2. Борьба за утверждение сталинского курса индустриализации

2. Борьба за утверждение сталинского курса индустриализации

Необходимость превращения страны из аграрной в индустриальную среди большевиков никогда не вызывала никаких споров. Вещь была настолько очевидная, что спорить по поводу ее могли лишь недоумки или заведомые идиоты. Большевики не принадлежали к числу ни тех, ни других. Но одно дело понимать необходимость индустриализации отсталой страны и превращения ее в высокоразвитое государство, другое дело — как, какими путями, средствами, методами и темпами осуществлять такой поистине революционный переворот в исторических судьбах страны. Здесь было обширное поле для самых острых столкновений и самой ожесточенной борьбы. И это не случайно, поскольку речь фактически шла о выборе магистрального развития Советской России на длительную историческую перспективу. Даже по менее важным вопросам в среде большевистского руководства развертывались настоящие политические баталии, в чем читатель мог убедиться из чтения предыдущих глав. Так что с точки зрения элементарной политической логики сам факт ожесточенной борьбы вокруг проблем индустриализации нельзя квалифицировать в качестве своего рода политического склочничества, якобы органически свойственного большевистским вождям. И в других странах, в странах с совершенно иной классовой структурой и идеологией, борьба по вопросам стратегии экономического развития не представляет собой чего-то экстраординарного, выходящего за рамки допустимых норм политической жизни.

В Советской России эта борьба приобрела особую степень ожесточенности не только в силу значимости проблемы. На нее накладывала свою неповторимую печать и личное противоборство между ведущими фигурами большевистской партии. В известном смысле исход противостояния по вопросам индустриализации как бы предопределял и результаты личной борьбы за власть. Так что этот последний элемент не должен оставаться вне поля нашего внимания, когда мы рассматриваем перипетии схваток вокруг путей и темпов индустриализации. Однако в основе все-таки лежали не личные мотивы, не соображения борьбы за власть как таковую. Характер и особенности этого противостояния обуславливались более глубокими причинами, нежели только проблемами власти как таковой. На мой взгляд, исследователи, рассматривающие основные этапы борьбы вокруг индустриализации преимущественно сквозь призму личной борьбы между тогдашними ведущими политическими фигурами, допускают непозволительное упрощение. И в итоге вся картина рисуется в искаженном историческом свете.

История выработки подходов к проведению индустриализации противоречива, как и противоречива была в тот период и вся экономическая политика большевиков. Первые, более или менее продуманные шаги, содержащие в себе некоторые зародыши системного подхода, начались с апреля 1926 года, когда объединенный пленум ЦК и ЦКК рассмотрел хозяйственные вопросы. Участники пленума вынуждены были признать, что индустриализация страны и увеличение товарной массы промышленных изделий, при достигнутом уровне развития промышленности, наталкивается в настоящий период на специфические трудности. Промышленность почти полностью использовала унаследованный от буржуазной эпохи основной капитал и упирается в своем дальнейшем развитии в переоборудование предприятий и новое фабрично-заводское строительство, что, в свою очередь, целиком зависит от размера тех накоплений, которые можно будет вложить в дело расширения промышленности.

В решении пленума звучала и оптимистическая нотка, когда речь зашла о реальных возможностях изыскать источники финансирования индустриального развития. Они в виделись в том, что экспроприация непроизводительных классов (буржуазии и дворянства), аннулирование царских долгов, сосредоточение доходов от промышленности, госторговли (внутренней и внешней) и всей кредитной системы в руках государства и т. п. — сами по себе дают возможность такого накопления внутри страны, которое обеспечивает необходимый для социалистического строительства темп развития индустрии[405]. Сталин исходил из того, что темпы индустриализации в немалой степени зависели от экспортно-импортных операций. Поэтому он особый акцент делал на то, чтобы увеличивать ввоз из-за границы оборудования и сырья и в то же время уделять особое внимание тем отраслям хозяйства, развитие которых обеспечивало экономическую независимость СССР. Решение этих и сопряженных с ними задач требовали дальнейшего укрепления планового начала и внедрения плановой дисциплины в работу государственных органов. Совершенно необходимым элементом было то, чтобы любые затраты на новое строительство согласовывались с общим хозяйственным планом, так как стихийность в этом деле вела к распылению и неэкономному расходованию средств. Усиление централизованного планирования органически дополнялось развитием инициативы местных организаций и отраслевых ведомств, строек и предприятий. Ускоренное создание накоплений, плановое и целесообразное использование материальных и финансовых средств — вот те вопросы, которые на самом первоначальном этапе процесса индустриализации стояли в центре внимания государства.

