КТО ПРЕДАЛ ЗОЮ КОСМОДЕМЬЯНСКУЮ
КТО ПРЕДАЛ ЗОЮ КОСМОДЕМЬЯНСКУЮ
… А наутро донесла разведка,
что в селе Петрищево стоят,
отдыхают вражеские танки.
И сказала Зоя: «Я пойду,
я еще не очень-то устала,
я еще успею отдохнуть…»
Зима в том году наступила ранняя. Уже выпал снег. Он шершаво хрустел под ногами, и от этого хруста, от покрытых снежными подушками – точь-в-точь рождественская открытка – деревьев отдавало чем-то детским, щемяще родным и потому до боли знакомым. Словно и нет никакой войны вовсе, и дома ждут их теплые постели с чисто накрахмаленными наволочками и простынями, такими же хрустящими, как этот снег…
Их было шестеро. Вернее, их осталось шестеро, потому что четырех своих товарищей потеряли они, напоровшись на немецкую засаду, еще трое суток назад, сразу, как перешли линию фронта.
Они шли долго. Кружили по лесам, обходя ставшие в одночасье вражескими деревни. Спали по очереди… И чем ближе подходили они к пункту своего назначения, тем мрачнее и неразговорчивее становились эти люди. А потом и вовсе случилось страшное…
До деревни Петрищево оставалось всего-ничего, каких-то полкилометра. Полоска огоньков виднелась уже из леса, когда боец Кирюхин, самый старый из группы, тертый, неожиданно плюхнулся в снег:
– Все, командир. Больше не могу.
На какое-то мгновение Крайнов, командир диверсионной группы, даже оцепенел. Он потряс Кирюхина за плечи:
– Ты что, ополоумел?
– Не могу… Что хошь делай, не могу. Заболел я… Ноги не ходят.
Он отвернулся, поднял глаза куда-то наверх, словно мог что-то разглядеть в стремительно надвигающейся вечерней темноте.
Крайнов был командир неопытный, из молодых. До войны комсомолил в Ярославле. Никогда раньше с таким махровым, отъявленным дезертирством сталкиваться ему не приходилось, и от ощущения собственного бессилия Крайнов почувствовал, как приходит в бешенство:
– Да я… Под трибунал пойдешь! – рука Крайнова зацарапала по кобуре.
– Воля ваша, – в голосе Кирюхина не было страха; одна лишь глухая, упрямая усталость. – Только сил у меня нет.
Над поляной нависла угрожающая тишина.
– Так, – многозначительно выдавил Крайнов. – Может, еще кто-то не в силах идти? Может, есть еще больные?
Командир был почти уверен, что никто примеру Кирюхина не поддастся, но, видно, плохо знал он своих бойцов. Еще двое – Поваров и Щербаков отвернули головы. Они тоже были больны.
«Что делать? – лихорадочно размышлял Крайнов. – Тащить их силком? Толку немного. И задания не выполнят, и всю группу под монастырь подведут. Эх, дайте только вернуться обратно, за все тогда ответите…»
– Ладно, – его голос гулким эхом разнесся по лесу, – оставайтесь. После разберемся… Значит, так. В деревню заходим с разных сторон. Как только израсходуете боезапас, не мешкая, возвращайтесь назад. Встречаемся вон там, – он указал на соседнюю опушку. – Расходимся прямо здесь. Все понятно?
– Понятно, – двое из пятерых кивнули. Только двое. Парень и девушка. Оба – добровольцы, обоим по восемнадцать…
– Тогда вперед, – Крайнов резко поднялся на ноги и, не оглядываясь, зашагал к деревне…
Со своим участком он разделался на удивление быстро. Ни немцы, ни крестьяне не успели еще даже очухаться, как метнул Крайнов в крайние избы бутылки с зажигательной смесью и побежал в лес.
