Глава VII Общественный портрет монаха-авантюриста

Глава VII

Общественный портрет монаха-авантюриста

Измышлениями насчет адюльтеров Царицы долго тешилось больное воображение столичного общества. История «о связи» Государыни Александры Фёдоровны и Григория Распутина оказалась куда более прилипчивой, чем аналогичный сюжет с генералом А. А. Орловым. Точно осталось неизвестным, была ли «прелюбодейка» о том осведомлена, но, думается, что если и была, то от этой новости точно уж не упала бы в обморок.

Александра Фёдоровна слишком хорошо знала злоречие петербургского света, чтобы питать какие-либо иллюзии насчет отношения его к Своей персоне. Её волновал лишь один вопрос, который нередко и задавала она близким знакомым: «Когда же Меня оставят в покое?». Тогда ответа не было. Теперь же, по прошествии целого столетия, можно ответить со всей определенностью: никогда!

Объяснить, почему последнюю Царицу через столько времени все еще изображают «развратной Брунгильдой», почему этому верят и почему эти гнусности до сих пор публикуют, может только сексопатолог или психотерапевт. Историк здесь бессилен. Он может лишь приводить факты, исследовать обстоятельства, но анализировать глубины человеческой психики — удел другой профессии. Оказавшись вскоре после революции в Англии, Лили Ден была потрясена тем, как на берегах Гуманного Альбиона оценивали и интерпретировали историю падения монархии в России. Никакого сочувствия к поверженным и растерзанным Правителям там не наблюдалось. Особо резко негативное отношение вызывала внучка королевы Виктории — Императрица Александра Фёдоровна. Ей вменяли многое в вину, в том числе и связь с Распутиным. Неизвестно, с кем именно общалась в Англии упомянутая дворянка-беженка, но уж точно не с грузчиками в лондонском порту.

Ден была не просто удивлена, но потрясена и шокирована тем, что «добропорядочные англичане», всё еще исповедовавшие пуританские нравы Викторианской эпохи, так легко принимали на веру непристойности, которые не только касались каких-то там «диких русских», а затрагивали честь и достоинство британцев. Об этом в Англии никто не задумывался, но ведь дело обстояло именно так.

Если Александра Фёдоровна, выросшая в Англии, воспитанная при дворе королевы, для которой Внучка являлась любимым созданием, если Она могла отринуть все нормы приличий, перешагнуть через мыслимые границы добропорядочности и броситься в «пучину разврата», то, следовательно, славное английское воспитание имеет большие изъяны.

Для Юлии Ден слушать грязные намеки и видеть скабрезные ухмылки в разговорах о моральном облике Государыни Александры Фёдоровны было нестерпимо. Она взялась за перо, прекрасно понимая, что ее слабый голос вряд ли перебьет слаженный хор очернителей. Но она не могла молчать и затронула тему, которая ее лично ранила. В 1922 году в Лондоне небольшим тиражом вышла ее книга на английском языке «Подлинная Царица». Не обошла она стороной и «щекотливый сюжет» об отношениях Распутина и Царицы.

«Касаясь этой темы, я испытываю невыносимую боль, но я не вправе уйти от ответа на вопрос. До меня доходили самые отвратительные сплетни, касающиеся Ее Величества; якобы в порыве жертвенности Она сама отдалась Распутину и отдала ему милых Своих Девочек для того, чтобы доказать, что плотская жертвенность угодна Богу. О таких чудовищных вещах не могло быть и речи. Но когда я выступала в защиту Государыни и заявляла, что Распутин — ничем не примечательный человек с неприятной внешностью, неопрятными манерами и отталкивающий во всех отношениях, мне возражали, что такого рода дефекты ничего не значат в глазах некоторых особенно чувственных особ».

Ден, близко знавшая Царицу и лично знакомая с Распутиным, была озадачена столь странной уверенностью людей, которые никогда в жизни их даже не видели, но убежденных в своей правоте. Подруга Александры Фёдоровны пыталась переубедить оппонентов.

«Я указывала на бесспорный факт, что Ее Величество была крайне брезгливой женщиной, что „животное“ начало было Ей чуждо, что моральные Ее устои были чрезвычайно строги, — столь же строги, как и у Ее бабушки, королевы Виктории. И что же я слышу в ответ? Дескать, многие брезгливые и чересчур нравственные женщины часто бывают повинны в невероятных грехах благодаря их брезгливости и высокой нравственности. Если такие примеры известны, то почему бы не причислить к таким женщинам и Императрицу? На каждом шагу я слышу подобные отвратительные россказни, и при этом сплетники с сочувствием добавляют: „Но ведь вы любили Императрицу“. Да, это так. Но я еще и знала Императрицу».

Опровержения очевидца не меняли представлений британцев. Более того, факт близкого общения с Царицей вменялся в вину и сразу же вызывал подозрение, что этот человек, т. е. Ден, сама «не без греха». Лили мало заботила личная репутация, ей лишь хотелось донести до людей правду об Оклеветанных и Убитых. Несмотря на все её старания, на умонастроения современников и потомков аргументы знающего человека не производили должного впечатления. Люди верили лишь тому и лишь в то, во что хотели верить, что могло без лишних «затей» объяснить и прояснить проблемы дня нынешнего и дня вчерашнего.

Упомянутые «россказни» пленяли не только несведущих англичан. Их с какой-то маниакальной одержимостью принимали и поданные Царя. За десять лет до того, как Лили Ден опубликовала полные грусти и возмущения воспоминания, в Петербурге уже не было салона, где бы живо не обсуждали «триумф Гришки», причину которого многие усматривали как раз в интимной близости Царицы и сибирского крестьянина.

