9. Подлинные убийцы Генриха IV

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

9. Подлинные убийцы Генриха IV

Черный человек, откуда вы явились?

Я явился из-под земли,

Полулисица-полуволк!

Пьер Жан де Беранже (1780–1857). Песни

27 декабря 1594 г. сын суконщика по имени Жан Шатель 19 лет от роду сумел проникнуть в Лувр в покои короля Генриха IV, который, вернувшись из Пикардии, принимал у себя знатных вельмож французского двора. Он нанес королю удар в лицо, порвав ему верхнюю губу и выбив зуб.

Шатель был тотчас же схвачен. У него нашли различные предметы религиозного культа: ризу Богоматери, несколько четок и др. Подвергнутый пыткам, молодой человек заявил, что «совершил этот поступок по собственному почину», объяснив его следующим образом: «Во многих местах мне довелось слышать, что следует считать истинным утверждение, признающее законным убийство короля с тех пор, как его перестал признавать папа римский».

Действительно, на Генриха IV продолжало распространяться действие знаменитой папской буллы «Ab immensa» об отлучении от церкви, в которой папа Сикст V обрушивался на «Генриха Бурбона, так называемого короля Наваррского, и на Генриха, тоже Бурбона, так сказать, принца де Конде, еретиков, а посему пожизненно лишавшихся наряду с их потомками права наследования любого герцогства, княжества или королевства».

Кроме того, булла освобождала подданных обоих принцев от присяги и обязывала «оказывать всяческую поддержку всем действиям, направленным против вышеупомянутых лиц». Не будем забывать и того, что папа Григорий XIII повелел исполнить Те Deum в соборе Санта-Мария-Маджоре и отслужил благодарственный молебен в соборе св. Людовика Французского в Риме соответственно 5 и 8 сентября 1572 г., чтобы возблагодарить Господа, допустившего кровавую резню в Варфоломеевскую ночь. А папская булла от 11 сентября того же года назначала особое празднование, дабы получить Божье благословение на уничтожение гугенотов и искоренение их ереси во Франции.

Нужно сказать, что протестанты Лангедока и Гюйени прибегали к подобным же эксцессам еще осенью 1561 г., и чинимые ими грабежи, насилие и массовые убийства лишь предшествовали Варфоломеевской ночи в Париже и других провинциях.

Указ об отлучении от церкви, исходивший от папы, избавлял ортодоксов от всяческих колебаний. Сначала проповедники Общества Иисуса ополчились на Генриха III, упрекая его в недостаточно активной борьбе против ереси и называя его Нероном, Сарданапалом, Иродом и т. п. Затем монах Жак Клеман, проведя ночь с Мари Лотарингской, герцогиней де Монпансье, сестрой герцога де Гиза, обратился за советом к своему начальнику, доминиканцу Бургуану, который, как и Мари Лотарингская, подтвердил, что нет никакого греха в том, чтобы убить короля Генриха III, и что, сделав это, он попадет прямо на небеса.

Перед лицом такой двойной награды, наполовину возданной ему авансом, наполовину обещанной в будущем, Жак Клеман, этот 22-летний монах, повышенная чувственность которого уже послужила причиной нескольких скандальных историй, более не колебался. В Сен-Клу ударом ножа в живот он убил короля. А чтобы монах не проговорился, его самого тут же на месте прикончили.

Сразу же вслед за этим монах-иезуит Хуан де Мариана принялся за дело и написал свой знаменитый трактат «De rege et Regis Justitione», который вышел в свет в 1599 г. и в котором было сказано, что Жак Клеман совершил «неслыханный, дивный подвиг».

После смерти Генриха III юридически, если не фактически, королем Франции стал тот, кого он назначил своим преемником в соответствии с салическим правом первородства, — то есть Генрих Наваррский. Но даже после его перехода в католичество и коронации в Шартре его противники не сложили оружия. И 22 попытки покушения на него напоминали ему о том, что некогда совершенное отлучение его от церкви не отменено и по-прежнему сохраняет силу.

Первое покушение было совершено неким Баррьером, побуждаемым отцом Варадом из ордена иезуитов. Баррьера казнили, но обвинить Варада не решились. А Нантский эдикт 1598 г., естественно, ничего не уладил.

После покушения Жана Шателя народ в ярости стал осаждать Клермонтский колледж (впоследствии Лицей Людовика Великого), так как он принадлежал иезуитам, у которых воспитывался Шатель. Полицейские провели там обыск и обнаружили в келье некоего отца Гиняра весьма компрометирующие документы. В частности, в одном из его пасквилей говорилось: «Героический поступок Жака Клемана, вдохновленный Святым Духом, был по праву одобрен». И еще: «Если невозможно покончить с ним без войны, нужно воевать. А если невозможна и война, нужно заставить его умереть».

Жан Шатель был казнен через четвертование 29 декабря 1594 г., через два дня после совершенного им преступления. Гиняру было предъявлено обвинение, но он не отказался от своих слов, категорически не желая признавать Генриха IV королем Франции, потому что папа «не признавал его»… Его повесили 7 января 1595 г., через девять дней после казни Жана Шателя, дом которого сровняли с землей, возведя на его месте искупительную пирамиду, а иезуитов изгнали из Франции по указу парламента. Позднее отец Жувеней из ордена иезуитов восхвалял отца Гиняра и сравнил его с Иисусом Христом, «спасителем людей».

Уехали не все иезуиты, и Генрих IV закрыл на это глаза, так как страшно их боялся. Ему не давал покоя его духовник отец Ко-тон, а также его любовницы и куртизаны, которые были приверженцами прежних идеологических течений. И, несмотря на увещевания парламента, председатель которого Ашилл де Арлей дал ему понять, что его поступок будет «фатальным для мира в королевстве и опасным для Вашего Величества…», король уступил иезуитам. Мотивы своего решения он назвал в письме к Сюлли, в котором он заявил, что иезуиты везде имеют своих шпионов и что его «беспокойная и несчастная жизнь хуже смерти».

