§ 3. Семейный уклад в английском городе эпохи Реставрации (на примере семьи С. Пипса)
История семьи и брака в западной историографии давно стала одной из самых популярных областей исследования. Больше всего работ посвящено средневековой семье — дворянской, крестьянской и городской. Но достаточно много написано и о семье Нового времени. В исследованиях, посвященных истории английской семьи, затронуты различные аспекты — условия заключения браков, эмоциональная сторона семейной жизни, положение женщины в семье, отличие средневековой семьи от семьи Нового времени и пр.{1090} Подробный обзор историографии истории семьи дала Л.Н. Чернова{1091}. Тем не менее, до сих пор справедливо замечание Барри Кауарда, которое он сделал в 1988 г.: «Много работы все еще нужно проделать, прежде чем станет ясной природа семейных отношений и положение женщин»{1092}.
Изучение семьи дает возможность уточнить важные аспекты таких проблем, как духовная жизнь горожан, отношения собственности, социальные конфликты внутри города и пр. Однако внутрисемейные отношения трудно анализировать, потому что основные источники по этой проблеме — дневники, автобиографии, письма (в XVII в. их появилось достаточно много), нуждаются в очень осторожной интерпретации. Было бы неверно предполагать, например, что официальный тон в письмах между мужьями и женами означал прохладные отношения между ними. И не обязательно авторы писем, дневников и автобиографий являлись типичными представителями населения Англии XVII в. Причины для ведения дневников или написания автобиографии менялись в разное время, но в раннее Новое время особенно сильны были религиозные мотивы. Конечно, не все авторы дневников действовали на основании этих мотивов. Сэмюэль Пипс, несомненно, не относится к указанной категории авторов. Именно поэтому его взгляды и представления более адекватно отражают взгляды представителей средних слоев общества.
В данном случае речь пойдет об отношениях между мужем и женой, а также между хозяевами и слугами в семье английского чиновника второй половины XVII в.
В XVII в., как, впрочем, и веком позднее термином «семья» в Англии обозначались не только муж, жена, дети и родственники. В это понятие включались чужие по крови, но жившие в доме постоянно люди, а также слуги{1093}.
Материалом для рассуждения являются дневники Сэмюэля Пипса, крупного чиновника Адмиралтейства{1094}. Пять лет (с 1655 по 1660 гг.) он служил мелким клерком Казначейства, а после благодаря способностям и трудолюбию (равно как и поддержке своего двоюродного дяди Эдварда Монтегю, графа Сандвича) занимал ответственный пост в Военно-морской коллегии (до 1673 г.). Затем он был Секретарем Адмиралтейства, секретарем короля (т.е. министром) по военно-морским делам (до 1689 г.). Дважды избирался в парламент, был президентом Королевского научного общества. Среди его друзей — Исаак Ньютон, Роберт Бойль, писатель Джон Драйден и архитектор Кристофер Рен. Будучи представителем среднего социального слоя, С. Пипс — личность яркая и незаурядная.
И одновременно с этим он часто проявляет такие черты характера, которые, кажется, не должны быть присущи человеку серьезному и ответственному. Он много пьет и волочится за женщинами, играет в карты и тратит деньги на модные наряды.
Пипс женился на пятнадцатилетней Элизабет Маршан де СенМишель, дочери бежавшего в Англию француза-гугенота. Причем женился он по страстной любви, вопреки широко распространенным представлениям об отсутствии тесных эмоциональных связей между мужем и женой, родителями и детьми в семье раннего Нового времени, либо о том, что любовь опиралась не на сексуальное влечение{1095}. Правда, наряду с этой точкой зрения высказывались и другие. Например, Р. Коулбрук отмечал, что в рассматриваемый период «идеал романтической любви был глубоко внедрен в народную культуру»{1096}.
Начать можно с того, что С. Пипс жену любил. Будем учитывать этот факт, когда речь пойдет о каких-то его поступках, но всю жизнь постоянно изменял жене как со знатными дамами, так и с собственными служанками. Это было постоянным поводом для крупных скандалов с супругой.
Как же складывались у Пипса отношения с женой, или лучше сказать, как он относился к ней?
