Глава XV Знаменитое дело монаха Жерара и мисс Кадир

Глава XV

Знаменитое дело монаха Жерара и мисс Кадир

Этот случай, один из самых знаменитых в летописях сечения, в то же время дает яркий пример изумительно распущенной нравственности и лукавства, бывших тогда отличительной чертой ордена иезуитов. Подробности этого обстоятельства постоянно печатались на многих европейских языках, но все тонкости поучений и других духовных воздействий, происходивших между отцом Жираром и его ученицей, оказались слишком обширными для их опубликования; поэтому мы позволяем себе предложить нашим читателям только один или два главных факта из этой знаменательной истории.

Биография девицы Кадир в ранних ее летах не представляет ничего особенного и может быть описана в немногих словах. Екатерина Кадир, дочь Жозефа Кадир и Елизаветы Поме, родилась в Тулоне 12 ноября 1702 года. Отец ее умер, когда она была еще ребенком, оставив, кроме нее, трех сыновей. Вдова осталась в благоприятных условиях и воспитала своих детей в страхе Божием. Старший сын женился, второй вступил в орден доминиканцев, а третий сделался священником. О воспитании дочери особенно заботились, и когда она выросла, то вполне вознаградила мать за все эти труды.

Екатерина прославилась среди подруг своим добрым характером, чистотой и невинностью души и своей красотой. Ей делали много предложений, но она всем отказывала, так как ее мысли были слишком заняты небесным. Ей было 25 лет, когда в апреле 1728 года иезуитский патер Жан Батист Жирар получил назначение в Тулон. Сперва он поселился в Аахене, откуда и разнеслась слава о его красноречивой проповеди и строго нравственной жизни.

Жирар сразу сделался популярным в Тулоне, и целые толпы приходили слушать его проповеди и исповедовать ему свои грехи. Дамы всех возрастов единодушно избрали его своим духовником и советчиком, и это доверие было в высшей степени приятно святому отцу; молодые же девицы Тулона образовали между собой род ордена для упражнений в благочестии, начальником которого был Жирар, придерживавшийся по отношению к своим ученицам системы Молини, и при том с такой хитростью и наглостью, что это возбуждало доверие к его приемам. Он приступил к делу с большой осторожностью и долгое время ограничивался только двусмысленными и мистическими разговорами, но постепенно и незаметно, хотя уверенно, доводил своих прелестных исповедниц до обычного покаяния, которое он привык налагать в форме умерщвления плоти по издавна установленной форме. Перед его убедительным красноречием не могли устоять никакие сомнения в пристойности и полезности такой дисциплины.

Множество молодых девиц вполне усвоили себе идею Жирара относительно умерщвления плоти; но главным лицом в этой секте явилась девица Гюйоль, умная и ловкая от природы, с самого начала показавшая, что может как нельзя лучше служить намерениям святого отца. Отец Жирар нашел в ней единомышленника; очень скоро между ними установилось полное доверие, и она усердно помогала ему заманивать в западню самых неопытных и молодых женщин. Жирар собственноручно давал розги отдельно каждой из своих учениц, устраивая род «вечеринки бичевания», на которой многие из них присутствовали. Вначале наказания производились самым скромным и приличным образом, но мало-помалу вожделения отца Жирара заставили его налагать наибольшее очищение за более легкомысленные поступки, а его прекрасные грешницы были им до того ослеплены, что процесс исправления только увеличивал их благоговение перед пастырем и любовь к нему.

Девица Кадир находилась в числе его воспитанниц, и так как она была красива и помышляла только о небесном, то очень скоро привлекла внимание святого отца. Он был совершенно очарован ее душевными и телесными качествами и решил, если возможно, обратить ее в свою веру. Сообщив свое намерение Гюйоль и приведя ей все доводы, он получил от нее обещание помочь ему в этом деле. План его действий состоял в том, чтобы проявить необыкновенное участие к своей послушнице. Расспросив самым заботливым образом о ее родителях, о ее здоровье и состоянии ее духа, Жирар стал распространяться об удивительных свойствах ее характера и о том, что Бог предназначил ее быть орудием Его великих замыслов, а чтобы исполнить это высокое назначение, она должна совершенно передать себя в руки своего духовного отца.