В 1911–1912 годах дневник упоминавшейся уже генеральши А. В. Богданович переполняют эмоциональные заметки самого гневного содержания. В дом на Исаакиевской площади гости приносили вести, одну безрадостней другой, и семидесятилетняя хозяйка находила в себе силы все это выслушивать, а затем самое «ужасное» заносить в дневник. Благодаря стараниям генеральши мы имеет в распоряжении своеобразный «эпикриз» из истории психопатической болезни столичного общества. Приведем некоторые наиболее типичные выдержки из сего показательного «документа».

«С печальным, подавленным чувством сажусь писать. Более позорного времени не приходилось переживать. Управляет теперь Россией не Царь, а проходимец Распутин, который громогласно заявляет, что не Царица в нём нуждается, а больше Он, Николай. Это ли не ужас! И тут показывает письмо к нему, Распутину, Царицы, в котором Она пишет, что только тогда успокоится, когда прислонится к его плечу. Это ли не позор!» (18 февраля 1912 года). «Весь Петербург так взбудоражен тем, что творит в Царском Селе этот Распутин… У Царицы — увы! — этот человек может всё. Такие рассказывают ужасы про Царицу и Распутина, что совестно писать. Эта Женщина не любит ни Царя, ни Россию, ни семью и всех губит» (22 февраля 1912 года).

Итак, «весь Петербург был взбудоражен» уже в начале 1912 года. Это возбуждение в большей степени было вызвано «надежными сведениями», которые как раз в этот период получили широкое хождение в публике. Речь идёт о посланиях Царицы своему «Другу», тексты которых интерпретировались как признание любящей женщины. Ну а как же иначе!

«Возлюбленный мой и незабвенный учитель, спаситель и наставник. Как томительно мне без тебя. Я только тогда покойна, отдыхаю, когда ты, учитель, сидишь около меня, а я целую твои руки и голову свою склоняю на твои блаженные плечи. О, как легко, легко мне тогда бывает. Тогда я желаю мне одного: заснуть, заснуть на веки на твоих плечах, в твоих объятиях. О, какое счастье даже чувствовать одно твое присутствие около меня. Где ты есть? Куда ты улетел? А мне так тяжело, такая тоска на сердце. Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скорее приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки.

Вовеки любящая тебя М.».

Даже тот, кто впервые видит приведенный текст, без особого труда может догадаться, что речь идет о письме Царицы к своему «дорогому Григорию». В пользу этого говорит и прозрачный намек на «Аню», несомненно Вырубову, и подпись «М.» — сокращенное от неофициального титулования Царицы в придворном кругу: «Мама Земли Русской» (Императора Николая II называли соответственно «Папа Земли Русской»).

После чтения этих строк невольно возникает предположение, что отношение Государыни Александры Фёдоровны к Распутину строилось на чем-то большем, нежели только на восхищении прилежной ученицы Своим духовным наставником. Однако не следует спешить делать вывод об альковных связях. Очень многое к самом тексте говорит о том, что перед нами — ловко состряпанная фальшивка, которую тем не менее широко используют для доказательства «падения» и «вырождения» последней Царицы. Попытаемся спокойно разобраться в этом сюжете, который представляется принципиальным для понимания и личности последней Императрицы, и ее отношений с Г. Е. Распутиным.

Появление этого послания относится еще к дореволюционному времени, когда оно, как и письма четырех Царских Дочерей, имели широкое хождение «в списках». Впервые опубликован этот текст был в 1917 году вскоре после Февральской революции в скандально-сенсационной книге воспоминаний бывшего священнослужителя, иеромонаха Илиодора. Обрисуем в общих чертах личность автора и историю данных воспоминаний, сыгравших заметную роль в разжигании «документированной» антиромановской истерии.

Имя Илиодора гремело в России в конце первого — начале второго десятилетия XX века. Это был известный проповедник, собиравший тысячные толпы верующих, беспощадно клеймивший революционеров, интеллигенцию, евреев, сановников. Отстаивая незыблемость «исконных основ самодержавия» и играя роль глашатая самых тёмных общественных сил, выпускник Петербургской духовной академии определенной политической программы не имел.

Как показала вся его шумная и довольно скоротечная «общественная карьера», он руководствовался не принципами и глубокими убеждениями; им двигало главным образом неуемное честолюбие, жертвою которого он в конце концов и стал. Судьба этого «факира на час» сама по себе не была бы интересна, если бы она не высветила некоторые важные и примечательные реалии того давнего времени.

Иеромонах Илиодор родился в 1880 году, происходил из донских казаков и в миру носил имя Сергей Труфанов. В 1903 году он принял монашество и после окончания духовной академии в 1905 году поступил в Почаевскую лавру, где получил широкую известность своими антиреволюционными проповедями. В России бушевали общественные страсти, и молодой проповедник завоевал расположение в правых кругах российского общества, был принят во влиятельных петербургских салонах и даже позже удостоился аудиенции у Николая II. Некоторые представители консервативных кругов увидели в нем деятеля, способного, как казалось, противопоставить свою проповедь разрушительной радикальной пропаганде.

В 1908 году его переводят в город Царицын — большой торгово-промышленный центр Саратовской губернии, где он стал заведовать архиерейским подворьем. Здесь под покровительством сочувствовавшего ему саратовского епископа Гермогена Илиодор развернул шумную проповедническую кампанию, подвергая резким нападкам и шельмованию не только революционеров, но в еще большей степени должностных лиц, в том числе и крупнейших сановников.

