Глава VI. РУССКАЯ ВЕСНА (1861–1865)

Глава VI. РУССКАЯ ВЕСНА (1861–1865)

Период, последовавший за отменой крепостного права, был, как утверждали ее противники, периодом, нестабильности всех социальных слоев и всех регионов страны. 1862 г. должен был тем не менее стать годом славы, годом, когда отмечалось тысячелетие Руси[78]. Александр II отправился в Новгород со всей семьей, но вместо торжественной обстановки, предусмотренной ранее для празднования тысячелетия, это путешествие протекало в полной секретности. Не то чтобы страна действительно, как предвещали пессимисты, была предана огню и мечу, но ее сотрясали волнения. То тут, то там вспыхивали пожары, происхождение которых оставалось загадкой, особенно в поволжских городах. Самым впечатляющим был тот, который в мае 1862 г. опустошил Апраксин дворец и причины которого полицейское следствие видело в различных анонимных призывах к народному восстанию. Эти беспорядки привели Александра II к выводу о необходимости ограничить свободу слова и к запрету «Современника» и «Русского слова».

В Санкт-Петербурге с осени 1861 г. волнения начались в университете. Либеральные преподаватели и студенты возмущались авторитарными мерами и манерой поведения недавно назначенного министра народного просвещения адмирала Путятина, больше привыкшего командовать судами, чем вращаться в интеллектуальных кругах.

В губерниях первые последствия аграрной реформы: столкновения между местными властями и мировыми посредниками, функции которых понимались и принимались еще далеко не всеми, все множились. Новый министр внутренних дел Валуев, получая сведения об этих волнениях, всегда винил в них мировых посредников, и в 1862 г. в Тверской губернии некоторые из них, слишком явно демонстрировавшие свои либеральные убеждения, были даже арестованы.

Если прибавить к быстрому ухудшению внутриполитического климата новости, приходившие из Польши с декабря 1862 г., понятно, как было трудно Александру II сопротивляться давлению большой части дворянства, пострадавшей от реформы 1861 г. Собрания, проходившие во всех губерниях в период этих волнений (1861–1863), показывали, что все участники, несмотря на разные идеологические позиции, разделяли уверенность в том, что дворянство должно устраивать свое будущее без государства и независимо от него. Узы, которыми крепостничество на протяжении многих веков связывало дворянство, получавшее от него выгоду, и государство, признававшее за дворянством власть над крепостными в обмен на службу и верность государству, были разорваны.

Отдельные группы дворян тем не менее проявляли настоящий либерализм и пытались поощрять реформы, привлекая к их проведению помещиков[79]. Свидетельство тому Тверское губернское дворянское собрание 1862 г. Оно объявило, что отказывается от всех своих привилегий, и призвало к созыву Земского собрания для установления нового политического порядка, представляющего интересы всего русского общества. Но этот пример оставался исключением. В большинстве своем дворянство пыталось давить на власть, чтобы ограничить последствия отмены крепостного права, а главное — охладить реформаторский пыл государя. У этого консервативного большинства с конца 1862 г.[80] появился печатный орган, излагавший его концепции, еженедельный «Русский листок», выходивший в столице. В августе 1863 г. этот печатный орган принял новое название «Весть», сохранивший прежние формат и периодичность, но постепенно приобретавший более бойкий тон и полемичность. До конца ее существования (1870) газету рассматривали, как орган «крепостников», но в действительности те, кто оживлял ее страницы в эти годы — князь В. П. Орлов-Давыдов, Н. А. Безобразов, находившиеся во главе консервативного крыла дворянства, — надеялись использовать ее в качестве рупора для донесения своих идей до кабинета императора.

Столкнувшись с активизацией дворянства, меньшинство которого намеревалось подтолкнуть его к радикальному разрыву с прежним общественно-политическим строем России, а консервативное большинство остановить на пути реформ, столкнувшись также с ростом волнений в обществе, император ничуть не стушевался. Реформа крестьянского статуса требовала дополнительных мер, в первую очередь переустройства административно-территориальной организации империи. Александр II, разумеется, мог бы уступить беспокойству дворянства и собственному темпераменту, которые не способствовали тому, чтобы поворачиваться спиной к прошлому. Тем не менее именно он решил, что следует продолжать. Несомненно, он мог бы поставить вопрос по-другому и сразу же заняться политическим строем. Он сделал первый шаг в этом направлении в ноябре 1857 г., создав Совет министров[81], но тот никогда не выполнял функций настоящего правительства в современном понимании. Действительно, в эти первые годы царствования, когда монарх еще колебался, Совет собирался только по инициативе Александра II, в его кабинете, и распускался по его решению. В 1862 г. министр внутренних дел Валуев предложил политическую реформу, которая, будучи внешне очень умеренной, уже открывала дорогу народному представительству. Он предложил, чтобы Государственный совет был преобразован и разделен на две палаты. Он говорил Горчакову в ходе обсуждений под председательством императора, что Россия, если это предложение будет принято, пойдет прямо к представительному правлению. Защищая свой проект, Валуев ссылался на отчужденность власти от расколотого общества, в котором появлялись все более радикальные элементы. Он упоминал также, особенно настаивая на этом в начале польского восстания, о перспективе уступок, которые следовало сделать в тот момент полякам, дабы избежать распространения пожара на все бывшее королевство. Тогда Александр II решил закрыть дискуссию и предать забвению проект Валуева.