Таким образом, иезуиты вернулись на официальных основаниях в 1604 г., и искупительная пирамида, воздвигнутая на месте жилища Жана Шателя, была разрушена. Это был триумф ордена.

Теперь следует расставить на шахматной доске Истории фигуры, которым предстоит разыграть эту зловещую партию.

В самом деле, иезуиты, основавшие свое общество в 1534 г., утвержденное папой Павлом III в 1540 г., были лишь папскими агентами, мастерами на все руки. А игру вело даже не папство, а испанские короли. Сначала это был Филипп II, претендовавший на французский трон[126], а затем его сын и наследник Филипп III. Но и оба эти суверена лишь действовали по указанию страшной и фанатичной испанской церкви. Покорные исполнители ее воли, они лишь говорили от ее имени, угрожая папе Клименту VIII тем, что «Испания перестанет ему повиноваться, если он позволит себе дать отпущение грехов Генриху IV…».

Так в 1590 г. посол Оливарес с наглостью испанских грандов заявил Сиксту V, что «католический король выйдет из повиновения римской церкви и будет толковать учение Христа, как сочтет нужным…». Такова была обстановка.

Этот поток беспощадной враждебности, подогреваемый религиозным фанатизмом, нашел во Франции своих сторонников среди некоторых лиц, составлявших, к сожалению, постоянное окружение короля.

Прежде всего это была его супруга Мария Медичи.

Родившаяся во Флоренции 26 апреля 1573 г. и скончавшаяся в изгнании в Кёльне 3 июля 1642 г., она была дочерью великого герцога Тосканского Франциска I и австрийской эрцгерцогини Жанны. Поэтому знаменитый план Генриха IV, нацеленный на ослабление роли Австрии, нашел в ее лице беспощадную противницу. Мария Медичи сочеталась браком с Генрихом IV 16 декабря 1600 г., а 27 сентября 1601 г. она произвела на свет сына, будущего короля Людовика XIII. Красивая, но высокомерная, упрямая и мстительная, она быстро надоела Генриху IV бесконечными сценами ревности. Сделавшись регентшей после его смерти в 1610 г. и полностью попав под влияние своих фаворитов Кончино Кончини и Леоноры Галигай, она отстранила прежних королевских советников, отказалась, естественно, от планов, нацеленных против Австрийского трона, и столкнулась в 1614 г. с недовольством аристократов в Генеральных штатах, с которыми 6 мая 1616 г. она подписала Луденское соглашение.

После казни Кончини она в апреле 1617 г. была выслана в Блуа. Ее освободил д’Эпернон, ее постоянный сообщник, и она предприняла отчаянную попытку борьбы со своим сыном, Людовиком XIII, но 7 августа 1620 г. в Пон-де-Се потерпела поражение. Ришелье помирил юного короля с матерью, от которой он издавна домогался интимных милостей.

Вновь заняв свое место в Королевском совете в 1622 г. после смерти герцога де Люиня, она попыталась отстранить Ришелье в день знаменитого «Праздника дураков», 11 ноября 1630 г.

Проведя несколько месяцев в заключении, в июле 1631 г. она бежала за границу. Потом она жила в Брюсселе, Лондоне и Кёльне, продолжая плести интриги против Ришелье в пользу Австрии, но так и не смогла больше вернуться во Францию.

Такова жизнь Марии Медичи, внучки Козима Медичи, олицетворявшего в апогее своей славы политическую мощь Флоренции, и правнучки Джованни Медичи по прозвищу Черная Повязка, одного из великих кондотьеров итальянского Возрождения.

Обратимся теперь к ее беззаветно преданному советнику Кончино Кончини, родившемуся во Флоренции приблизительно в 1575 г. и погибшему в Париже 24 апреля 1617 г. от пуль офицеров Николя д’Опиталя, маркиза де Витри, капитана гвардейцев.

В ответ на предъявление ордера на арест он попытался выхватить свою шпагу. Бунту против королевского приказа прощения не было.

Кончини был сыном флорентийского нотариуса, близкого к семье Медичи, которая, как мы знаем, в истоках своих была семьей простых флорентийских банкиров. Благодаря любви, которой воспылала к нему Леонора Галигай, молочная сестра и наперсница Марии Медичи, а затем — ее первая камеристка, он смог пристроиться при французском дворе. После смерти Генриха IV он купил маркизат Анкр, был назначен губернатором Нормандии, а затем — маршалом Франции, не имея ни малейшего понятия о военной стратегии и не пройдя военной службы. С 1611 г., после смерти короля, Мария Медичи прогнала Сюлли и поручила Кончини вершить впредь вместо него делами королевства. Он стал осуществлять тираническое правление с помощью целой сети своих наемных шпионов. Его вызывающе огромное богатство, его спесь вызвали возмущение и зависть знатных вельмож. Тогда по их совету Людовик XIII приказал г-ну де Витри, капитану Французской гвардии, арестовать его, посадить в тюрьму и предать суду. Что было дальше — нам известно.

Его супруга Леонора Галигай, обвиненная в колдовстве и порче «в отношении королевских особ», была приговорена к смертной казни. Ей отрубили голову, а тело затем сожгли. Их сына парламент объявил «лишенным дворянства и всяческих прав во Французском королевстве».

Леонора Галигай, в девичестве Леонора Дори (родилась в 1576 г. во Флоренции, а казнили ее в Париже 8 мая 1617 г.), была с 1601 г. супругой Кончино Кончини. На вопрос о том, к каким чарам она прибегла, чтобы обрести власть над Марией Медичи, она ответила, что лишь использовала превосходство умной женщины «над дурой».

Теперь мы приближаемся к самому центру паутины, которой был оплетен несчастный Генрих IV. В центре же ее воцарился Жан-Луи де Ла Валетт, герцог д’Эпернон.

Он родился в замке Комон в мае 1554 г., умер в замке Лош 13 января 1642 г. и был одним из «фаворитов» Генриха III наряду с такими «пэрами», как Келюс, Можирон, Сен-Мегрен, Жуаёз, Сен-Люк, д’О и Ливаро.

