Глава XVI Инцидент в Фашоде

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XVI

Инцидент в Фашоде

Длинная цепь событий, о которых я попытался дать некоторое представление, до сих пор не затрагивала напрямую ни одну из стран, кроме тех, которые питает Нил. Однако эта глава потребует несколько более широкого взгляда не вещи, поскольку в ней описывается инцидент, который мог бы потрясти всю Европу, и который имел далеко идущие последствия.

Бесспорных фактов имеется немного. В конце 1896 г. с атлантического побережья в самое сердце Африки была отправлена французская экспедиция под командованием майора Маршана. Занятие Донголы к тому времени было практически завершено, и [306] британское правительство серьезно рассматривало вопрос о желательности дальнейшего продвижения. В начале 1897 г. британская экспедиция под командованием полковника Макдональда, включавшая еще дюжину тщательно отобранных офицеров, отправилась из Англии в Уганду, высадилась у Момбасы и двинулась вглубь материка. Несчастья, постигшие это предприятие, выходят за пределы нашего повествования, и я не буду останавливаться на зависти и раздорах, которые ему повредили. Достаточно заметить, что те суданские войска, которые получил полковник Макдональд, находились на грани мятежа и, собственно говоря, взбунтовались через два дня после того, как он принял командование. Офицеры были вынуждены драться за свою жизнь. Некоторые были убиты. На подавление мятежа и переворота, в который он перерос, ушел год. Если целью экспедиции было выйти к Голубому Нилу, то очень скоро стало ясно, что эта цель недостижима, и правительство довольствовалось тем, что использовало офицеров для топографической съемки.

К началу 1898 г. всем, кто обладая полнейшей информацией, руководил внешней политикой Британии, стало очевидно, что никаких результатов, которые могли бы повлиять на положение в Судане, от экспедиции Макдональда ожидать невозможно. Наступление на Хартум и повторное завоевание утраченных провинций было делом, решенным бесповоротно. Англо-египетские силы уже концентрировались в Бербере. Наконец, было известно, что миссия Маршана направляется к верховьям Нила, и было весьма вероятно, что она достигнет места своего назначения в течение нескольких месяцев. Было очевидно также, что линия наступления мощной армии, которая двигалась на юг от Средиземного моря, и маршрут маленькой экспедиции, которая двигалась на восток с Атлантического побережья, должны пересечься до конца года, и это пересечение может привести к столкновению интересов двух мировых держав — Великобритании и Франции.

С этими вводными соображениями мы можем теперь вернуться к театру военных действий.

7 сентября, через пять дней после сражения и занятия Омдурмана, «Тевфикия», небольшой пароход дервишей, один из тех, которые прежде использовал генерал Гордон, спустился, дрейфуя, вниз по реке. Его арабская команда вскоре заметила египетские [307] флаги, вывешенные на основных зданиях, и по потрепанному состоянию гробницы Махди поняла, что в городе далеко не все в порядке. Подойдя немного поближе, они были окружены белыми канонерскими лодками «турок», и безоговорочно капитулировали. Тем, кто взял их в плен, они рассказали странную историю. Месяц назад они покинули Омдурман вместе с пароходом «Сафия», на котором находился отряд в 500 человек. Халифа приказал им подняться вверх по Белому Нилу и собрать зерно. Некоторое время все шло нормально, но когда они приблизились к бывшей правительственной станции Фашода, их обстреляли чернокожие войска, которыми командовали белые офицеры под странным флагом. Обстреляли их настолько эффективно, что они потеряли сорок человек убитыми и ранеными. Так и не поняв, что это за столь сильный противник, фуражиры повернули обратно, и эмир, командовавший экспедицией, высадившись на берег и разбив лагерь в месте, носящем название Ренг на восточном берегу реки, послал «Тевфикию» назад, чтобы попросить у халифы инструкций и подкреплений. История эта была пересказана сирдару, и, как огонь, распространилась по лагерю. Многие офицеры направились к берегу реки, где стоял пароход, чтобы убедиться в достоверности рассказанного. Доски обшивки были недавно изрешечены пулями. Расковыряв отверстия перочинными ножами, офицеры извлекли пули — не грубые литые свинцовые пули, куски телеграфного провода или старые железки, какие используют дикари, но конические винтовочные пули с никелевой оболочкой, которые используются только в армиях цивилизованных стран. Это было косвенным подтверждением. Европейская держава в верховьях Нила. Но какая? Некоторые считали, что это бельгийцы из Конго, некоторые — что это Итальянская экспедиция; другие предположили, что то были французы. Некоторые, верившие в Министерство иностранных дел, считали, что это все-таки британская экспедиция. Арабской команде устроили перекрестный допрос — какой все-таки флаг они видели? Но они отвечали неопределенно. Он был ярких цветов — все, что они могли вспомнить, но каких цветов, и как они были расположены, они сказать не могли.

