ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПЯТЬ ОБРАЗОВ ЭТРУСКОВ

В обобщение нашего рассказа о том, как этрусков воспринимали их современники в Италии и в Греции, можно выявить четыре образа, от научно псевдообъективного и до открыто негативного, с любопытством и отголоском симпатии. Нам остается настаивать на существование пятого образа, более распространенного и более негативного, который мы встречали. Для своих соседей этруски поначалу были народом «странным, пришедшим издалека». Со своим особым языком и обычаями, отличными от их индоевропейских соседей, они были «народом отличий». Теория об их восточном происхождении была принята почти единодушно, и этруски или лидийцы для древних авторов были «народом с Востока». Однако римляне всегда подчеркивали, что они были «самыми религиозными из людей», что в Античности не являлось критикой, и те же римляне многое заимствовали у этрусков в религиозной сфере. К этому можно добавить еще образ этрусских пиратов, так распространенный среди греков. Странные, восточные, религиозные, пираты: но все же сластолюбивые, мягкие, изнеженные, постоянно окруженные роскошью.

А вот портрет этрусков, принадлежащий Феопомпу, греческому историку IV в. до н. э. и переданный нам Афинеем в сочинении «Пир мудрецов»: «Феопомп в 43-й книге своей Истории рассказывает, что у тирренцев женщины являются достоянием общества, они с огромным усердием ухаживают за своим телом, упражняются обнаженными, иногда вместе с мужчинами, иногда друг с другом; ибо для них вовсе не постыдно показывать свое тело нагим. Они садятся за стол не подле своих мужей, а рядом с первым встречным; они пьют с тем, с кем заблагорассудится. Впрочем, они большие любительницы выпить и хороши собою. Тирренцы растят всех детей, произведенных на свет, не зная, кто их отец. Эти дети живут так же, как и их приемные отцы, проводя большинство времени на попойках и в беспорядочных сношениях с женщинами. Для тирренца вовсе не постыдно быть уличенным прилюдно в половом акте с мужчиной; поскольку это — обычное дело для этой страны. Им настолько чужда стыдливость, что если хозяин дома наслаждается любовными утехами и кто-нибудь его спрашивает, они скажут «Он делает то-то и то-то», бесстыдно называя все своими именами. Когда они собираются с друзьями или родней, они поступают так. После того как они закончат пить и приготовятся ко сну, слуги приводят к ним, при зажженных свечах, куртизанок или красивых мальчиков или их жен; когда те натешатся с ними, зовут юношей в полном расцвете сил и позволяют им насладиться теми и другими. Иногда они предаются любовным утехам на глазах у других, но чаще всего они окружают свои кровати плетеными шалашами и опускают занавески. Конечно, они любят своих женщин, но все же большее удовольствие они получают с мальчиками и юношами. Последние очень красивы, поскольку они живут в неге и на теле их нет волос. Кроме того, все варвары, живущие на западе, намазывают свое тело смолой и бреют его. И у тирренцев даже имеется множество лавок и мастеров этого дела, наподобие наших брадобреев. Придя туда, они позволяют работать с их телом любым способом, не стесняясь посторонних взглядов, в том числе и прохожих».

Основное в этом отрывке — и главный интерес автора — это сексуальные обычаи этрусков. Сразу оговоримся — обычаи богатых этрусков, имеющих большой дом и прислугу. Эти обычаи характеризуются, — по крайней мере, в глазах греков огромной свободой, если не бесстыдством. Групповые любовные сцены, настоящие сексуальные оргии, являют нам чуть ли не коммунистическое общество, в котором все дети растут, не зная своих родителей. Рассказанное ничуть не соответствует тому, что нам дают эпиграфические источники, где имя отца, а иногда и матери, четко обозначены, не говоря об археологии погребений, которая демонстрирует важность родовой преемственности, особое отношение к культу предков.

