«Мандат на правление» и сиена царей
«Мандат на правление» и сиена царей
Месопотамская культура всегда предусматривала возможность оправданного, нормативного низвержения и замены «плохого» царя. Принципиально идейных затруднений в этом вопросе не существовало. Считалось, однако, что соответствующая ситуация носит чрезвычайный характер и ни ее, ни механизмы ее разрешения нельзя формализовать и описать заранее.
Право царя на власть непосредственно определялось тем, что боги доверяли ему «царственность» как своему избраннику. Пока правитель оставался таким избранником, выступать против него было не просто преступным, но и безнадежным делом. Однако боги, в наказание за усугубляющиеся проступки и непокорность правителя или по своему произволу, могли вообще отвернуться от него и лишить его избранничества, иными словами, отобрать у него «царственность» и сакральность.
В этом случае занимавший престол человек назывался царем по одному лишь имени, а страна оказывалась лишенной настоящего правителя и, соответственно, должной связи с богами. Оставалось как можно скорее отнять у правителя власть, на которую он отныне не имел никакого права, и возвести на престол нового человека, получившего божественную санкцию на царство или способного ее добиться. Таким образом, Месопотамия при определенных обстоятельствах признавала даже не «право на мятеж», а «обязанность мятежа».
Признаками утраты царем мандата богов могли выступать любые знаки их сильного гнева против него (потеря царем физической и психической дееспособности, особенно тяжелые поражения, бедствия страны) и сами по себе тяжкие нарушения правителем общественных норм и долга перед страной. Например, только безответственностью и зловредными проступками царя нововавилонская традиция обосновывает низвержение Набонида (VI в. до н. э.). Более раннее вавилонское «Поучение царю» (VIII в. до н. э.) перечисляло многочисленные беды, грозившие правителю за нарушение городских прав.
На практике каждый подданный по собственному разумению поступков царя и угрозы гнева богов против него мог рассудить, не утратил ли тот «мандат» богов на правление и, соответственно, не можно ли и не нужно ли его устранять. Выходец из любой среды способен был возомнить именно себя новым избранником богов и даже, как ни странно, быть признанным знатью и народом в сем качестве.
Участь свергнутого царя была незавидна, так как, по мнению месопотамцев, суд богов и «божья кара» могли несколько запаздывать по отношению к породившим их обстоятельствам. Поэтому для стопроцентной уверенности в божественной санкции на низвержение правителя требовалось, чтобы он так и умер низвергнутым, ибо при жизни даже его враги, как бы они ни распинались в противоположном, не могли быть твердо уверены, что он и в самом деле лишился божественной санкции на престол. Поэтому низвергнутого царя практически всегда убивали; исключения можно пересчитать по пальцам.
Хотя выбор богов в принципе мог указать на любого человека, полагали, что в норме боги предпочитают передавать «царственность» одному из сыновей или ближайших родичей правящего царя, либо, в крайнем случае, члену той же городской общины. В итоге складывалось представление о так называемых «династиях» (шумер, бала, аккад. палу — «правление, срок правления, эпоха»), т. е. последовательностях царей, выходцев из одной и той же территориальной общины или одного рода, непрерывно продолжающих одну и ту же линию политической преемственности. Считалось, что власть передается богами от одного города и одной династии к другим либо в наказание за проступки очередного правителя, либо по чистому произволу, просто для того, чтобы что-то изменить. Хаммурапи, однако, объявил, что по воле богов Вавилон, раз получив «царственность» (т. е. став столицей Месопотамии), никогда уже не утратит ее, и этот взгляд стал официальной позицией всех последущих вавилонских царей.
Поразительно, но и в шумерском царском списке времен III династии Ура, и в вавилонских списках некоторые династии, правившие на деле параллельно, представлены как сменявшие друг друга. Например, после последнего царя дома Хаммурапи в Вавилоне утвердился Гулькишар, шестой царь династии Приморья, а вскоре затем касситская династия (в лице своего седьмого или восьмого царя). В итоге в вавилонском царском списке все цари Приморья идут после царей дома Хаммурапи и до всех царей касситской династии. Создавали ли таким образом составители списков сознательную фикцию ради конструирования непрерывной линии династической преемственности? Навряд ли: ведь одновременно они вели и синхронические списки царей, согласно которым правители этих «последовательных» династий являлись на Земле современниками друг друга! Скорее мы имеем дело с уникальной концепцией, согласно которой считалось, что переход «царственности» осуществляется в несколько ином временном измерении, нежели ощущаемое нами. В этом измерении, к примеру, «царственность» в Вавилоне успевала осуществить вся династия Приморья, в лице всех своих царей, после дома Хаммурапи и до всей касситской династии, и только в проекции на ощущаемое нами земное время этой последовательность дает зримую нами картину, когда эти династии оказываются (в нашем времени) параллельными.