Лагерь в большинстве своем принял эти известия с равнодушным недоумением. После своей легкой победы солдаты расправили [308] плечи. Они знали, что принадлежат к самой сильной армии, когда либо проникавшей в сердце Африки. Если будет еще война, правительству стоит лишь сказать слово, и великая армия Нила расправится с этим врагом, как она расправилась с дервишами.

8 сентября сирдар отправился вверх по Белому Нилу к Фашоде с пятью пароходами, XI-м и XIII-м батальонами суданцев, двумя ротами Камеронских шотландцев, артиллерийской батареей [309] Пика и четырьмя пулеметами Максима. Через три дня он добрался до Ренга, и обнаружил там, как и говорила команда «Тевфикии», около 500 дервишей, расположившихся лагерем на берегу, и привязанный у берега пароход «Сафия». Эти глупцы имели неосторожность открыть стрельбу по судам. Тогда «Султан», подошедший к их дему, открыл по ним артиллерийский огонь и обратил их в бегство. «Сафия», который был под парами, попытался бежать, правда куда — сказать невозможно. Командор Кеппель подорвал его снарядом, точно нацеленным прямо в котлы, к немалому недовольству сирдара, который надеялся присоединить этот пароход к своей флотилии.

После этого инцидента экспедиция продолжала двигаться вверх по Белому Нилу. Судд (плавучая трава), который был встречен через два дня пути, не создавал в этой части реки особых препятствий для навигации, поскольку сильное течение расчищало русло. Однако по сторонам его, вдоль берегов, образовывался пояс из спутанной травы, достигавший в ширину от двенадцати до двенадцати сотен ярдов, который часто мешал пароходам подходить к берегу и пришвартовываться.

Сами берега подавляли исследователя своей меланхоличной негостеприимностью. Иногда река много миль подряд текла мимо болотистой местности, покрытой серой травой, где жили только гиппопотамы. Иногда, насколько хватало глаза, там простирались огромные пространства вязкой грязи. В других местах прямо к воде подходил густой лес с непроходимыми зарослями колючего кустарника, где среди деревьев мелькали силуэты обезьян и леопардов. Но будь то лес, грязь или прерия, это была влажная земля, исходившая паром под горячим солнцем и кишащая москитами и прочими насекомыми.

Флотилия шла вперед, на юг, вспенивая коричневую воду и распугивая бродящие по берегу странные создания, и 18 сентября добралась до Фашоды. Канонерские лодки пришвартовались к берегу около полудня и в течение нескольких часов ждали, чтобы послание, отправленное сирдаром неизвестным европейцам, дошло до адресата, предвосхитив его прибытие. Рано утром 19 сентября выше по течению была замечена небольшая стальная гребная лодка, которая шла навстречу экспедиции. В ней был сенегальский сержант и еще два человека, которые везли письмо [310] от майора Маршана. В письме он извещал о прибытии французских войск и формальном занятии Судана. Кроме того, он поздравлял сирдара с победой и приглашал его в Фашоду от имени Франции.

