Тайна Шинона
Тайна Шинона
Жанна вошла в большой парадный зал замка, где находился Карл VII, в ту минуту, когда тот беседовал с Ла Тремоем и Раулем де Гокуром. В ответ на просьбу Девственницы король отошел от них и уединился с ней (подальше от нескромных ушей) в одном из оконных проемов. Толстые стены замка обеспечивали им достаточно места для того, чтобы любые сказанные слова оставались неуловимыми для придворных, которые были немало озадачены этой сценой. Они, конечно, во все глаза следили за этой парой: внезапно их взорам представилось сияющее радостью лицо короля, который тут же от волнения залился слезами. Придворные хотели было приблизиться, однако наследник жестом остановил их.
Вполне очевидно, что все эти волнения не проистекали от того, что король узнал, что Жанна — посланец «царя небесного»: это утверждение уже довольно давно было у всех на устах; или оттого, что перед ним его сестра или сводная сестра. По поводу этой тайны — раз уж была тайна — великий инквизитор Франции Жан Бреаль сделал следующее заявление, предположительно в период 1450–1455 гг., когда фиксировались свидетельства в подкрепление ходатайства о реабилитации: «Она была столь велика, что не подлежала раскрытию».
Значит, было что-то еще.
Сторонники легенды утверждают, будто Жанна уведомила Карла VII о его полной законности, так как он действительно был сыном Карла VI и Изабо Баварской. Но в таком случае не было повода делать из этого тайну. Уместным как раз было бы кричать об этой законности на всех перекрестках, тем более что Жанну об этом осведомили «голоса», наставлявшие ее от имени «царя небесного».
В такой же мере неприемлемой выглядит гипотеза Жана Жакоби о том, что король узнал истину о своем происхождении от прелюбодейной связи Изабо Баварской с Луи Орлеанским — связи, давшей жизнь самой Жанне и тем самым удостоверенной. Ведь ни для кого не было тайной, что эта связь вызвала немалое возмущение добропорядочных парижан, а также жителей Сен-Жермена и Корбея. А уж если говорить о Домреми, то из доклада двух монахов-францисканцев перед церковной комиссией в 1429 г. в Пуатье было очевидно, что вся деревушка знала о рождении Жанны от внебрачного сожительства названных особ.
Остается чудо (еще одно!), сотворенное молитвой, с которой когда-то Карл VII якобы обратился к Всевышнему, прося его о подтверждении своей законнорожденности. Об этом факте (исторически не доказанном) сообщил в 1516 г. Пьер Сала в своей «Летописи». Автор утверждает, что узнал о нем от Гийома Гуффье, входившего в окружение Карла VII. Все это с учетом дат вызывает величайшие сомнения.
Но с юридической точки зрения законнорожденность Карла, французского престолонаследника, была неоспоримой. Ведь во все времена повсюду отцом по закону считался «тот, кто является таковым в соответствии с законным браком». Известно беспощадное замечание, с которым к Генриху Наваррскому обратилась его супруга Маргарита Валуа: «Без меня вы производите на свет только незаконнорожденных; я же без вас рождаю только наследников престола…»
Родная сестра Карла VII Екатерина де Валуа предъявляла притязания на французскую корону для своего малолетнего сына Генриха VI, ссылаясь при этом отнюдь не на предполагаемую незаконнорожденность брата, а на целый ряд возражений династического порядка. Они связаны с появлением салического права в царствование Людовика X Сварливого.
Итак, о какой же тайне идет речь? Нам представляется, что мы сумели разгадать эту загадку.
Но вначале изложим условия задачи.