Политическая борьба вокруг проблем индустриализации как бы распадалась на два фронта — один фронт борьбы концентрировался на противостоянии с троцкизмом, другой фронт — на противостоянии с представителями правых. Положение Сталина облегчалось тем обстоятельством, что на начальном этапе дискуссий вокруг индустриализации его активно поддерживали правые в лице Бухарина, Рыкова и Томского. Нельзя сказать, что концепция перевода страны на индустриальные рельсы, отстаиваемая генсеком, во всем совпадала со взглядами на эту проблему правых. Однако в своих существенных аспектах их позиция и позиция Сталина в то время совпадали. Необходимо подчеркнуть, что объединяющим элементом выступало общее противодействие политическому курсу Троцкого и его сторонников. В дальнейшем пути Сталина и правых разошлись по многим направлениям, в том числе и по проблеме методов и темпов осуществления курса на индустриализацию. Однако в 1925–1927 годах поддержка со стороны правых сыграла отнюдь не второстепенную роль в том, что Сталин оказался победителем в борьбе против объединенной троцкистско-зиновьевской оппозиции.

Итак, на первоначальном этапе линии генсека противостояли Троцкий и его сторонники, выступавшие за сверхбыстрые темпы индустриализации. В 1926 году Сталин подверг вполне обоснованной критике троцкистов за их попытки «выдавать собственное нетерпение за действительность», отрицание частичной стабилизации капитализма и «сверхчеловеческие», «героические» прыжки и вторжения как в область внутренней политики (сверхиндустриализация), так и в область внешней политики («ультралевые» фразы и жесты). Он высмеивал, явно утрируя, «требование индустриализировать нашу страну чуть ли не в полгода»[406]. При этом следует особо подчеркнуть, что в борьбе против троцкистской позиции генсек увязывал процесс индустриализации с одной из главных ее целей, а именно с вопросом о повышении материального уровня жизни населения страны. С явным ехидством он констатировал, что «Троцкий, видимо, не признаёт того положения, что индустриализация может развиваться у нас лишь через постепенное улучшение материального положения трудовых масс деревни»[407].

Платформа троцкизма по вопросу об индустриализации несла в себе черты, с одной стороны, популизма, а с другой, — явного экстремизма. Троцкий и его сторонники выступали за то, чтобы бремя индустриализации было возложено прежде всего на деревню. Это, естественно, подрывало основы всего курса на смычку города и деревни. Генсек, конечно, выступал против такой линии. По крайней мере, на первых этапах споров вокруг концепции индустриализации, темпов ее осуществления и источников покрытия расходов. Сошлемся для подтверждения этих утверждений на самого Троцкого. В 1926 году он говорил: «Мы считаем, что индустриализация — основа социализма — идет слишком медленно, и что это бьет крестьянина… Ускорение индустриализации, в частности путем более высокого обложения кулака, даст большую товарную массу, которая понизит розничные цены, и это выгодно как для рабочих, так и для большинства крестьянства»[408]. В дальнейшем эта основополагающая установка неоднократно подтверждалась в программных декларациях троцкистской группировки. В следующем, 1927 году, они утверждали: «Несмотря на значительные успехи в области промышленности, электрификации и транспорта, индустриализация далеко не достигла того развития, какое необходимо и возможно. Проводимый ныне и намечаемый на ближайшие годы темп индустриализации явно недостаточен.