Особое место в своих проповедях-разоблачениях Илиодор отводил премьеру-реформатору П. А. Столыпину, преобразовательский характер деятельности которого вызывал злобу и ненависть среди немногочисленных, но влиятельных консервативных сил, не желавших никаких перемен. Факт появления Илиодора на политической сцене сам глава правительства рассматривал как симптом серьезной болезни и в феврале 1911 года писал Государю Николаю II: «Я считаю направление проповедей Илиодора последствием слабости Синода и Церкви и доказательством отсутствия церковной дисциплины».

Демагогически обличительный тон речей Илиодора приводил толпу в экстатическое состояние. Его проповеди собирали тысячные толпы. Кликуша превращался в народного героя. Постоянные выпады Илиодора против местной администрации заставили подать в отставку саратовского губернатора графа С. С. Татищева. Прибывший ему на смену в марте 1911 года П. П. Стремоухов вспоминал, как на проповедях-митингах Илиодор утверждал, что «революция в России затеяна жидами, поддержана всею интеллигенцией и продавшимися им чиновниками, губернаторами, министрами, а в особенности Столыпиным».

Эти монологи «русского Савонаролы» сопровождались театральным действием: «На дворе монастыря иеромонах соорудил картонного пятисаженного дракона — „гидру революции“. По окончании проповеди он пронзал ее копьем наподобие Георгия Победоносца и отрубал одну голову, которая за ночь вырастала. В галерее монастыря был им повешен портрет Льва Толстого, и он требовал, чтобы все проходившие плевали на него». Немало и другого столь же выразительного непотребства устраивал этот «пламенный патриот».

Бесконечные оскорбления членов правительства и лично П. А. Столыпина не могли долго оставаться незамеченными. Монаха несколько раз отстраняли от управления монастырем и высылали из Царицына. Но заступничество его друзей, Гермогена и Распутина, некоторое время спасало его от серьезных неприятностей.

Осенью 1912 года, находясь фактически в заключении во Флорищевой пустыни (Владимирская губерния), Илиодор обратился в Синод и к приверженцам с заявлением, где отрекался от своих убеждений, просил прощения у евреев и у интеллигенции и объявлял, что «оставляет христианскую религию и просит о снятии с него сана».

Любитель театральных эффектов, Илиодор свое письмо в Синод, как о том сообщали газеты, «написал кровью». Следуя примеру Льва Толстого, в поношении веры был бескомпромиссен: «Я же отрекаюсь от вашего Бога. Отрекаюсь от вашей веры. Отрекаюсь от вашей церкви. Отрекаюсь от вас как от архиереев». Одновременно с этим он опубликовал в газетах письмо, уверяя, что «страдает за честь Царя-Батюшки».

Видевший его в тот период литератор Евгений Чириков писал: «Ничего духовного! Высокий, здоровенный, мордастый, скуластый с маленькими острыми глазками, в больших сапогах, озорная вызывающая фигура и жесты, только рука — мягкая, холеная, женоподобная, привыкшая к целованию паствы. Гляжу и сам себе не верю: иеромонах или волжский разбойник? Явное могущество плоти перед духом. Человек, который приспособлен проталкиваться кулаком и локтями, но вовсе не словом Божиим!».

Дальнейшая жизнь этого авантюриста и демагога не была тихой и уединенной. Уехав на Дон, Сергей Труфанов женился и стал проповедовать новую религию «солнца и разума». Он позволял себе высказываться о церкви и монархе в таком оскорбительном духе, что вызвало возмущение даже родителей, которые изгнали непутевое чадо из дома. Процитируем лишь один монолог: «На престоле у нас лежит кобель: Государь Император — мужичишка, пьяница, табачник, дурак, а Императрица — распутная женщина, наследник родился от Гришки Распутина; государством правит не Государь, а Гришка Распутин».

По степени лживой одержимости филиппикам Илиодора могли бы позавидовать самые оголтелые коммунистические политагитаторы. Попутно заметим, что после прихода большевиков к власти Илиодор Труфанов, который в то время находился в Америке, перебрался в «Совдепию» и по личному предложению палача Ф. Э. Дзержинского начал служить в ЧК, где выполнял «самые деликатные поручения».

Через некоторое время он опять сбежал за границу и многие годы влачил жалкое существование в Нью-Йорке, работая мусорщиком. Учредитель религии «солнца и разума» имел семерых детей, которых не мог обеспечить даже едой. За несколько лет до смерти ему удалось в Америке добиться «карьерного успеха»: его приняли на работу уборщиком в офис одной страховой компании. Закончил свои дни этот авантюрист в 1952 году баптистом в Нью-Йорке.

Однако вернемся к периоду расцвета шумной популярности нашего антигероя. Выпады против власти неминуемо должны были вызвать судебное преследование. И оно последовало. Против злобного демагога возбуждается уголовное дело, которое вела Новочеркасская судебная палата. В ходе разбирательства выяснились такие мерзостные подробности о личности Труфанова, что следователи просто диву давались, как вообще такой человек мог носить церковный сан.

Стремясь избежать уголовного наказания, проповедник «солнца и разума» скрылся за границей: сначала обретался в Швеции и Норвегии, а затем в Северной Америке. Там начал заигрывать с леворадикальными кругами и в 1914–1915 годах сочинил книгу «Святой черт», содержащую массу скабрезной информации. Автором изначально двигало желание отомстить своим «обидчикам и притеснителям», в числе коих главное место отводилось Распутину и Императрице.

Не лишено интереса то обстоятельство, что помогал Илиодору A. M. Горький, на даче которого он «отдыхал». Замысел сочинить «громкую книгу» у бывшего монаха созрел уже в начале 1912 года. Это желание нашло живой отклик у «буревестника революции», писавшего в марте того же года журналисту-посреднику С. С. Кондурушкину: «Мне кажется, более того, я уверен, что книга Илиодора о Распутине была бы весьма своевременна, необходима, что она может принести многим людям несомненную пользу. И я очень настаивал бы, — будучи на вашем месте, чтобы Илиодор написал эту книгу. Устроить ее за границей я берусь».