Он ждал своих бойцов до последнего. Уже наступило утро, но Крайнов все не уходил с условленного места, все надеялся, что вернется хотя бы кто-то. Через десять часов он понял, что больше ждать бессмысленно и зашагал к линии фронта. На календаре было 26 ноября 1941 года…
Крайнову и в голову не могло прийти, что очень скоро невзрачная подмосковная деревушка, которую он только что поджег, станет известна всей стране…
Из приказа по Кавалерийской бригаде СС № 24 от 12 декабря 1941 г.:
«По словам пленных, надо рассчитывать на систематические покушения врага уничтожать путем поджогов населенные пункты и жилища войск позади фронта. У партизан создаются специальные поджигательные команды. Необходимо принять меры предосторожности для предупреждения и тушения пожаров.
Гауптштурмфюрер СС Рихтер»
Эту девочку с кротким, почти иконописным лицом знал в Советской стране каждый. Ее именем называли улицы и корабли, в ее честь возводили памятники, писали стихи и картины. Чем же прославилась она, московская комсомолка Зоя Космодемьянская?
Зоя была партизанкой. В восемнадцать лет ушла добровольцем на фронт. Ее поймали фашисты. Пытали. Потом повесили.
«Нас двести миллионов, – сказала им Зоя, когда на шею ей накинули петлю, – всех не перевешаете».
Но так уж издревле повелось на Руси: нет для нас занятия увлекательнее, чем сбрасывать в воду вчерашних идолов.
Почти полвека все, что было связано с войной, обожествлялось, канонизировалось, возводилось в ранг неприкасаемых святынь. А потом словно фановую трубу прорвало. Оказалось, что Матросов[140] просто-напросто поскользнулся перед амбразурой дзота. Николай Гастелло[141] всего лишь не справился с самолетом.
А Зоя… За последние десять лет о Космодемьянской было написано много. Из отважной партизанки-разведчицы превратилась она в бессердечную умалишенную диверсантку, пойманную самими же колхозниками, когда поджигала избы мирных селян.
В начале 90-х одна из газет (кажется, «Аргументы и факты») опубликовала письмо врачей-психиатров, которые утверждали: Космодемьянская страдала острой формой шизофрении и лежала перед войной в сумасшедшем доме. (Догадливый читатель сразу же понимал: так вот почему партизанка выдержала нечеловеческие пытки – здоровому человеку такое не под силу.)
Затем появилась версия, что Космодемьянская – и не Космодемьянская вовсе.
Впервые о ее подвиге написал военкор «Правды» Петр Лидов[142]. Было это еще в начале 1942-го – сразу после освобождения Петрищева. Настоящего ее имени он тогда не знал: перед смертью Космодемьянская назвалась Таней.
Вслед за публикацией в Петрищево съехались десятки женщин. Каждая из них претендовала на родство с «Таней». Они подрались прямо у могилы: рвали друг другу волосы, выцарапывали глаза.
Сильнее всех оказалась Любовь Тимофеевна Космодемьянская: ей-то и выпала честь стать матерью героини и заседать потом десятилетиями во всевозможных комитетах защиты мира и труда, и снимать до самой смерти дивиденды со своего материнства.
Стоит ли говорить, что все эти «изыскания» ничего общего с реальностью не имеют, как, впрочем, и все то, что мы знали о Зое раньше.
Истина, как обычно, лежит посередине. Если быть совсем уж точным – она скрыта в Центральном архиве ФСБ. В уголовном деле № 903.
Для начала – цитата из хрестоматийной книги Л. Т. Космодемьянской «Повесть о Зое и Шуре»:
«Группа комсомольцев-партизан перешла через линию фронта. Две недели они жили в лесах на земле, занятой гитлеровцами. Ночью выполняли задание командира, днем спали где-нибудь на снегу, грелись у костра. Еды они взяли на пять дней, но растянули запас на две недели. Зоя делилась с товарищами последним куском хлеба, каждым глотком воды…
… Потом пришла пора им возвращаться. Но Зоя все твердила, что сделано мало. Она попросила у командира разрешения проникнуть в деревню Петрищево.
Она подожгла занятые фашистами избы и конюшню воинской части. Через день она подкралась к другой конюшне, на краю села, там стояло больше двухсот лошадей. Достала из сумки бутылку с бензином, плеснула из нее и уже нагнулась, чтобы чиркнуть спичкой, – и тут ее сзади схватил часовой».
Именно так описывался в советской историографии подвиг Зои Космодемьянской: комсомолка-партизанка, пойманная при поджоге конюшни. В действительности, ничего этого не было: ни группы «комсомольцевпартизан», ни конюшен.
