Год 1093 Киев. Чернигов. Река Стугна

Возможно, начавшаяся в прошлом году эпидемия и стала причиной смерти князя Всеволода Ярославича, отца Мономаха.

Из «Повести временных лет»

Преставился великий князь Всеволод, сын Ярославов, внук Владимиров, месяца апреля в 13-й день, а погребён был в 14-й день. Была тогда Страстная неделя, и день был четверг, в который положен он был в гроб в великой церкви Святой Софии...

Когда же совсем разболелся (Всеволод. — А.К.), послал за сыном своим Владимиром в Чернигов. Приехал Владимир, увидел его совсем больного и расплакался. И когда сидели рядом с ним Владимир и Ростислав, сын его младший, пришёл час, и преставился тихо и кротко... Владимир же с Ростиславом, братом своим, оплакав, обрядили тело его. И собрались епископы, и игумены, и черноризцы, и священники, и бояре, и простые люди, [и], взяв тело его, с полагающимися песнопениями положили его в Святой Софии, как уже сказали прежде.

Владимир же начал размышлять, так говоря: «Если сяду на столе отца своего, то придётся воевать со Святополком, потому что был это прежде стол отца его». И, рассудив, послал за Святополком в Туров, а сам пошёл к Чернигову, а Ростислав — к Переяславлю. И после Пасхи, по прошествии Светлой седмицы, в день антипасхи, месяца апреля в 24-й день, пришёл Святополк в Киев...

(45. Стб. 215?218)

В добровольной уступке Киева двоюродному брату исследователи нередко видят один только политический расчёт Мономаха, понимавшего, что киевляне не готовы принять его на княжение. Для такого мнения имеются основания: долгое киевское княжение Всеволода Ярославича вызвало откровенную неприязнь к нему населения, страдавшего — особенно в последние годы жизни князя — от грабежей и притеснений его бояр и дружинников; «и людем не доходити княже правды», как с горечью замечает по этому поводу летописец. Владимир, несомненно, должен был принимать во внимание эту ситуацию. Но, с другой стороны, почему мы должны сомневаться в искренности его поступка? Он действительно уступал Киев «старейшему» в роде и действительно надеялся избежать кровопролития, пагубность которого наглядно продемонстрировали предшествующие события.

Этот добровольный уход в Чернигов открыл чёрную полосу в жизни Владимира Мономаха — полосу жесточайших неудач, безвозвратных утрат и горьких разочарований. Но случилось так, что именно в этот, тяжелейший для себя период Владимир сумел утвердить свой нравственный и политический авторитет в русском обществе, стать не просто одним из наиболее влиятельных, но, несомненно, самым влиятельным из русских князей — во всяком случае, именно таким изображает его летописец. Это тоже парадокс, более похожий на закономерность — но уже не столько историческую, сколько человеческую. Ибо только люди по-настоящему выдающиеся оказываются способны не просто держать удары судьбы, но даже поражения превращать в победы.

Спустя несколько дней после вступления Святополка в Киев началась новая большая война с половцами, принёсшая много несчастий и княжескому семейству, и всему населению Руси. Виновником случившегося летопись называет киевского князя Святополка Изяславича, который повелел бросить прибывших к нему половецких послов в темницу. А между тем всякий раз после смены князя в Киеве половцы требовали перезаключения с ними мирного договора, считая себя свободными от прежних обязательств. Как и следовало ожидать, после случившегося они начали широкомасштабные военные действия, и освобождение послов из темницы уже ничего не смогло изменить. Святополку пришлось обратиться за помощью к Владимиру Мономаху. Тот вместе с младшим братом Ростиславом немедленно прибыл в Киев. Переговоры между князьями проходили в Михайловском Выдубицком монастыре, основанном отцом Владимира и Ростислава князем Всеволодом Ярославичем. Уже тогда, по свидетельству летописца, между князьями начались «распря и которы»: Владимир предлагал заключить с половцами мир, а Святополк настаивал на войне. Впоследствии В.Н. Татищев объяснял неуступчивость Святополка исключительно его скупостью и нежеланием «по обычаю» платить половцам за мир. Насколько это справедливо, сказать трудно. Во всяком случае, Святополку удалось настоять на своём и князья приняли решение о совместных военных действиях.

Между прочим, решение это было принято не без вмешательства неких «смысленых мужей» — очевидно, из числа киевлян. Именно в их уста летописец вкладывает слова, которые впоследствии не раз будут звучать на страницах летописи и станут, можно сказать, программными для Владимира Мономаха. Произнесённые же в первый раз, они были обращены именно к Владимиру и его двоюродному брату Святополку: «Почто вы ссоритесь между собою? А поганые губят землю Русскую!» И эти слова более всего подействовали на Владимира.

Как полководец он, несомненно, превосходил Святополка и опытом, и способностями. Гораздо лучше, чем двоюродный брат, Владимир понимал силу половцев и слабость русских, не готовых на тот момент к войне с ними. Когда русские полки подошли к реке Стугне, разлившейся в половодье, он ещё раз предложил вступить с половцами в переговоры:

«Пока здесь стоим, за рекой, угрожая, заключим мир с ними».

И присоединились к совету его разумные мужи... Киевляне же не захотели принять этот совет, но сказали:

«Хотим биться. Перейдём на ту сторону реки».

И понравился совет этот, и перешли реку Стугну, ибо была она тогда весьма многоводна.