Сексуальные отношения между мужчинами и мальчиками были допустимы при соблюдении возрастных и некоторых других ограничений: действительно, пассивная роль осуждалась больше, нежели пол партнера. И, наконец, в эротических сценах на фресках в гробнице Быков или недавно обнаруженных фресках в гробнице Наказания нет никакого намека на ярко выраженную привлекательность гомосексуальных отношений. Читатель, вероятно, шокирован этими эротическими погребальными сценами, но в них также присутствуют веселые пиршества, безудержные танцы и спортивные зрелища. Возможно, это было частью погребального обряда, позволявшего семье, клану и полису пережить траур и обеспечить преемственность рода. Эти игры, пиршества и танцы, подаренные покойному перед длинным путешествием, которое его ждет, не были ли они предназначены и для живых, которые также вспоминали о своем единстве? Различные погребальные церемонии, порядок которых нам зачастую неизвестен, организовывались для покойного, а росписи в гробницах закрепляли и сохраняли для вечности силу действия обряда перехода в иной мир. Они также делались для близких покойного, которых они утешали и восстанавливали единство и сплоченность клана, родовой группы, в тяжелые моменты. Но погребальный обряд был предназначен и для соседей и иногда, когда речь идет о крупных деятелях, магистратах, для всего города. Следует всем явить могущество и богатство семьи умершего, способной организовать настолько пышные «празднества», а также красиво и дорого украсить и расписать гробницы. Гробница Колесниц в Тарквиниях, на фресках которой изображены многочисленные зрители, сидящие на трибунах во время конных и атлетических соревнований, очень показательна в этом отношении.

Корнелий Непот, римский историк, современник Цицерона, считал, что Феопомп был величайшим сплетником по профессии: ремарка тем более интересная, поскольку Корнелий Непот умел признавать особенности каждого народа и мерял всех римской меркой. Но остальные греческие авторы не были такими злоязычными, как Феопомп. В противовес его сплетням зачастую цитируют отрывок из труда греческого историка Диодора Сицилийского, который опирается на исследование стоика Посидония Апамейского. Посидоний в конце II в. до н. э. провел настоящее этнографическое исследование в разных регионах Западной Европы, и вот что он сказал об этрусках, их истории, географии и культуре: «Нам еще остается рассказать о тирренах, поскольку в древности они, прославившись своим мужеством, покорили огромную страну и основали много значительных городов. Равным образом достигнув могущества благодаря своим боевым кораблям, они установили господство на морях, почему омывающее Италию море и стали называть Тирренским. Усовершенствовав сухопутные силы, изобрели в высшей степени полезную на войне [боевую] трубу, которая получила от них название «тирренской», кроме того изобрели звания для полководцев, [должность] сопровождающих полководцев ликторов, кресло из слоновой кости и тогу с пурпурной каймой, а для домов изобрели круговые портики, весьма полезные для [избавления от] сутолоки прислуживающей черни. Большинство из этих изобретений заимствовали римляне и, усовершенствовав их, приспособили для нужд своего государства. Кроме того, тиррены разработали письменность, учение о природе и учение о богах и более всех народов разработали наблюдение за молниями. Поэтому до сих пор [римляне], установившие свое господство почти во всем в мире, восхищаются этими мужами и обращаются к ним как к толкователям Зевсовых знамений, являемых молниями. Обитая в необычайно плодородной стране, они обрабатывают землю и получают обильные урожаи, достаточные не только для того, чтобы прокормиться, но и чтобы вести роскошный и изнеженный образ жизни. Два раза в день они накрывают богатый стол, пользуясь всем, что необходимо для изысканных удовольствий, приготовив разукрашенные покрывала и множество всевозможных серебряных сосудов, а также немалое число домашних слуг, из которых одни замечательны пригожим видом, а другие — одеждами более роскошными, чем те, которые подобает носить рабам. Разного рода особые жилища имеют среди них не только прислужники, но и большинство свободных. Вообще же, поскольку тиррены утратили воинский дух, к которому ревностно стремились в древности, и проводят жизнь за вином и в недостойной мужей изнеженности, то вполне закономерно, что они утратили и славу, добытую в войнах отцами. Появлению у них роскоши в немалой степени способствовали и замечательные условия их страны, поскольку, живя на земле, которая приносит всевозможные урожаи и необычайно плодородна, они получают в изобилии самые разные плоды. В целом Тиррения, будучи необычайно плодородной, располагает обширными равнинами, которые отделяют друг от друга пригодные для земледелия гористые местности, а дожди идут здесь соразмеренно не только зимой, но и в летнюю пору».