Нужно признать, что откровенный гомосексуализм этих «пэров особого рода» ничуть не мешал им проявлять мужественность в других делах. Действительно, д’Эпернон служил Генриху III верой и правдой как в армии, где он провел несколько блестящих операций, так и в области секретных переговоров, где он тоже сумел отличиться. Генрих III сделал его герцогом и пэром в 1581 г., адмиралом Франции в 1587 г., а также губернатором Меца, Тула и Вердена (знаменитых «трех епископств»), Прованса, Нормандии, Анжу, Пуату, Сентонжа.

Одним из последних он признал Генриха Наваррского законным преемником Генриха III и, несмотря на благосклонность Генри-ха IV, на протяжении всего царствования последнего сохранял почти открытую враждебность к нему. Дело в том, что он не забыл некоторых острот в духе Рабле, отпущенных некогда в его адрес Беарнцем в Лувре еще во времена Генриха III и содержавших намеки на их своеобразные нравы и на все то, что ему удалось благодаря им получить. Этого д’Эпернон никогда не смог простить Генриху IV.

Он находился в карете рядом с королем, когда тот был убит рукой Равальяка. Тотчас же он поспешил сделать все, чтобы регентство было поручено Марии Медичи, только что ставшей королевой Франции благодаря весьма опрометчивому согласию короля на ее коронацию. Д’Эпернон тщетно пытался оспорить у Кончини право на ведение дел и был окончательно отстранен от власти в 1616 г. с назначением Ришелье на пост первого министра. Ришелье лишил его губернаторства на всех землях, кроме Гюйени, с целью отправить его подальше от Парижа.

Обратимся теперь к той особе, которая, будучи в центре паутины, не извлекла тем не менее пользы из своих хитрых уловок. Ее звали Катрин-Генриетта де Бальзак д’Антрэг.

Она родилась в Орлеане в 1583 г. и умерла в Париже в 1633 г. Ее отцом был Франсуа д’Антрэг, губернатор Орлеана, а матерью — Мари Туше, ранее — фаворитка Карла IX, от которого у нее был сын Карл де Валуа, ставший в 1589 г. графом д’Овернь благодаря дару Екатерины Медичи, унаследовавшей графство Овернь в 1524 г. после своей матери Мадлен де Ла Тур д’Овернь.

После смерти Габриэль д’Эстре 10 апреля 1599 г. она стала любовницей Генриха IV, который буквально купил ее у семьи, заплатив вначале огромную сумму в 100 тыс. экю, а затем дав письменное обещание жениться на ней, которое она потребовала в качестве дополнительной платы. Вспомним мимоходом суждение Сюлли о Генриетте д’Антрэг: «Красива, стерва, но настоящая шлюха…» Вот текст этого брачного обещания, которое также числится среди причин, повлекших смерть Беарнца:

«Мы, Генрих IV, милостью Божьей король Франции и Наварры, обещаем и клянемся перед Богом, честно и словом короля мессиру Франсуа де Бальзаку, господину д’Антрэгу, кавалеру наших орденов, в том, что, беря в спутницы девицу Генриетту-Катрин де Бальзак, его дочь, в случае ее беременности через шесть месяцев, начиная с сегодняшнего дня, и разрешения ее от бремени сыном, мы немедленно возьмем ее в жены и сделаем своей законной супругой, официально заключив с ней брак перед лицом Святой Церкви и с соблюдением предусмотренных в таких случаях обрядов. С целью подтверждения настоящего обещания, мы обещаем и клянемся также в том, что утвердим и перепишем за нашей подписью данное обещание незамедлительно после получения от Его Святейшества Папы разрешения на расторжение нашего брака с госпожой Маргаритой Французской и на заключение нового брака, где нам будет угодно. Свидетельством этому является данное обещание, написанное и подписанное нами в лесу Мальзерб сегодня, первого октября 1599 года.

Генрих».

В тот же самый вечер в том же «лесу Мальзерб» Генриетта д’Антрэг принимала Генриха IV в своей постели, украшенной колоннами и балдахином, неистовствуя со всей силой своего темперамента, дабы обеспечить свое будущее царствование посредством беременности, которой жаждало все ее семейство.

Двор ожидал этой развязки с лукавой усмешкой. Двор начинал познавать сущность Беарнца. Так, Николя Рапен, главный судья Юрисдикции, мог написать после того, как король только увидел девицу д’Антрэг, шесть дней спустя после смерти Габриэли д’Эстре:

«Мадемуазель д’Антрэг уже выходит на первый план. Клин клином вышибается…»

И наконец, расскажем о последнем орудии этого заговора, о человеке, который в роковую пятницу 14 мая 1610 года невольно изменил своим поступком историю Европы и Франции вопреки политическим и любовным замыслам Генриха IV.

Это был Франсуа Равальяк. Он родился в Тувре, близ Ангулема, в 1578 г. и умер в Париже 27 мая 1610 г., через 13 дней после гибели своей жертвы. У него было тяжелое детство, он служил лакеем, клерком у прокурора, школьным учителем, затем стал послушником у монахов ордена фельянов, преобразованного из ордена Сито. Фельяны вскоре изгнали его по причине его психической неуравновешенности. Равальяк, начитавшись памфлетов, в которых повторялись идеи времен «Священной лиги»[127], оправдывающие монархоубийства, подобные убийству короля Генриха III доминиканцем Жаком Клеманом, принял решение отправиться пешком в Париж и убить Генриха IV. Дальнейшее нам известно.

Благоговейно прослушав мессу, он пешком последовал за королевской каретой, выехавшей из Лувра. Воспользовавшись затором на улице Ферронри, он нанес королю три удара ножом. Приговоренный к смерти 27 мая 1610 г., он выдержал пытки раскаленными щипцами, и расплавленным свинцом, и кипящим маслом, которое лили ему на раны после того, как предварительно обожгли ему правую руку серной кислотой. Под конец он был четвертован. Эта казнь длилась целый час.