Небезынтересно, что Распутин знал о намерении своего некогда друга издать книгу-разоблачение о нем. В мае 1914 года на вопрос корреспондента «Петербургской газеты», что он думает по этому поводу, ответил: «Ну, так что ж? Пусть себе пишет, коль охота есть. Да пусть не одну, а хоть десять книг испишет, потому бумага все стерпит. А что касаемо именно Илиодора, то ведь песня его спета уж, так что бы ни писал аль не хотел там писать, прошлого не вернешь. Все хорошо во благовремении».

Основной фокус сочинения «монаха-отступника», этого, по меткому выражению С. Ю. Витте, «политического негодяя», — распутинская тема, и здесь разоблачительная заданность проступает сразу же. «Царева друга» Илиодор люто ненавидит, хотя ранее они около трех лет поддерживали дружеские отношения. Причины их разрыва лежали вне сферы нравственно-этической, как пытался уверить автор. «Воздействие на Царя» Григория Распутина оказалось более сильным, чем представлялось Илиодору, которому не удалось добиться подобного влияния. Негодяй даже уверял, что Царь якобы даже обещал возвести его в сан митрополита, но «обещание свое не сдержал».

Илиодор, оказавшись за границей совершенно без средств, решил заработать на дискредитации Царской Власти, прекрасно понимания, что такой дурно пахнущий товар всегда будет востребован и за границей, и в самой России. Предваряя издание, Сергей Труфанов устно и письменно неоднократно заявлял о наличии у него сенсационных документов, «изобличающих» в неблаговидных делах Распутина, но что особенно важно, «срывавших покровы» с отношений между ним и Царской Семьей. Он впервые публично озвучивал мерзкую ложь о том, что Распутин — отец Цесаревича Алексея.

Понимая, что деятельность бывшего монаха может нанести вред престижу Императорской Семьи, различные представители государственной власти несколько раз пыталась с ним договориться «полюбовно» и выкупить все возможные материалы. Инициатива сделки исходила не от Монарха, а от служащих Министерства внутренних дел, проявивших ревностное усердие. Шумная кампания в зарубежной прессе вокруг личности Илиодора Труфанова внушала тревогу. Сохранилось секретное донесение на имя директора Департамента полиции, посланное из центра русской заграничной тайной полиции в Париже, датированное 12 марта 1916 года.

«Американская агентура сообщает, что редактор нью-йоркской еврейской газеты „Дер Таг“ Бернштейн рассказывает о своей встрече в Христиании[39] и беседе с известным Илиодором, который сообщил ему некоторые подробности о внутреннем положении России, высказав уверенность и радость в конечной победе Германии, что освободит русский народ от его притеснителей. По словам Бернштейна, к Илиодору постоянно приезжают представители немецкого рейхстага и подолгу беседуют с ним по политическим и религиозным вопросам. Посетили Илиодора немецкие эсдеки (социалисты. — А. Б.) Газе и Шейдеман. Бернштейн уверен, что русские социалисты могли бы многое сделать через Илиодора и должны воспользоваться случаем послать к нему делегацию, о чем он намерен переговорить с представителями русских демократических социалистических организаций в Нью-Йорке».

Илиодора намеревались использовать в роли марионетки в большой политической игре по дискредитации власти в России. Сам «диссидент» был готов к этой роли, лишь бы ему платили. Речи опального монаха были приятны русоненавистникам всех мастей, особенно его радостное ожидание поражения России. Кроме левых радикалов, группировавшихся вокруг Владимира Ульянова-Ленина, оглашать подобное кощунственное желание никто больше не решался.

Иностранные враги русского правительства готовы были платить, но не за слова, а за дела. Таким же делом и могла стать публикация документов, компрометирующих Царя и Царицу. Подобную опасность прекрасно осознавали и в России.

Весной 1916 года в столицу Норвегии, город Христианию, по распоряжению министра внутренних дел Б. В. Штюрмера тайно выехали высокопоставленные чиновники этого ведомства и вступили в переговоры с Труфановым. Эмигранту обещали прощение и разрешение возвратиться в Россию в обмен на имевшиеся у него бумаги.

Он встретил эти известия с радостью, выразил готовность примириться с Распутиным и начать совместно работать с ним «на благо России». При этом он выдвинул лишь одно условие: выплатить ему несколько десятков тысяч рублей, сумму по тем временам огромную. Однако даже показать пресловутые документы бывший проповедник отказался, и соглашения достичь не удалось. Участвовавший в переговорах адъютант министра жандармский подполковник Р. Ю. Пиранг в своем отчете заметил, что Труфанов произвел на него «впечатление совершенно беспринципного человека, готового на что угодно».

Интерес власть имущих к персоне Илиодора Труфанова лишь усилил его шумную деятельность по рекламированию себя и своего сочинения. В середине 1916 года он покидает Европу и переезжает в США. Там популярный журнал «Метрополитен» приобрел у него право на издание, выплатил часть гонорара и анонсировал публикацию. Как явствовало из рекламного объявления, помещенного в упомянутом журнале осенью 1916 года, публику ждали «сенсационные откровения».

