§ 10. ВЛАСТЬ ГОСПОДАРЯ

§ 10. ВЛАСТЬ ГОСПОДАРЯ

Теперь перейдем к третьему стану сейма, занимавшему в нем формально первое место — к великому князю. Первые великие князья литовские, князья-воины, имели обширную власть, соединяя ее, однако, с необходимостью советоваться с боярами, а иногда даже и со всеми воинами. Эта традиция совета не уменьшала размеров власти таких князей, какими были Ольгерд, Кейстут, Витовт. В положении великокняжеской власти была и еще одна сторона. В теории эта власть считалась наследственной в семье Ягеллонов с тех пор, как водворилась эта династия. Но до Ягайло мы видим постоянную смену у князей и сам Ягайло первое время, как мы знаем, с трудом держался на престоле. Традиция смены князей сделала то, что в ней принимало участие и высшее боярство. Таким образом, хотя престол переходил от отца к сыну, но все же не без освящения этого перехода со стороны боярского элемента. Это было политической необходимостью. Даже Ягайло, вступивши на престол по праву наследования, объяснил в 1431 г. в письме к магистру ордена, что он государь и по наследованию и по избранию князей и бояр и рассказывает, что по смерти своего отца он вступил в управление государством с согласия, по выбору, по утверждению и одобрению князей и бояр. Мы знаем уже, что после смерти Витовта княжеская власть переходит каждый раз к тому или другому князю, поддерживаемая той или иной группой населения. Все это подготовляет нас к тому выводу, что хотя литовские и русские бояре и земяне держались династии Ягеллонов, но освящали каждый раз представителя власти своим избранием. Подобно тому, как Ольгерд сговорился со своими вельможами и шляхтой относительно вступления его сына на престол после смерти отца, так и князь Казимир, избранный определенной партией, «с плачем просил панов литовских, чтобы они взяли себе на великокняжеский престол его сына Александра, на что паны согласились, помня хорошее управление Казимира и милость его к ним». Так рассказывает летописец. Однако, по смерти Казимира, литовцы сложили сейм в Вильне, на который прибыли князья, паны, шляхта и здесь объявили и выбрали Александра великим князем. Во время посажения на престол маршалок наивысший Литавор Хребтович подал великому князю обнаженный меч и от имени панов литовских сказал: «возьми наяснейший князь, которого мы выбрали князем и вождем себе, этот меч и с этим мечом получи над нами полную власть». Далее Хребтович советовал великому князю владеть княжеством с мечом в одной руке и с милостью в другой руке, карая злые поступки и поддерживая справедливость. От имени всех станов великого княжества Хребтович просил великого князя править не итальянскими обычаями, не чешскими, не немецкими, но правдивыми литовскими и по примеру Витовта. Великий князь благодарил за приветствия и обещал управлять согласно речи Литавора Хребтовича. И последние Ягеллоны вступили на престол на основании выбора и договора с шляхтой. Так, мы знаем уже, в 15 в. установился обычай подтверждать клятвою конституционную хартию при вступлении на престол. Такую хартию подтвердил Александр, Сигизмунд I и Сигизмунд II.

До нас дошли некоторые подробности, характеризующие переговоры, веденные Сигизмундом I относительно вступления на престол его сына Сигизмунда Августа. Сигизмунд I добился от рады и сейма того, чтобы еще при его жизни его сын был признан великим князем с 1522 г., а с 1544 г. Сигизмунд Старый совершенно отказался от управления государством и передал его своему сыну. Так как переговоры велись заранее, то рада Великого княжества сверх обычного подтверждения конституционных привилеев, поставила будущему великому князю целый ряд условий, часть которых не вошла в привилей, подтвержденный Сигизмундом Августом. В этом документе рада заявляет, что последний Ягеллон был избран на великое княжество «сгодными голосы и добровольным позволением», т. к. во время выбора великий князь был еще несовершеннолетним, то его отец Сигизмунд Старый подтвердил все права вольности и свободы великого княжества «под присягой его королевской милости телесной на святую евангилию вчиненую», обязавши своего сына принести присягу по совершеннолетии. Все это указывает на формулу, принятую в присяге. Такую же присягу принес и Сигизмунд Август. При этом великим князем был заключен договор такого рода. Если бы Сигизмунд Август оставил после себя потомство мужского рода, которое не удостоилось бы избрания на престол, то это потомство имеет право владеть теми имениями, которыми владеет мать великого князя, королева Бона с тем, чтобы великий князь нашел способы эти владения получить из её рук в свое владение. Очевидно, рада боялась, чтобы эти огромные владения, собранные скупой итальянкой, не попали в чьи-нибудь посторонние руки, особенно, в иностранные руки. [Она] настаивала, чтобы сын получил их от матери, причем рада буквально по формуле жалованных грамот дает право владения этими землями великому князю. Но если бы великий князь не оставил потомства мужского рода, то в таком случае все эти имения, как выморочные, поступают в распоряжение государства. Вся эта сделка была весьма выгодной для скарба Великого княжества Литовского. С точки же зрения публичного права этот договор еще раз подтверждает, что династия Ягеллонов ни в сознании литовского народа, ни в правовом отношении не пользовалась правом наследования престола. Таким образом, великокняжеский престол был избирательным. В данном случае мы встречаемся с традицией, идущей от древнейшего периода в истории Полоцкого, Витебского и частью Смоленского княжений, по которой выборы князя представляли основу государственного права княжества.