Нужно признать, что, помимо серьезных противников, появившихся у Генриха IV на арене политической борьбы, у него возникло также и множество личных врагов. Его вульгарность, доходящая до грубости, его нечистоплотность и нередко неопрятный вид заставили покинуть Луврский дворец тех, кто еще сохранил дворянское достоинство. Так возник знаменитый отель Рамбуйе, наподобие парижского Лувра, в котором Жюли д’Анженн, герцогиня де Монтозье, отличавшаяся красотой и умом, создала великосветский салон, в котором искусство, поэзия, знания олицетворялись лучшими представителями тогдашнего общества: Ришелье, Конде, Ларошфуко, Малербом и др.

Однако в поведении Беарнца было нечто и похуже. И это не только отталкивало от него культурных людей, но и создавало ему смертных врагов.

Чтобы нас не обвинили в предвзятости, ограничимся цитатой из книги Раймона Риттера «Генрих IV собственной персоной» (издательство «Альбэн Мишель», 1944):

«Тем не менее уже известно, что такие тонкости абсолютно чужды Генриху IV, и лучше всего это можно заметить, выявив в его обращении и в его словах по отношению к собственным детям такую непристойность, которая, будучи ужасной сама по себе, предстает совершенно возмутительной в поведении отца. И в конце концов напрашивается вопрос, не является ли эта непристойность инстинктивным выходом сексуальной озабоченности стареющего фавна.

В сущности, это явление скорее физиологического, а возможно, и патологического характера, нежели чисто психологического. Особенно если вспомнить пристрастие сладострастного разбойника к молоденьким девушкам, а на последней стадии своей жизни и своей любовной карьеры — его явно извращенную манию больше всего ценить в своих амурных победах лишение их девственности.

Возникает серьезный вопрос, не утолял ли он бессознательно одно из самых тайных проявлений своей ненасытной чувственности, граничившей с развратом, внушая похотливые образы в ответ на первое плотское любопытство, свойственное детям, и развращая таким чудовищным образом детские души.

Ничего удивительного при таких обстоятельствах, когда малолетний принц (будущий Людовик XIII), наигравшись „в очень личные игры“ в кровати со своим отцом, начинает произносить новые слова и говорить вещи постыдные и непристойные, сообщая, что „эта штуковина“ у его папы гораздо длиннее, чем у него, что она „вот такая длинная“, и показывая при этом половину своей вытянутой руки».

Если, как утверждают физиономисты, душа откладывает свой след на лице человека в течение всей его жизни, ничего удивительного нет в том, что лицо Беарнца превратилось к концу жизни в лицо фавна, сатира, в засаде выслеживающего юных нимф.

По донесениям тайного агента, во время разграбления города Сэн-Жан-Пье-де-Пор протестантскими войсками, которыми он формально командовал, 14-летний Генрих Бурбон, будущий король Наваррский, якобы допускал самое страшное кощунство в городской церкви, всаживая в распятие кинжал и расстреливая из аркебузы статую Девы Марии. Нужно ли в этом усматривать ненависть и почти сознательное отречение от того, что олицетворяли тогда эти два изображения: безмолвный запрет на проявление его инстинктов, главным образом сексуальных?

Кстати, неверно величать добром то, что шло у него в основном от равнодушия. Неверно утверждать, что это он тайно пропустил повозки, груженные хлебом, в осаждаемый им же Париж, где люди умирали от голода после того, как он сжег близлежащие деревни. Эти повозки в действительности пропустил в город один из его военачальников, г-н де Живри, любовник красавицы Мари де Гиз, и сделал он это из любви к ней. Узнав об этом, Генрих Наваррский выгнал Живри из армии.

В те времена, когда его войска размещались в аббатстве Дам де Монмартр, он вступил в мимолетную связь с 17-летней аббатисой Клод де Бовилье, при этом обещая жениться на ней. Потом он ее бросает и мчится в аббатство де Лонгшан, чтобы лишить девственности прелестную монахиню, о красоте которой был наслышан: Катрин де Верден было тогда всего лишь 14 лет. Желая затем избавиться от нее, он сделал ее аббатисой и отослал в Сен-Луи-де-Вернон, а сам возвратился к Клод де Бовилье. Но она тоже быстро получила отставку, когда появилась Габриэль д’Эстре.

Как бы там ни было, даже с учетом того, что дело происходило во времена грубые, аномалии поведения Генриха IV в сексуальной области шокировали многих людей, которые, не будучи ни проте-стантами-пуританами, ни католиками-ортодоксами, тем не менее считали, что король обязан знать меру во всех своих поступках.

К этим презирающим его людям следует добавить его политических и религиозных врагов. В свои 57 лет он страстно влюбился в 14-летнюю Шарлотту де Монморанси, невесту Франсуа де Бассомпьера. Он заставил жениха отказаться от помолвки, чтобы выдать его невесту замуж за принца де Конде, в котором он рассчитывал обрести покладистого мужа королевской пассии. Когда он дошел до того, что попытался совместить свою старческую страсть с военными приготовлениями к походу против Австрии вплоть до стремления разжечь войну во всей Европе, чтобы заполучить свою возлюбленную, которая бежала в Брюссель вместе со своим супругом, тогда лишь немногие придворные смогли принимать его всерьез. Ему хранил верность лишь простой народ, который по-прежнему называл его «наш Генрих», не ведая, что он готов спалить Европу, чтобы, помимо всего прочего, затащить к себе в постель 14-летнюю красотку.

А его приближенные давно изучили этого сластолюбца. Они знали, что, если в голове Беарнца возникло желание овладеть женским телом, ничто больше не существовало для него и ни его интересы, ни чувство долга не заставили бы его отказаться от своей страсти. Судите сами.