Мы привыкли, что в семье нарядами увлекается, в первую очередь, женщина. И основные расходы на одежду и украшения приходятся на долю именно женщины. Однако жене Пипса в этом плане не повезло — муж считал, что наряды нужно покупать для него, а жена может обойтись чем-нибудь попроще. Видимо, это замечали близкие к семье люди. В ноябре 1660 г. после беседы с женой своего двоюродного дяди графа Сандвича Пипс записал: «Среди прочего миледи очень меня уговаривала не экономить на жене, и мне показалось, что говорилось это серьезнее обычного. Мне ее слова пришлись по душе, и я решил подарить жене кружевной воротник…»{1097}. Через два дня в «Дневнике» появилась запись: «В Уордроб, где миледи, как оказалось, уже подыскала моей жене кружевной воротник за 6 фунтов. Очень рад, что обойдется он мне не дороже, хотя про себя подумал, что и это не так уж мало»{1098}.
Пипс вовсе не был озабочен тем, чтобы его жена имела если не богатый, то хотя бы приличный гардероб. В декабре 1662 г. Пипс записывает: «Очень сожалею, что у жены моей так по сей день и нет сносной зимней одежды; стыдно, что она ходит в тафте, тогда как весь свет щеголяет в муаре. Засим помолились и в постель. Но ни к какому решению так и не пришли — придется ей и впредь ходить в том же, в чем и теперь»{1099}.
Это можно было бы понять, если бы денег на новые наряды в семье вовсе не было. Однако на себя Пипс не жалел расходов. В июле 1660 г. он пишет: «Сегодня утром принесли мой камлотовый плащ с золотыми пуговицами и шелковый камзол, каковой обошелся мне очень дорого — дай Бог, чтобы я сумел за него расплатиться»{1100}. В октябре 1663 г. он подвел итог своим месячным тратам «и, к превеликому огорчению, обнаружил, что в этом месяце потратил на 43 фунта больше, чем в предыдущем; тогда было 717, а теперь 760 — в основном из-за расходов на платье для себя и для жены; на нее ушло 12 фунтов, а на меня 55 или около того: я пошил себе бархатный плащ, два новых камзола, один черный, оба одноцветных, новую бархатную мантию с ворсом, золотыми пуговицами и петлями, новую шляпу, высокие сапоги на шелку и много чего еще, вознамерившись впредь следить за своим видом. А также два парика, один обошелся мне в 3 фунта, а другой в 40 шиллингов»{1101}.
А когда в июле 1664 г. жена осмелилась купить себе не очень дорогие сережки, это вызвало скандал: «Вернувшись домой, обнаружил, что жена, по собственному разумению, выложила 25 шиллингов на пару серег, от чего пришел в ярость; кончилось все размолвкой, наговорили друг другу невесть что; я и помыслить не мог, что жена моя способна отпускать подобные словечки <…> Пригрозил, что поломаю их (серьги — Т.М.), если она не отнесет их обратно и не получит назад свои деньги, с чем и ушел. Спустя некоторое время бедняжка послала служанку обменять серьги, однако я последовал за ней и отправил домой: мне довольно было и того, что жена подчинилась»{1102}.
И это не единственный случай, когда Пипс возмущается желанием жены приобрести какую-нибудь недорогую вещь. В сентябре 1664 г. он записал: «Вернувшись сегодня вечером домой, принялся изучать счета моей жены; обнаружил, что концы с концами не сходятся, и рассердился; тогда только негодница призналась, что, когда нужная сумма не набирается, она, дабы получить искомое, добавляет что-то к другим покупкам. Заявила также, что из домашних денег откладывает на свои нужды, хочет, к примеру, купить себе бусы, чем привела меня в бешенство. Больше же всего меня тревожит, что таким образом она постепенно забудет, что такое экономная, бережливая жизнь»{1103}.
Но требуя от жены бережливости и экономии, Пипс уже в октябре этого же года приобрел себе новый камзол: «Сегодня утром надел свой новый плисовый камзол; вещь дорогая и благородная; обошлась мне в 17 гиней»{1104}.
Можно сделать вывод — в семье С. Пипса модником был муж, а не жена. Чего стоит только ирония в его словах, когда он описывает наряд жены: «В полдень — домой, обедать; жена — необычайно хороша в своем муаровом платье в цветах, которое она пошила два года назад; вся в кружевах — красотка да и только!»{1105}. Жена, по мнению Пипса, должна была заниматься домом, а не красоваться в нарядах. Он пишет в «Дневнике»: «Утренняя беседа с женой, в целом приятная, немного все же меня огорчила; вижу, что во всех моих действиях она усматривает умысел; будто я неряшлив специально, чтобы ей было чем заняться, чтобы она целыми днями сидела дома и о развлечениях не помышляла. Жаль, что это ее заботит, однако в ее словах есть доля истины, и немалая»{1106}.
