7. ПОРАЖЕНИЕ

7. ПОРАЖЕНИЕ

В октябре—ноябре 1919 года как раз начинаются решающие бои на Южном фронте. Стянутые со всех направлений лучшие части большевиков переходят в наступление. Растянутый деникинский фронт начал трещать. Донцы были обескровлены. На начало декабря у них в полках оставалось по 200 шашек, в кубанских частях, объятых дезертирством после известных событий, — от 59 до 99 шашек на полк.

В начале зимы 1919/20 годов перелом ясно обозначился. Деникинская армия стремительно покатилась на юг.

12 декабря 1919 года совещание премьер-министров Антанты в Лондоне констатировало, что Колчак и Деникин потерпели поражение, и решило «укрепить Польшу как барьер против России». Отныне ставка делалась на «санитарный кордон» — пояс мелких государств вокруг Советской России. Однако англичане не собирались выпускать из рук силу, которая могла стать барьером между РСФСР и нужным им Закавказьем.

Основное кадровое ядро Добровольческой армии опять отошло на территорию Дона и по численности сократилось до уровня весны 1918 года. В декабре под Ростовом было всего 2—3 тысячи «добровольцев». Армию свели в Добровольческий корпус. Подобрав всех отставших и влив тыловые команды, поставили в строй 8 398 бойцов при 158 орудиях.

Главная тяжесть ведения войны вновь ложилась на казачьи части, которые, особенно донцы, были страшно переутомлены. Казаки отошли с Украины в довольно жалком состоянии. Против Деникина даже на Дону была составлена довольно сильная оппозиция. Начальник штаба Донской армии генерал Кельчевский требовал смещения главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России. Появились слухи, что Кельчевский хотел сдать Донскую армию, «попасть в окружение».

Часть военачальников знала об этих настроениях и советовала Деникину отступать в Крым или на Одессу. «Я не могу оставить казаков, — ответил Деникин. — Меня обвинят за это в предательстве». Да и англичане настаивали на отступлении на Дон и Северный Кавказ-Большевики прошли по шахтерским поселкам Донбасса и довольно быстро и неожиданно оказались под Ростовом и Новочеркасском. Наступила еще менее ожидаемая оттепель. Дон вскрылся, лед ушел. Донцы, не решаясь дать генеральное сражение, имея в тылу водную преграду, после недолгого сопротивления ушли за реку, сдали и Ростов и Новочеркасск. Казачьему движению был нанесен непоправимый удар.

9/10 живой силы уходивших за Дон белогвардейцев пристало к обозам, покинув свои части. На следующий день после переправы в Донской армии насчитывалось 7 266 штыков и 11 098 сабель, у «добровольцев» — 3 383 штыка и 1 348 сабель, Кубано-Терский корпус, сведенный временно в бригаду, — 1 580 сабель. Однако уже через три дня, к 1 (14) января 1920 года Донская армия удвоилась и насчитывала 36 470 бойцов при 147 орудиях и 605 пулеметах. Дон обезлюдел, казачество опасалось там оставаться, боялось большевиков, и казаки бросились догонять свои части. Зато кубанцы и терцы неудержимо катились по домам. Развал в их частях шел полный.

Но не все еще было потеряно. Главком Красной Армии С. С. Каменев сетовал, что не удалось в полной мере отрезать «добровольцев» от казаков, что донцы сохранили боеспособность, а после взятия Ростова между поредевшими частями Красной Армии и Центром «образовалась пропасть в 400 верст». В начале февраля советское военное командование докладывало: «Наше продвижение вперед без значительных пополнений и реорганизации может кончиться плачевно, так как в случае отхода будем иметь в тылу непроходимые разлившиеся реки...». 9 февраля 1920 года командарм Г. Я. Сокольников сообщал из Ростова, что «старые бойцы заменены местными мобилизованными и пленными, пополнений нет...». Главное командование Красной Армии считало обстановку «крайне тяжелой и даже больше».

Большевики стали настойчиво предлагать казакам переходить на сторону Красной Армии, обещали не трогать ни их, ни их земли. Советское правительство начало переговоры с Грузией о совместных действиях против Деникина.

Англичане увидели слабость Деникина и, заинтересованные в сохранении буфера между Россией и Закавказьем, сделали ставку на казачьи государства. На Рождество Врангель обратил внимание Деникина: «Есть основание думать, что англичане сочувствуют созданию общеказачьей власти, видя в этом возможность разрешения грузинского и азербайджанского вопросов, в которых мы до сего времени занимали непримиримую позицию». Врангель предлагал главные силы «добровольцев» перебросить на запад и вместе с поляками создать единый фронт от Балтийского до Черного моря. Все это означало переориентацию на французов.