Понять это решение можно исходя из общеполитической концепции императора. К политической, т. е. конституционной реформе его подход был тем более консервативным, что, будучи настроенным на продолжение реформ, он считал, что для сохранения контроля над всем этим процессом и во избежание опасности быть унесенным течением постоянных перемен, ему необходимо было сохранять личную власть, власть самодержца. Он к тому же платил дань русской традиции самодержавия, воспитанию отца и даже примерам, которые мог видеть вокруг себя. В письме, отправленном в 1859 г. папе римскому, он объяснял ему, что король Пруссии, его дядя, «боялся конституции, которую имел слабость допустить». И отвечал 10 ноября 1861 г. послу Пруссии Бисмарку, спросившему, есть ли у него намерение даровать России конституцию: «Во всей стране народ видит в монархе посланника Бога […] Это представление, которое имеет силу почти религиозного чувства, неотделимо от личной зависимости от меня […] Глубокое уважение, которым русский народ издревле, в силу прирожденного чувства, окружает трон своего царя, невозможно устранить».

Милютину, которого он отправил в Польшу разбираться с восстанием и который выступал за восстановление сейма и конституционной хартии, он объяснил, что не может это сделать без созыва Земского собора, а между тем находит, что «русский народ еще не созрел для подобной перемены».

Эти дебаты, разворачивавшиеся на фоне событий, будораживших Россию в 1861–1863 гг., позволяют лучше понять ход мыслей монарха. Он хотел реформ, но сталкивался с проблемой, преследовавшей всех реформаторов в России и за рубежом: как далеко можно зайти, не поколебав устоев? Этим же вопросом задастся более века спустя Михаил Горбачев, который, как и Александр II, придет к выводу, что реформировать и перестраивать можно в рамках существующего политического строя, не подвергаясь ненужному риску.

Конституционный вопрос тем не менее оставался на повестке дня, и вскоре появился проект конституции. Этот проект оправдывался особым положением Великого княжества Финляндского и в меньшей степени положением Царства Польского, которые, прежде чем стать частью империи, обладали элементами конституции. Валуев настаивал на том, чтобы Финляндия, сейм которой с 1809 г. практически прекратил существование, восстановила этот институт. Польское восстание убедило Александра II в том, что будет опасно продолжать работы над конституционным проектом и вопрос был временно закрыт.

Отвергая любую идею политической реформы, Александр И, не колеблясь, занялся после отмены крепостного права практически полным переустройством административных, судебных, университетских и военных структур России. И несмотря на сыпавшиеся на него предупреждения и многочисленные препятствия, он превратил 1862–1865 гг. в настоящую «политическую весну» своей страны. Ибо, хотя «крыша», т. е. конституция, осталась за скобками, остальное здание за нескольких лет стало неузнаваемым.

Первая реформа, отмеченная и стремлением к гласности, провозглашенной с начала царствования и необходимостью привести в порядок государственные финансы, была посвящена бюджету. А в мае 1862 г. впервые в истории России государственный бюджет стал достоянием общественности, был расписан по статьям и печатался в прессе с политическими и экономическими комментариями[82]. Это было воспринято обществом как признание его права знать, как принимаются решения и как функционирует власть.

Накануне польского восстания также готовилась финансовая реформа, дело рук, так же, как и разработка и опубликование бюджета, блестящего министра, поставленного в 1862 г. во главе Министерства финансов, Михаила Рейтерна, который специально ездил в Соединенные Штаты, в Пруссию, изучал, как функционирует серьезная финансовая система. Он надеялся быстро восстановить свободный обмен рубля на звонкую монету, но польское восстание нанесло тяжелый удар по русским финансам, и реформа была отложена на неопределенное время. Тем не менее благодаря упорядоченному бюджету, Государственному банку, созданному в то же время и объединившему различные финансовые учреждения, и прежде всего благодаря компетентному министру, Россия наконец начала узнавать, что такое публичные финансы.

Но время реформ еще только начиналось, и Александр II с нетерпением рисовал в своем воображении широчайшую программу преобразований.