Пройдя еще несколько миль, канонерские лодки достигли своей цели и пристали к берегу недалеко от старого административного центра города. Отряд Маршана состоял из восьми офицеров или унтер-офицеров и 120 черных солдат, набранных в Нигере. У них были три стальные лодки, которые могли ходить как на веслах, так и под парусами, и маленький паровой катер, «Файдэрб», который незадолго до этого отправился на юг за подкреплением. Они имели шестимесячный запас провизии для офицеров и рацион на три месяца для солдат. Но у них не было артиллерии, и ощущалась сильная нехватка патронов для стрелкового оружия. Положение этого маленького войска действительно было очень шатким, они были отрезаны от всего мира, им было нечем защищаться от нападения, и они не могли отступить. Большую часть патронов они израсходовали на дервишских фуражиров, и каждый день ожидали новой атаки. Они со страхом ждали прибытия нашей флотилии: туземцы рассказали им, что дервиши возвращаются, двигаясь вверх по реке на пяти пароходах, и французы провели три ночи без сна в ожидании нападения столь сильного противника. Они не могли скрыть своей радости и облегчения, когда узнали, что к ним идет европейская армия. Сирдар и его офицеры, со своей стороны, были восхищены героизмом этого маленького французского отряда. С тех пор, как они покинули побережье Атлантики, прошло два года. В течение четырех месяцев они были полностью отрезаны от внешнего мира. Они сражались с дикарями, они боролись с лихорадкой, они взбирались на горы и продирались сквозь мрачные заросли. Пять дней они стояли по шею в болоте. Они потеряли пятую часть личного состава, но они все же выполнили свою миссию, прибыв в Фашоду 10 июля и водрузив трехцветный флаг в верховьях Нила.

Очень тронутые всем этим, британские офицеры сошли на берег. Майор Маршан в сопровождении почетного караула вышел навстречу генералу. «Я поздравляю вас, — сказал сирдар, — со всем, чего вам удалось достичь». «Нет, — ответил француз, указывая на своих солдат, — это не я, это сделали мои солдаты». [311] Впоследствии Китчинер, пересказывая эту историю, заметил: «Тогда я понял, что он джентльмен».

Не стоит вникать в дипломатическую дискуссию, которая последовала за этим. Сирдар вежливо проигнорировал французский флаг и, не вмешиваясь в дела экспедиции Маршана и не трогая форта, который она занимала, со всеми надлежащими церемониями, под звуки оркестра и салют канонерских лодок, поднял британский и египетский флаги. В Фашоде был оставлен гарнизон, включавший XI-й Суданский полк, четыре пушки батареи Пика и два пулемета Максима, — все это под командованием полковника Джексона, который был назначен военным и гражданским комендантом района Фашоды.

В три часа того же дня сирдар и его канонерки продолжили путь на юг, и на следующий день достигли устья реки Собат в шестидесяти двух милях от Фашоды. Здесь также были водружены флаги и устроен еще один пост, — с гарнизоном из половины батальона XIII-го Суданского полка и оставшихся двух пушек батареи Пика. Затем экспедиция повернула на север, оставив две канонерки — «Султан» и «Абу Клеа» — в распоряжении полковника Джексона.

Я не буду пытаться описывать все международные переговоры и дискуссии, которые последовали в Европе за получением известий об этих событиях. Но мне приятно вспоминать, что перед лицом такого серьезного кризиса вся Англия выступила единым фронтом. Решимость правительства получила одобрение со стороны оппозиции, получила поддержку в народе и опиралась на готовность и боеспособность флота. Первоначально, конечно, пока сирдар еще плыл на юг, все были охвачены изумлением и тревогой. Но тревога развеялась, когда стало известно, что Фашоду заняли всего восемь французских искателей приключений, которые претендуют теперь на территорию, в два раза превосходящую территорию Франции; беспокойство уступило место гневу. Они должны уйти. Они должны оставить Фашоду, иначе все могущество, величие, сила и власть того, что может быть названо «британским», будет пущено в ход, чтобы заставить их сделать это.