Деникин пытался перехватить инициативу у англичан и казачьих «самостийников». Он распустил Особое Совещание и сформировал новое правительство во главе с донским атаманом Богаевским, хотя фактически ведущую роль в правительстве играл генерал Лукомский. И Богаевский и Лукомский были людьми, которым Деникин доверял. Тогда же по предложению английского генерала Мак-Киндера признали факт существования «окраинных правительств» Грузии и Азербайджана. Однако этими изменениями избежать трений внутри деникинского лагеря не удалось.

Оправившиеся казачьи общественные деятели собрали 5 (18) января 1920 года Верховный Круг Дона, Кубани и Терека и стали оспаривать у Деникина власть.

В это время советское командование перенесло направление главного удара на Маныч и бросило на прорыв белого фронта всю стратегическую конницу Буденного и Думенко. Масса малодушных, разнося панику по тылам, бежала в Екатеринодар и Новороссийск. Но Донская армия устояла. В ожесточенных боях донская конница побила красную кавалерию, комкор Павлов просил резервов для преследования красных, для белых появилась возможность перейти в наступление. С целью сплотить свои силы и ускорить подход на фронт кубанских формирований деникинцы и донское командование попытались пойти на сближение с Верховным Кругом. Деникин выступил на Круге с примирительной программой, предлагал казачьим представителям войти в его правительство (что уже проделал Богаевский). В случае отказа он грозил уйти с «добровольцами» и частью военачальников, и тогда «рухнет весь фронт».

Даже председатель Круга «черноморец» Тимошенко попал под очарование деникинскои речи и ответил, что Кубань не мыслит себя совершенно отделенной от России, а уход Деникина — это «гибель казачеству». Но рядовая часть Круга не прониклась деникинскими идеями. «Что бы ни говорил Деникин, ему не верили», — вспоминал очевидец.

Соглашение все же было достигнуто. Как считал Деникин, «обе стороны пришли к соглашению под давлением обстановки, без особой радости и без больших надежд». Деникин выбрал из предложенных ему кандидатур главу нового южно-русского правительства, им стал донской казак Н. М. Мельников, последовательный сторонник Каледина.

Деникинское окружение, кадетская партия, в прочность союза не верило и считало: «Если будет военная победа, Деникин сбросит с себя всю эту чепуху и будут перемены. Если нет, то Деникин погибнет».

Донское командование, успокоенное соглашением Деникина и Круга, стало готовить наступление на Новочеркасск, а Добровольческий корпус должен был атаковать Ростов. Наступление решили начать, когда сосредоточится новая Кубанская армия, наступающая на Великокняжескую. Однако кубанцы «митинговали и рассуждали, под какими лозунгами воевать».

В начале февраля новое командование красных (М. Тухачевский) перенесло направление главного удара против Кубанцев и перебросило 1-ю Конную армию С. М. Буденного на стык Донской и Кубанской армий.

Донское командование в согласовании с корпусными командирами решило: «Ввиду нездорового, полубольшевистского настроения на Кубани, предоставить кубанцам испытать прелести советского рая, а самим, невзирая на действующего в тылу Буденного, двинуться самым решительным образом на север». План этот стал уже приводиться в исполнение, но против него категорически выступил сам Деникин. Советские военные специалисты отмечали, что в тот момент «у противника низы были готовы дать решительный бой, но верхи не решались».

14 февраля начались бои на фронте Кубанской армии, и донское командование послало на помощь кубанцам подвижный резерв, лучшую мамонтовскую конницу и конницу верхнедонских повстанцев, вместо того, чтобы бросить эти силы на Новочеркасск или Ростов. Донцам пришлось двигать свои войска по расходящимся линиям — на север и на юго-восток.

Обстановка на Кубани в это время обострилась 18 февраля Н.М.Мельников представил Деникину список нового правительства, это были «надежные русские люди», сторонники Единой и Неделимой России. Сразу же начались столкновения между южнорусским и кубанским правительствами, кубанцы не признавали «южнорусскую власть» на своей территории.

16 февраля красные выбили кубанские части из Торговой, донцы, попавшие в снежную бурю в Манычской степи, не успели на помощь кубанцам. Генерал Павлов потерял четверть своей конницы обмороженными и не смог отбить Торговую. 19 февраля донцы и «добровольцы» пошли в наступление на Ростов и Новочеркасск, 20 и 21-го белые занимали Ростов, где захватили огромные трофеи. Однако 22 февраля конница Буденного наголову разгромила кубанские части. «После этого боя Кубанская армия как организованная сила перестала существовать», — считали советские военные специалисты. Кубанцы ушли на свою территорию, вслед за ними туда 24 февраля вступили красные.

Опасаясь окружения, донцы и «добровольцы» отступили от Ростова. Наперерез им спешила разбившая кубанцев конница Буденного. Под станицей Егорлыкской разразилось величайшее за всю войну кавалерийское сражение, которое закончилось вничью, но белые уже «потеряли сердце» и стали уходить на Кубань.