Кроме скупости по отношению к жене С. Пипс иногда позволял себе и поколачивать ее. Справедливости ради нужно сказать, что в рассматриваемое время побои были обычным явлением в семьях любого социального статуса.
Как замечает Барри Кауард: «Избиение жены и жестокость действительно имели место…»{1107}. В декабре 1664 г. Пипс пишет: «Вчера вечером легли рано и разбужены были под утро слугами, которые искали в нашей комнате ключ от комода, где лежали свечи. Я рассвирепел и обвинил жену в том, что она распустила прислугу. Когда же она в ответ на это огрызнулась, я ударил ее в левый глаз, причем настолько сильно, что несчастная принялась голосить на весь дом; <…> на душе у меня после этого было тяжко, ведь жене пришлось весь день прикладывать к глазу припарки; глаз почернел, и прислуга заметила это»{1108}.
Познакомившись с тем, какую роль отводил Пипс «любимой» жене, посмотрим, теперь, как относились в семье к слугам. С одной стороны, они действительно рассматривались как члены семьи. Слуги вместе с хозяевами спят, моются, играют в карты, их свадьбы празднуются как семейный праздник. С другой, — обычай колотить слуг был распространен еще шире, чем побои жен.
В январе 1660 г. Пипс записывает: «…И затем домой, где обнаружил, жену и прачку. Сидел у себя до тех пор, пока не появился под моим окном ночной сторож со своим колокольчиком, как раз когда я писал эти строки, и не прокричал: “Половина второго ночи, и холодное, морозное, ветреное утро”. Я тогда отправился спать, а жена и служанка все еще стирали»{1109}. Из всех домашних дел стирка — самая тяжелая работа, поскольку нужно было натаскать воды, нагреть ее, а после стирки и полоскания белья всю использованную воду вынести. Даже не очень богатые семьи, в которых не было прислуги, нанимали приходящих прачек. По этой же причине белье стирали не чаще одного раза в месяц.
В ноябре 1660 г. Пипс отправился к сэру Уильяму Баттену, инспектору Королевского флота, своему соседу и приятелю. В «Дневнике» он записал: «Сегодня свадьба его слуги и служанки. Позвано очень много купцов и прочих знатных гостей, с тем чтобы собрать молодым денег, что мы, когда обед кончился, и сделали». Интересно, что и в этом случае Пипс умудрился проявить свою скупость: «Я дал 10 шиллингов и ни пенса больше, хотя, думаю, остальные дали больше и посчитали, что и я дал столько же»{1110}.
Жена Пипса не гнушается играть со своей прислугой в карты, и сам Пипс не видит в этом ничего плохого: «Дома жена играла с прислугой в карты, все очень веселы. Я — в постель, они же допоздна сидели за картами и играли в жмурки»{1111}. Очень интересное замечание делает Пипс по поводу наряда и украшений дочери сэра Уильяма Пенна, адмирала, специального уполномоченного Морского управления, в день ее свадьбы: «Одета в затрапезное платье, на руке дешевый браслет — подарок служанки…»{1112}. Отношения со слугами напоминают, скорее, отношения с домочадцами. Но при этом слуг постоянно колотят. В декабре 1660 г. Пипс записал: «Сегодня утром, обнаружив, что некоторые вещи лежат не там, где им надлежит, схватил метлу и стал колотить горничную до тех пор, пока она не закричала на весь дом, чем крайне мне досадила»{1113}. Или в «Дневнике» есть следующая запись: «Поскольку жена и горничные жаловались на мальчишку, я вызвал его наверх и отделывал плеткой до тех пор, пока не заболела рука, и, однако ж, мне так и не удалось заставить его признаться во лжи, в которой его обвиняют. В конце концов, не желая отпускать его победителем, я вновь взялся за дело, сорвал с него рубаху и сек до тех пор, пока он не признался, что и в самом деле выпил виски, от чего все это время отрекался. А также сорвал гвоздику, главное же, уронил на пол подсвечник, от чего отпирался добрых полчаса. Надо сказать, я был совершенно потрясен, наблюдая за тем, как такой маленький мальчик терпит такую сильную боль, лишь бы не признаться во лжи. И все же, боюсь, придется с ним расстаться. Засим в постель; рука ноет»{1114}. Трудно сказать, был ли виноват мальчик, поскольку одна из служанок в доме, Люси, часто пила. Возможно, мальчик признался лишь затем, чтобы избавиться от побоев. Вероятно, все-таки, что не все постоянно били своих слуг. Поскольку Пипс не хотел, чтобы соседи знали, что он это делает. Однажды вернувшись домой, он обнаружил, что кухарка Люси «по недосмотру, оставила входную дверь открытой, что привело меня в такое бешенство, что я, пинком ноги в зад, загнал ее на крыльцо, где отвесил ей солидную оплеуху, свидетелем чего стал мальчишка-посыльный сэра У. Пенна; это привело меня в еще большее бешенство, ибо не сомневаюсь: он доведет увиденное до сведения хозяев, а потому улыбнулся сорванцу самым ласковым образом и обратился к нему совершенно спокойно, дабы он не подумал, что я сержусь; и все же история эта не идет у меня из головы»{1115}.