20 октября 1587 г. Генрих, тогда еще просто Наваррский, разбил в Кутра близ Либурна войска Лиги. Вместо того чтобы, по неписаным законам, закрепить успех, он отпустил свое войско на отдых, а сам устремился в Нерак, чтобы похвастаться перед своей любовницей Корисандой де Грамон, графиней де Гиш, урожденной Дианой д’Одуэн, «которую он безумно желал», трофеями и знаменами, захваченными у католиков. Возмущенный этим поступком, Сюлли заметит, что «все плоды, обещанные этой великой и значительной победой, разлетелись в прах…» (см.: Сюлли. Мемуары).

И действительно, легкомыслие Генриха Наваррского привело к тому, что его немецкие и швейцарские наемники через неделю были полностью разгромлены герцогом де Гизом в битве при Вимори близ Монтаржи.

Не прошло и месяца, как в ноябре 1587 г. новое поражение настигло его в Оно близ Шартра. На сей раз немецкие всадники и швейцарские копейщики разбрелись кто куда за пределы королевства.

Что же делал Генрих Наваррский в это тревожное время? Он в Нераке наслаждается ласками Корисанды де Грамон, обещая ей свадьбу и корону. Но, во всяком случае, когда он подстроил своей супруге Маргарите де Валуа, сестре Генриха III, «каверзу» (по его выражению), последняя, живущая также в Нераке, где у нее в постели ночевал весь двор, заподозрила неладное, и задуманное убийство так и осталось в проекте (см.: Письмо Генриха Наваррского Корисанде де Грамон от 18 мая 1589 года).

Всю свою жизнь он шел на поводу у своих любовниц, которым достаточно было не пустить его к себе в постель, чтобы добиться всего, что они желали. Так, в момент подготовки к операции первостепенной важности по завоеванию Нормандии Генрих Наваррский оставил на произвол судьбы свою армию и удалился на месяц в Кэвр близ Суассона, влекомый неотразимыми прелестями красавицы Габриэли.

Затем, желая доставить ей удовольствие, он отказался от Нормандии, несмотря на настойчивые возражения своих военных советников, и приказал двигаться к Пикардии и осадить Нуайон. Когда этот осажденный город, понеся множество жертв, был взят, Генрих Наваррский по желанию все той же Габриэли назначил губернатором Нуайона ее отца Антуана д’Эстре, сын которого стал там епископом. Таким образом, красавице удалось пристроить все свое семейство.

Случаи подобного отказа от первейшего долга ради удовлетворения своих сексуальных позывов еще не раз бывали в жизни Генриха IV. Более того, иногда он внезапно покидал заседание Королевского совета, чтобы «расслабиться» в объятиях какой-нибудь быстро сговорчивой красотки. А Совет тем временем терпеливо ждал возвращения любвеобильного венценосца.

Жизнь Беарнца полна этих бесчисленных любовных историй, начиная от обычного изнасилования деревенской девушки, если эта простолюдинка вдруг оказывалась недостаточно понятливой (в Наварре в то время все еще существовало право первой брачной ночи, подкрепленное королевским указом в начале XVII в.), и кончая денежной сделкой, если речь шла о девушке из благородной семьи. Не было числа его незаконным детям, и (за редким исключением) он никогда не заботился о них.

Даже если какая-нибудь женщина, ставшая матерью его ребенка (когда-то опозоренная им и изгнанная из своей семьи из-за внебрачной беременности бедняжки), оказывалась затем в нужде,

Генрих Наваррский даже и слышать о ней ничего не хотел. Так, например, Эстер Имбер, дочь Жака Имбера, бальи из Они, в 1592 г. умерла в нищете, а он и не удосужился ее принять, выслушать, оказать хоть какую-то помощь своей бывшей возлюбленной и ее ребенку от него, то есть своему собственному потомку королевских кровей.

Поступая так, он нарушал традиции дворянства и королевских домов, согласно которым было не принято отказываться от своих побочных детей.

Во время торжественного въезда Габриэли д’Эстре в Париж там находилась Корисанда де Грамон. Однако король нанес ей столько оскорблений, что она предпочла вернуться в свой замок Ажетмо, близ По. А ведь прежде она часто оплачивала из своих средств содержание наемников Беарнца.

Ему было незнакомо понятие королевской чести. Любовницы бесстыдно изменяли ему, Габриэль д’Эстре, например, с герцогом де Бельгардом, а иногда с одним или двумя его простыми охранниками в течение одной ночи (см.: Письмо Бончиани великому герцогу Тосканскому Фердинанду Медичи).

Это нисколько не смущало его, возможно, даже разжигало его аппетит! Это предположение в определенной мере подтверждается, например, следующим эпизодом их интимной связи. Как-то раз Габриэль лежала в постели с Бельгардом (легко догадаться, чем они там были заняты), и тут их поспешно предупредили о приближении короля. Бельгард, голый, залез под высокую кровать, украшенную, как уже говорилось, колоннами и балдахином. Генрих IV вошел, поздоровался с лежащей на ложе красавицей, быстро разделся и лег подле нее. Насытившись ее любовью, он позвал Арфюру, наперсницу и первую камеристку герцогини де Бофор, и попросил ее принести сладостей. Потом, смакуя их, Генрих IV вдруг посмотрел Габриэли прямо в глаза, затем положил часть своего десерта на тарелку и протянул ее главному конюшему под кровать, сказав ему: «Ешьте! Никого нельзя обделять!»

И оставив их, пунцовых от стыда, Генрих IV удалился, хохоча во все горло.

Далеко не впервые он специально приходил таким образом на смену другим своим соперникам и при этом никогда не сердился на них. Можно предположить, что подобные ситуации напоминали ему прежние групповые изнасилования, в которых он участвовал со случайными приятелями, поймав какую-нибудь несчастную девушку, и которые, вероятно, действовали на него сексуально возбуждающе. Современное светское сводничество, практикуемое на развлекательных оргиях, помогает нам лучше понять эти странности, так как впоследствии король оставался столь же равнодушным, внезапно узнавая о неверности Генриетты д’Антрэг, нагло изменявшей ему с принцем де Жуанвилем из семейства Гизов. А между тем ради нее Генрих IV истратил огромные суммы, предназначенные на содержание своих солдат, воюющих с испанцами. Лишенные довольствия, эти полки подняли мятеж, и все это приводило в отчаяние преданного Сюлли, бессильного что-либо изменить. Из-за самодурства Беарнца Франция потеряла Кале, потом Амьен, и потребовалась шестимесячная осада для того, чтобы Амьен вновь стал французским.

