Герцен и разочарование в Западе

Герцен и разочарование в Западе

С конца 30-х годов XIX в. романтизм и немецкая идеалистическая философия теряют в России свои позиции, в то время как социализм медленно прокладывает себе дорогу благодаря интеллигенции, ряды которой все ширятся, а выступления становятся все более радикальными. А. Герцен самый примечательный ее представитель.

В глубине души Герцен был западником. Он восхищался Западом, мечтал о нем и в первый раз переехал туда в 1847 г. Родившийся в 1812 г., он, как и большинство славянофилов, был выходцем из знатной московской семьи, но незаконорожденным; отец признал его и воспитал. К моменту эмиграции Герцен уже был в России авторитетным журналистом. Со своими друзьями, в том числе с Николаем Огаревым, он в предшествующие годы участвовал в создании кружка, вдохновлявшегося идеями Сен-Симона. В 1834 г. члены кружка были арестованы, а Герцен сначала подвергся заключению, а затем был сослан на северо-восток России, в Вятку. В ссылке он писал, размышлял о будущем России, особое внимание уделяя роли в ее судьбе Петра Великого. Он изучал немецкий идеализм, XVIII в., энциклопедистов и, наконец, принял идеи французского социализма Фурье и Леру, одновременно выражая восхищение Жорж Санд.

Герцен мечтал о революции. Он был в Париже, когда в 1848 г. она, наконец, разразилась. До тех пор он думал только о личности, раздавленной строем, при котором она живет, и это привело его к французским социалистам. Но то что он увидел на Западе, поставило в тупик: революция и ее разгром. Он пришел к выводу, что присущие Западу негативные черты — торгашество, мещанство — характеризуют западных социалистов в целом. Буржуазность и меркантильность всегда презирались в России. Мысли Герцена вновь стала занимать Россия, а взгляды его частично совпадать со славянофильскими. У него на родине, несмотря на деспотичную природу системы, отсутствовал буржуазный дух, и крестьянский мир, возможно, держал в своих руках ключи к развитию страны. Герцен, уже поднимавший эту проблему в 30-е годы в ходе дискуссий со славянофилами, восхищавшийся, хотя и не разделяя их взгляды, такими личностями, как Аксаков, Хомяков, Самарин, сблизился с ними.

Ему помогли в этом труды немецкого исследователя, Акстгаузена[39], который, основываясь на изучении нескольких русских деревень и их обычаев, с энтузиазмом высказался обо всей системе. Исследования ученого подтвердили с научной точки зрения существование и важность особого уклада русской жизни, общины или мира, который для славянофилов являлся доказательством русской особости и выражением чувства равенства в обществе. Герцен, а за ним западники, сделали из этого вывод, что русский крестьянин по природе своей социалист. Спустя несколько десятилетий Маркс и Энгельс, разделявшие это убеждение, напишут: «Современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития». Эти размышления о важности крестьянской общины заставили Герцена пересмотреть свои взгляды на Европу, о которой он отзывался с пессимизмом, и на потенциал России, готовой к любым новшествам. Резкое суждение: «В нравственном смысле мы более свободны, чем европейцы, — писал он, — и это не только потому, что мы избавлены от великих испытаний, через которые проходит развитие Запада, но и потому, что у нас нет прошлого, которое бы нас себе подчиняло». И в том, что касается будущего, утверждал, что не верит ни в какую другую революцию в России, кроме крестьянской войны. Здесь крестьянская община кажется ему средством освобождения крестьянина от помещика и государства и избавления его от нужды. Она также может научить крестьянина самоуправлению: «Почему же Россия должна лишиться теперь своей сельской общины, если она сумела сберечь ее в продолжение всего своего политического развития, если она сохранила ее нетронутой под тягостным ярмом московского царизма, так же как под самодержавием — в европейском духе — императоров?»

Будучи вынужден, таким образом, переосмыслить положения западников и славянофилов, Герцен в итоге этой душевной борьбы, вызванной разочарованием 1848 г., приходит к выводу, что социализм может развиться в России на основе специфических черт общественного строя и что пришло время для нового типа революционера, который посвятит себя народу. Тем самым он открыл дорогу народничеству нового поколения. В Лондоне, и эмиграции, где он общается с итальянскими, а главное, польскими эмигрантами, так же как и он, разочарованными провалом революции 1848 г., Герцен развивает свои политические взгляды. Отныне он располагает пропагандистским инструментом, «Вольной русской типографией в Лондоне», которая благодаря кириллице, позволяет ему публиковать и распространять на русском языке тексты, воодушевляющие интеллектуальные круги, парализованные контролем со стороны власти. Он ставит вопрос об освобождении крепостных и призывает дворянство к тому, чтобы оно, по собственной инициативе, отказалось от привилегий под угрозой остаться один на один с мятежным крестьянством. Земля и воля крестьянству: таков, по его мнению, путь спасения для дворянства. Герцен предлагает ему действовать так же, как французская знать в ночь 4 августа 1789 г.

Когда началась Крымская война, Герцен метался. Защищать Россию означало защищать угнетателя крестьян; именно это он пытался объяснить русским войскам, расквартированным в Польше, единственным, с которыми он имел контакт. Но он ни в коей мере не доверял европейским державам; он был убежден, что в их намерения не входили ни свержение самодержавия, ни даже подталкивание самодержца к реформам. Итак, чего же ждать от войны? Он обратился к оппозиционным силам внутри России, надеясь, что они сумеют воспользоваться военной слабостью империи, которая была для него очевидна. В самой России, в стремлении к свободе в коллективном сознании крестьян, по его мнению, может быть спасение, и он говорил об этом на собрании в Лондоне, на котором присутствовал весь цвет эмиграции: Виктор Гюго, Луи Блан, Мадзини, Карл Маркс, Кошут. Спустя несколько дней умер Николай I, и охваченный энтузиазмом Герцен надеялся, что времен связующая нить, оборванная в 1825 г., восстановится, и прошедшие тридцать ужасных лет, сменит волна революционных потрясений на родине.

Тогда он создает «Полярную звезду», альманах с символическим названием, аналогичным тому, которое дали своему печатному органу декабристы в начале 20-х годов XIX в. Из ссылки он взывает к тому, кто готовится взойти на трон, ибо убежден, что поражение и воцарение нового монарха, должны привести к долгожданному перелому. В 1855 г. он считал, что этот перелом будет заключаться в историческом сотрудничестве интеллигенции и нового царя и призывал к совместным действиям тех, кто около трех десятилетий мучительно искал путь развития России, будь то славянофилы или западники, ибо в тот момент имело значение только их согласие в вопросе о необходимости отказа от самодержавия. На какое-то время он посвятил себя делу мобилизации интеллигенции, которая, как он надеялся, встанет в авангард борьбы. И чтобы достучаться до тех, кого он хотел привлечь к этому масштабному проекту, он в 1857 г. добавляет к «Полярной звезде» другой журнал, имевший гигантский общественный резонанс — «Колокол».