Глава сорок третья Мандат Неба

Глава сорок третья

Мандат Неба

Между 1040 и 918 годами до н. э. китайские цари Чжоу приходят с желанием строить империю и обнаруживают ее недостатки

Хотя Ву был первым царем Чжоу, именно Вэнь (который умер до окончательного покорения Шан) очень скоро стал символом начала новой династии. Много позднее Конфуций заметит, что музыка, под которую император Вэнь праздновал свои победы, была прекрасной и безупречной — а вот музыка победы императора Ву, «хотя и была прекрасна, не была безупречной».^‹424› Дикое опустошение столицы Шан было опасным нарушением императорской божественной власти.

Никто не желал возвращения Шана, но новой династии Ву требовалось тактичное и осторожное оправдание. В начале своего правления, говорит нам Сыма Цянь, Ву приносил жертвы небесам, чтобы загладить злодеяния последнего правителя Шана; он «отложил в сторону щиты и боевые топоры, сложил оружие и распустил солдат, чтобы показать всему миру, что больше не будет пользоваться ими».^‹425› Установившийся мир должен был компенсировать агрессию при его вступлении на престол.

Кроме этических соображений, это было обусловлено также и практической необходимостью. Ву приходилось править, используя влияние и такт. Царь Шана не смог победить объединенные силы феодалов, и Ву также должен был считаться с фактами: он правил царством, полным сильных личностей, которые были бы против автократического правления. Сыма Цянь говорит о «Правителях Девяти Земель» — знати, которая правила собственными территориями, сохраняя лишь лояльность царю. Но знати было гораздо больше, чем девять человек. «Книга церемоний», написанная несколькими веками позднее[134], насчитывает в начале периода Чжоу 1763 отдельно управляемые территории. ^‹426›

Надписи на вручаемых подарках, свидетельствующих о лояльности, демонстрируют сложную пирамидальную структуру государства с пятью официальными рангами. На самом верху стоял царь Чжоу, затем шел второй ранг — владетельные феодалы, контролировавшие отдельные княжества, за ними следовали еще три ранга знати, обладавшие меньшими территориями и силой.^‹427›

Многие историки называют этих знатных господ «феодальными владетелями». Царь Чжоу все-таки обладал некими правами во всей стране; он не «владел» китайской землей, как владели ею средневековые феодалы, но он обладал правом правильно ею управлять. Это право администрирования он передавал своей знати в обмен на ее лояльность — и (когда необходимо) военную поддержку. Когда царь Чжоу делал феодала своим «ленником», тому не давалась земля в подарок; вместо земли ему давали подарки, символизирующие, что царь Чжоу награждает его долей священной власти. Чаще всего эти подарки были бронзовыми сосудами с надписями. Подарок из бронзы символизировал и богатство, и власть: достаточно власти, чтобы контролировать шахтеров, которые добывали из земли металл, ремесленников, которые отливали металл в форму, и жрецов, которые надписывали сосуд.^‹428› Положение на самом верху властной лестницы Чжоу определялось церемониальными сосудами — Девятью Котлами, которые всегда перевозились в новую столицу Чжоу.

Существует большая разница между таким видом «феодальных» отношений и феодализмом, возникшим в более поздние времена. Во-первых, более поздние феодальные лорды действительно владели землей, а не просто обладали моральной властью над нею. Моральная власть могла исчезнуть необычайно быстро. Сам Ву вынужден был опираться на расположение своего двора, чтобы тот поддерживал его власть. «Чтобы обеспечить поддержку Неба, — говорит он одному из своих младших братьев вскоре после получения трона, — …мы должны выявить плохих людей и убрать их… День и ночь должны мы награждать и ублажать людей, чтобы обезопасить свои западные земли».^‹429›

^{Западное Чжоу}

Ву также делал все, чтобы выказывать уважение религиозной власти, которую до него имел Шан. Он перевел свою столицу в двойной город Фэн и Хао, разделенный рекой Фэнхэ; но он назначил сына свергнутого Чжоу одним из своих вассальных князей, отдав ему властью центром старой территории Шан. Согласно Сыма Цяню, этому сыну, Лу-фу, были отданы под управление старая столица Инь и окружающие ее земли, потому что «Инь уже была успокоена, а [ситуация] не была еще ясна». Ву также назначил двух своих младших братьев «помогать» экс-принцу, дабы быть уверенным, что Лу-фу правильно себя ведет.^‹430›