«Священный дьявол России. История Распутина, священного дьявола, рассказанная Илиодором, монахом, бывшим учеником Распутина. Русский двор теперешнего времени со всем его мистицизмом и варварским величием является фоном. Действующими лицами — Царь, Царица и весь русский двор, попеременно погруженные то в дикие оргии эксцессов, то доходящие до степени безумия религиозного фанатизма, а Распутин — предвещатель и наперсник Царицы. Вы придете в восторг от этого удивительного рассказа. Вы получите из первых рук объяснение и причины изгибов и извилин совершающейся истории и увидите Распутина, дергающего пружины позади трона».

Читатель замер в предвкушении, и ожидания его обмануть не могли. Забегая немного вперед, приведем лишь один пассаж из этого лживого опуса — «рассказа» Распутина о его поведении в Царском доме.

«Когда я бываю у Царей, я целые дни провожу в спальне у Царицы. Целую Ее, Она ко мне прижимается, кладет на плечи мне Свою голову, а я Ее ношу по спальне на руках, как малое дитя. Это Ей нравится. Так я делаю часто, часто. Также часто бываю в спальне Детей. Благословляю Их на сон, учу молиться, пою с Ними гимны. Однажды запели, Девочки хорошо пели, а Алеша не умел, да брал не в тон, да как заорет на все комнаты, аж Царица прибежала и Его успокоила».

Все это — горячечный бред. Но в Америке готовы были ему поверить. «Грязный мужик», носящий на руках русскую Царицу, без ограничения посещающий спальни молодых барышень, — такое «безобразие», конечно же, могло происходить лишь в «варварской России».

Слухи о компрометирующих Царскую Семью материалах нервировали некоторых должностных лиц России. По распоряжению все того же Б. В. Штюрмера, ставшего летом 1916 года министром иностранных дел, дипломатическая служба России в Вашингтоне зорко следила за развитием событий. В августе-сентябре того года представители посольства вступили в переговоры с бывшим монахом, стремясь воспрепятствовать изданию. Русский посол в Вашингтоне сообщал в Петроград 31 августа 1916 года о том, что «Илиодор считает себя несправедливо униженным и мстительно настроен, но явно не хочет порывать с родиной».

Илиодор живо откликнулся на предложение начать переговоры и сразу же согласился продать все имевшиеся материалы за 25 тысяч рублей, хотя, по его утверждению, в Америке ему «предлагали за них 50 тысяч долларов» (около 100 тысяч рублей). Ясно, что при таком порядке цен автор не собирался ничего передавать господам из России. Переговоры с русскими представителями ему требовались для того, чтобы выгоднее предложить себя в Америке, используя сам факт интереса к своей персоне, как рекламный трюк. Замысел не удался. Представители России на сделку не шли.

Выяснилось, что никаких подлинных документов членов Царской Семьи на руках у этого авантюриста и шантажиста нет, а имеются только копии сомнительного свойства. Из числа прочих, заслуживающих внимания материалов в его распоряжении якобы находились дневник генеральши Лахтиной и письма Вырубовой. Однако работникам посольства удалось установить, что и эти бумаги тоже существуют в копиях. Все контакты с Илиодором были прекращены.

Прохиндей же не успокоился и не постеснялся обратиться к Александре Фёдоровне лично. Об этом эпизоде А. А. Вырубова позднее написала: «Илиодор осенью 1916 года предложил по телеграфу Императрице купить у него эту книгу за 20 000 рублей, но Императрица отклонила это предложение, находя недостойным для Себя отвечать что-либо Илиодору». Рекламный трюк опять не удался.

Несмотря на полученное автором «паблисити», американский журнал так и не начал публиковать «сенсационный материал» вплоть до самого падения Царства Двуглавого Орла. В печати появились лишь фрагменты. Невзирая на распространенную в Америке русофобию, предназначенные для публикации тексты во многих местах были столь шокирующими, что могли принести вред «нравственному здоровью» американской публики.

Произведение получило право на жизнь в России сразу же после падения Монархии, когда самые невероятные обвинения и клевета по адресу Самодержцев выглядели уместными и обоснованными. (В английском переводе пасквиль Труфанова под названием «Сумасшедший монах России» увидел свет в Нью-Йорке лишь в 1918 году, т. е. через год после опубликования его в Петрограде.).

Русская журналистика не выдержала пристойно испытание свободой в 1917 году. То, что считалось неприличным в Америке, в России, «провалившейся в царство свободы», стало не только возможным, но и желанным. Ничего не надо было доказывать, нужно было только разоблачать свергнутую власть. Публика жаждала деталей и подробностей о «вырождении» свергнутых правителей. Она их получила в избытке! Производство произведений на тему «О Гришке, Сашке и Николашке» было поставлено на поток. В ряду этого бульварного чтива одним из первых и появилось сочинение Илиодора.

Однако еще за несколько лет до того «откровения» Илиодора широко распространялись нелегально, и во многих «хороших домах» их читали с жадным интересом. Конечно, рассказанные эпизоды и описанные ситуации озадачивали, вызывали сомнения. Трудно было вообразить, что нечто подобное могло иметь место в действительности. Однако «откровения Распутина», воспроизводимые Илиодором, звучали так уверенно. Возникало расхожее умозаключение: если даже книга наполовину лжива, то вторая-то часть — правда, но и этого достаточно, чтобы ненавидеть и презирать Царя и Царицу.

На самом же деле в книге нельзя найти не только реальных исторических фрагментов, но невозможно обнаружить ни одной правдивой строки. Всё — сплошная ложь.

«Царь раз упал передо мной на колени и говорит: „Григорий, Григорий, ты Христос, ты наш Спаситель“. А почему? Когда революция подняла высоко голову, то они очень испугались. А тут Антоний Волынский где-то сказал проповедь, что наступили последние времена. Они и давай складывать вещи, чтобы куда-то спрятаться. Позвали меня и спросили. А я долго Их уговаривал плюнуть на все страхи и царствовать. Все не соглашались. Я на Них начал топать ногою и кричать, чтобы Они меня послушались. Первая Государыня сдалась, а за нею и Царь. Когда и пришел к Ним после успокоения, они оба упали передо мной на колени. Стали целовать мои руки и ноги».