Тот, кому трудно понять эту горячую, почти дерзкую вспышку решимости, которая взбудоражила нацию, должен оглянуться [312] назад на затянувшуюся историю суданской драмы. Отвоевать эту оставленную территорию всегда было нашим долгом. Когда оказалось, что это можно сделать без особого риска, долг превратился в удовольствие. За военными операциями следили с напряженным вниманием, и по мере того, как развивались события, нация относилась к ним все более серьезно. И когда накатившие на страну волны варварства были постепенно отброшены назад, вновь показались старые навигационные знаки. Имена городов, уже почти забытые или связанные с грустными воспоминаниями, вновь появились на афишах, в листках и газетах. Мы возвращались. «Донгола», «Бербер», «Метемна» — кто же не слышал о них прежде? Теперь они ассоциировались с победой.

И когда наступил окончательный триумф, которого так долго ждали, его приветствовали восторженными криками, — и британская нация, тронутая донельзя, возблагодарила Бога, правительство и своего генерала. И вдруг в этом торжественном хоре прозвучала одна фальшивая нота. Мы были поставлены перед фактом, что одна «дружественная держава», безо всякого на то повода, похитила у нас плоды наших побед. Люди поняли, что пока они отдавали все свои силы, проводя военные операции, при свете дня и на глазах у всего мира, добиваясь той цели, которую они сами себе поставили, — в то самое время в сердце Черного Континента шла другая операция, тайная и лживая, затеянная исключительно ради того, чтобы коварно и подло лишить их плодов их усилий.

Великобритания была полна решимости либо получить Фашоду, либо сражаться; и как только это стало очевидно, французы пошли на уступки. Фашода была всего лишь жалким болотом и не представляла для них ценности. Маршан, по словам лорда Солсбери, «попавший в затруднение исследователь в верховьях Нила», был признан французским министром просто «эмиссаром цивилизации». Французам ни к чему было подвергать себя всем бедствиям и опасностям большой войны ради какого-то болота или эмиссара. К тому же вся затея провалилась. Негритянские племена с удивлением взирали на чужеземцев, но никакого желания сражаться за них не проявляли. Гордыня и варварство халифы исключили всякие попытки найти с ними общий язык, а они не давали себе труда делать различие между разными породами [313] «проклятых турок». Наконец, победа при Омдурмане и ее предтеча, — железная дорога через пустыню, — революционизировали всю ситуацию в долине Нила. После нескольких напряженных недель французское правительство согласилось вывести свою экспедицию из района верховьев Нила.

Тем временем события в Фашоде развивались своим чередом. Город, место для которого было тщательно выбрано прежним египетским правительством, стоит на левом берегу реки, на небольшом склоне, который при полном разливе Нила возвышается над уровнем воды фута на четыре. В сезон дождей, который продолжается с конца июня до конца октября, вся окружающая территория превращается в одно большое болото, а Фашода становится островом. Место это, однако, не лишено определенного значения, поскольку это единственная точка на западном берегу на много миль вокруг, где можно высадиться на берег. Все дороги, обыкновенные верблюжьи тропы, сходятся у правительственного поста, но они проходимы только в сухое время года. Почва здесь плодородная, и поскольку солнца и воды имеется в достатке, здесь можно возделывать любые культуры и растения. Французские офицеры, со свойственной их нации приспособляемости к любым условиям и вопреки набегам водяных крыс, сумели разбить очень неплохой огород, разнообразивший их скудный стол различными овощами. Однако местные жители, негры из племен динка и шиллук, не любят работать, довольствуясь лишь самым необходимым. И поскольку все самое необходимое здесь легко доступно, они почти не возделывают землю. Можно сказать, что плодородие этой страны, таким образом, только увеличивает ее нищету. Климат в Фашоде весьма тлетворный в любое время года. Приступам малярии подвержен любой попавший сюда европеец или египтянин, они способны подточить даже самый крепкий организм и во многих случаях приводят к смертельному исходу. Это очень нездоровое место. В марте 1899 г., в самое сухое время года, из 317 человек гарнизона к службе, по состоянию здоровья, были пригодны только 37.

