Реформировать «свыше»

Реформировать «свыше»

Изменение статуса крестьянства вынуждало императора столкнуться с двумя угрозами: одна, исходящая от привилегированных слоев русского общества, которые должны были заплатить свою цену за реформу, другая — от тех, кого она облагодетельствовала. Александр не мог не знать, насколько дворяне дорожат, своей собственностью, и что для ее защиты способны подняться против того, кто затрагивает их интересы. Обширная история дворцовых переворотов в России могла служить ему предупреждением. С другой стороны, — и об этом предупреждали помещики — освобожденное крестьянство могло стать неуправляемой силой и поддаться естественному желанию восстать, объединиться по всей стране в огромные повстанческие отряды вроде тех, что некогда возглавляли Стенька Разин и Пугачев.

Государь для нейтрализации этих двух угроз мог рассчитывать на не слишком серьезную поддержку: на брата Константина, принимавшего непосредственное участие в разработке реформы, и на тетку, великую княгиню Елену Павловну[48]. Императрица, чье природное благородство могло бы заставить ее разделить взгляды Александра, была более сдержанной: возможно, потому что немецкой принцессе было непросто понять русские проблемы, возможно также, потому, что в то время государь чересчур увлекся одной из фрейлин, княжной Александрой Долгорукой, выражавшей ультра-либеральные убеждения и горячо поддерживавшей идею реформ, что явно раздражало молодую царицу. Но помимо поддержки самых близких родственников государь мог рассчитывать лишь на твердость своих намерений, чтобы заставить дворян принять их.

Некоторые цифры позволят лучше понять условия задачи, которую предстояло решить государю. Общее население России в 1858 г. составляло 74 556 300 человек, из которых большая часть (59 415 400) жила собственно в России. Крестьянское население подразделялось на частновладельческих крепостных (20 173 000, из них 9 803 000 мужского пола), удельных крестьян (2 019 000, из них 955 000 душ мужского пола) и государственных крестьян, «приписанных» к частным заводам и фабрикам (518 000, из них 241 000 мужского пола). Проблема реформы касалась в первую очередь частновладельческих крестьян, поскольку государственные были лично свободны.

Александр II стремился привлечь к этой реформе настроенных более чем сдержанно дворян. Но мог ли он действовать против их интересов?

1 января 1857 г.[49] был образован Секретный комитет для подготовки законопроекта об отмене крепостного права. Перед этим царь потребовал от министра внутренних дел графа С. С. Ланского, чтобы тот изучил вопрос и внес предложения по реформе, дополненные детальной картиной эволюции крепостного права со времен Петра Великого. Ланской придерживался либеральных позиций, но был совершенно неспособен убедить дворянство в необходимости такой реформы, хотя именно этого от него в первую очередь ждал император. Того же он ждал от Секретного комитета, который было трудно назвать покладистым. Государь председательствовал в нем, передавая руководство на время своего отсутствия князю Алексею Орлову[50], аристократу, крайне враждебно настроенному к подобного рода мерам, как, впрочем, и большинство членов комитета. Один Ланской выступал за реформы; будучи масоном, он жил ностальгическими воспоминаниями о жертвах, принесенных декабристами, но его никто не поддерживал.

Наряду с Секретным комитетом были также созданы губернские комитеты по подготовке проектов реформы. Эти комитеты должны были передавать свои предложения в так называемые Редакционные комиссии, в которых заседали представители правительства и эксперты, выбранные министром внутренних дел в силу их положительного отношения к реформе.

Секретному комитету оставалось разработать окончательный проект. Наиболее влиятельные члены комитета — министр юстиции граф Виктор Панин, князь Гагарин, князь Алексей Орлов, председательствовавший в нем в 1858–1860 гг.[51], министр государственных имуществ граф Михаил Муравьев, бывший в молодости декабристом — образовали сплоченную группировку, полную решимости затормозить реформы. Сталкиваясь с сопротивлением этих консерваторов, великий князь Константин, описывавший в своем дневнике постоянные конфликты в комитете, и Ланской всегда оставались в меньшинстве. Таким образом, в конечном счете решение вопроса зависело от воли государя.