Процитированный текст взят из книги наугад, она фактически вся состоит из подобного рода «признаний». Абсолютная лживость их очевидна всем, кто хоть сколько-нибудь знаком с историческими реалиями.

В этой связи стоит отметить примечательный факт. В долгий период господства в нашей стране коммунистической идеологии поношение «проклятого царского прошлого» было обязательным занятием историков. Отказ был чреват самыми печальными последствиями для любого автора. Многие десятилетия целые когорты деятелей «классовой науки» упражнялись в самых беспощадных выпадах против последнего Царя. Подтасовали события, передергивали высказывания, переиначивали факты, замалчивали документы. Однако даже в эпоху «пролетарской нетерпимости» никто не решался цитировать книгу Илиодора Труфанова. Она всегда находилась за гранью, где кончалась даже видимость исторического документа.

Ворошить илиодоровскую помойку вряд ли и теперь стоило бы, если бы не тот грустный факт, что после падения в нашей стране красной диктатуры сочинение Илиодора неоднократно переиздавалось без сопутствующих комментариев, став «документом». Из этого «ароматного источника» черпают сведения не только неискушенные в истории читатели, но и тенденциозные (и претенциозные) авторы.

Самый последний случай в этом ряду — всё тот же Радзинский, в книге которого о Распутине Илиодор является не только одним из главных героев, но и представлен «надежным свидетелем»! В этой связи разговор о фальшивом продукте уместен и необходим.

Сам Илиодор в силу своих способностей вряд ли бы осилил сочинение книги. Исследователь биографии Распутина О. А. Платонов предположил, что ему помогали, и обоснованно назвал двух «соавторов»: журналиста Александра Пругавина и писателя и публициста «легкого политического жанра» Александра Амфитеатрова.[40] Репутация последнего даже в невзыскательном петербургском журналистском мире была незавидной. Поэт и литературный критик Виктор Буренин посвятил ему эпиграмму, имевшую в свое время широкое хождение:

Своей фамилии взамен

Ты кличку взял Old Gentlman.

Верней бы искренно и прямо

Назваться русской кличкой Хама.

Амфитеатров принимал близкое участие в судьбе Илиодора, состоял с ним в переписке. В письме из Норвегии 16 марта 1915 года «русский Савонарола» писал своему «благодетелю»: «Убегая за границу, я в Петрограде и Финляндии виделся с А. С. Пругавиным и A. M. Горьким. Эти господа своим авторитетным словом утвердили мое намерение разоблачить печатно подоплеку жизни династии Романовых; последний из них обещал оказать этому делу всяческое содействие, посоветовавши поселиться около Вас, господин Амфитеатров, ожидать берлинского издателя Ладыжникова и из Парижа адвоката по печатным и издательским делам. К сожалению, последовавшая война разрушила наладившиеся было планы, и я на время поселился в Христиании».

Амфитеатров прославился своими скандально-критическими публикациями и, как утверждается в некоторых работах, много лет являлся одним из активных масонов в России. В данном случае уместно сделать небольшое пояснение, чрезвычайно важное для восприятия не только распутинской темы, но и вообще всей истории монархической России последнего периода ее существования: о роли и влиянии масонов.

Масонская организация вообще и масонские организации в России в частности всегда существовали в виде закрытых от посторонних глаз корпораций единомышленников. При всех разновидностях масонских течений в России самые представительные её группы (ложи) ориентировались на французское масонство, исповедовавшее принципы социального равенства и выступавшее резко против светских и религиозных авторитетов. В силу этого приверженцы масонства по своему мировоззрению являлись или активными, или пассивными, но непременно противниками монархической системы и Православной Церкви.

Деятельность масонов всегда окружал ореол строгой конспирации, однако кое-что за пределы закрытых собраний всё-таки просачивалось. В частности, доподлинно установлен интерес некоторых отечественных масонов к книге Илиодора Труфанова, которую они даже намеревались издать. Этот исторический эпизод лишь несколько расширяет панораму идеологической борьбы различных общественных элементов с властью. И не более того.

Здесь нет возможности долго размышлять на эту вечную тему, но применительно к обозначенному сюжету необходимо подчеркнуть лишь главное. Книгу Илиодора собирались издавать не для масонов и революционеров; рукописное сочинение этого автора читали не эмигранты в парижских кафе и не бомбометатели на конспиративных квартирах. У таких «пламенных борцов» хватало вдоволь куда более впечатляющего чтива.

Потребителями илиодоровского пасквиля должны были стать, и в действительности являлись, люди совсем других занятий, абсолютно иных социальных устремлений. Как уже отмечалось, жадная тяга «образованных слоев» общества к информации, дискредитирующей власть, порождала подобного рода политические «пули», которые мастерски «отливали» такие «пулеметчики от журналистики», как Амфитеатров. Как здесь не вспомнить бессмертный грибоедовский афоризм: «Ах! Злые языки страшнее пистолета».

Читая книгу Илиодора Труфанова, невозможно отделаться от мысли, что автор, безусловно, психически неуравновешенный человек. Его просто сжигали эротические видения самого причудливого характера. Описания сцен распутинского разврата полны таких живописных деталей, мастерству которых мог бы лишь позавидовать общепризнанный в начале XX века отечественный «мэтр эротики и порнографии» писатель Михаил Арцыбашев. И если критика просто неистовствовала от возмущения по поводу Арцыбашева, то Илиодора в непристойности не обвиняли. Он ведь, как считало немалое число современников, оставил «историческое свидетельство».