Карл VI, родившийся 3 декабря 1368 г., женился 18 июля 1385 г. на Изабо Баварской, родившейся в 1371 г. Ему было 17 лет, ей — 14. Она была красива, чувственность пробудилась в ней очень рано. В течение всей ее жизни эта чувственность предъявляла ей все большие требования. Он был наделен не менее пылким темпераментом, но, кроме того, он мечтал о сражениях и славе[72]. Французский двор тех времен был более развращен, чем при Людовике XV, потому что инстинкты тогда проявлялись более примитивно. Два этих поколения разделяют четыре века, и это говорит о многом. Не будем же поражаться скандальным оргиям, происходившим в замке Ботэ-сюр-Марн, рядом с теперешним Ножаном. За замком — огромный в те времена Венсеннский лес. В дальнейшем Изабо Баварская устроила в нем свой причудливый «Двор любви». В нем в отличие от воспетого Петраркой прибежища его Лауры царила не платоническая любовь, а плотская, возбуждавшая самые низменные инстинкты и самые изощренные извращения, которые в данном случае были единственными, удостаивавшимися награды.
«Летопись монаха из Сен-Дени» сообщает нам, что во время церемонии посвящения в рыцари юного короля Сицилии, сына графа Анжуйского и кузена Карла VI, рядом с прославленной базиликой происходили поразительные оргии. А ведь в ней покоились короли Франции. Мы читаем в этой летописи: «Каждый стремился удовлетворить свою похоть, так что нашлись мужья, которым пришлось расплачиваться за непутевость своих супруг, и были также девицы, забывшие заботу о своей чести». Подобные дела, впрочем, творились в Ботэ-сюр-Марн сплошь и рядом, и придворные пиры завершались попросту свальным грехом.
На 17-м году своей жизни юная королева Изабо стала любовницей Луи Орлеанского и оставалась ею вплоть до его смерти в 1407/1408 г. Было ей тогда 36 лет. Через 10 лет, в свои 46 лет, она стала возлюбленной Иоанна Бесстрашного — убийцы Луи Орлеанского.
Но ни оргии в Ботэ-сюр-Марн, ни эти связи с французскими «принцами крови» не вызывали официальных скандалов. Добрый народ втихомолку судачил о них, но законный супруг — Карл VI — в те промежутки времени, когда его разум вновь возвращался к нему, не задавал никаких вопросов о законнорожденности детей Изабо. Все это, однако, прекратилось в тот зимний день 1416 г., когда граф Бернар VII д’Арманьяк, тесть Карла Орлеанского, только что назначенный коннетаблем, открыл Карлу VI глаза на связь с одним из почетных шталмейстеров, Луи де Буа-Бурдоном, иначе именуемым де Буаредоном, рыцарем, великим магистром дворца королевы, и одним из его советников. Связь эта длилась уже около 30 лет. Когда она началась, Изабо было 17 лет. Карл VI только что отбыл на войну во Фландрию, и ей казалось, что одинокие ночи не соответствуют ее темпераменту.
Луи де Буа-Бурдон был доблестным воином. В ноябре 1411 г. он защищал форт Этамп, осажденный войсками Иоанна Бесстрашного. В 1415 г. при Азенкуре он командовал одним из флангов королевской армии. В 1416 г. он был арестован в присутствии самого Карла VI. Долгое время он содержался с цепью на шее, со скованными руками и ногами в темнице замка Монлери. В конце концов его привезли в Париж. Несколько дней подряд он подвергался допросу под пыткой. В 1417 г. его приговорили к смерти за оскорбление величества и за предательство своего государя, короля Франции. Он был зашит в кожаный мешок с надписью: «Дорогу королевскому правосудию» — и брошен в Сену.
Так вот, едва де Буа-Бурдон был схвачен, Карл VI приказал доставить Изабо в Тур, а имущество, которое она накопила и спрятала в разных местах, чтобы скрыть его размеры, конфисковал. В Туре она находилась под неусыпным надзором трех тюремщиков, головой отвечавших за ее поведение. Ее заклятый враг коннетабль Бернар д’Арманьяк тогда же занимался распродажей ее нарядов, драгоценностей, мебели и прочего. Он явно зашел чересчур далеко.