Эта система «вежливого обольщения», как она была после названа, велась в течение целого года, пока однажды отец Жирар не упрекнул свою воспитанницу за то, что она не послала за ним, когда была больна. Нежный поцелуй святого отца закончил этот милый выговор, и во время последовавшей за этим исповеди он расспросил ее обо всех ее желаниях, наклонностях и мыслях. Он посоветовал ей посещать различные церкви в городе, каждый день причащаться, причем предупредил ее, что скоро у нее начнутся видения, о которых она должна ему подробно рассказывать. Это имело желанные последствия: Екатерина впала в истерическое и мистическое состояние, и образ отца Жирара не выходил у нее из ума. Она открылась в этой страсти к нему, горько плача над своей слабостью. Отец Жирар утешал ее такими словами: «Молитва есть только средство воспитать себя в Боге. Раз эта цель достигнута и человек соединился с Ним, он больше не нуждается в молитве. Любовь, привлекающая вас ко мне, не должна вас печалить. Бог желает, чтобы эта любовь соединила нас с вами. Я ношу вас в своем сердце и душе. Отныне вы будете моей душой — да, душой моей души. Следовательно, эта любовь отдаст нас друг другу в святом сердце Иисуса».

С этого времени все письма Жирара к Кадир оканчивались словами: «Я соединен с вами в святом сердце Иисуса». Наконец, девица Кадир приняла формулу послушания, предложенную святым отцом: «Я отрекаюсь от себя, я предалась вам, я готова говорить, делать и терпеть все, что вы от меня потребуете».

Отец Жирар не только помогал своим чадам в их духовных потребностях, но заботился также и о телесных желаниях их. Он держал хорошую прислугу, имел всегда отличный стол, кроме того, выдумывал развлечения и другие затеи для удовольствия своих питомиц. Он и его верная сообщница Гюйоль забавлялись тем эффектом, какой производили их действия над девицей Кадир, которая в короткое время совершенно истомилась душой. Ее смущали странные сны, где главным героем являлся отец Жирар, она по временам казалась одержимой злым духом и проклинала религию Христа и святых. К концу 1730 года эти приступы еще более усилились. Ее братья были свидетелями их, и, когда они молились о ее исцелении, она все время проклинала их. Казалось, эти сны служили ей внушением, устанавливая между нею и отцом Жираром особое духовное единение.

Друзья Кадир, опасаясь за ее здоровье, посоветовались с Жираром, и тут осуществилось его давнишнее желание: приглашенный в дом Кадир, он часто мог оставаться наедине с девушкой. Чтобы устранить всякое могущее возникнуть подозрение, его сопровождал туда и оттуда младший брат ее, который в то время был учеником Коллегии Иезуитов. При этих свиданиях отец Жирар пользовался приемами дисциплины Корнелия, проделывая это над обнаженной пациенткой, как только с ней начинались ее припадки.

Девушка пожаловалась Гюйоль и другим сестрам на вольности отца Жирара, но они только засмеялись и рассказали, что и с ними он вел себя так же. Он очень часто преподавал дисциплину своей ученице. Кадир имела одно из своих замечательных видений в пост 1729 года; за ним последовала серьезная болезнь, уложившая ее в постель. Жирар участил свои визиты и с особенным вниманием разглядывал кровавые пятна, появившиеся после припадков на ее левом боку, на руках и ногах. Один биограф замечает, что ему никогда не надоедало разглядывать эти пятна, в особенности на левом боку. Видения ее продолжались, и все муки ее считались посланными ей самим небом.

Однажды Жирар предсказал своей питомице, что ей представится еще новое замечательное видение и она будет поднята на воздух. Он один был свидетелем этого действия духов. К назначенному времени Кадир вдруг сделалась непокорной и, несмотря на просьбы и приказания Жирара, отказалась перестать держаться за стул, на котором она сидела, и позволить поднять себя в воздух. Священник пригрозил ей ужасными последствиями, которые повлечет за собой такое сопротивление духовной власти, и наконец в гневе ушел из комнаты. Тогда была послана Гюйоль сделать выговор грешнице, и после ее угроз та пришла в кроткое настроение, попросила прощения и обещала в будущем полную покорность.