Как только Ву умер, сразу стала явственной шаткость его власти. Сын Ву был еще мал, поэтому его брат Тань стал править в качестве регента. Почти сразу же два брата, которые, как предполагалось, будут присматривать за Лу-фу, организовали вооруженное восстание на территории старого Шана. Они намеревались посадить на трон Лу-фу в качестве своей марионетки.

Тань заручился поддержкой армии и подавил восстание превосходящими силами. Лу-фу погиб во время сражения, как и один из братьев; затем Тань сделал все, чтобы сломить оставшееся сопротивление Шан, выслав наиболее непослушных жителей Инь в другие части империи.^‹431› Довериться духовной власти Шан было попросту слишком опасно.

Древние летописи рассказывают нам, что после семи лет правления Тань добровольно отошел в сторону, снял с себя обязанности регента и вернул бразды правления теперь уже взрослому царю Чэну. Вероятно, он действительно это сделал. С другой стороны, такая передача короны еще более запутала проблему утверждения власти в Чжоу[135]. Молодой царь Чэн получил власть только потому, что его отец был цареубийцей. Когда Тань, человек, которого славили по всей стране как за мудрость, так и за добродетель, добровольно передал ему власть, положение Чэна получило другую основу.^‹432› Добродетельный человек отдает власть только еще более добродетельному человеку — и этим человеком оказался Чэн.

Тань оставался рядом на должности одного из министров молодого царя. Как «князю Чжоу» ему приписывают организацию в китайском государстве действенной административной системы — вероятно, возникшей впервые. Задачи этой системы включали правильный надзор за землей, сбор налогов, назначение чиновников и организацию других государственных мероприятий. Но самым важным делом «князя Чжоу» было сведение всех церемоний, принятых при царском дворе, в единую книгу ритуалов. Если царю Чжоу удавалось править без постоянного использования своей армии, позволявшей держать мятежников в узде, его священное право все равно нуждалось в постоянной демонстрации. Ритуалы, которые окружали его, были внешним проявлением его моральной власти, видимой тенью, отбрасываемой его незримым правом править.

Установив свою власть в центре царства, Чэн теперь должен был заботиться о его окраинах. Ведь никакая книга ритуалов не могла убедить людей, которые жили в дне или больше езды верхом от столицы, что царю Чжоу следует подчиняться. Это могло быть достигнуто только силой.

Восточная часть империи, вероятно, являлась самой неспокойной — туда были переселены остатки недовольных сторонников Шан, за которыми требовалось постоянно следить. Поэтому «князь Чжоу» построил на востоке, в стратегической точке, крепость; она должна была также охранять переправу через реку Хуанхэ, которой могла воспользоваться неприятельская армия, и защищать с востока подходы к столице Чжоу.^‹433› Эта крепость стала центром нового города Лоян.[136]

Затем Чэн послал своих братьев строить подобные укрепления на других концах своих владений. Это имело дополнительное преимущество — убирало родственников царя из столицы, подальше от попыток отобрать у него корону. В результате внешние земли царства Чжоу превратились в кольцо владений, каждое из которых управлялось царским родичем. Самыми крупными из них были Цинь, Вэй, Лу, Ци и Ень; древняя столица владения Ень располагалась на месте современного Пекина.

Чэн вел нескончаемые войны, чтобы удерживать границы своей империи в безопасности от племен, которые жили за ее пределами и не признавали его власти. Но он тщательно увязывал применение этой силы со своим священным правом на царствование. «На Мандат Неба не следует слишком полагаться», — говорит он своим последователям, готовясь к завоевательной кампании на востоке; быть может, он и получил право царствовать благодаря своим добродетелям — но небо не позволяло ему расслабиться и ждать, пока все узнают об этом.

