Версальский мирный договор

Версальский мирный договор

В 1932 году немецкий историк Теодор Хойсс написал сакраментальную фразу: «Родина национал-социализма — не Мюнхен, это — Версаль». Перефразируя это выражение, можно с полной уверенностью утверждать, что местом рождения Ринг-движения был не Берлин, а Версаль. Это отнюдь не преувеличение. В знак протеста против заключения Версальского мирного договора «зародыш» Кольца назвался «Июньским клубом». Его первой акцией была демонстрация протеста, организованная в Веймаре, где члены клуба требовали отказаться от ратификации договора. Ожесточенная борьба против диктанта Версаля прошла красной нитью сквозь всю историю Ринг-движения. Именно Версальский договор стал толчком к формированию и развитию большинства концепций, родившихся внутри Кольца. Но мне не хотелось бы упрощать ситуацию, заявляя, что немецкий революционный национализм стал косвенным порождением грабительского Версальского мира, он был достаточно активным (пусть и не столь радикальным и агрессивным, как нацизм) задолго до заключения мирного договора. Откровенная бездарность и недальновидность предложенного договора заключалась хотя бы в том, что вместо успокотения Германии он подлил масла в огонь, вызвав к жизни самые разнообразные формы немецкого национализма. Нет никаких поводов поставить под сомнение искренность Мёллера ван ден Брука, когда он обратился к Президенту Вильсону в своем «Праве молодых народов»; «Теперь эти люди остались ни с чем и они требуют только одно право: начать все заново… Они верят в идею справедливости, так же как доверяют представителю этой идеи — Вильсону. В его программе они видят программу справедливости». Одновременно с этим Мёллер убедительно показал (став фактически пророком), что если Франция и впредь будет руководствоваться «голосом мести» и отвергнет предложения Вильсона, то Германия будет доведена до крайних актов отчаяния, что погрузит Европу в нескончаемую череду беспорядков.

Одной из главных проблем, о которой тогда говорила вся немецкая нация, был вопрос виновности Германии в развязывании Первой мировой войны. Статья 231 Весальского договора перекладывала всю вину на Германию. «Совесть» активно обсуждала эти обвинения. Доказательство своей невиновности в те дни превратилось в какое-то подобие немецкой веры. Не обошел стороной этот вопрос и Мёллера ван ден Брука, который еще накануне войны испытал в Париже некие реваншистские настроения. Настойчивость немецких политиков в деле пересмотра этого злосчастного параграфа, равно как его появление по инициативе стран-победительниц сегодня кажется наивным ребячеством. Но агрессивное навязывание немцам чувства вины вызвало прямо противоположный эффект.

Позиция Франции при заключении Версальского договора была понятной — она боялась нового возрождения Германии, а потому делала все возможное, чтобы страна пребывала в хаосе и нищете. Без сомнения, этот страх был в определенной мере оправдан. Но Вторая мировая война наглядно показала, что договоры подобные Версальскому не в состоянии спасти Европу от нового кровопролития. К поражению Германии приложили руки также США и Россия, но после 1920 года обе эти державы временно оказались полностью выбывшими из европейской политики. Более того, Версальский договор никогда не соответствовал реальному соотношению сил в Европе. В одной из статей, опубликованной в «Совести», Мёллер ван ден Брук указывал на страх Франции перед Германией как единственный фактор общеевропейской политики: «Мы даже можем вести с ними политические дела, чтобы заверять — они не правы, чтобы убеждать — они смешны».

Впрочем, не будем вдаваться в подробности Версальской системы. Хотелось бы только подчеркнуть — если бы этот договор не пытался на десятилетия вперед диктовать, как надо жить в Германии, курс на «Консервативную революцию», наверное, вообще бы не был провозглашен. Германия выбрала бы совершенно другой путь! Революционеры, которых было в изобилии в любой группе, в любом союзе, со временем бы исчезли, а их место заняло новое консервативное поколение, ориентированное на реформы и осторожные действия.

Но историю не изменить. Впрочем, говорить о неприятии Версальской системы как отличительного признака Кольца было бы ошибкой. Подобные установки были характерны не только для всей «национальной оппозиции», недовольство выражал весь немецкий народ, включая немецкое правительство, которое не раз требовало пересмотреть Версальский договор. Именно ненависть к Версальской системе в определенной мере объединяла немецкий народ. Но у политиков лишь расходились мнения в том, как стоило выполнять этот договор. Именно по этому вопросу Кольцо впервые выступило в роли оппозиции к парламентскому правительству. Правительство собиралось проводить политику, которую в Кольце разоблачали как «исполнительскую». Верхи Германии хотели продемонстрировать свою добрую волю и гарантировать исполнение всех реальных обязательств, возложенных на Германию. Но в силу «доброй воли» правительство хотело показать, что все репарации и выплаты были просто немыслимыми. Государственным мужам казалось, что в безнадежном положении они заняли единственно правильную психологическую позицию, а безответственные оппозиционные группы своими «выходками» только мешали делу. Одной из этих многочисленных внепарламентских групп было Кольцо. В публикациях «Июньского клуба» фактически невозможно найти предложения, адресованные правительству, которые бы могли помочь смягчить условия грабительского мира. В определенной мере получался замкнутый круг — жесткие требования порождали радикальную оппозицию, а та в свою очередь подрывала доверие к Германии со стороны стран-победительниц. Но с другой стороны, западные страны оказались беспомощными после того, как Гитлер пришел к власти.

Нацисты в одночасье провозгласили Версальский договор лоскутом бумаги, который ничего не значил. Так, может быть, безответственным было как раз заигрывание с Западом, а реальным путем решения — жесткая и несговорчивая позиция?