Не только в силу того, что великий князь был выборный, но в силу постепенного ослабления власти конституционными хартиями, власть великого князя была весьма ограничена. Он не распоряжался податями, посполитым рушением, укреплением замков, не пользовался самостоятельно законодательной властью и пр. Он давал ряд обязательств, что должен делать и чего не должен делать, кого он мог назначать на должности и кого он не мог назначать на должности. Наконец, и круг назначаемых должностей уменьшился введением земской реформы. Но все же до 1569 г. власть великого князя пользовалась известного рода престижем и ореолом на Литве и на Руси. Великий князь мог назначать в раду своих приверженцев, ибо мог выбирать кандидатов, правда, из тесного круга родовитой знати. Правда, эти должности были пожизненными и, следовательно, только от доброй воли получившего должность зависело поддерживать великого князя или нет. Но вел[икие] князья Казимир и Сигизмунд I пользовались значительным личным влиянием и сверх того они были очень богаты и могли покупать повиновение себе раздачей староств и держав. В ином положении с течением времени очутился Сигизмунд Авгув. Счастливый наследник богатых отца и матери, он довольно быстро растерял свои громадные поземельные владения. Огромная масса их оказалась в залоге, так что Речь Посполитая до самого падения своего не могла их выкупить. Двор весь был в долгу настолько, что после смерти Сигизмунда Августа придворная челядь не выдала трупа великого князя государству до тех пор, пока паны рады не заплатили ей жалованья, задержанного за много лет господарем. Вещи тоже были в залоге. Все эти неудачные хозяйственные операции проистекали из двух условий: Сигизмунд Август отличался расточительностью, а когда началась Ливонская война, то он закладывал свои владения для наема войск, потому что податей не хватало. И вообще престиж власти при последнем Ягеллоне сильно пал. Это был человек сам по себе мягкий, весьма образованный, как все гуманисты в этом периоде, искренно желавший блага отечеству, но зато был человек чрезвычайно нерешительный, откладывавший всякое решение вопроса. Недаром он был прозван современниками, «государем завтра». Его нерешительность сказывалась во всем и в особенно остром тогда религиозном вопросе. Он ел по средам скоромное, подсмеивался над ксендзами, ласкал протестантов и в то же время выстаивал все службы в католической церкви. Его личная жизнь неудачно сложилась. Только в период своей женитьбы на Варваре Радзивилл он проявлял известную твердость духа и даже, в разрез своему нерешительному характеру, настойчиво провел идею свободы выбора брака. Но он был счастлив недолго. Великая княгиня Варвара была единственной его привязанностью и поддержкой в трудном деле управления государством, когда у государя нет никакой реальной власти. После ее смерти Сигизмунд Август стал быстро опускаться. Он постоянно был окружен жадной придворной камарильею, торговавшей подписями великого князя. Заботы о наследнике, которого судьба ему не давала, поглощали все внимание быстро старевшего Ягеллона. Между тем, бремя власти уплотнилось и особенно осложнилось в Ливонскую войну. В этот период нередко просыпалось в Сигизмунде сознание важности совершающихся событий. Он произнес немало красивых и пророческих речей на сеймах, но его личность и власть не пользовались престижем среди польской и литовской шляхты, а закон тщетно оберегал государство от проявлений государственной воли. Такой государь мог понимать пропасть, в которую идет государство, но не мог удержать его от падения. После унии 1569 г. падение власти, ее совершенное обессиление идет с поразительной быстротой. Во время междуцарствия вся власть переходила к шляхте, во главе ее становился примас католической церкви архиепископ Гнезненский. Длительные периоды междуцарствия повергали страну в анархию, которая не скоро проходила, когда появлялся, наконец, избранный король и великий князь. У поляков, частью и у литовцев, подражавших в этом случае полякам, развилась какая-то болезнь царебоязни. Шляхта с болезненным самолюбием боялась всякого нововведения, потому что всякое новшество казалось ей нарушением ее свободы. Когда государству приходилось плохо, она обращала свои взоры к отдаленному прошлому и была глубоко уверена в том, что страна может быть счастливой только при соблюдении доброго старого строя. Охраняя старину, сеймующая шляхта по существу вводила целый ряд нововведений, целью которых было уменьшение власти короля и великого князя и усиление власти сеймующей шляхты. Таким образом, фактически вводилась столь одиозная новизна. Усилению шляхты способствовало обеднение Короны. Король Польский и великий князь Литовский влачил довольно жалкое существование с материальной точки зрения. Стефан Баторий, который мечтал о широких политических планах, уже оказался без государственной казны в самое нужное военное время. По словам канцлера Яна Замойского, Стефан Баторий исчерпал свою личную казну до последнего шелега «Чего же Вы хотите от него — спрашивал канцлер сеймующих польских и литовских послов. — Вы, вероятно, хотите, чтобы он дал с себя кожу содрать. Он сделал бы и это, если бы нашлась такая алхимия, чтобы могла из нее чеканить деньги». Бедность позднейших королей и великих князей иногда отливалась в самые жалкие формы. По словам Альбрехта Радзивилла, двор польского короля иногда блистал роскошью, а иногда терпел недостаток.