Между тем ход событий подтвердил худшие опасения Мономаха. 26 мая 1093 года, в праздник Вознесения Господня, в битве на реке Стугне у Треполя русские князья потерпели сокрушительное поражение. Продолжим рассказ «Повести временных лет»:

Святополк же, Владимир и Ростислав, исполнив дружину, пошли [на половцев]: и пошёл на правой стороне Святополк, на левой Владимир, а посередине Ростислав. И миновав Треполь, прошли вал[40]. И вот половцы пошли навстречу, и стрелки перед ними. Наши же, встав между валами, поставили стяги свои, и вышли стрелки из-за вала. И половцы, подойдя к валам, поставили стяги свои. И налегли сперва на Святополка, и прорвали полк его. Святополк же стоял крепко, и побежали люди его, не стерпев натиска вражеского, и после побежал Святополк. Потом стали наступать на Владимира, и был лютый бой, и побежали Владимир с Ростиславом и воины его, и прибежали к реке Стугне, и пошли Владимир с Ростиславом вброд, и начал Ростислав тонуть на глазах Владимира. И хотел тот подхватить брата своего, и едва не утоп сам. И утонул Ростислав, сын Всеволодов. Владимир же переправился через реку с малой дружиной — ибо многие из полка его пали, и бояре его тут пали, — и, перейдя на ту сторону Днепра, начал плакать по брату своему и по дружине своей; и пришёл в Чернигов в великой печали...

...Ростислава же, поискав, нашли в реке [и], взяв, принесли его в Киев; и плакала по нему мать его, и все люди печалились о нём сильно из-за юности его. И собрались епископы, и священники, и черноризцы; отпев полагающиеся песнопения, положили его в церкви Святой Софии, возле отца его.

(45. Стб. 219?221)

Так Мономах потерпел, пожалуй, самое жестокое поражение в своей жизни и к тому же лишился самого близкого себе человека — брата.

Обсуждая жестокое поражение русских войск и смерть Ростислава, в Киеве, наверное, говорили и о другом. Как раз накануне битвы, когда князья съехались в Киев, на берегу Днепра произошла ссора между дружинниками Ростислава и печерским иноком Григорием — человеком в Киеве известным и уважаемым. В результате этой ссоры Григорий был убит — и убит по личному приказанию Ростислава.

Из Киево-Печерского патерика

Случилось однажды в монастыре, что из-за падения животного осквернился сосуд, и потому преподобный Григорий спустился к Днепру за водой. В это время прибыл сюда князь Ростислав Всеволодович, направлявшийся в Печерский монастырь за молитвой и благословением, ибо он вместе с братом своим Владимиром должен был идти в поход против половцев. Увидев старца, отроки его начали насмехаться над ним, бросая обидные слова. Монах же, уразумев, что всех их ждёт скорая смерть, так стал говорить: «О, чада! Когда следовало бы вам смирение иметь и многих молитв от всех искать, вы ещё большее зло совершаете, что неугодно Богу. Лучше о своей погибели плачьте и кайтесь в своих прегрешениях, чтобы в день Страшного суда получить прощение, ибо уже постиг вас суд: все вы в воде умрёте вместе с князем вашим». Князь же, страха Божия не имея, не принял в сердце словеса преподобного, посчитав, что пустое он говорил, когда пророчествовал о нём, и воскликнул: «Мне ли, умеющему плавать, предсказываешь смерть от воды?!» И, разгневавшись, повелел князь связать ему руки и ноги, и повесить камень на шею его, и бросить в воду. И так утоплен был он...

Ростислав же не почёл за грех [содеянное им] и от ярости не пошёл в монастырь... Владимир же пришёл в монастырь ради молитвы. И когда были они у Треполя и сошлись полки, побежали князья наши от лица врагов. Владимир же переправился через реку по молитвам святых и по благословению их, а Ростислав утонул со всеми своими воинами, по слову блаженного Григория. Ибо сказано: «Каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7, 2)...

(2. С 137?138)

Поражение русских князей имело тяжелейшие последствия. Нашествия 1093 года и трёх последующих лет стали едва ли не самыми страшными в истории домонгольской Руси. 23 июля Святополк потерпел ещё одно поражение, на этот раз вблизи самого Киева. После долгой осады половцам удалось взять город Торческ (или Торкский) — важную крепость на реке Рось, населённую в основном торками, подвластными киевскому князю, а также какие-то иные, не названные летописцем города. Полностью разорены были окрестности Киева, население уведено в плен или перебито. Летописец с горечью писал о бедствиях «христианского рода», рисуя едва ли не апокалиптические картины: «Сотвори бо ся плачь великъ в земли нашей, опустеша села наша и городи наши, быхом бегаючи пред врагы нашими». И далее — вызывающее острую жалость описание мучений сотен русских пленников, уводимых в рабство:

Страждущие, печальные, мучимые стужей, закованные, в голоде, и в жажде, и в беде, осунувшиеся лицами, почерневшие телом, в стране незнаемой, с языком воспалённым, нагие и босые, с ногами, истерзанными тернием, со слезами отвечали они друг другу, говоря: «Я был из этого города», или другой: «А я из той веси»; так вопрошали они друг друга со слезами, называя род свой, и вздыхали, возводя очи к небу, к Всевышнему, ведающему тайное...

(45. Стб. 222, 225)

Мир с половцами был заключён лишь в следующем году, причём для того, чтобы его добиться, вдовцу Святополку пришлось жениться на дочери половецкого хана Тугоркана.