Нет и не может быть, разумеется, такой политики, которая позволила бы одним ударом справиться со всеми трудностями и перескочить через длительный период систематического подъема хозяйства и культуры. Но именно наша хозяйственная и культурная отсталость требует исключительного напряжения сил и средств, правильной и своевременной мобилизации всех накоплений, правильного использования всех ресурсов в целях скорейшей индустриализации страны…

Недостаточный темп развития промышленности приводит, в свою очередь, к задержке роста сельского хозяйства. Между тем никакая индустриализация невозможна без решительного поднятия производительных сил сельского хозяйства и увеличения его товарности»[409].

Сталин в этот период резко критиковал троцкистскую установку на ускорение темпов индустриализации. Достаточно характерны в этом отношении следующие его мысли: «У нас любят иногда строить фантастические промышленные планы, не считаясь с нашими ресурсами. Люди забывают иногда, что нельзя строить ни промышленных планов, ни тех или иных «широких» и «всеобъемлющих» предприятий без известного минимума средств, без известного минимума резервов. Забывают об этом и забегают вперёд. А что значит забегать вперёд в деле промышленного планирования? Это значит строить не по средствам. Это значит раскричать о широких планах, привлечь в производство новые тысячи и десятки тысяч рабочих, поднять шумиху, а потом, когда обнаружится недостаток в средствах, распустить рабочих, рассчитать их, терпя на этом колоссальные убытки, внося в дело строительства разочарование и создавая политический скандал. Нужно ли нам это — Нет, товарищи, этого нам не нужно. Нам не нужно ни отставать от хода развития индустрии, ни забегать вперед. Нам нужно идти в уровень с развитием, нам нужно двигать вперед индустрию, не отрывая её от ее базы»[410]. В свете этого откровенно популистскими выглядели неоднократные предложения троцкистов повысить в 1926 и 1927 годах заработную плату рабочим. Это было явно не по силам экономике страны. И Сталин открыто разоблачал эти, в сущности спекулятивные, но, конечно, пользовавшиеся популярностью в народе предложения.

Было бы неправильно представлять дело так, будто в логике и аргументации троцкистской оппозиции все было безнадежным и откровенным враньем. Нет, во многих своих критических замечаниях, особенно в анализе крупных недостатков в развитии промышленности и сельского хозяйства, на их стороне была своя доля истины. Разумеется, не вся правда, поскольку они концентрировали свои нападки на линию Сталина, сознательно оставляя в тени объективные причины, порождавшие эти недостатки. К тому же, как известно, критиковать всегда легко. А Троцкий был великолепным полемистом и умело использовал этот свой талант в политической борьбе против генсека. Так, отвечая на упреки в том, что оппозиция демонстрирует пессимизм в вопросах экономического строительства, он говорил: «Оппозиция доказывала, я в том числе, что реальная опасность, перед которой мы стоим, это — опасность отставания государственной промышленности от народнохозяйственного развития в целом. Мы указывали на то, что диспропорция при той политике в области распределения национального дохода, которая проводилась, угрожает нам дальнейшим возрастанием. Это называли почему-то «пессимизмом». Товарищи, арифметика не знает ни пессимизма, ни оптимизма. Экономическая статистика не знает ни оптимизма, ни пессимизма, ни маловерия, ни капитуляции. Цифры суть цифры»[411].

Так что лидеры оппозиции в борьбе со Сталиным отнюдь не представляются какими-то баранами, обреченными генсеком на политическое заклание. Они вели острую и непримиримую борьбу против сталинской политики и вообще против сталинской группировки в партийном руководстве. И чем более безнадежными становились их шансы на успех в этом противоборстве, тем большее ожесточение обретало это противоборство.

Сталин в своих многочисленных выступлениях довольно детально обосновал возможность и необходимость индустриализации. Причем во главу угла ставились вопросы источников накоплений для ее осуществления и самих темпов процесса перевода страны на рельсы промышленного развития. Генсек подчеркивал, что методы капиталистической индустриализации, — а именно обезземеливание крестьянства как источник первоначального накопления капитала, колониальные захваты, военные контрибуции и другие аналогичные средства — для нас непригодны в принципе. Он не раз указывал на то, что главным и основным средством индустриализации являются внутренние ресурсы страны, социалистические источники накопления, позволяющие ставить в практической плоскости проблему индустриализации.