Это — необычайно полное обобщение, которое, кстати, сопоставимо с главами данной книги и которое, за исключением некоторых невероятных замечаний, в целом является очень точным. Конечно, нас удивит то, что этрускам приписано изобретение перистиля (прямоугольного внутреннего двора), само название которого является знаком греческого происхождения. Может быть, в данном случае имела место путаница с атриумом, характер которой и даже этимология являются этрусскими. В остальном же можно только отдать должное объективности Посидония и Диодора, которые распознали военное, политическое и экономическое могущество этрусского народа и верно подметили исключительную важность их городов, подчеркнули их влияние на Рим, в частности, на религию и на символы власти.

Единственная критика касается их изнеженности: это представлено как оборотная сторона плодородия их страны, и это не является наследственной чертой, присущей народу, в течение тысячелетий подтачиваемому наслаждениями Востока. Посидоний отмечает, что этруски сумели доказать в архаическую эпоху мужество и смелость, и что эта изнеженность появилась позднее. Современные авторы не упускают случая обратить внимание на крышки саркофагов эллинистической эпохи из Тарквиниев, на которых покойный изображен с огромным брюхом. А также цитируют Катулла, который высмеивал «этрусского толстяка», или Вергилия, который, несмотря на его симпатию к соотечественникам, говорил о «жирном тосканце».

Посидоний ограничивается намеком на пышные пиршества, которые мог устраивать этот народ. Есть ощущение того, что он тем самым описывает фреску из Тарквиниев, на которой изображена домашняя прислуга, многочисленные сосуды и роскошные ткани. Археология не позволяет обнаружить следов всех этих одеяний, всех этих шикарных покровов, которые, должно быть, занимали не последнее место на торговых путях (известно, что этруски предпочитали шерсть из Милета). Но зато можно подчеркнуть, что мудрый и стыдливый Посидоний не делает никаких прямых намеков в данном отрывке на этрусских женщин, которые так вдохновили Феопомпа.

В глазах греков, и даже в глазах некоторых римлян, положение женщины в этрусском обществе было чем-то неприемлемым. Греческие авторы, в частности, не могли понять той свободы, которой, вероятно, пользовалась этрусская женщина, и эту свободу они превратили в распутство и даже разврат. Так, на погребальных фресках, как, например, в гробнице Охоты и Рыбалки, женщины возлежат на кроватях во время пиршества подле своих мужей: мы видели, как Феопомп исказил эту привычку и превратил ее в знак разврата («они садятся за стол рядом с первым встречным»), поскольку в Греции только лишь куртизанки могли лежать подле мужчин во время пира. Вспомним также утверждение Феопомпа о том, что этрусская женщина занимается гимнастикой, обнаженная, рядом с мужчинами, в ожидании сексуальных утех каждый раз с новыми партнерами. Но эта ремарка, в которой смешиваются образы атлетической наготы и мужского воспитания спартанской женщины, очень неожиданна: ни на одном этрусском изображении нет женщин, занимающихся спортивными упражнениями. Нет даже мысли о том, что мужчинам Этрурии были известны палестры греческого типа, поскольку в спортивных состязаниях, которые мы видим, среди прочих, на фресках Тарквиниев и рельефах Клузия, похоже, участвуют спортсмены-рабы, или же, во всяком случае, представители низших слоев.

