Пауперизм и бродяжничество

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пауперизм и бродяжничество

Экспроприация крестьян, проходившая в течение двух с лишним веков, должна была привести и привела к середине XVIII в. к тому, что на земле остались лишь крестьяне, превратившиеся в мелких собственников или капиталистических фермеров. В основной же массе насильственно оторванные от земли крестьяне «массами превращались в нищих, разбойников, бродяг».[7]

В первой половине XVI в. этот процесс экспроприации крестьян только начался, но уже тогда образовалась огромная резервная армия труда, армия людей, лишенных каких-либо средств производства и существования. Толпы доведенных до отчаяния голодных людей заполнили дороги Англии.

Выразительную картину страданий народных масс в период огораживаний рисует в своем знаменитом произведении «Утопия» великий английский гуманист, современник Генриха VIII Томас Мор:

«Мужчины и женщины, мужья и жены, сироты и вдовы, объятые отчаянием матери с грудными детьми, все домочадцы, бедные средствами к жизни, но многочисленные… бредут прочь… и нигде не находят приюта… Внезапно выброшенные на улицу, они вынуждены распродавать имущество за бесценок. И когда этими несчастными скитальцами истрачено все до последней копейки…, то… что им остается делать, как не красть? Но тогда их вешают по всей форме закона».

Основную массу бродяг и нищих составляли экспроприированные крестьяне, что было совершенно бесспорно для современников: об этом говорит в начале XVI в. Томас Мор, это же обстоятельство в качестве основной причины роста бродяжничества и пауперизма отмечал Фрэнсис Бэкон в своей речи в парламенте в 1597 г.

Согнанные с земли крестьяне — вот ядро бродившего по дорогам Англии несчастного люда. Их ряды пополнялись в результате закрытия монастырей и секуляризации, а также в результате роспуска сеньорами феодальных свит.

Гаррисон пишет, что лорды становятся овцеводами, торгуют шерстью, мясом, лесом, основывают мануфактуры, обогащаются и прибирают к рукам все деньги в стране, а община становится слабой, члены ее разоряются, превращаются в нищих и бродяг.

«Нет государства в Европе, где не было бы бедных. Но у нас в Англии бедняков много, и они бывают трех родов: во-первых, бедняки от бессилия — сироты, старики, инвалиды, неизлечимо больные; во-вторых, бедняки, ставшие такими в результате несчастных случаев, — раненые солдаты и разорившиеся домовладельцы и землевладельцы, эта категория особенно многочисленна; в-третьих, неисправимые бедняки по собственной небрежности и распущенности — бродяги, жулики, проститутки и бунтовщики».

Мы видим, что сам Гаррисон подчеркивает численность второй категории. Бедняки бродят, по его словам, по дорогам всей страны; летом их можно видеть на открытых местах, зимой они укрываются в лесах, чтобы избежать ветров.

Размеры бродяжничества были, несомненно, очень велики, но, к сожалению, мы располагаем лишь косвенными данными о количестве нищих. Во всяком случае, в одном Лондоне при Елизавете Тюдор их было более 50 тыс. (при 200 тыс. жителей).

Бродяги и нищие были превосходным горючим материалом для народных волнений. События 1536 г., восстание Кета в 1549 г., тревожная обстановка начала 60-х годов, угроза распространения восстания, поднятого Норфолком и католиками на севере в 1569 г., наконец события 1596–1597 гг. — все это показывает, что джентри и. буржуазия тюдоровской Англии жили под постоянным страхом социальных потрясений, под постоянной угрозой народных восстаний.

Страх перед восстаниями, интересы казны и обороны государства заставляли правительство как-то ограничивать огораживания, приводившие к обезлюдению целых районов. Начиная с 1489 г. и далее в течение всего XVI в. издавались статуты против огораживаний. Правда, они плохо выполнялись, так как были невыгодны лордам и дворянству. Зато неукоснительно выполнялись законы против экспроприированных, законы, которые были поистине кровавыми.