Изабо Баварской удалось сохранить при своей особе некоего Ле Клера, лакея Луи де Буа-Бурдона. Через него она сумела завязать переписку с герцогом Бургундским, Иоанном Бесстрашным, которому она предложила заключить союз. Герцог тотчас же снял осаду Корбея и помчался с 800 вооруженными всадниками на Тур. Согласно заранее выработанному плану, Изабо направилась в аббатство Нуармутье, чтобы говеть там перед причастием. Тогда владыка де Фавез во главе 60 вооруженных воинов окружил церковь, взял в плен двоих из надсмотрщиков (третьему удалось бежать через ризницу), заковал их в цепи и возвратил Изабо свободу. В тот же момент в Тур входил Иоанн Бесстрашный во главе своего небольшого войска. Он увез королеву в Шартр. Положение во Франции менялось.
Когда-то связь Изабо с Луи де Буа-Бурдоном «дополнялась» связью с Луи Орлеанским. Впрочем, первый из них не усматривал в этом ничего дурного. А ведь были еще и «вечера» в Ботэ-сюр-Марн.
Вследствие всего этого законность некоторых из детей Изабо, бесспорно, оказывалась под вопросом, поскольку можно утверждать, что начиная с 1395 г. Карл VI не выносил даже вида своей супруги. Последний из детей, которого можно было еще считать рожденным от короля, был Луи герцог Гюйеньский, дофин Франции вплоть до своей кончины в 1415 г. Что же касается Жана, герцога Туренского и Беррийского, графа Пуату, умершего в 1416 г.; Карла VII, герцога Туренского и Беррийского; графа де Понтьё; Изабеллы, выданной замуж за Ричарда II Английского; Жанны, выданной замуж за Жана VI герцога Бретонского; Екатерины, выданной замуж за Генриха V короля Английского; Мишель, выданной замуж за Филиппа Доброго герцога Бургундского, — то никто из них не мог быть рожден от Карла VI.
Их отцами могли быть как Луи де Буа-Бурдон, казненный в 1417 г., так и Луи Орлеанский, злодейски убитый в 1407 г.: это зависело от дат их рождения. Нижеследующая таблица дает возможность читателю представить себе, насколько сложно разобраться в происхождении всех этих принцев и принцесс Франции того времени. Специалистам по родословным придется изрядно поломать себе голову над решением подобных задач по установлению отцовства.
Как явствует из приведенной здесь сравнительной таблицы, Карл VII и Жанна Девственница могли в равной мере считать своим отцом и Луи де Буа-Бурдона, и герцога Луи Орлеанского, но никоим образом — короля Карла VI.
Следовательно, существует две разгадки пресловутой тайны Шинона.
Либо Карл VII опасался, что его отцом был Луи де Буа-Бурдон. В этом случае в жилах его отца не было королевской крови, и сам он оказывался сыном просто какого-то дворянчика. Согласно верованию, о котором уже рассказывалось, священный характер происхождения суверена передавался его потомству (чем объясняется существование так называемых принцев крови); у него не было никакого права на то, чтобы притязать на французскую корону, коль скоро он не сподобился унаследовать того неотъемлемого свойства, которым наделяет доподлинная наследственность.
Либо же, наоборот, он был внебрачным ребенком, но — бастардом королевской крови с обеих сторон, через своего отца — Луи Орлеанского, брата короля Карла VI, и через супругу этого последнего, Изабо Баварскую. Тогда вполне допустимым оказывался принцип, по которому с учетом недееспособности впавшего в безумие короля должно было бы произойти его низложение и неизбежное призвание на престол его младшего брата Луи Орлеанского.
Если Жанна Девственница, внимая таинственным голосам, провозгласила, что Карл VII действительно является сыном Карла VI, то очевидно, что голоса вновь ей солгали.
Но, может быть, Жанна всего лишь заверила Карла VII, что в нем течет королевская кровь, так как, подобно ей, он был сыном Луи Орлеанского и Изабо Баварской.
Тем не менее такое подтверждение должно было оставаться тайным, ибо оно делало несостоятельными многие предвзятые мнения: оно означало незаконнорожденность потомства Генриха V Английского, супруга Екатерины, равно как и самого Карла VII, супруга Марии Анжуйской.