Совершенно точно то, что этрусские женщины имели привилегированный статус в обществе, особенно в сравнении с гречанками. Вспомним, что в двухчленной ономастической формуле, состоящей из имени и фамилии, которой мы, в конце концов, обязаны этрускам, они имели право носить имя (Ларсия, Рамта, Танаквиль), а фамилия по материнской линии с VII в. до н. э. присутствует на некоторых эпитафиях наравне с фамилией отца. Эти ономастические характеристики не могут быть независимыми от правовой системы. Литературные источники зачастую помещают этрусскую женщину на один уровень с мужчиной. Мы только что упомянули ложа на пиршестве, изображенные на фресках, отсылающих нас к известным гробницам Супругов из Черветери, хранящимся в Лувре и в Вилла Джулия. Погребальный инвентарь женских погребений ни в чем не уступает мужским, и пример погребения Реголини-Галасси является символичным, поскольку именно у царицы было наиболее выгодное положение и самые ценные изделия. На некоторых очень дорогостоящих изделиях из гробницы Реголини-Галасси, например на небольшой серебряной амфоре, ручки которой выполнены из золота, имеется надпись «mi larthia». Было предположено, что в этом могильнике Цере была похоронена царица Ларсия, однако необходимо учесть, что слово «larthia» в данном случае может быть родительным падежом мужского имени Ларе, и надпись может означать «я принадлежу Л а рсу».

Говоря об общественном строе, нельзя не удивиться изображениям трибун на фресках гробницы Колесниц в Тарквиниях, о которых мы уже говорили: среди зрителей, присутствующих на конных и атлетических состязаниях, проводимых во время похоронных игрищ, присутствуют женщины, легко узнаваемые по их высокому головному убору. Некоторые из них восседают в первом ряду, словно они имеют право проедрии, и некоторые из них не колеблются сделать первый любовный шаг, положив руку на плечи своего соседа, который может быть их супругом. Это положение несравнимо с положением греческой женщины, которой, например, запрещено было присутствовать на Олимпийских играх, поскольку, кажется, оно ограничивает запрет присутствием только лишь замужних женщин.

Не все этрусские женщины владели религиозной культурой и силой убеждения, как Танаквиль, и не все, к счастью, были такими свирепыми карьеристками, как Туллия. Однако, не требуя политической власти и магистерских должностей — следует решительно отказаться от возможности существования этрусского матриархата, — они обладали в своих обычаях и повседневной жизни, определенной свободой и равенством в отношении с мужским полом. Они хотели и могли принимать участие в пиршествах, возлегая подле своих мужей, и пить наравне с ними: отсюда их репутация больших любительниц выпить, которую им мгновенно приписал Феопомп, в ожидании самого худшего. Последний рассказ Тита Ливия подарит нам отличный образ этрусских женщин. Речь идет о споре, который приведет к изнасилованию Лукреции и к свержению царей. В то время как Лукреция, благопристойная римская жена, вечером пряла шерсть в окружении прислуги, — это основные качества супруги, прославленные во многих латинских эпитафиях, — этрусские наследницы семейства Тарквиния Гордого проводили время на пышных пиршествах, со сверстниками или сверстницами. И Тит Ливий, и все благочестивые римляне были возмущены этой распущенностью.

Но нам отлично известно по многочисленным изображениям, например, на одной из бронзовых подвесок из Болоньи, которые долгое время считались колокольчиками, или на спинке деревянных тронов в Веруккьо, что этрусские женщины также должны были прясть шерсть. В двух источниках VII в. до н. э., которые мы только что упомянули, изображен весь цикл обработки шерсти, и женщины, занимающиеся прядением, не являлись прислужницами, а были хозяйками дома и даже царицами. На изображениях из Болоньи они сидят за прядением на тронах, кстати, похожих на настоящую деревянную мебель из Веруккьо, и этот тип трона, часто встречающийся в этрусском ориентализирующем стиле, чаще выполненный из бронзы, нежели из дерева, является высшим выражением царской власти. Также очень символично показана роль этрусской женщины и этрусской царицы в том, что пряжа и веретено великой Танаквиль были сохранены в качестве реликвии в одном из римских храмов вплоть до конца периода Республики.

Итак, этрусские женщины умели быть домохозяйками, ткущими прекрасные одежды, и могли быть женами и матерями мужчин, ушедших на войну, если было необходимо. Они умели быть хранительницами очага и руководить толпой прислуги и рабов. Просто-напросто они не довольствовались, как Пенелопа и Андромаха, спокойным ожиданием возвращения супруга в стенах дома. В эпоху феминистских притязаний на полное равенство полов нам приятно сделать вывод об этой исключительной современности этрусской цивилизации.