Во главу угла генсек ставил проблему активизации усилий всего населения страны и прежде всего рабочего класса. А этого достичь было невозможно без демократизации жизни в стране и в партии. Вот что он говорил в связи с этим: «Нужно, чтобы сама партия твердо и решительно стала на путь внутрипартийной демократии, чтобы наши организации втягивали в обсуждение вопросов нашего строительства широкие массы партии, творящие судьбу нашей партии. Без этого нечего и говорить об активизации рабочего класса»[412].

Второй не менее важной задачей являлась подготовка необходимого числа квалифицированных кадров, без чего все разговоры о ликвидации экономической и культурной отсталости страны повисали в воздухе и оставались лишь благими пожеланиями. Проблема подготовки большого отряда квалифицированных кадров в выступлениях Сталина звучала постоянным рефреном. «Для того, чтобы провести директиву партии об индустриализации нашей страны, необходимо, кроме всего прочего, создать кадры новых людей, кадры новых строителей индустрии… Никакая задача, а особенно такая большая задача, как индустриализация нашей страны, не может быть проведена без живых людей, без новых людей, без кадров новых строителей… Поэтому задача состоит в том, чтобы создать многочисленные кадры строителей индустрии из рядов рабочих и советской интеллигенции, той самой советской интеллигенции, которая связала свою судьбу с судьбой рабочего класса и которая строит вместе с нами социалистический фундамент нашего хозяйства.

Задача состоит в том, чтобы создать такие кадры и выдвинуть их на первый план, оказывая им всемерную поддержку»[413].

Сталин не ограничивался общими рассуждениями о необходимости и возможности осуществления программы индустриализации. Он конкретизировал ее ключевые задачи, выдвинув следующие основные положения, которые должны были лечь в основу линии на превращение Советской России в индустриальное государство.

«Во-первых, мы должны двигать вперёд индустрию нашей страны, как основу социализма и как руководящую силу, ведущую вперёд народное хозяйство в целом.

Во-вторых, мы должны создать новые кадры строителей индустрии, как прямых и непосредственных проводников курса на индустриализацию.

В-третьих, мы должны ускорить темп нашего социалистического накопления и накоплять резервы для нужд нашей промышленности.

В-четвёртых, нужно поставить правильное использование накопляющихся резервов и установить строжайший режим экономии»[414].

Таковы, если говорить в самых общих чертах, были отправные пункты программы перевода страны на индустриальные рельсы. Однако ограничиться сказанным нельзя, если мы обойдем вопрос о том, в чем сам Сталин усматривал главную цель индустриализации. Иными словами, что сулила населению страны индустриализация и был ли для него смысл прилагать неимоверные усилия для ее осуществления? Вот как сам генсек определял эти цели: «В чём состоит основной плюс социалистического метода индустриализации? В том, что он ведёт к единству интересов индустриализации и интересов основных масс трудящихся слоев населения, в том, что он ведёт не к обнищанию миллионных масс, а к улучшению материального положения этих масс, не к обострению внутренних противоречий, а к их сглаживанию и преодолению, в том, что он неуклонно расширяет внутренний рынок и подымает ёмкость этого рынка, создавая, таким образом, прочную внутреннюю базу для развёртывания индустриализации.

Отсюда прямая заинтересованность основных масс крестьянства в социалистических путях индустриализации»[415].

Как видим, по своим стратегическим целям и методам осуществления индустриализация по Сталину выглядела более чем привлекательным проектом. Причем проектом настолько грандиозным и настолько жизненно необходимым, что, казалось бы, у любого здравомыслящего человека не могло быть сомнений на этот счет. Ведь он по своим замыслам отвечал чаяниям не только трудящихся масс населения, но и в принципе был по душе истинным патриотам страны, не разделявшим идеологию большевизма. Однако все это было лишь в идеале, так сказать, в чисто абстрагированном виде. В процессе же практической реализации проекта Сталина в него были внесены существенные коррективы, которые в конечном счете и предопределили разрыв союза с правыми и начало открытой борьбы с ними. О чем уже шла речь в предыдущей главе.