Ведь если бы (повторим это!) Девственница просто заявила престолонаследнику, что он доподлинно сын Карла VI, то в этих словах не содержалось никакой тайны. Но тайна-то была существенной, более того, она позволяла им обоим опознать друг друга, поскольку в 1440 г., когда Жанна дез Армуаз коленопреклоненной предстала перед Карлом VII в Орлеане, он, нежно помогая ей встать, сказал: «Девственница, душенька, добро пожаловать вновь, во имя Господа, коему ведома тайна, лежащая между Вами и мной…»
Так, через 11 лет после коронации в Реймсе, эта тайна сохраняла свое значение. Отсюда становится понятным ответ, данный Жаном де Бреалем на процессе по оправданию: «Тайна эта, уже ввиду своей важности, не подлежала раскрытию…»
Читатель обязательно спросит, каким образом Жанна была в состоянии утверждать, что Карл VII и сама она, несомненно, происходили от Луи Орлеанского, а не от Луи де Буа-Бурдона.
Мы ответим, что раз уж были предприняты усилия по подготовке всей этой пропагандистской кампании по возбуждению веры в будущее, то и Жанну Девственницу тоже тщательно подготовили к выполнению ее задачи. Ей было прекрасно известно, какие взгляды ей надлежало защищать.
С другой стороны, могли ли стать ей известными смерть Буа-Бурдона в 1417 г. и ее причины? Едва ли. Жанне было 10 лет, когда Карл VI велел арестовать этого любовника Изабеллы, подвергнуть его допросу под пыткой, а затем, зашитым в мешок, бросить в Сену. Едва ли обо всем этом стало известно в Домреми. Еще менее вероятно, что об этом уведомили 10-летнюю девочку. Можно, следовательно, допустить, что Девственнице была известна лишь связь ее матери Изабо с Луи Орлеанским. Этого было достаточно для того, чтобы внушить ей ужас, присущий ей в течение всей ее жизни, перед плотскими забавами. Так же произошло и с Людовиком XIII, который в детстве был до пресыщения ознакомлен с последствиями похоти своего отца Генриха IV.
Доверчивая, легко поддававшаяся внушениям, Жанна едва ли ломала себе голову над такими вопросами или выстраивала сопоставительные таблицы возможных происхождений.
Но не исключено, что она была более проницательной и осмотрительной, чем это следует из легенды; на такую мысль наводят допросы в Пуатье и Руане. В таком случае она просто-напросто сознательно включилась в игру и участвовала в ней.
О том, что такое вполне могло быть возможным, думал, не забудем об этом, папа Пий II, преемник Каликста III, оправдавшего Жанну. Вот какие удивительные слова содержатся в «Мемуарах» Пия II:
«Было ли сие дело рук божеских или человеческих? Затруднительно было бы для меня решать это. Иные мыслят, что коль скоро раскол воцарился между знатными людьми сего королевства ввиду успехов англичан, когда ни те, ни другие не хотели допускать, чтобы стал среди них наиглавнейший, то некто среди них, мудрейший в отличие от прочих, замыслил сей выход, заключавшийся в том, чтобы допустить, будто эта Девственница была ниспослана Господом, чтобы взять на себя это верховенство в делах. Ни один человек не осмелился бы уклониться от исполнения воли Господней. Таким образом, ведение войны было якобы доверено Девственнице, равно как и главенство над ратью» (указ. соч.).
Надо сказать, что, в то время как папа Пий II писал все это, в его распоряжении — наряду с весьма разнообразными, но подтверждающими эту точку зрения свидетельствами — находилась, надо полагать, пресловутая «Книга Пуатье», в которой, несомненно, содержались многие другие тайны, помимо истины о рождении Жанны Девственницы.