А была специальная команда охотников-диверсантов из разведотдела Западного фронта – в/ч 9903. Был приказ Ставки, названной в просторечии «огненной землей»…
И еще – может быть, даже самое главное. Зоя Космодемьянская была схвачена немцами не случайно. Они охотились за ней намеренно, специально, ибо знали, кто она такая и зачем пожаловала в Петрищево…
Из приказа Ставки Верховного Главнокомандующего № 0428 от 17 ноября 1941 г.:
«Ставка Верховного Главнокомандующего приказывает:
1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 км в глубину от переднего края и на 20-30 км вправо и влево от дорог.(…)
2. В каждом полку создавать команды охотников по 20-30 человек каждая для взрыва и сжигания населенных пунктов, в которых располагаются войска противника. В команды охотников подбирать наиболее отважных и крепких в политико-моральном отношении бойцов, командиров и политработников.
И. Сталин, Б. Шапошников[143]».
Наверное, если бы не журналист Петр Лидов, вряд ли о Космодемьянской кто-нибудь вообще узнал. Скорее всего, числилась бы она пропавшей без вести, как и миллионы других безымянных бойцов, ее сверстников, и заросла бы ее могила в Петрищево пыльным бурьяном и мясистыми лопухами, а то и вовсе распахали бы колхозники ее под пашню.
Но Космодемьянской повезло (если, конечно, выражение «повезло» можно к ней отнести). Один из немцев сфотографировал ее казнь – просто так, на память, по-туристски. Карточка эта – Зоя с петлей на шее и табличкой «поджигатель», обошедшая нынче весь мир – попала к Лидову, уже после смерти фотографа. Он расспросил жителей Петрищева, те подтвердили: да, была какая-то партизанка, повешенная немцами.
Знал ли Лидов, что никакой партизанкой Космодемьянская не была? Что в составе диверсионной группы была она заброшена в немецкий тыл, чтобы сжечь деревню Петрищево, где стоял немецкий штаб? Теперь уже на этот вопрос не ответит никто.
27 января 42-го года в «Правде» был опубликован целый «подвал»: «Таня» – так назвал Лидов свой очерк.
Что такое «правдинская» статья в то время? Конечная инстанция. Приговор суда. Или, напротив, вознесение на пьедестал.
Уже через две с половиной недели после публикации, 16 февраля, Зое посмертно присваивают звание Героя Советского Союза. 18-летняя девочка превращается в святую…
Страна остро нуждалась в героях: немцы стояли еще под Москвой, счет попавшим в плен шел на миллионы.
Но не о поджигательнице-диверсантке же писать? Как могла власть признать, что воюет против собственного народа – избы-то поджигала Зоя крестьянские. Так появился и застыл на долгие годы в бронзе и мраморе миф о «партизанке-комсомолке».
Заодно подшлифовали и иные шероховатости. Малопривлекательный поджог спящих немцев был заменен уничтожением конюшен; герои не должны воевать исподтишка. Ну, а уж о том, что отец Зои был репрессирован, как враг народа, решили не вспоминать вообще.
И еще об одном обстоятельстве забыли пропагандисты – вряд ли намеренно, скорее не до этого им было в горячке войны. Что сталось с третьим бойцом, отправившимся поджигать Петрищево? Командир Зоиной группы, Борис Крайнов, как мы помним, вернулся обратно в лес. Зою поймали и казнили немцы.
Но был ведь и третий – 18-летний Василий Клубков. Может быть, он тоже герой, только об этом пока никто не знает…
Все вскрылось даже раньше, чем кто-то мог предположить.
Из протокола допроса командира группы в/ч 9903 Бориса Крайнова:
«Вопрос: Какие были отношения между Клубковым и Космодемьянской?
Ответ: Взаимоотношения Космодемьянской с Клубковым были обостренные; почему-то она все время с ним ругалась, даже за всякую мелочь.
Вопрос: Какое настроение Клубкова было в момент направления его на задание?
Ответ: На задание Клубков шел неохотно, один идти не хотел, и пошел только лишь под моим нажимом, и после того, как я его убедил в необходимости выполнения заданий и приказа».