Платформа троцкизма относительно источников индустриализации исходила из того, что деревня должна стать своего рода дойной коровой всего этого процесса, т. е средства, необходимые для развития промышленности страна должна получать прежде всего за счет деревни. Сталин вместе с Бухариным и Рыковым категорически отвергли данный постулат, таивший в себе чрезвычайно опасные, даже роковые, последствия для союза между рабочим классом и крестьянством в целом. Ссылки на то, что перекачка средств на промышленные цели будет осуществляться главным образом за счет богатых крестьянских хозяйств не выдерживала серьезной критики, поскольку общий объем производства зерна так называемыми кулаками не позволял рассчитывать на приток необходимых объемов средств.

В дальнейшем, уже после окончательного разгрома троцкизма как враждебного сталинскому курсу политического течения, генсек внес существенные коррективы в свою концепцию изыскания более или менее достаточных средств для финансирования промышленного строительства. Это был серьезный поворот в позиции Сталина. Элементарные расчеты показывали, что без выкачки средств из деревни все грандиозные планы индустриализации повисали в воздухе. За счет внешних займов покрыть эти расходы не представлялось возможным, поскольку западные державы отнюдь не были заинтересованы в том, чтобы с их помощью ковалась экономическая мощь Советской России. К тому же на пределе возможного находились и ресурсы, получаемые от внешней торговли.

В такой ситуации генсек пошел не просто на корректировку, а на коренной пересмотр всей стратегии изыскания средств для осуществления индустриализации. Он достаточно откровенно мотивировал свою новую позицию в июле 1928 года. Вот его аргументация:

«Прежде всего о «ножницах» между городом и деревней. Речь шла о том, что крестьянин всё еще переплачивает на промышленных товарах и недополучает на продуктах сельского хозяйства. Речь шла о том, что эти переплаты и недополучения составляют сверхналог на крестьянство, нечто вроде «дани», добавочный налог в пользу индустриализации, который мы должны обязательно уничтожить, но которого мы не можем уничтожить теперь же, если не думаем подорвать нашу индустрию, подорвать известный темп развития нашей индустрии, работающей на всю страну и двигающей наше народное хозяйство к социализму.

Кое-кому это не понравилось. Эти товарищи, по-видимому, боятся признать правду. Что ж, это дело вкуса. Одни думают, что не следует говорить всю правду на пленуме ЦК. А я думаю, что мы обязаны говорить на пленуме ЦК своей партии всю правду. Не следует забывать, что пленум ЦК нельзя рассматривать, как массовый митинг. Конечно, слова «сверхналог», «добавочный налог» — неприятные слова, ибо они бьют в нос. Но, во-первых, дело не в словах. Во-вторых, слова вполне соответствуют действительности. В-третьих, они, эти неприятные слова, для того именно и предназначены, чтобы они били в нос и заставляли большевиков взяться серьёзнейшим образом за работу по ликвидации этого «сверхналога», по ликвидации «ножниц».

А как можно ликвидировать эти неприятные вещи? Путём систематической рационализации нашей промышленности и снижения цен на промтовары. Путём систематического подъёма техники и урожайности сельского хозяйства и постепенного удешевления сельскохозяйственных продуктов. Путём систематической рационализации наших торговых и заготовительных аппаратов. И т. д., и т. п.

Всего этого не сделаешь, конечно, в один — два года. Но сделать мы это должны обязательно в течение ряда лет, если мы хотим освободиться от всякого рода неприятных вещей и бьющих в нос явлений»[416].

Как потом ни выкручивался Сталин, он не смог серьезно опровергнуть обвинения в свой адрес, выдвигавшиеся представителями правых. А их упреки формулировались довольно четко и категорично: Сталин выступает в защиту военно-феодальной эксплуатации крестьянства, поскольку сам термин «дань», как его не истолковывай, содержит вполне определенное содержание. Троцкий и его сторонники открыто заговорили о том, что Сталин, первоначально выступавший против их тезиса о привлечении средств за счет деревни, фактически перешел на их позиции. Иными словами, генсека обвиняли в том, что он заимствовал у троцкизма его экономические концепции, и одновременно продолжает выступать с критикой троцкизма и его экономической платформы.