Этот своевольный поступок мог быть заглажен только глубоким раскаянием. На следующее утро отец Жирар вошел к ней в комнату и, начиная свое поучение, сказал: «Правосудие Божие требует за то, что вы не позволили облечься в его дары, чтобы вы разделись и получили очищение; без сомнения, вы заслуживаете, чтобы весь свет был свидетелем этого, но милосердный Господь разрешил видеть это только мне и этой стене, которая не может говорить. Как бы то ни было, дайте мне клятву в вашей верности, что вы не выдадите тайны, потому что открытие ее грозит гибелью нам обоим». Девица Кадир, как упоминается у нескольких писателей, подчинилась дисциплине, как он этого желал, а что последовало дальше — читатель может дополнить собственным воображением. Все это время у матери Кадир не явилось ни малейшего недоверия к святости отца Жирара, и она даже рассердилась на своего сына, когда он намекнул ей, что здесь происходит что-то странное. Невозможно описать подробно всего, что произошло между отцом Жираром и Кадир; продолжительный осмотр ее ран, постоянные его поцелуи и повторение дисциплины иногда без всякой провинности с ее стороны — все это представляло только часть системы Жирара, а были еще другие поступки, гораздо более грубые и возмутительные.

Чтобы избежать последствий этого духовного единения, Жирар под разными предлогами заставлял девушку пить напиток его собственного изготовления, и несмотря на то, что она была очень слаба, отсоветовал ей дать осмотреть себя доктору. Он решил, что необходима перемена условий, и для безопасности и удобства с необыкновенной ловкостью устроил так, что девица Кадир поступила в монастырь в Оллиуле, где ее приняла сама настоятельница, причем ее родственники дали свое полное согласие на то, чтобы Кадир сделалась монахиней. Благодаря этим обстоятельствам, она была благосклонно принята в монастыре, и две недели после этого отец Жирар еще не посещал ее. По истечении этого времени он имел свидание с настоятельницей, у которой попросил разрешения видеться и переписываться со своей ученицей. Большая часть его писем была уничтожена, но те, которые сохранились, раскрывают целую систему самого утонченного молинизма, к которому прибегал этот иезуит для обольщения несчастной девушки.

В то же время он писал письма совершенно другого рода, которые попадали в руки настоятельнице и, как это и имелось в виду, убеждали ее в чистоте намерений почтенного отца. Однако один его поступок возбудил подозрения. Он имел смелость в присутствии других монахинь осведомиться о физическом состоянии девицы Кадир, спросив ее, много ли она потеряла крови недавно.

Одно из его писем, где он угрожал ей розгой, которой накажет ее он сам, «ее дорогой батюшка», попало в руки другому, и его визиты на время были запрещены, но при вмешательстве одного из капуцинов привилегия Жирара посещать Кадир была восстановлена.

Страсть его к ней все возрастала. Он исследовал ее раны, применял дисциплину прежним способом и по целым часам оставался у своей исповедницы. Она сама иногда хвалилась перед другими монахинями, что испытывает величайшие духовные наслаждения. Одно время она была заключена в келью, и патер мог разговаривать с ней только через отверстие в стене; но изобретательность иезуита преодолела и это затруднение: он убедил свое духовное чадо выставить известную часть тела в отверстие и таким образом получить розги! Он велел приносить туда его обед, и послушницы часто удивлялись этой паре, нежно разделявшей трапезу.

Со временем отцу надоела его духовная дочь, и он решил поместить ее в Картезианский монастырь в Премоле. Епископ тулонский не мог дальше терпеть и, запретив дальнейшие их сношения друг с другом, заставил перевезти девицу Кадир на дачу Бока, близ Тулона. Увидя, что приближается развязка, Жирар при помощи сестры Гравье, своей бывшей ученицы, вернул все письма, писанные им Кадир, за исключением одного, которого не было в ее ящике. Епископ назначил нового настоятеля в Тулонский монастырь кармелиток, чтобы тот отныне был духовником Кадир, и посредством исповеди постепенно открылся обман и нечестные поступки отца Жирара, о чем настоятель немедленно известил епископа, и этот последний поклялся избавить страну от обжорливого волка, когда услышал о великом множестве его гнусных деяний. Девица Кадир умоляла его на коленях, обливаясь слезами, не разглашать всей этой гадости, и епископ наконец обещал ей скрыть скандальную историю. Так как он заметил, что Кадир по временам бывает «одержима», то он начал заклинать злого духа, и девушка постепенно поправилась.