Нужно признать, что Габриэль д’Эстре оказывала на короля в политике гораздо лучшее влияние, чем Генриетта д’Антрэг. По крайней мере именно она заставила короля издать 13 апреля 1598 г. Нантский эдикт[128]. Это послужило ей реабилитацией, оправдав пожалованный ей титул герцогини де Бофор. Но кем же она была раньше? Мы уже рассказывали, как Генрих Наваррский подарил аббатство де Манбюиссон сестре Габриэли, все незаконнорожденные дети которой были от разных отцов. Как видно, женщины этой семьи отличались своеобразием. Мать, послужив в молодости усладой своим многочисленным поклонникам, бросила затем своего супруга Антуана д’Эстре, губернатора Ла Фера, чтобы последовать в Овернь за молоденьким маркизом д’Аллегром. А в ту пору ей, этой ветреной супруге господина де ла Бурдезьера, являвшейся по очереди любовницей короля Франциска I, папы Климента VII и короля Карла V, исполнилось 46 лет и у нее уже были внуки. Но послушаем, что говорит Бассомпьер:

«16-летней девушкой Габриэль была продана своей матерью при посредничестве герцога д’Эпернона Генриху III за шесть тысяч экю. Монтини, которому было приказано вручить ей деньги, удержал из них две тысячи для себя. Габриэль быстро надоела королю. Тогда матушка продала ее богачу-финансисту Заме и кое-кому еще, затем — кардиналу де Гизу, прожившему с ней один год. Впоследствии Габриэль перешла к герцогу де Лонгвилю, потом к герцогу де Бельгарду и еще к нескольким аристократам, жившим неподалеку от Кэвра, к таким, например, как Брюней и Стеней. Наконец герцог де Бельгард представил ее Генриху IV» (см.: Бассомпьер. «Мемуары»).

Тут-то и началась ее трагическая судьба. Во всяком случае, пообещав в 1595 г. и красотке Габриэли жениться на ней и сделать их совместных детей наследниками короны, на деле он обманул ее, решив жениться на Марии Медичи. Стоит ли удивляться тому, что определенные враждебные силы стали тайно готовиться к убийству фаворитки, будучи не в силах ее отстранить. 8 апреля 1599 г., вернувшись из Фонтенбло, Габриэль поужинала и легла в постель со своим давним любовником, финансистом Заме, флорентийцем, ставленником семьи Медичи. Перед сном она почувствовала острые боли. 10 апреля, укрывшись в доме мадам де Сурди, она умерла в возрасте 26 лет. Генрих IV был буквально потрясен ее внезапной смертью. Но через шесть дней, 16 апреля 1599 г. ему поведали об одной юной красотке, кажется, еще девственнице, которая жила в Мальзербе со своими родителями. Ее звали Генриетта де Бальзак д’Антрэг. Дальнейшее нам известно. 30 апреля он сделал тщетную попытку проникнуть к ней в спальню. Мы уже описывали своднические торги между родителями девушки и королем.

Из всего сказанного можно заключить, что флорентийский клан отравил Габриэль д’Эстре, а другой клан, тот, который Сюлли назвал «поставщиками курочек ж наперсниками разврата», подготовил ей замену. С кафедры собора св. Петра за происходящим следил папа Климент VIII. И вот он, не решавшийся в течение нескольких недель расторгнуть брак Генриха Наваррского с Маргаритой де Валуа, 10 апреля 1599 г., вечером того самого дня, когда умерла королевская фаворитка, произнес страшные слова: «Бог позаботился об этом…» Эти слова стали понятны его близким, как только весть о ее смерти достигла Рима.

Шли годы, и постепенно близился конец этой жизни, которая могла, бы стать прекрасной, если бы не была полна всевозможных пороков. Тот, кто умеет читать между строк, поймет, что Генрих IV имел верных и бесценных подданных в лице Максимилиана де Бетюна, маркиза де Рони, которого король сделал герцогом де Сюлли, и Оливье де Серра, сеньора де Праделя ан Прованс. При поддержке Генриха IV оба эти министра быстро, уже к 1598 г., покончили с неслыханной нищетой, изнурявшей народ.

Тогда настало время великого заговора 1602 г., так называемого заговора Бирона.

Шарль де Гонто, барон де Бирон (1562 — 31 июля 1602), сначала числился у Генриха IV в бывших фаворитах и служил ему верой и правдой в Арке и Иври, при осаде Парижа и Руана. За это король сначала присвоил ему звание главного адмирала Франции (1592), потом — маршала Франции (1594), а затем в 1598 г. сделал его герцогом и пэром. Между тем герцог Савойский, завладевший маркизатом Салюс под прикрытием французских гражданских войск и обещавший вернуть его в соответствии с Вервенским мирным договором, впоследствии отказался это сделать и стал подстрекать маршала де Бирона поднять восстание.

Генрих IV пресек эти происки. Два корпуса французской армии вошли в Брессу и Савойю, разрушили укрепления и заставили герцога Савойского подписать Лионский договор, по которому герцог сохранял маркизат Салюс, уступая Франции Бюге, Брессу, земли Шекса и Вальроме (вследствие чего граница Франции устанавливалась по реке Роне), уплачивал 300 тыс. ливров в качестве контрибуции и лишался своей артиллерии вместе с боеприпасами.

Так и не научившись карать изменников, будь то женщины или мужчины, король ничего не стал предпринимать, чтобы обезвредить Бирона. А тот продолжал плести заговоры. Он был связан с

Филиппом III, королем Испании, и имел сообщника в лице Карла де Валуа, графа д’Овернь, сына Карла IX и Марии Туше и сводного брата Генриетты д’Антрэг. У них были совершенно ясные планы: сговор, заключенный этими двумя предателями с королем Испании и герцогом Савойским, предусматривал полное устранение королевской семьи, уничтожение юного дофина, будущего Людовика XIII, расчленение Франции с последующим присоединением ее земель к обоим заинтересованным государствам и учреждение выборной монархии, подчиненной Филиппу III.