И надо признать — подобные обвинения были не голословными, они имели под собой почву. Здесь возникает такой деликатный вопрос: допустимо ли в политике использовать то, что когда-то предлагали его собственные противники и что прежде отвергалось, что называется с порога? Надо полагать, что подобная политическая метаморфоза, совершенная Сталиным, не представляет собой какое-то уникальное и абсолютно недопустимое явление. В жизни мы на каждом шагу встречаемся с тем, что политические оппоненты нередко заимствуют, а порой и просто перехватывают лозунги и идеи своих противников. Как это ни прискорбно, но такова реальность самой жизни, и от этого никуда не уйти. Хотя, конечно, остается открытым вопрос о моральных принципах такого рода политики. Но в приложении к Сталину моральные соображения играли отнюдь не первую роль при принятии им тех или иных решений. Особенно решений, имеющих первостепенное стратегическое значение.

Политический публицист времен перестройки А. Ланщиков в одной из своих статей непосредственно затронул вопрос о заимствовании Сталиным идей у Троцкого и высказал следующее соображение: «Мне доводилось слышать такую концепцию: Сталин в личной конкуренции за власть разгромил Троцкого при помощи его противников, а затем присвоил себе его же платформу. Это неверно. Разумеется, у Сталина и Троцкого было немало общих точек зрения, но ведь и Ленин в чем-то сходился с Троцким, в чем-то сходился со Сталиным, в чем-то — с Бухариным, а Бухарин в свою очередь в чем-то сходился с каждым из них. А иначе как бы они не один год работали вместе да еще в такой напряженнейший период?…

Сталин считал, что в нашей стране, независимо от общей революционной ситуации, социализм построить можно и для этого нужна длительная мирная передышка. Меньше всего Сталина прельщали лавры Бонапарта, здесь ему больше импонировали другие исторические личности. Сходился он с Троцким в вопросе сверхиндустриализации и в отношении к крестьянству, но до поры до времени всех карт своих не раскрывал, выжидал. Открыл свои карты Сталин лишь тогда, когда Троцкий был выслан за пределы страны»[417].

Соображения, приведенные выше, мне представляются разумными и с ними в основном можно согласиться. Они дают возможность понять и объяснить логику политического поведения Сталина в рассматриваемый период. Эту логику — повторю еще раз — нельзя в полной мере интерпретировать только на основе морально-этических принципов. Следует напомнить, что вся мировоззренческая основа политической философии Сталина базировалась не на принципах абстрактной морали как таковой, а на том, что он считал выгодным для утверждения нового общественного строя. Написав эти строки, я подумал, что читатель вправе истолковать их так, будто Сталин исповедовал аморальность как принцип политической деятельности. Но такое истолкование будет слишком прямолинейным и однобоким. Тем более, если оно не будет учитывать суровые реалии эпохи, о которой мы ведем речь.

Цитировавшийся выше А. Ланщиков высказал в связи с затронутой проблемой здравую мысль, с которой нельзя не солидаризироваться: «Конечно, Сталин был великим государственным деятелем, и лично я стою на той точке зрения, что именно благодаря Сталину наша страна в очень короткий срок превратилась в могучую индустриальную державу и сыграла решающую роль в победе над фашизмом, хотя я и не рискну связывать величие или, сказать точнее, великость Сталина с идеями гуманизма и не какого-нибудь там абстрактного, а именно классового, рабоче-крестьянского, только не в той его распространенной форме, когда от имени рабочих и крестьян попираются их же конституционные права и жизненные интересы, а в его истинном смысле, когда равнодостоинство каждого гражданина не только провозглашается, но и имманентно вытекает из всей практики общественной, политической и экономической жизни…»[418].

Теперь обратимся непосредственно к вопросу о первом пятилетнем плане, открывавшем первый — а потому и самый важный этап индустриализации. Проект пятилетнего плана был опубликован в конце декабря 1928 года. Он составлялся в двух вариантах — отправном («минимальном»), на случай неурожая или внешних осложнений, и «оптимальном», рассчитанном на более благоприятные условия, полную мобилизацию всех резервов и возможностей, заложенных в новом общественном строе. Задания «оптимального» варианта превышали отправной примерно на 20 процентов. Это означало, что оптимальный вариант пятилетки в случае неблагоприятных условий можно было бы осуществить примерно за шесть лет.