Печальная участь постигла «добровольцев» на Украине. Часть их под командованием эксцентричного генерала Слащева ушла в Крым, где Слащев вышел из-под командования Деникина, часть была прижата к Днестру и сдалась большевикам (13 тысяч пленных, 342 орудия, 560 пулеметов).

Разочаровавшись в способности Деникина защитить казачьи области от большевиков, Верховный Круг 9 марта поставил вопрос о разрыве с ним. В то же время, опасаясь полного разброда и желая сохранить единое командование, Круг предложил командарму Донской армии генералу Сидорину пост главкома Доно-Кубано-Терской армии. Сидорин ответил: «Я дал слово генералу Деникину и ему не изменю». Сидорин, командующий наиболее многочисленной армией из входящих в Вооруженные Силы Юга России, несколько раз пытался переломить ход событий в свою пользу. Под Тихорецкой, Березанской и Кореновской он бросал донскую конницу в бой, но донцы, оставшись без поддержки кубанцев и даже «добровольцев», которые оставили боевые позиции и устремились к Новороссийску, дрались плохо. У донцов «не хватало сердца», сам Сидорин едва не попал в плен.

16 марта Верховный Круг принял решение изъять казачьи войска из подчинения Деникину в оперативном отношении, 17-го красная конница, пополненная сдавшимися кубанцами, ворвалась в Екатеринодар, и Верховный Круг бежал за Кубань. Пока вопрос «завис», кубанские генералы Науменко, Топорков, Писарев, Бабиев заявили, что будут подчиняться только Деникину, после чего оставили укрепленную линию Кубани. «Самостийники» в ответ усилили агитацию. Они открыто говорили, что война проиграна, что надо мириться с большевиками.

19 марта решением Верховного Круга атаманы и правительства казачьих областей освобождались от всех обязательств относительно Вооруженных Сил Юга России, войска выводились из подчинения Деникину, предполагалось немедленно приступить к организации обороны края без «добровольцев» и к созданию новой «союзной» власти. Но кубанские и донские генералы продолжали подчиняться Деникину и увлекали за собой сохранившие строй войска.

Грузинское правительство отказалось пропустить в Грузию прижатые к Кавказским горам белые войска, и те оказались в безвыходном положении. Оставалось выводить их в бедный ресурсами Крым.

В порты Черноморского побережья Кавказа вышли 9 тысяч «добровольцев», 20 тысяч кубанцев и 50 тысяч донцов. Вошедшие в Новороссийск первыми «добровольцы» растеряли дисциплину, устраивали митинги. Панику и тягостную для войск атмосферу создавали тысячи лиц, «присосавшихся» к движению, наживших миллионы и теперь стремившихся поскорее очутиться в безопасном месте. «Добровольцы» заказали суда из расчета на 17 тысяч человек и погрузили все, что возможно («параллельные брусья и сломанные столы»). Кубанцам предоставили 500 мест, донцам — 4 тысячи.

Переполненный войсками Новороссийск мог обороняться, а пароходы вернуться за казаками еще раз, но этого не произошло. Значительная часть казаков была оставлена на побережье сознательно, чтобы они волей-неволей перешли к партизанской борьбе. Донской генерал Т. М. Стариков сетовал впоследствии, что Деникин бросил в Новороссийске всю донскую конницу. Но партизанской войны казаки не начали. Кубанцы открыто переходили к большевикам, 1-я Кубанская дивизия почти в полном составе перешла на сторону красных и первой ворвалась в Новороссийск, где большевикам сдались 22 тысячи человек, преимущественно донцов.

В самом городе разыгралась не одна трагедия. Генерал Сидорин готов был стрелять в Деникина, и ситуацию разрядил лишь подход еще нескольких судов, на которые посадили несколько тысяч донских казаков.

«...Сердцу бесконечно больно: брошены громадные запасы, вся артиллерия, весь конский состав. Армия обескровлена...» — писал Деникин жене из Крыма.

К апрелю 1920 года основные силы «добровольцев», 1/4 Донской армии, добровольческое командование, донское командование и атаманы казачьих войск были в Крыму, а Кубанская армия, часть Донской, кубанское командование и кубанское правительство оставались на Черноморском побережье Кавказа.

Вместе с уходом в Крым встал вопрос о пребывании во главе движения самого Деникина. Часть «общественности» — епископ Вениамин, группа сенаторов во главе с Глинкой — вела переговоры с оборонявшим Крым генералом Слащевым. Указывалось, что «Деникин дискредитирован, что он морально разбит, а его место должен занять Врангель». Как вспоминали очевидцы, Деникин «совершенно пал духом и ни к чему не годился; имя его произносилось с проклятиями».

