополагающую мысль Сталина, связанную с индустриализацией советской России, а именно — обеспечение экономической самостоятельности страны, создание предпосылок для того, чтобы она не на словах, а на деле была подлинно суверенной державой. Иными словами, только надежный экономический фундамент может обеспечить не фиктивную, а реальную независимость государства. Если же мы примем во внимание тогдашнюю международную обстановку, когда наша страна находилась фактически в кольце враждебных ей государств, стремившихся ликвидировать установившийся в России новый социально-экономический строй, то совсем не трудно понять, что факторы внешнего плана играли исключительно важную роль во всех дебатах, связанных с проблемой индустриализации. Следует четко и ясно подчеркнуть: капиталистическое окружение не было пропагандистским изобретением большевиков. Оно было реальным фактом, накладывавшим суровую печать на все планы и действия советского руководства.

Возможно, я несколько перебарщиваю по части цитирования Сталина, но ведь речь идет о его политической биографии, и поэтому лучше и надежнее источника, чем его собственные оценки и мысли, для объективного описания его жизненного пути и изложения позиции по тем или иным вопросам просто нет. Хотя, конечно, его высказывания нередко не только не отражали реальную картину происходившего, но часто бывали тенденциозными, имели своей целью оправдать определенные шаги и политические действия. В каждом конкретном случае я буду стараться делать соответствующие комментарии, чтобы, по возможности, прояснить истинные мотивы высказываний и действий Сталина.

Вообще нужно отметить, что генсек на протяжении ряда лет много раз и по разным поводам затрагивал проблемы индустриализации. Это было естественно, ибо данная проблема находилась в эпицентре всей жизни страны. Вместе с тем частое обращение генсека к теме индустриализации отражало наличие серьезных разногласий в самом большевистском руководстве не только по вопросам магистральных направлений индустриализации, но и главным образом относительно прежде всего ее темпов. Сталин, в частности, говорил: «Некоторые товарищи думают, что индустриализация представляет вообще развитие всякой промышленности. Есть даже такие чудаки, которые полагают, что еще Иван Грозный, который когда-то создавал некоторый зародыш промышленности, был индустриалистом. Если идти по этому пути, тогда Петра Великого надо назвать первым индустриалистом. Это, конечно, неверно. Не всякое развитие промышленности представляет собой индустриализацию. Центр индустриализации, основа её состоит в развитии тяжёлой промышленности (топливо, металл и т. п.), в развитии, в конце концов, производства средств производства, в развитии своего собственного машиностроения. Индустриализация имеет своей задачей не только то, чтобы вести наше народное хозяйство в целом к увеличению в нём доли промышленности, но она имеет ещё ту задачу, чтобы в этом развитии обеспечить за нашей страной, окружённой капиталистическими государствами, хозяйственную самостоятельность, уберечь её от превращения в придаток мирового капитализма. Не может страна диктатуры пролетариата, находящаяся в капиталистическом окружении, остаться хозяйственно самостоятельной, если она сама не производит у себя дома орудий и средств производства, если она застревает на той ступени развития, где ей приходится держать народное хозяйство на привязи у капиталистически развитых стран, производящих и вывозящих орудия и средства производства. Застрять на этой ступени — значит отдать себя на подчинение мировому капиталу»[402].

Выше была предпринята попытка в самом общем виде показать историческую неизбежность индустриализации нашей страны, отсутствие реально приемлемых альтернатив этому курсу. С высоты нашего времени эта проблема видится четче и яснее, чем она представлялась в ту эпоху. Я стремился в общих чертах и оценить роль Сталина во всем этом грандиозном историческом преобразовании. Однако объективность требует подчеркнуть, что в сталинские времена буквально все свершения в сфере индустриального развития страны связывались исключительно и только с именем Сталина. Так, например, в официальной его биографии утверждалось: «Ни одна область, ни один вопрос индустриализации не ускользали из поля зрения Сталина. Сталин — инициатор создания новых отраслей промышленности, развития и реконструкции ранее отсталых отраслей. Сталин — вдохновитель создания второй угольно-металлургической базы в нашей стране, строительства Кузбасса. Сталин — организатор и руководитель социалистических строек. Сталинградский тракторострой, Днепрострой, Магнитострой, Уралмашстрой, Ростовский сельмашстрой, Кузнецкстрой, Турксиб, Саратовский комбайнстрой, строительство автомобильных заводов в Москве и Горьком и ряд других строек, — все они связаны с именем Сталина»[403].

