Верхи не могут, а низы не хотят

В советское время школьники и студенты наизусть учили «три признака революционной ситуации»:

1. Низы не хотят жить по-старому.

2. Верхи не могут управлять по-старому.

3. Выше обычного повышается активность масс[93].

В научной и учебной литературе в соответствии с тремя этими признаками определяли наличие революционных ситуаций накануне первой русской революции 1905–1907 годов, а также перед Февральской и Октябрьской революциями 1917 года. В научных кругах считалось, что революционная ситуация была налицо также и в 1859–1861 годах. Но тогда революционная ситуация не переросла в революцию, так как крепостное право было отменено «сверху». Применительно к 1879–1881 годам большинство специалистов было склонно считать, что революционной ситуации не было.

Понятию «революционная ситуация» дал определение В. И. Ленин. Еще в июне 1913 года в статье «Маевка революционного пролетариата» он утверждал: «.Для революции недостаточно того, чтобы низы не хотели жить, как прежде. Для нее требуется еще, чтобы верхи не могли жить, как прежде». Кстати, многие считали, что в 1913–1914 годах постепенно складывались все признаки революционной ситуации, которая не перешла в революцию из-за начавшейся Первой мировой войны.

Марксизм не случайно называли историческим детерминизмом. Марксистское обществознание исходило из того, что в развитии всего мира и отдельных государств действуют определенные исторические закономерности. Одной из таких закономерностей считалась неизбежность смены революционным путем одного общественного строя другим. Для революционеров было важно увидеть формирование революционной ситуации, чтобы активными действиями способствовать перерастанию революционной ситуации в революцию. В. И. Ленин любил повторять, опираясь на опыт большевиков: «Ни одно правительство само не упадет, если его не уронят».

Сами большевики почему-то считали, что марксизм нельзя применить в качестве аналитического инструмента в отношении их собственной деятельности. Так, в конце гражданской войны (конец 1920 – начало 1921 года) они признавали наличие острого политического кризиса, но никто не говорил о противоречии между производительными силами (крестьяне получили землю и хотели использовать ее по своему разумению) и производственными отношениями (большую часть продукции крестьян забирали через систему продовольственной разверстки). Только в постсоветский период стали писать о том, что в Советской России назревала «четвертая революция». Верхи не знали, что делать дальше. Об этом разброде свидетельствовала внутрипартийная дискуссия в РКП(б). Низы не желали жить по-старому, о чем говорили восстания в Сибири, «антоновщина» на тамбовщине, Кронштадтский мятеж и забастовки в Петрограде. Пришлось переходить к новой экономической политике.

Очевидная революционная ситуация возникла в 1989–1991 годах. В верхах произошел явный раскол. Союзное руководство подвергалось жесткой критике, но так и не смогло найти выход из постоянно ухудшавшегося положения. Низы стучали касками, перекрывали железнодорожные магистрали и голосовали за кого попало, но не за номинальных руководителей. Перестройка, как и предполагали наиболее дальновидные люди, закончилась перестрелкой, а революционная ситуация переросла в августовскую революцию (или контрреволюцию) 1991 года.

В условиях «реформ», начавшихся 2 января 1992 года, материальное положение значительной части населения резко ухудшилось и оставалось на низком уровне более десяти лет. Но лидеры левых политических сил с удивлением обнаруживали, что низы при явном нежелании жить в условиях бешеной инфляции, разгула криминала и простора для жулья всех мастей (от Мавроди до Березовского) почему-то в массе своей не проявляли желания идти на улицы, на баррикады, под красные знамена. Знаменитая ленинская формула о революционной ситуации трансформировалась в следующее «определение»: «низы не хотят, а верхи их все могут и могут!»