29 марта в Феодосии на совещании узкого круга генералов (Покровского, Сидорина, Боровского и Юзефовича) Боровский от имени Слащева высказал мнение, что Деникин должен уйти. Все согласились.

1 апреля Деникин узнал от командира Добровольческого корпуса Кутепова, что Добровольческий корпус не верит ему, Деникину, так, как верил до сих пор. 2 апреля Деникин подготовил приказ о том, чтобы все военачальники собрались на Военный совет в Севастополь 4 апреля «для избрания преемника главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России». Особой телеграммой был вызван на совет отчисленный недавно из армии генерал Врангель.

«Мое решение бесповоротно. Я все взвесил и обдумал. Я болен физически и разбит морально; армия потеряла веру в вождя, я — в армию», — сказал Деникин своему новому начальнику штаба генералу Махрову, передавая приказ для рассылки.

Председателю Военного совета генералу Драгомирову Деникин направил письмо: «Три года российской смуты я вел борьбу, отдавая ей все свои силы и неся власть как тяжелый крест, ниспосланный судьбою.

Бог не благословил успехом войск, мною предвидимых. И хотя вера в жизнеспособность армии и в ее Историческое призвание мною не потеряна, но внутренняя связь между вождем и армией порвана, и я не в силах более вести ее.

Перелагаю Военному совету избрать достойного, которому я передам преемственно власть и командование».

Поенный совет собрался в Севастополе, Деникин остался в Феодосии. Начальники «добровольческих дивизий - дроздовцы, корниловцы, марковцы и алексеевцы настаивали на сохранении Деникина у ВЛАСТИ, генерал Кутепов писал впоследствии: «Я ОТЛИЧНО сознавал, что генерала Деникина заменит никто не может, поэтому считал, что дело наше проиграно». Так, видимо, думали и другие «добровольцы».

Совещание по выборам было сорвано генералом Слащевым, который требовал, чтобы Деникин назначил преемника приказом, а не передавал вопрос на нолю выборов. Генерал Сидорин, командующий донцами, тоже отказался давать какие-либо «советы», мотивируя это тем, что донское командование представлено очень слабо: от Донской армии — 6 человек, а от Добровольческого корпуса — 30.

Драгомиров известил об этом Деникина и просил прибыть в Севастополь и возглавить Военный совет. Деникин настаивал на своем решении.

В это время из Константинополя прибыл в Крым генерал Врангель. Английский представитель предоставил ему для этой цели миноносец «Император Индии». С Врангелем английское командование передало на имя Деникина ноту, чтобы тот начал переговоры с большевиками о сдаче белой армии на условиях амнистии, англичане брали на себя посредничество, в противном случае отказывались помогать.

Естественно, уйдя в Крым, «добровольцы» перебрались из английской «зоны» во французскую. Всякие взаимоотношения с ними потеряли для англичан какой-либо смысл. Французы, недовольные предыдущим чересчур самостоятельным поведением Деникина, выжидали. Надеяться было не на кого.

Новые обстоятельства заставили Военный совет остановиться на кандидатуре генерала Врангеля. Совет опасался, что выборность главного командовании может создать в армии нехороший прецедент, и обратился к Деникину с просьбой, чтобы он назначил Врангеля своим приказом. Все знали, что взаимоотношения между Деникиным и Врангелем очень сложные, и не надеялись особо. Но Деникин отдал такой приказ: «Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России.

Всем, шедшим честно со мною в тяжелой борьбе, — низкий поклон. Господи, дай победу армии и спаси Россию».

Расширенный Военный совет (вплоть до командиров полков) видел, что дело проиграно. Врангеля утвердили главнокомандующим, чтобы он «путем сношения с союзниками добился бы неприкосновенности всем лицам, боровшимся против большевиков». И Врангель просил у английского командования два месяца «на улаживание дел»...

Вечером 4 апреля Деникин покинул Россию на том же миноносце «Император Индии». О своем последнем дне на родине он оставил краткую запись: «Тягостное прощание с ближайшими моими сотрудниками в Ставке и офицерами конвоя. Потом сошел вниз — в помещение охранной офицерской роты, состоявшей из старых добровольцев, в большинстве израненных в боях; со многими из них меня связывала память о страдных днях первых походов. Они взволнованы, слышатся глухие рыдания... Глубокое волнение охватило и меня: тяжелый ком, подступавший к горлу, мешал говорить. Спрашивают: почему?

— Теперь трудно говорить об этом, когда-нибудь узнаете и поймете...

Поехали с генералом Романовским в английскую миссию, оттуда вместе с Хольманом на пристань. Почетные караулы и представители иностранных миссий. Краткое прощание. Перешли на английский миноносец...

Когда мы вышли в море, была уже ночь. Только яркие огни, усеявшие густо тьму, обозначали еще берег покидаемой русской земли. Тускнеют и гаснут.

Россия, Родина моя...»