На этом унылом островке, вдали от цивилизации, здоровья и комфорта, миссия Маршана и египетский гарнизон проживали в течение почти трех месяцев в состоянии вежливого антагонизма. Французский форт стоял на северном конце острова. Египетский [314] лагерь раскинулся рядом с руинами города. Две армии постоянно обменивались любезностями, британские офицеры, в ответ на свежие овощи к столу, поставляли французам газеты и оказывали другие знаки внимания. Сенегальские стрелки были симпатичными и дисциплинированными солдатами, и черные солдаты суданского батальона вскоре стали подражать своим офицерам, оказывая знаки внимания соседям. Между полковником Джексоном и майором Маршаном возникло чувство взаимного уважения. Лихой командир XI-го Суданского полка, чей мундир украшали не менее четырнадцати орденских планок, искренне восхищался французским исследователем. Понимая все стоявшие перед ним трудности, он по достоинству оценил все величие его достижений. Так как он говорил на хорошем французском, между ними установилось доброе, даже сердечное взаимопонимание, не омраченное никакими разногласиями. Но несмотря на все эти вежливые отношения, обе стороны внимательно следили друг за другом, и обмен любезностями между ними носил формальный характер.

Когда прибыли французы, динки и шиллуки выразили покорность и снабдили их провизией. До них дошли слухи о том, что должны прийти белые, но они не делали разницы между ними и не знали о существовании различных рас белых людей. На отряд Маршана смотрели как на авангард армии сирдара. Но когда негры со временем поняли, что эти отряды белых людей относятся друг к другу с неприязнью, что они на самом деле соперники, они немедленно переметнулись на сторону более сильных. И хотя первоначально их страх перед египетским флагом был очень заметен, они стали полностью бойкотировать французов.

В середине октября пароход привез для Маршана депеши из Франции. Прочитав их, этот офицер решил отправиться в Каир. Джексон, который был очень озабочен тем, чтобы между британцами и французами не возникло никаких разногласий, попросил его дать определенные указания своим подчиненным касательно поддержания status quo, как было оговорено. Маршан согласился, и отправился в Омдурман, где посетил поле битвы и увидел горы убитых — свидетельство той смертельной опасности, от которой он был избавлен, а затем проследовал в Каир, где ему пришлось прибегнуть к слезам и уговорам. Но в [316] его отсутствие капитан Жермен, которому было поручено командование, нарушил его приказы. Как только Маршан отбыл, Жермен, желая выслужиться, стал проводить весьма агрессивную политику. Он занял территорию племени динка на правом берегу реки, отправил вглубь страны рекогносцировочные отряды, препятствовал шейхам динка, которые намеревались выразить свою покорность, посещать Фашоду. Кроме того, он посылал свои лодки и паровой катер «Файдэрб», вернувшийся с юга, на север, — за те пределы, которые установил сирдар, и которые признал Маршан.

Полковник Джексон протестовал снова и снова. Жермен посылал высокомерные ответы и продолжал свою провокационную политику. Наконец британский офицер был вынужден заявить, что если французы будут продолжать посылать патрули на территорию динка, он не позволит им вернуться на французский пост. На это Жермен ответил, что на насилие он ответит насилием. Все нервы были измотаны лихорадкой, жарой, неудобствами и монотонным существованием. Ситуация стала очень сложной, и только такт и терпение полковника Джексона позволили предотвратить конфликт, эхо которого разнеслось бы по всему миру. Он ограничил передвижение своих войск территорией британской позиции и отвел их как можно дальше от французского лагеря. Однако пришел тот черный день, когда французские офицеры вышли в одних рубашках, чтобы помочь своим верным сенегальцам укрепить траншеи и стали готовиться к отчаянной борьбе. С другой стороны особой активности заметно не было. Египетский гарнизон был под ружьем, но не показывался, и только струйки пара над трубами канонерок говорили о том, что они готовы к бою.