Одновременно Бирон сформировал из отпущенных на отдых солдат воинские подразделения, обманным путем завлек гугенотов в свой лагерь и опрометчиво направил миланскому губернатору графу де Фуэнтесу письмо, в котором вызвался убить юного дофина Людовика. Новым королем Франции стал юный Генрих, незаконнорожденный сын Генриха IV и Генриетты д’Антрэг, родившийся в 1601 г. через несколько недель после младенца, ставшего затем Людовиком XIII. А мы с вами сейчас говорим, о событиях 1602 г.: в случае удачи заговора де Бирона и д’Оверня и полного исчезновения королевской семьи дальнейшее весьма легко предугадать. Вот как должны были бы развиваться события.

Генриетта д’Антрэг была любовницей принца де Жуанвиля, младшего отпрыска Лотарингского дома, ветви Гизов. Разумеется, ее назначили регентшей королевства, так как новому королю Генриху не исполнилось еще и года. А Жуанвиль, вероятно, смог бы на ней жениться. Тогда Лотарингский дом стал бы вести новую игру, и над будущим, а то и над жизнью незаконнорожденного королевского сына нависла бы серьезная угроза. И то, что не удалось сделать 45 заговорщикам, действовавшим по приказу Генриха III, наверняка могло бы свершиться теперь: Лотарингский род наконец-то стал бы обладателем короны Франции.

Заговор Бирона провалился. 15 июня 1602 г. один из агентов донес обо всем Сюлли. Узнав обо всем этом, Генрих IV принял меры по предупреждению гугенотского восстания и предотвращению вражеского вторжения с двух сторон: со стороны Пиренеев и со стороны Савойи. Затем он вызвал Бирона в Фонтенбло, не дав, однако, приказа об его аресте.

В течение нескольких дней король старался заставить его признаться, желая, вероятно, даровать ему взамен прощение. Это очередное проявление слабости Генриха IV было встречено Бироном упреками вперемешку с угрозами. Тогда, опасаясь все же за судьбу своей семьи и своей короны, король расстался с ним, бросив ему на прощание знаменитую фразу, которая недвусмысленно лишала его прежних титулов: «Прощайте, барон де Бирон…»

Он был арестован, как только вышел от короля, и вскоре предстал перед парламентом, обвиненный в государственной измене, за которую был приговорен к смертной казни. 31 июля 1602 г. во дворе Бастилии ему отрубили голову. Перед казнью он оказал палачу бешеное сопротивление. В конечном счете «палач нанес ему удар такой силы, что голова отлетела на середину двора», — сообщается в рукописи № 23 369 из фондов Национальной библиотеки.

Но вместе с Бироном был арестован и Карл де Валуа, граф д’Овернь. Франсуа д’Антрэг и его дочь Генриетта назывались как соучастники заговора. Вместо того чтобы поручить следователям, которые вели это дело, допросить их, Генрих IV ограничился самоличным допросом своей любовницы, которая без всякого труда доказала ему, что и она, и ее отец чисты, как стеклышко. Король, доведенный своей исступленной страстью почти до маразма, снял с Генриетты и ее отца все обвинения. Парламенту осталось лишь подчиниться его воле. А когда приговор суда был произнесен и Бирона казнили, Генрих IV, дабы не доводить до слез свою любовницу, простил ее сводного брата, графа д’Оверня.

Таким образом, семейство д’Антрэг не было повержено. Можно было начинать все сначала. К чему оно и приступило.

На следующий год, то есть весной 1603 г., всего лишь через восемь месяцев с того дня, когда Карлу де Валуа, графу д’Оверню было даровано столь неправдоподобное помилование, Генрих IV подписал разрешение на возвращение во Францию членов Общества Иисуса, один из которых стал даже постоянно находиться при дворе в качестве королевского духовника. А так как секретные правила ордена позволяли ему нарушать тайну исповеди, «ad majorem gloriam Dei» («к вящей славе Божией»), он доносил все, что слышал от короля, своим начальникам, а те — папе римскому.

Так начал создаваться новый заговор, повторявший в своих планах предыдущий. В феврале 1603 г. один из королевских секретарей по имени Лост, занимавшийся расшифровкой дипломатических депеш, был обвинен в передаче французских военных и политических секретов испанцам. Он пытался бежать и утонул в реке Марна. Или его утопили в ней: несчастные случаи бывали порой очень хорошо подготовлены.

Граф д’Овернь укрылся в своих владениях. Король безмолвствовал, огорченный всем происходящим.

Правосудие принялось за дело. Расследование, проведенное весьма суровыми методами, присущими той эпохе, выявило суть нового заговора. В чем она заключалась?

Генриетта д’Антрэг, став благодаря королевской милости маркизой де Вернейль, укрылась в Испании вместе со своими детьми: сыном Генрихом, ставшим герцогом де Вернейлем (который позже сделался епископом Меца), и дочерью Габриэлью Анжеликой, которая впоследствии вышла замуж за сына герцога д’Эпернона. Король Испании Филипп III обещал Генриетте содержание в 50 тыс. ливров и женитьбу ее сына на инфанте, то есть младшей дочери испанского короля, после чего нужно было дождаться смерти Генриха IV, которая, разумеется, как мы знаем, уже планировалась кое-кем и которую нужно было ускорить. Затем требовалось устранить юного дофина Людовика, которому тогда исполнилось самое большее три или четыре года. И это было совсем не сложно: на свете такое множество детских болезней! И уж на этот раз ничто не помешает Генриетте д’Антрэг возвести на трон своего сына, незаконнорожденного ребенка короля, а самой стать регентшей, а может быть, добиться и большего, как явствует из планов предыдущего заговора.