В 1629 г. двор короля Владислава дошел до такого убожества, что иногда только к полдню доставали дрова и мясо, чтобы накормить придворных. Обедневший король и великий князь никому не был нужен, а властью он не пользовался.

В самом деле, в этот последний период сеймующая шляхта тщательно следит за тем, чтобы обрезать всякие признаки королевской власти. В 1573 г. сейм постановил, чтобы прибочная рада из 16 сенаторов всегда находилась при короле и великом князе и была бы советником при всяком проявлении его власти. Фактически такая власть превращалась в олигархию, ибо государь ни единого шага не мог сделать без зоркого ока рады. Но наблюдая за королем при посредстве рады, шляхта еще при Сигизмунде Августе с боязнью и недоверием смотрела на собрание всей рады для совещаний с королем. Сигизмунду Августу шляхта не раз делала упреки в том, что он охотнее заседает с сенаторами и частью послов и считала эти уступки тираническими. Поэтому шляхта вообще стремилась к тому, чтобы вся деятельность короля и великого князя проходила на ее глазах. Не было той сферы власти, на которую шляхта не распространила своей опеки. Так, нобилитация, т. е. право на пожалование шляхетства, с 1607 г. требовала сеймового подтверждения. В половине 16 в. иностранные послы принимались королем и великим князем вместе с радой. С конца 16 в. уже при приеме послов присутствуют и сеймовые послы. Мы уже знаем, что подать государство могло собирать только с разрешения сейма. Но на практике уже со времени Стефана Батория государственные подати прямые и косвенные платят по постановлению сейма все сословия государства, кроме самой шляхты. Но мало того, шляхта забрала в свои руки распоряжение всякого рода податями из боязни, чтобы король и великий князь не распорядился ими в целях уменьшения власти сейма. Посполитое рушение также собиралось только по постановлениям сейма. По отзыву тогдашних военных специалистов оно не имело серьезного военного значения. Но все же шляхта боялась усиления власти короля и великого князя, поэтому с 1619 г. при короле является особая сеймовая рада для распоряжения военными силами. Раздача господарских староств и управление было старинным правом короля и великого князя. Сеймовая конституция, правда, поздняя, 1775 г. отнимает это право у короля. Такой же прерогативой было право чеканки именем короля и великого князя монеты. Фактически этим делом занимался скарб и распоряжался доходами государства. С 1632 г. эта регалия перешла в руки сейма. Право амнистии — элементарная прерогатива верховной власти, но и этим правом король и великий князь не мог пользоваться: Станислав Август умолял сеймовый суд даровать ему жизнь нескольких арестантов, обещая до конца жизни своей быть благодарным, но суд в этом ему отказал.

Король и великий князь был, прежде всего, принадлежностью государства. Поэтому шляхта считала себя вправе устанавливать модусы частной жизни своего государя. Еще Сигизмунд Август имел большие распри с коронным сеймом по поводу своей женитьбы на Варваре Радзивилл. Даже и этот уступчивый и растерявший власть король, возмущаясь, говорил сейму: «Долго ли я буду у Вас в этой дисциплине». В польском праве выработался взгляд, что особа государя не есть частная особа, но принадлежит государству. Поэтому все публичные обряды проходили в присутствии короля и никакого суждения о делах на сейме не могло произойти в отсутствии этого безвластного государя. Если король заболевал, то сеймовые станы конечный результат своих суждений произносили у постели больного. Но, когда король Ян-Казимир в 1668 г. не мог ночью досидеть заседания сейма и с разрешения рады удалился спать, то послы обвинили короля в том, что он срывает сейм. Король и великий князь был буквально невольником Речи Посполитой. С 1669 г. король даже потерял право отказаться от престола. Король и великий князь был без власти и все же шляхта заботилась о том, что[бы] он не причинил ущерба ее правам. Во время избрания Стефана Батория протестант Радзивилл доказывал, что нужно выбрать короля католика, чтобы он по крайней мере боялся ксендза, если не станет слушаться совета сенаторов, потому что король из протестантов не будет так бояться бога, как король, исповедующий католическую религию. Одним словом, в результате получалось следующее: король и великий князь был первым станом Речи Посполитой, но он оказывался безвластным и бессильным. Вся власть сосредоточивалась в руках сейма и юридическое понятие о власти сейма иногда выражалось в признании сеймового маестата, т. е. суверенности сейма, каковой суверенитет должен был быть соблюдаем свято и непорушимо и всеми подданными Речи Посполитой и особой самого князя.