Наконец, настал счастливый момент, когда вернулся Маршан, сделал выговор своему подчиненному и выразил свои сожаления полковнику Джексону. Тогда же стало известно, что французское правительство приказало эвакуировать Фашоду. Несколько недель ушли на приготовление к путешествию, но наконец пришел день отъезда. В 8:20 утра 11 декабря французы спустили свой флаг, салютовали и протрубили в горн. Британские офицеры оставались в своем лагере, не вмешивались, но внимательно следили за происходящим. Как только флаг был спущен, французский унтер-офицер подбежал к флагштоку, свалил его, [317] погрозил кулаком и с отчаяния стал рвать на себе волосы, что не могло не вызвать сочувствия, если принять во внимание, что пришлось испытать этим людям неизвестно во имя чего, и что они совершили. Затем французы взошли на борт и в 9:30 двинулись на юг. «Файдэрб» тащил на буксире одну длинную стальную баржу и одну старую стальную лодку, другие три лодки, полные людей, шли под парусами. Когда эта маленькая флотилия проходила мимо египетского лагеря, почетный караул XI-го Суданского полка салютовал им, а оркестр заиграл гимн Франции.

Французы в знак признательности приспустили свой флаг, в ответ на что египетский и британский флаги были также приспущены. Суда продолжили свой путь и скрылись за изгибом реки. Там французы высадились и, поскольку все вопросы чести были улажены, Маршан и его офицеры вернулись на завтрак с полковником Джексоном. Встреча была очень дружеской. Джексон и Жермен обменялись весьма тонкими комплиментами, и комендант от имени XI-го Суданского полка подарил французской экспедиции знамя, захваченное при Ренге у дервишского эмира, который атаковал суданцев. Маршан пожал всем руки, и британские офицеры пожелали своим доблестным соперникам счастливого пути.

И вновь восемь французов, которые забрались так далеко и так много совершили, отправились дальше, чтобы проделать безопасный, но утомительный путь через Абиссинию к берегу океана, а оттуда отправиться домой, в страну, которой они так верно служили, и которая не оставила их заслуги без внимания.

Теперь осталось только рассмотреть соглашение, достигнутое между завоевателями Судана. Великобритания и Египет рука об руку поднялись вверх по великой реке, разделяя, хотя и не поровну, все военные расходы, как в деньгах, так и в людях. Награда принадлежала им обоим. Прямая аннексия Судана Великобританией была бы несправедливостью по отношению к Египту. К тому же претензии завоевателей на Фашоду и другие территории основывались исключительно на прежних правах на них Египта. С другой стороны, если Судан переходил под власть Египта, он вновь должен был надеть оковы этой порабощенной страны. Смешанные трибуналы, суверенитет Оттоманской Империи и другие обременительные тяготы прибавлялись к уже [318] имевшимся трудностям суданской администрации. Освободить новую страну от проклятия интернационализма было первостепенной задачей. Это было достигнуто соглашением по Судану между Великобританией и Египтом, опубликованным 7 марта 1899 г. Как и всякая лучшая часть работы, проделанной британским агентством в Египте, соглашение было проведено без привлечения особого внимания. Его властью в долине Нила было создано государство, которое не было ни британским, ни оттоманским, ни чем иным, до сих пор известным европейскому законодательству. Международным юристам пришлось столкнуться с совершенно новым политическим статусом. Было открыто дипломатическое «четвертое измерение». Великобритания и Египет управляли страной совместно. Завоеватели-союзники стали обладателями общей собственности. «Что означает Суданское соглашение?» — спросил лорда Кромера австрийский генеральный [319] консул. И британский агент, которого двадцатидвухлетнее знакомство с египетскими делами приучило к различным аномалиям, ответил ему: «Это значит просто вот это», — и протянул ему тот непостижимый документ, с которым завоеванная страна однажды, может быть, достигнет мира и процветания.