Узнав обо всех этих подробностях, Генрих IV впал в очередной раз в подавленное состояние. Однако по-ребячески он сразу смекнул, что это, возможно, позволит ему изъять его прежнее неосторожное обязательство жениться, подписанное в 1599 г. «в лесу Мальзерб». Все письма короля Испании, найденные при обыске в замке семьи д’Антрэг и свидетельствовавшие о предательстве отца Генриетты, о предательстве графа д’Оверня и самой красотки, не имели для Генриха IV такой ценности, как то обязательство. А Антуан де Ломени обнаружил эту бумагу в маленьком флаконе, заключенном в бутылку, которая была замурована в стене. На тайник указал сам Франсуа д’Антрэг, пытавшийся выторговать таким образом себе помилование.

Изъяв этот документ, Генрих IV решил, что все в порядке. Но расследование шло своим чередом, и не мог же он оставить его, когда дело касалось явных намерений убить венценосца. Поэтому парламент постановил арестовать графа д’Оверня и держать Генриетту д’Антрэг под домашним арестом в ее особняке в предместье Сен-Жермен.

Чтобы не оставаться без женских ласк, король оплатил прелести очень хорошенькой девушки по имени Жаклин де Бюэй, купив ее за 30 тыс. экю, которые Сюлли был вынужден, ворча, ему выложить. Затем в награду за ее таланты Генрих IV сделал красавицу Жаклин графиней де Море. Но от прошлого никуда не денешься… И король продолжал мечтать о Генриетте д’Антрэг. У него усилился старческий маразм, парализуя его королевскую твердость и даже чувство долга по отношению к Французскому королевству.

Зимой 1604 г. суд приговорил к смерти Карла де Валуа, графа д’Оверня, и Франсуа де Бальзака д’Антрэга за измену родине и намерение убить короля. Суд предлагал заключить Генриетту де Бальзак д’Антрэг, маркизу де Вернейль в какой-нибудь монастырь со строгим режимом.

Чтобы быть прощенным за всю сумятицу, которую он внес, разрушив ее планы, Генрих IV потребовал полного оправдания Генриетты, пользуясь правом королевского помилования. Потом, желая осушить слезы в ее прекрасных глазах, он заменил смертную казнь ее отца и сводного брата пожизненным заключением.

И, дабы вновь обрести во всей полноте эту огромную любовь, в которой она его заверила, король через два месяца приказал освободить ее отца Франсуа д’Антрэга. В то же время, поскольку граф д’Овернь посмел обвинить на суде свою сестру, что шокировало

Генриха IV, король оставил его в Бастилии. Бедняга пробыл там 12 лет, до 1616 г., то есть до того момента, когда Мария Медичи, оставшаяся регентшей Франции до 1614 г., заставила 13-летнего Людовика XIII подписать приказ об освобождении своего кузена Карла де Валуа, графа д’Оверня.

И, несмотря на такую снисходительность, или именно благодаря ей, возникли новые заговоры с целью устранения Генриха IV.

Впрочем, по своим итогам его царствование заслуживало отнюдь не отрицательной оценки. Если бы Генрих IV умел обуздывать свои сексуальные страсти, каким он мог бы быть великим королем! Имея таких незаурядных министров, как Сюлли, Оливье де Серр, Ашилл де Арлей, он совершил много преобразований, чем снискал себе признательность простого народа:

— Ордонанс 1595 г., запрещавший кредиторам описывать движимое имущество и земледельческие орудия крестьян;

— Ордонанс 1598 г., предохранявший крестьян от незаконных поборов со стороны солдат, определявшихся к ним на постой;

— Королевский указ 1600 г. (автором этого указа был Оливье де Серр), содержавший многочисленные меры по преобразованию французского сельского хозяйства;

— Ордонанс 1600 г., разрешавший свободную продажу зерна, что давало крестьянам возможность восстанавливать старые и осваивать новые земли;

— изданные в 1600 г. Общие положения о развитии мануфактур Бартоломея де Лаффена, позволявшие королю увеличивать число фабрик, мануфактур, хрустальных заводов и т. д. и обеспечить таким образом занятость многочисленных безработных;

— назначение в 1600 г. Брабансона Энфрея Брадлея директором плотин и каналов способствовало развитию судоходных каналов и дорожно-ремонтных работ, а также строительству новых, обсаженных вязами, которые крестьяне будут называть дорогами Рони;

— предпринятая в 1604 г. колонизация (в союзе с индейскими племенами) Атлантического побережья от устья Гудзона до залива Фанди, от южного берега Ньюфаундленда до островов и побережья залива Св. Лаврентия, от канадского побережья этого залива до озера Онтарио;

— в 1608 г. Самюэль де Шамплейн основал город Квебек, заключил тесный союз с индейскими племенами гуронов и алгонки-нов, освоил Великие озера вплоть до Верхнего озера и основал колонию Монреаль. Так родилась французская Канада.

Все плоды этой мудрой политики были сведены на нет из-за невероятной глупости Марии Медичи и по милости тех ничтожеств, которыми она себя окружила в период своего регентства.

Во внутренней политике в 1607 г. благодаря усилиям короля произошло окончательное присоединение графства Беарн к Франции.

Но жизнь этого короля уже подходила к концу. Возникали все новые и новые заговоры с целью его убийства, причиной которых был «великий план» Генриха IV (его так назвал Сюлли).

Этот план состоял из двух частей. Первая была нацелена на усмирение Австрийского дома силой оружия, победа Франции обеспечивала бы создание нового европейского порядка. А вторая — на создание христианской Европы в виде широкой конфедерации 15 государств, включающей в себя:

— шесть наследственных монархий,

— шесть выборных монархий,

— три республики.

Момент был благоприятный: Филипп III Испанский только что приказал изгнать морисков[129] и потерял во время осады Остенда 70 тыс. человек, а Рудольф II, император «Священной Римской империи», будучи неспособным к политической деятельности, «витал в облаках» алхимии. Вскоре он был свергнут восставшими подданными во главе со своим братом Матвеем.