Видимо, Люси не очень нравилось, как с ней обращается хозяин дома, потому что она предпочла покинуть семью Пипса: «…Люси напилась и, когда хозяйка указала ей на это, собрала свои вещи и ушла, хотя никто ее не гнал. По правде сказать, хоть у меня никогда не было более нерадивой и грубой служанки, уход ее меня огорчил: отчасти из-за той любви, какую я всегда питаю к своим слугам (вернее было бы сказать служанкам — Т.М.), а отчасти потому, что девушка она усердная и старательная — вот только пьет»{1116}. Хотя трудно сказать, насколько искренним был Пипс, поскольку одновременно называет Люси «нерадивой» и «усердной и старательной».
Любовь к слугам, о которой говорит Пипс, выражалась вполне банально. Все служанки в семье, если они были мало-мальски привлекательными, побывали в постели хозяина. Хотя, это могла быть и не постель, поскольку Пипс использовал любой удобный момент, чтобы залезть под юбку к «крошке Джейн» или Деб Уиллет. Если привести только краткий список любовниц Пипса, не являвшихся служанками в доме, то можно понять чувства его жены: жена адмирала сэра Уильяма Пенна, служанка в магазине Бетти Мартин, ее сестра Долл Лейн, жена трактирщика Бетти Митчелл, актриса Королевского театра Элизабет Непп и др. Вызывает улыбку озабоченность Пипса тем, что жена хочет взять компаньонку приятной наружности: «И хоть девушка не столь красива, как описывала жена, она все же весьма хороша собой, настолько, что мне она должна понравиться, а потому, исходя из здравого смысла, а не из чувства, было б лучше, если бы она у нас не осталась, дабы я, к неудовольствию жены, ею не увлекся…»{1117}. Поскольку Деб Уиллет, о которой шла речь выше, все же осталась в доме, то вскоре она стала любовницей Пипса. И это явилось в будущем причиной грандиозного скандала с женой. Через год Деб вынуждена была уйти со службы. Это весьма огорчило Пипса: «Ушел в присутствие с тяжелым сердцем; чувствую, что не могу забыть девушку, и испытываю досаду из-за того, что не знаю, где ее отыскать; Более же всего гнетет меня мысль о том, что после случившегося жена возьмет надо мной власть и я навсегда останусь ее рабом…»{1118}. Если учесть, что жена Пипса умерла в 29 лет в 1669 г, а он сам прожил до 1703 г., постоянно беспокоясь о своем здоровье, резонно отметить — его опасения оказались напрасными.
Можно сказать, что не было каких-то специфических семейных отношений в среде дворянства, чиновничества или купечества. Каждая семья, к какому бы слою она не принадлежала, строила свои взаимоотношения. Например, трудно предположить, что Джон Эвелин, современник и приятель Пипса, оставивший потомкам свой «Дневник», мог так вести себя с женой и прислугой, как вел себя С. Пипс. Да и сэр У Пенн, видимо, придерживался иной поведенческой стратегии. В противном случае С. Пипс не беспокоился бы, что до Пенна дойдут слухи, будто он бьет своих слуг. На семейные отношения накладывали отпечаток воспитание, образование, господствующие обычаи, но главную роль, видимо, играли личные качества человека.