Александр II, вступив в игру, сразу же изложил условия задачи, ссылаясь на записку, подготовленную министром внутренних дел. На каких условиях должно было произойти освобождение крестьян: без наделения землей, с одной усадьбой?[52] Или же предоставлять крестьянам наделы за выкуп? Рассмотрение проекта продвигалось очень медленно, несмотря на активную роль великого князя Константина в Секретном комитете, который он впоследствии возглавил[53]. К концу 1857 г. дискуссия заглохла, и император начал проявлять нетерпение. Именно тогда в столице появился виленский генерал-губернатор Назимов, представитель местного дворянства, который попросил, чтобы ему разрешили подготовку собственного проекта реформы. Этот ревнитель реформ на самом деле преследовал свои интересы: помещики надеялись, взяв на себя инициативу, продвинуть проект безземельного освобождения крестьян в том виде, в котором оно проходило в прибалтийских губерниях за несколько десятилетий до того.

Осознавая, какую ловушку ему готовят, Александр II издал так называемый рескрипт Назимову об учреждении помещиками трех губерний, которые он возглавлял (Гродненской, Ко-венской и Виленской), трех комитетов по подготовке реформы. Затем аналогичные распоряжения были даны всем российским губернаторам, ответственным за то, чтобы впредь, разрабатывая проекты, губернские комитеты согласовывались со взглядами Александра. Отныне реформа становится делом всей страны. Цензура, которая в прошлом запрещала публикации по вопросам крепостного права, больше не препятствовала дебатам, от которых не остался в стороне никто. Не только представители интеллигенции — Герцен в Лондоне пишет восторженную статью о царе, и опубликовавший ее «Колокол» свободно распространяется в России, — но также и консервативная элита не отказывают себе в возможности с пылом защищать свою точку зрения.

Эти дебаты, начавшиеся в 1857 г., будут продолжаться еще три года. 16 февраля 1858 г. Секретный комитет был преобразован в Главный комитет по крестьянскому делу[54]. Проекты должны были передаваться на рассмотрение Редакционных комиссий, а после их анализа поступать в последнюю инстанцию — Государственный совет. Координация работы Главного комитета была доверена императором Якову Ивановичу Ростовцеву[55], который будучи декабристом, раскаялся накануне восстания 1825 г. и предупредил Николая I о подготовке заговора[56]. В годы реформ он стал доверенным лицом императора. Сам он был убежден, что нельзя освобождать крестьян без земли, и при поддержке сторонников реформы пришел к выводу, что в ходе освобождения крестьяне помимо первоначальных наделов должны получить возможность стать собственниками, т. е. выкупать помещичьи земли.

Пока Ростовцев и Главный комитет разрабатывали проект, губернские комитеты готовили собственные предложения, зачастую резко отличавшиеся друг от друга, в зависимости от особенностей региона (население, помещичья задолженность), традиций, а также от характера и плодородности земли. При представлении материалов выделились три основные концепции: согласно первой собственность помещика оставалась неотчуждаемой; согласно второй освобождение могло сопровождаться только дарованием усадьбы; наконец, самые щедрые комиссии предлагали, чтобы крестьянам предоставлялись реальные средства освобождения в виде пахотных земель, лугов и хозяйственных строений. В комитетах шла борьба по вопросу о размерах наделов и о сроках отбытия за нее повинности. Ни одно решение не принималось единогласно. Впрочем, в одном сходились все комиссии: наделение землей должно было оговариваться ясными условиями, но здесь возник новый барьер между теми, кто желал перераспределения наделов, и теми, кто категорически возражал против передела земель.

Эти зачастую противоречивые предложения передавались на рассмотрение Редакционных комиссий, которым пришлось с самого начала принять принцип освобождения крестьян с землей. Этот принцип полностью соответствовал ясно выраженной Александром II воле, согласно которой освобожденный крестьянин обязательно наделялся пахотной землей, передаваемой ему в полную собственность. Летом 1859 г. депутаты губернских комитетов собрались в столице, чтобы представить плоды своей работы Редакционным комиссиям. Их предложения в целом были противоречивы, и им предстояло попасть в руки редакторов, взгляды которых также далеко не отличались единообразием. Накануне их прибытия в Санкт-Петербург Милютин[57], назначенный в 1858 г. товарищем министра внутренних дел Ланского[58] и являвшийся горячим сторонником реформы, составил записку, в которой анализировал предложения губернских комитетов и приходил к выводу об опасности появления настоящих партий среди депутатов, приглашенных в Санкт-Петербург. Они собрались там, жестко напоминал Милютин, роль которого на этом заключительном этапе была едва ли не решающей, чтобы высказать свое мнение не по существу, поскольку ориентир, указанный императором, не подлежал обсуждению, а только об условиях проведения реформы исходя из характера землепользования в каждой губернии.