При обсуждении проекта пятилетнего плана в высших правительственных органах в марте — апреле 1929 года в преддверии XVI партийной конференции, на которой предстояло обсудить и утвердить план, большинство выступило за принятие оптимального варианта в качестве единого государственного плана. За это предложение высказался и глава правительства Рыков. Однако тогда же он предложил наряду с пятилетним составить и двухлетний план для «ликвидации несоответствия в развитии сельского хозяйства с потребностями страны». Сосредоточение усилий первых двух лет пятилетки на развитии сельского хозяйства и в первую очередь его частного сектора, как это предлагал Рыков, на практике привело бы к снижению темпов промышленного строительства и всей социалистической реконструкции.

Острой критике подверглись также тезисы доклада Рыкова о пятилетнем плане на комиссии Политбюро, занятой подготовкой материалов к XVI конференции ВКП(б). После отказа Рыкова переделать их они были подготовлены комиссией и 15 апреля вынесены на утверждение Политбюро ЦК. При обсуждении тезисов с поправками выступил Бухарин, предложивший включить пункт о решительной борьбе с троцкизмом. Это преследовало цель отвлечь внимание партии от борьбы с правым уклоном. Поправки Бухарина, поддержанные Рыковым и Томским, были отклонены большинством членов Политбюро. Все трое в свою очередь воздержались при голосовании по тезисам докладов о пятилетнем плане[419].

Центральной задачей первого пятилетнего плана было создание мощной тяжелой индустрии, оснащенной передовой техникой, способной обеспечить техническую реконструкцию народного хозяйства, укрепить экономическую самостоятельность и обороноспособность страны. Планом предусматривалось затратить на капитальное строительство в социалистической промышленности (включая электрификацию) 19,5 миллиарда рублей, или в четыре раза больше, чем за предшествующие пять лет. 78 процентов этой суммы направлялось в тяжелую индустрию. Намечалось создание ряда новых отраслей промышленности. При росте валовой продукции всей промышленности в 2,8 раза производство средств производства должно было увеличиться в 3,3 раза, в том числе машиностроение — в 3,5 раза и сельскохозяйственное машиностроение — в 4 раза. Задания пятилетки значительно превосходили наметки плана ГОЭЛРО, рассчитанные на 10–15 лет. Так, пятилетним планом намечалось сооружение 42 государственных районных электростанций вместо 30 по плану электрификации.

В соответствии с курсом национальной политики, направленной на ликвидацию экономического и культурного неравенства народов нашей страны, пятилетний план предусматривал более высокие темпы индустриализации экономически отсталых национальных республик. Если основные фонды промышленности за пятилетие в целом по СССР возрастали на 289 процентов, то в республиках Средней Азии — на 494, а в Казахской АССР — на 549 процентов.

В области сельского хозяйства пятилетний план ставил задачу, на базе кооперирования бедняцко-середняцких хозяйств, дальнейшей коллективизации и строительства совхозов добиться подъема сельскохозяйственного производства. Намечалось охватить сельскохозяйственной кооперацией до 85 процентов крестьянских дворов, вовлечь в колхозы до пяти-шести миллионов хозяйств, или 20 процентов их числа; доля колхозов и совхозов в товарной продукции зерна должна была подняться к концу пятилетки до 43 процентов.

План предусматривал значительно улучшить материальные условия жизни широких слоев населения, полностью осуществить переход предприятий и учреждений на семичасовой рабочий день, увеличить ассигнования на жилищное строительство. Большие средства отпускались на культурное строительство.

Выполнение пятилетки должно было привести к крупным социально-экономическим преобразованиям в стране. Удельный вес социалистического сектора в основных фондах возрастал с 52,7 до 68,9 процента, в валовой продукции промышленности — с 80 до 92 процентов, сельского хозяйства — с 2 до 15, в розничном товарообороте — с 75 до 91 процента[420].