Епископ вскоре раскаялся в том, что замолчал этот скандал, и по совету иезуита, отца Сабатье, лишил Жирара его сана и назначил церковную комиссию, чтобы расследовать все его проделки. Эта комиссия была уже с самого начала предубеждена против девицы Кадир и имела намерение оправдать Жирара. Девушка, уверенная в своей невинности, призналась во всем, но, что вполне естественно, показания ее были слишком сбивчивы, и ее противник воспользовался неточностью указанных ею чисел и другими мелочами. Духовный суд усердно доказывал против Кадир. Даже письма — три к настоятельнице в Оллиуле и два к Кадир — никаким образом не обличали Жирара.

Восемь иезуитов были допрошены и дали самые благоприятные отзывы о своем брате; монахини также доказали свое благоговение перед преследуемым отцом. Несчастная Кадир была выставлена лгуньей, изменницей и клеветницей и даже обвинена в том, что ее подкупили нанести оскорбление ордену иезуитов. Дело дошло до Верховного Судилища в Эксе, и иезуиты не жалели ни денег, ни трудов, чтобы выиграть процесс. Больше миллиона франков стоила им эта защита. Жирар отобрал письма, захваченные кармелитским настоятелем и братом Кадир, обвинив их в заговоре. Девица Кадир в это время содержалась, как осужденная преступница, в скверной, вредной для здоровья комнате, где перед этим помещалась одна сумасшедшая. Ее мучили, угрожали и досаждали ей, как только могли, пока она наконец не отреклась от всего, в чем она обвиняла Жирара.

В ее комнату поставили солдат, которые день и ночь стерегли ее. Суд приговорил отдать ее на поруки в городской монастырь. Апеллируя к высшему суду, она показала, что ее первое признание на исповеди было правдивым и что она под страхом угроз отреклась от своих слов. Суд никак не мог прийти к соглашению. Двенадцать голосов было подано за то, что отец Жирар отличался большой слабостью духа, и это делало его предметом насмешек всего ордена, так что вина его не так уже велика. Другие двенадцать говорили, что он должен быть осужден на смерть за кровосмешение и за то, что обесчестил свой духовный сан позорными страстями и преступлениями. Суд склонился к тому, чтобы вынести обвинительный приговор, решив, что обе партии неправы. Один из членов убеждал, что Кадир подлежит только легкому наказанию, а другой кричал: «Но тогда нами будет оправдана величайшая преступница, разве можно ограничиться только легким наказанием этой девушки? Скорее ее следует бросить в огонь».

Этот судебный процесс наделал много шуму, и общественное мнение было всецело на стороне Кадир. Тех, кто голосовал против Жирара, толпа благословляла и встречала рукоплесканиями, а сам Жирар был побит камнями, и его с большим трудом удалось спасти от ярости черни. Он умер через год после этого, и многие сочли его преждевременную смерть наказанием за грехи. Иезуиты предполагали его канонизировать, но мы не можем сказать наверное, было ли это приведено в исполнение. Девицу Кадир ее многочисленные друзья окружили нежным попечением. Но она вскоре после своих страданий исчезла со сцены, и осталось неизвестным, сослали ли ее куда-нибудь, или она окончила свои дни в монастыре. Общее мнение было таково, что ее мирно и незаметно удалили с дороги. Красота ее была воспета ее современниками, и, несомненно, она обладала необыкновенной привлекательностью. Вольтер, с присущим ему цинизмом, выразился так: «Эта красавица видела самого Бога; Жирар видел ее — и он был еще более счастлив».

Другой трагический случай подобного же рода произошел незадолго пред падением иезуитов во Франции. Одна девица из высшего общества была отдана на попечение иезуита, который считался другом ее семьи, и она была бессовестно обольщена им по способу отца Жирара. В этом случае начальство святого отца подкупило одного лекаря дорогими подарками, и тот так иезуита изувечил, что его невозможно было обвинить в тех поступках, в которых его обличали. Но, как бы то ни было, огласка этой истории привела к распадению ордена.

Третья проделка такого же рода, как и случай с Кадир, полная позорных подробностей, записана в «Passepartout» Гавина, так как она имела место в Саламанке.