Умеренность Милютина, его попытки сблизить различные партии, не были бесполезными, ибо все яростнее разгоралась борьба между сторонниками реформы, поддерживавшимися царем и главой Редакционных комиссий Ростовцевым, и ее противниками, обвинявшими реформаторов в желании уничтожить дворянство, привести страну к крестьянскому восстанию и анархии и, что, возможно, еще серьезнее, скрытно подготовить переход к конституционной монархии. Противники реформы к тому же сомневались в том, что император занимает четкую позицию, ибо, по их мнению, на него в большей степени влияли либералы из его окружения, нежели личная убежденность в необходимости реформы, и в какой-то момент показалось, что они правы.

6 февраля 1860 г. Ростовцев скончался, без сомнения, истощенный непосильной задачей и постоянными нападками со стороны дворянства. В качестве его преемника на посту главы Редакционных комиссий Александр II назначил две недели спустя графа Панина, принадлежавшего к группе самых яростных противников реформы. Все консерваторы, т. е. большая часть дворянства, увидели в этом назначении подкрепление их надежд, что Александр II, уставший от либералов, спохватится и изменит ход событий. Мария Милютина, супруга Николая, внимательно следившая за этими дебатами, записала в своем дневнике: «Аристократы видели в Панине своего защитника и самого влиятельного своего представителя, и радость, которую они испытали от его назначения, не знала границ».

Панин, несомненно, никогда не скрывал своей враждебности к проекту реформы, но в то же время он соблюдал инструкции, данные императором Редакционным комиссиям, и не оставлявшие ни малейшей лазейки. Милютин отмечал по этому поводу: «Сейчас для Панина имя Ростовцева священно. Достаточно, чтобы ему сказали: „Яков Иванович думал так“, чтобы Панин ответил: „Ах, если Яков Иванович хотел так, тогда нечего обсуждать“». Выбор Александра И, который поначалу казался ошибочным и противоречивым, как вскоре выяснилось, был сделан очень искусно. Панин, разумеется, пытался несколько раз подвергнуть сомнению волю государя, предлагая дополнения к рассматриваемым проектам. Поскольку его инициативы отвергались, он занял выжидательную позицию, которую Валуев в своем дневнике охарактеризовал так: «Граф Панин предоставил борьбу с редакционистами Главному комитету; если он решит сражаться, через какое-то время он даст им возможность составить такой проект, какой они хотят».

Но учреждения, ответственные за реформу, вновь подверглись преобразованиям, и иллюзии Панина, которые он мог питать по поводу свободы маневра в Главном комитете, развеялись. 10 октября 1860 г. Редакционные комиссии были распущены, и проекты «Положений о крестьянах» поступили на обсуждение в Главный комитет. Государь отстранил князя Орлова — проявившего себя блестящим дипломатом на Парижском конгрессе, но ставшего убежденным консерватором — от председательства в комитете и заменил его собственным братом, настроенным крайне либерально, великим князем Константином. Тот — его дневник пестрит записями подобного рода — воевал с Паниным, отстаивая свои взгляды, а следовательно, и взгляды императора. В конечном счете консерваторам уже не стоило рассчитывать на Панина, поскольку тот вел себя исходя из реальной ситуации и в соответствии со своим характером, который чиновник министерства внутренних дел Александр Иванович Артемьев описывал так: «Панин презирает все дворянство, за исключением аристократии, двора и себя самого. Возможно, он оттрактует[59] интересы дворян так, что они будут стонать еще больше, чем стонали от обращения Ростовцева».

Отныне события развивались настолько быстро, что дворянство было лишено какой-либо возможности на них отреагировать. Великий князь Константин оказывал давление на всех. Меньше чем через четыре месяца после ряда утомительных заседаний император лично председательствовал на последнем 26 января 1861 г.[60], где объявил, что пригласит русское общество к участию в открытом обсуждении. Он надеялся, что оно завершится к 15 февраля, подчеркнув к тому же, что только самодержец вправе принять закон. Проект тут же передали в Государственный совет и после трех лет напряженной подготовительной работы 19 февраля 1861 г. был подписан Манифест, возвещавший об отмене крепостного права.