Эротические сцены — главные в книге Илиодора. Приведем один образчик таких писаний, чтобы было ясно, с какого рода низкопробными «свидетельствами» приходится иметь дело.

В числе «смертных грехов», которые автор «Святого чёрта» инкриминирует Распутину — половая разнузданность «Царева друга». Илиодор даже проводит классификацию «домогательств» и выделяет несколько категорий женщин, доверившихся Распутину и ставших добычей этого «развратника». «Жертвы Григория разделяются на четыре категории: жертвы поцелуев и бань, жертвы особо рода прикосновений, жертвы изгнания бесов и жертвы плотского совокупления».

Оставим в стороне все прочие «живые примеры» и остановимся лишь на одном, ставшем потом самым ходульным — «растлении монахини». В этой сцене сексуальная фантазия Илиодора предстает во всей своей неприглядности.

«Послушница Ксения Г. — послушница женского монастырского подворья, находящегося в Царицыне. Девица 28 лет. Некрасивая, но очень симпатичная, полная, упругая, в высшей степени набожная и целомудренная. Она сейчас живет при епископе Гермогене в Жировицком монастыре, на гостинице. Когда я был в Царицыне, она доставляла в храм моего монастыря просфоры. В марте 1911 года приходила ко мне на исповедь. Перечисляя свои грехи, она запнулась, застеснялась».

Стоит особо подчеркнуть, что разглашение тайны исповеди — великий грех и церковное преступление для лица церковного звания. Но, когда Илиодор со своими «подельниками» стряпал свой опус, он уже снял сан, а совесть и стыд — с такими моральными категориями бывший монах знаком не был.

Итак, «симпатичная», «плотная» и «упругая» запнулась, но сразу же на помощь пришел духовный наставник. «Ну говори, всё, всё, — предложил я ей. — Да вот Григорий Ефимович делал со мною… — Нехорошее? — Да».

Однако установление самого факта «плохого деяния» исповедующего лица не удовлетворило. Он, как и немалое число других современников, жаждал узнать подробности, детали, весь «процесс нехорошего». Поэтому Илиодор якобы прервал разговор и предложил «упругой» прийти к нему через три дня, чтобы «рассказать всё подробно». Не будем попутно комментировать нюансы сего рассказа, который совершенно противоречит исповедальной традиции, перейдем к главному, к тому, что возбуждает воображение эротоманов и тогда, и теперь: к сцене разврата. Жалкие порнографы начала века могли отдыхать, «свидетель обвинения» рисует яркую картину, да так смачно, что можно подумать, что являлся соучастником.

Распутинская «жертва четвертой категории» («совокупление») безропотно пришла в келью к Илиодору, как и было указано, через три дня. Тот поставил её перед иконой и заставил рассказывать, «все, что с тобою делал Григорий». Несчастная дрожала, бледнела, но наконец при понукании Илиодора, убеждавшего ее, что эти подробности ему нужны, чтобы разоблачить «старца», оказавшегося на самом деле «бесом», Ксения начала свое повествование.

«Дело было, дорогой батюшка, на святках. „Старец“ заранее предупредил А. М. Л., в доме которой, как вам известно, я ради послушания по приказанию матушки-игуменьи кое-что исполняю в домашних работах, что он придет к ней ночевать в какой-то день. Пришел. Когда настала пора спать, он и говорит A. M.: „Голубка, пошли в монастырь за Ксениею; она мне очень нужна“. A. M., конечно, послала прислугу, и я, как водится, явилась, хотя мне странным показалось, почему это я в такой поздний час понадобилась».

Прервем сей жалостливый рассказ и заметим, что монахиня не могла покинуть «в поздний час» монастырь без разрешения настоятельницы. Следовательно, мать-игуменья была «в курсе», что вообще выходит за рамки всего представимого. Очевидно, эту историю сочинял какой-нибудь Амфитеатров, которому просто был неведом монастырский уклад. Однако вернемся к прерванному эротическому сценарию.

«Как только A. M. легла в постель, Григорий приказал мне раздеть его. Я раздела. Потом приказал раздеться самой; я разделась. Он лег на приготовленную кровать и говорит: „Ну, милка, ложись со мною“. Я, дорогой батюшка, как и вы, считала его великим праведником, освятителем наших грешных тел и целителем, повиновалась, легла около него, а сама думала: „Господи! Что же дальше-то будет?“».

Дальше было то, что и должно было быть и что Илиодор живописует со смачным удовольствием. «Он начал меня целовать, так целовать, что на моем лице не осталось ни одной точки, „старцем“ не поцелованной. Целовал меня, как говорится, взасос, так что я еле-еле не задыхалась».

Снова прервем цитирование грязного словесного потока и заметим лишь, что, по словам автора (авторов), Распутин «пользовал» невинную монахиню, которая еще не знала, что делают голые мужчина и женщина в постели, но уже хорошо знала, как целуются «взасос», целых четыре часа!

Изнасилованная и умученная «милка» закончила свое повествование фразой юной невинной гимназистки, покидавшей праздничный утренник: «Потом я пошла домой».

Конечно, если предположить, что такое «варево» изготовлялось для зарубежного читателя, то здесь с автора и спрос невелик. Там подобное о «русских нравах» и сами сочиняли, и чужое такого же качества охотно потребляли. Самое удивительное, что этому верили и в России! «Случай с монахиней» стал одним из «аргументов», «доводом», «фактом» при характеристике «грязного Гришки». Это эпизод распутинской биографии пересказывали журналисты, его изучали следователи ЧСК Временного правительства!