Здесь что ни фраза, то чрезмерный перебор. Едва ли подобная апологетика отвечала интересам и самого Сталина. Ведь в конечном счете его историческая заслуга в твердом проведении курса на индустриализацию страны была столь же бесспорна, сколь и очевидна. Неумеренные восхваления и дифирамбы скорее играли отрицательную роль, поскольку возникали сомнения: если так беззастенчиво возвеличивают заслуги в индустриализации, то, значит, было немало и ошибок, способных поставить под вопрос методы проведения индустриализации.

Кстати сказать, после смерти Сталина большинство западных исследователей советской истории сошлось во мнении, что сталинские методы индустриализации были исторически неоправданными. Поскольку, мол, главный аргумент в пользу ускоренных темпов ее проведения базировался на ложной, искусственной посылке — а именно на спекулятивных измышлениях о неминуемости войны против СССР. В качестве иллюстрации приведу мнение Л. Шапиро, который в своей книге по истории КПСС писал буквально следующее: «Мотивы, побудившие Сталина именно в это время принять решение об индустриализации страны ускоренными темпами и не считаясь с последствиями, могли быть различными. Разумеется, определенную роль сыграла соблазнительная возможность избавиться от серьезных политических соперников, которая всегда появляется при смене курса. Менее убедительным представляется довод, часто приводившийся Сталиным и усиленно подчеркивавшийся после германского вторжения 1941 года. Смысл этого довода в том, что ускоренная индустриализация была дальновидным политическим курсом, рассчитанным на предотвращение угрозы войны путем создания базы для оборонной промышленности. Но в 1928 году не было оснований опасаться какого-либо вторжения. Учитывая тяжкие последствия сверхбыстрой индустриализации и коллективизации, мы смело утверждаем, что к 1941 году в СССР можно было бы достигнуть по меньшей мере такого же уровня промышленного развития с помощью менее крутых методов»[404].

В последующем изложении я еще коснусь вопроса об исторической цене индустриализации, о том, что пришлось заплатить за нее, если брать за основу не чисто экономические показатели, а человеческое измерение. Хотя само по себе такое разделение вообще представляется мне довольно умозрительным. Но тем не менее оно существует и его нельзя игнорировать. Здесь же следует обратить внимание на следующее обстоятельство. Когда Сталин и вообще советское руководство вели речь об опасности войны и неминуемости военного нападения на Советский Союз, они отнюдь не оперировали какими-то конкретными годами, скажем, 1928 или 1929 годом. Имелась в виду историческая перспектива и она не втискивалась в прокрустово ложе строго определенного времени. Впрочем, порой в чисто пропагандистских целях сознательно нагнеталась военная истерия и дело изображалось так, будто не сегодня-завтра Советский Союз станет объектом агрессии. Такие искусственные нагнетания имели место в конце 20-х годов. Что, однако, не означает, будто Сталин и впрямь исходил из мысли о неминуемости военного нападения на Советский Союз в тот период. Исходя из соображений внутреннего порядка, он полагал необходимым держать население страны в состоянии готовности к нападению и отражению такого нападения.

Но нельзя ставить знак равенства между чисто пропагандистскими шагами и действительными стратегическими расчетами. А последние как раз и ориентировались на неизбежность военного нападения на Советский Союз, а, значит, и на необходимость заблаговременно готовиться к отражению такого нападения. Ведь за год-другой невозможно было, как бы по мановению волшебной палочки, создать серьезную оборонную промышленность и вооружить армию и флот соответствующими средствами ведения войны. Так что упреки Л. Шапиро в чисто спекулятивном характере разговоров о подготовке страны к обороне как инструменте, оправдывавшим высокий темп индустриализации, едва ли можно считать убедительными. В данном случае Л. Шапиро проводит знак равенства между подготовкой к непосредственному военному нападению и заранее спланированной, рассчитанной на сравнительно долгий отрезок времени, широкомасштабной и всесторонней подготовкой страны к отражению неизбежного вооруженного нападения. Ход событий подтвердил не только разумность и обоснованность такого курса. Он подтвердил и отсутствие сколько-нибудь реально обоснованных альтернатив этому курсу.