Не приходится также сомневаться и в том, что королевское семейство, и прежде всего сам Карл VII, разделяло мнение папы Пия II, ибо ему еще больше были ведомы скрытые пружины этого мнимо-божественного вмешательства в пользу арманьяков и в ущерб бургундцам. Ведь Жанну лишь один раз призвали для участия в Королевском совете. Случилось это 8 июля 1429 г. (во дворце Жана дез Армуаза в Шалоие-сюр-Мари, где по поручению епископа Иоанна Саарбрюкского тот выполнял обязанности видама[73]), во время похода на Труа, которому было суждено завершиться коронацией в Реймсе (см.: Валле де Виривиллъ. Сборник исследований о XVI веке).
Если бы видения и чудесные появления, которым была подвержена Жанна, были бы приняты на веру — Жанна вещала от имени Господа, — ее не отстранили бы, очевидно, от участия в заседаниях Королевского совета, она присутствовала бы на каждом из них, начиная со своего приезда в Шинон…
Это мнение папы Пия II, отмеченное величайшим скепсисом, получает подтверждение в виде документа, который был обнаружен нашим другом Пьером де Сермуазом в 1973 г. в Библиотеке имени Мазарини. Это рукопись № 1999, документ № 1, переписанная одним из секретарей кардинала. И вот надежное свидетельство, содержащееся в одном из отрывков:
«Вся история с Орлеанской Девственницей была всего лишь политической хитростью, изобретенной придворными Карла VII, чтобы отвлечь этого государя от его любовных похождений с Агнес Сорель[74]; и, веря, что все это совершалось во имя религии и по велению чуда, весь народ Франции устремился туда, как на пожар.
Большинство писателей, уверовавших в чудо, приняли ее сторону; но самые ученые среди них, излечившиеся от этой народной болезни, зная доподлинно, что чудеса эти суть не что иное, как предположения и выдумки для того, чтобы дурачить народ и водить его за нос с целью заставить его выплачивать королевские подати, почуяли подвох; то были Берн, Жерар дю Райян, Ламбен, Липсиюс, Винье, Параден.
Сего 1 мая 1649 г.
Все, что читается у обыкновенных историографов Орлеанской Девственницы, — всего лишь роман; во всем этом не больше правдоподобия, чем в россказнях о папессе Иоанне».
Заметим, что в 1634 и 1635 гг. Людовик XIII оказался перед необходимостью ограничить притязания на знатность со стороны многочисленных потомков д’Арков, числивших свой род исключительно от дочерей этой семьи. Их численность была чересчур велика, и проверки наталкивались на все большие затруднения в том, что касалось подлинности документов, представляемых в подтверждение этих претензий.
Так вот, в 1649 г., которым датируется данный документ, Мазарини был первым министром, Людовик XIII находился в могиле уже шесть лет (1643). С 1632 по 1634 г. Мазарини был заместителем папского легата в Авиньоне, а с 1635 по 1636 г. — папским нунцием при французском дворе. Весьма возможно, что в те годы Людовик XIII обратился к нему за выяснением происхождения Жанны. Отсюда — королевские эдикты 1634–1635 гг. о потомках д’Арков. Позднее Мазарини мог продиктовать одному из своих секретарей вышеприведенный текст, чтобы раз и навсегда положить конец легендам об этом семействе.
Свои сведения он получил от Ватикана, будучи папским нунцием, в ответ на вероятный запрос Людовика XIII.
Иначе трудно объяснить это уточнение, продиктованное 1 мая 1649 г. Тем более, что то был весьма бурный год: «Старая фронда», бегство двора в Сен-Жермен, Рюэйское соглашение с парламентом, возвращение в Париж, «Молодая фронда», арест Конде, принца де Конти, герцога де Лонгвилля; так что документ 1 мая 1649 г. — это простая служебная записка, составленная на всякий случай в качестве памятной записки.
Какую-то роль во всем этом сыграли «Мемуары» папы Пия II, и эта служебная записка представляет собой простое отражение ответа Ватикана на обращение Мазарини, который в 1635 г. был папским нунцием при короле Франции. По неизвестным нам причинам Мазарини счел полезным напомнить об этом в 1649 г.