Кстати говоря, эта же комиссия не смогла установить достоверность ни одного факта, приводимого Илиодором. Как писал следователь А. Ф. Романов, книга «была проверена документально и оказалась наполненной вымыслом; множество телеграмм, которые приводит в ней Илиодор, никогда в действительности посылаемы не были. Проверка производилась по номерам телеграмм, а кроме того, комиссия имела в своем распоряжении не только телеграфные ленты, но даже подлинники всех посланных телеграмм».

Еще раньше, в 1914 году, легендарная Ксения дала подробные показания следователю, ведшему дело Илиодора. Эти признания под присягой сохранились до наших дней, но в то время ни одна газета их не опубликовала, хотя о «деле Ксении» трубили многие общероссийские издания.

Полное имя этой «жертвы Распутина» Ксения Васильевна Гончаренкова, которая оказалась далеко не молодой и не «упругой», ей было уже за сорок. Из ее показаний выяснилось, что она одно время была ревностной сторонницей Илиодора во время его пребывания в Царицыне. Самое интересное в этом документе, который так долго замалчивали, то, что Ксения видела Распутина всего два раза, оба раза издали и даже ни разу с ним по разговаривала!

История с «обольщением» приведена не только для того, чтобы читатель понял, насколько фальшиво сочинение Илиодора, но в первую очередь для того, чтобы в очередной раз охарактеризовать настроение умов в предреволюционной России. Многие люди готовы были принимать на веру любую чушь и пошлость, если они чернили власть и ее представителей. Это прекрасно понимали сочинители и распространители бредней под именем Илиодора. Пасквиль бил не по Распутину; первая мишень совсем другая: Царь и Царица.

Главная цель книги — опорочить Венценосцев. Александра Фёдоровна — основной объект шельмования. Остановимся на уже упомянутом чрезвычайно важном в данном случае сюжете: на отношениях Царицы и Распутина, которые автор описывает, ссылаясь на рассказы «Гришки Окаянного». Еще раз подчеркнем, что в отношениях Государыни Александры Фёдоровны и Распутина никогда не было никаких «поцелуев», «объятий», «посещений царских спален» и подобных форм выражения близких отношений.

Теперь вернемся к началу, к сцене «поднятия тяжести», живописуемую Илиодором. «Я Ее ношу по спальне на руках», — якобы признавался Распутин. Даже если не иметь понятия о реальном положении вещей, не быть знакомым с истинным характером отношений между указанными лицами, а лишь посмотреть на их фотографии, то сразу же станет ясно, что довольно тщедушный мужичок (Распутин) просто физически был не в состоянии не только часами (!) носить на руках столь крупную женщину, как Александра Фёдоровна, но вряд ли вообще мог оторвать Ее от земли. Но это, так сказать, попутные факты.

Перейдем же к самим письмам. Важно подчеркнуть, что аутентичность приводимых в книге Илиодора романовских посланий, и в первую очередь письма Императрицы, не установлена, хотя эти тексты часто цитируют для иллюстрации пресловутого тезиса об интимных отношениях между Александрой Фёдоровной и сибирским крестьянином. Сам же текст воспроизводится в различных вариациях, что невольно вызывает вопрос: имеется ли в наличии подлинник?

Существует утверждение, что якобы письмо (письма) Царицы Распутину было в свое время «куплено» (у кого — не ясно) неким иностранцем, который вывез его (их) из России. Если это было так, то мы имеем дело с уникальным случаем почти что векового утаивания ценного и в историческом, и в материальном отношениях документа. При огромном количестве обращающихся на Западе русских раритетов, при бесконечной продаже и перепродаже Царских мемориальных предметов и документов, нигде и никогда не фигурировали послания Царицы Распутину. Нет сомнения, что в случае невероятной «раскрученности» этого сюжета цена подобного документа оказалась бы баснословной. Но нет, никто не искушается, и следов того «иностранца» найти так никому и не удалось.

Здесь возникает уместный вопрос, писала ли Александра Фёдоровна «Другу» вообще? Можно говорить с уверенность, что одно такое письмо существовало, однако никто из расследователей и исследователей оригинала его не видел. В обществе же речь вели о «переписке», подразумевая под этим поток корреспонденции.

Друг Царской Семьи А. А. Вырубова на допросе в ЧСК логично заметила: «Что же писать письма, он их не читал, давал посторонним, это не особенно приятно». Царица, конечно же, прекрасно знала, что Г. Е. Распутин был малограмотным и что для ознакомления с любым рукописным текстом ему надо было привлекать каких-то людей. Учитывая Ее щепетильность, трудно предположить, что ома могла посылать подобные письма-исповеди.

К моменту издания сочинения Илиодора подлинников писем в распоряжении публикаторов не имелось, и по заявлению автора, они были переданы министру внутренних дел А. А. Макарову еще в 1912 году, а тот якобы вручил письма Царю. Каким же образом они попали в руки к Илиодору?

Сам повествователь утверждает, что, когда он находился в гостях у Григория в Покровском, тот поделился с ним самым сокровенным богатством. «Распутин взял ключ и отпер им большой сундук. Из сундука он вынул целый узелок с чем-то. Развязал. Там были письма: „Это всё письма ко мне Царицы, Девочек Ихних, Великих княжон и князей“».

Итак, если верить «сказителю», у Распутина был целый «узелок» посланий. Илиодор был просто очарован этим зрелищем, стал просить «на память несколько писем». Хозяин дома — щедрая душа — не мог отказать и предложил: «Выбирай». И тот взял «письма Государыни и Великих княжон». Такова версия будущего нью-йоркского мусорщика.