Насколько мы знаем, Чэн был первым китайским царем, который использовал это выражение — «Мандат Неба».^‹434› Мандат Неба давал Чэну право применять оружие; его успех в борьбе продемонстрировал реальность Мандата Неба Еще один пример циклического доказательства, которое мы уже встречали раньше.

Чэн умер примерно в 996 году до н. э., после тридцати лет правления; трон занял его сын Кан. Под руководством его главнокомандующего северная граница царства была отодвинута еще дальше. Армия Чжоу выступила против северного племени, известного как гуйфан, и силой подчинил его себе. «Я захватил 13 081 человека, — хвастался генерал, — лошадей, 30 колесниц, 355 волов и 38 овец».^‹435›

Это звучит больше похожим на ассирийское хвастовство, чем все, что мы слышали до сих пор — судя по всему, так оно и есть. Но на окраинах империи Мандат Неба должен был поддерживаться вооруженной силой. Сын Кана, Чжао, который взошел на трон примерно в 977 году до н. э., последовал примеру своего отца и запланировал еще одну военную кампанию — на этот раз на юге. Видимо, его вдохновила на это комета, которую посчитали счастливым предзнаменованием.

Но комета обманула. «Шесть его армий были потеряны, — сообщают нам „Бамбуковые Анналы“, — и царь умер».^‹436› Запись Сыма Цяня немного более осторожна:

«Во время царя Чжао зависимость правительства от царя ослабела, царь Чжао предпринял инспекционную поездку на юг и не вернулся… О его смерти не было сообщено феодальным владетелям; было запрещено говорить об этом. Они возвели на трон сына Чжао».^‹437›

Едва ли это может удивить: смерть Чжао предполагала, что в итоге Мандат Неба его не защитил, и лучше было скрыть это от подвластных ему князей.

С исчезновением «шести армий» (основное царское войско, располагавшееся в столице) сын Чжао, Му, вскоре обнаружил, что ему нужно как-то продемонстрировать свой Мандат, чтобы править от его имени. Он планировал использовать оставшиеся силы против еще одного северного племени, Чуань-Цзун[137], но аристократы внезапно запротестовали. Му был извещен, что Мандат Неба не распространялся настолько широко, а империю следует рассматривать как луковицу с пятью слоями:

«Внутри царства — это территория на содержании, сразу за территорией на содержании расположена предупредительная территория; за ней находится подчиненная территория; затем укрепляющая территория; а затем уже начинается дикая территория».^‹438›

На каждой из этих территорий действие Мандата последовательно снижалось; эта зависимость отражалась в роде приношений, отсылаемых в столицу жителями этих земель. Центральная область, «территория на содержании», должна была поставлять ежедневную дань, предупредительная область поставляла ежемесячную дань, подчиненная область — сезонную дань. Два внешних кольца царства имели еще меньшую зависимость: укрепляющая территория отсылала взнос раз в год; дикая территория оказывала уважение каждому царю лишь однажды — на его похоронах. Племя Чуань-Цзун находилось на дикой территории, и Мандат не указывал, что с ними нужно обращаться так же, как с людьми в центре царства. Нападение на них аристократы посчитали бесполезным.

Му принял это к сведению и «помирился» с Чуань-Цзун — вместо того, чтобы вести против них кампанию, он предпринял царское путешествие на север и привез назад подарки: «четырех белых волков и четырех белых оленей». Но на хвосте этой истории есть жало: «Сэтого времени, — заканчивает Сыма Цянь, — все, жившие на дикой территории, прекратили приезжать для демонстрации уважения царю».^‹439›

Циклическая суть Мандата вернулась и обвилась вокруг ног Му. Мандат оправдывал войну: царь имел священное право защищать свою богом данную власть. Но поражение в битве сеяло сомнение по поводу самого Мандата. Чтобы сохранить его, монарх мог только идти на войну с абсолютной уверенностью, что он победит. Поступив так, как поступил, Му усилил свою власть в центре царства, где его двор выполнял ежедневные ритуалы, определявшие его освященный статус — но ценой за это было ослабление окраин своей империи до того, как они оторвутся совсем.

Сравнительная хронология к главе 43

Данный текст является ознакомительным фрагментом.