Скепсис папы Пия II относительно вмешательства потусторонних сил — божественных или бесовских — в жизнь Жанны разделялся человеком, игравшим первостепенную роль на руанском процессе. Мы имеем в виду доктора богословия Жана Бопера, бывшего ректора Парижского университета, который в ходе процесса обращался к Жанне с многочисленными вопросами и держался по отношению к ней явно враждебно. Когда при подготовке процесса по оправданию он в свою очередь подвергся допросу, то без колебаний заявил, «что с большими основаниями он полагал, что эти явления были более естественными и вызванными человеческим замыслом, чем причинами сверхъестественными…».
Становится постепенно понятным, что у судей, которые являлись к тому же духовными лицами, апеллировавшими к Богу в своем окончательном приговоре, не было возможности сжечь живую девушку, которая в их глазах не была ни святой, вдохновленной свыше, ни колдуньей, в которую вселился бес. Зато у них не было никаких угрызений совести, когда они подменили Жанну другой женщиной, которую они и отправили на костер!
Жан Дюнуа был явно тем, кому пришла в голову мысль об этой инсценировке, если мы примем на веру следующую мысль, с которой Пьер Кошон обратился к малолетнему королю Генриху VI: «Теперь Орлеанский Бастард будет уличен во лжи, а вызванное им устрашающее беззаконие прекратится!..» Ведь коль скоро на свет божий извлекалась очередная незаконнорожденная дочь — матерью которой оказывалась теперь королева Изабо, — то явно тень оказывалась брошенной на безупречность происхождения королевы Англии, Екатерины де Валуа-
Вот в чем заключается вопрос:
21 октября 1422 г. скончался король Карл VI. Его официальным преемником является малолетний английский король Генрих VI Плантагенет, внук покойного по матери, Екатерине де Валуа. Трактат, заключенный в Труа, назначил его законным наследником французского престола. Это случилось 21 мая 1420 г., при жизни и с согласия Карла VI.
Но партия арманьяков, главой которой является Карл Орлеанский, не допустила такого решения вопроса о престолонаследии. Такую позицию она занимает уже 22 октября 1422 г. Так как все сыновья Карла VI — за исключением Карла VII, от которого покойный король отрекся в уже называвшемся трактате, то есть два с половиной года тому назад, — вот уже несколько лет как пребывают в мире ином, то в глазах партии арманьяков французская корона должна была перейти к Карлу Орлеанскому.
К несчастью, этот последний находился в плену в Англии и оставался там еще в течение 18 лет. Во Франции это было известно. В силу этого партия арманьяков обратила свои взоры на Карла VII, его сводного младшего брата. Хотя и рожденный от внебрачной связи — ибо он являлся сыном их общего отца Луи Орлеанского и королевы Изабо, он — королевской крови. И если у него продолжали оставаться сомнения по поводу такого отцовства, если он опасался, что на деле его зовут Карл де Буа-Бурдон, что он побочный сын, являющийся принцем лишь наполовину, то к нему направили посланницу Господню, которой предписано убедить его в обратном.
Но вернемся к 1422 г. Только что там, в Домреми, исполнилось 14 лет Жанне Девственнице, его сестре по внебрачной связи их матери. И, согласно ее собственным заявлениям, именно в эту пору таинственные голоса советовали ей отправиться к Карлу с тем, чтобы раскрыть ему глаза на его безупречно королевское происхождение, а также поспешно короновать его в Реймсе, пока не вернулся из Лондона его старший брат Карл Орлеанский, подлинный и законный король Франции.
Едва вернувшись, этот последний показал, что его не ввела в заблуждение эта попытка еще раз разыграть историю Иакова и Исава. Он возглавил Прагерию — мятеж крупных феодалов. Само слово восходит к названию столицы Богемии — Праги.
В нем содержался намек на братоубийственную войну между сторонниками императора Сигизмунда и сторонниками его брата Венцеслава IV из-за богемского престола. Ясно, что Карл Орлеанский не пребывал в неведении о том, что Карл VII был его сводным братом, коль скоро он был побочным сыном их общего отца — Луи Орлеанского, а не его кузеном.