Вопреки всем ожиданиям красноармеец Клубков не пропал… Звание Героя было присвоено Зое 16-го февраля. А уже через четыре дня, 20-го февраля, Клубков неожиданно объявляется в Москве, в штабе разведотдела Западного фронта.
Он рассказывает свою историю, лихую, полную авантюрных поворотов и виражей. Оказывается, после того, как поджег он избу в Петрищево и побежал обратно в лес, его схватили немцы. А потом…
Процитируем объяснительную, написанную Клубковым на другой день по возвращении в Москву:
«Утром 27-го (ноября – Примеч. авт.) меня повезли в штаб в Можайск. Допрос не проводили, а посадили в амбар. Ночью 28.11.1941 мы проломали пол и бежали. Двадцать девятого, заночевав в стогу соломы, пошел на Москву. В пути меня задержали немцы и повезли в лагерь в гор. Можайск, где находились около 2000 человек.
В лагере я пробыл до 12 декабря 1941 г., откуда поездом повезли в Смоленск. 16 числа прибыли в Смоленск и разместились в лагере военнопленных. В начале января перевели на работу на ж-д, где грузили уголь. Проработал 6 суток и сбежал. Снова начал пробираться к Москве.
В г. Облогино на 9-10 сутки (16-20 января) нас задержали полицейские и привели к старосте села. В этих же числах (число не помню) через 2-3 часа на машине отправили в Смоленск. Я спрыгнул из кузова и пошел по направлению к Москве. (…) 20 февраля я прибыл в Москву».
Нехитрая арифметика: если верить словам Клубкова, за четыре месяца он трижды бежал из плена. Это в лютые-то морозы! Избитый и полуголый!
Подобным везением может похвастаться только какой-нибудь герой Жюля Верна. Целые дивизии – да что дивизии! армии! – оказываются в плену. Не возвращается практически никто. И только Клубков, словно птица Феникс, неизменно возрождается из пепла.
Особисты подробно расспрашивают его о судьбе Космодемьянской. Но Клубков утверждает, что он ничего про нее не знает «с тех пор, как разошлись для поджога деревни, занятой немцами». Странно. По логике вещей, между двумя задержанными поджигателями должны обязательно были провести очную ставку. Вновь и вновь задают Клубкову каверзные вопросы. Вновь и вновь, как пономарь, он повторяет одно и то же.
«Я поджег один дом, где ночевали немцы. После того, как я поджег дом, я побежал на сборный пункт, в лес. В лесу были немцы, которые набросились на меня и взяли в плен».
Стоп! Вот вы и попались, гражданин Клубков. кто-то из вас врет – либо вы, либо ваш командир, Борис Крайнов, ведь Крайнов утверждает прямо противоположное: «Клубков своего задания не выполнил, его участок деревни подожжен не был».
«Известно ли вам, почему Клубков не выполнил задания?», – спрашивают у Крайнова.
«Мне Клубков об этом рассказывал после того, как он возвратился из плена в Москву, – отвечает командир. – Клубков мне говорил, что он, подойдя к цели, заметил немцев и возвратился к другой цели, но так как уже часть деревни горела, он ушел на сборный пункт, где я его ожидал, но был по пути в 100-150 метрах от сборного пункта задержан немцами».
Эти показания как-то не вяжутся со словами Клубкова. Вначале ведь он говорил, что был схвачен после того, как поджег дом. Теперь выясняется, что он ничего не поджигал.
«Возвратившись из плена, Клубков рассказывал вам что-либо о Космодемьянской?» – продолжают интересоваться у его командира.
«Клубков, возвратившись из плена, в разговоре со мной ничего о Космодемьянской не рассказывал и ее судьбой не интересовался, даже не спросив у меня, где она и что с ней».
Поразительное равнодушие! Подвигом Зои восхищается вся страна, и только ее боевому товарищу судьба героини оказывается безразличной. Нет, так советские люди не поступают!
Подозрений накопилось более чем достаточно. 2 марта 1942 года начальник Особого отдела НКВД Западного фронта Л. Цанава[144] санкционирует арест Клубкова. В бумаге написано четко – статья 58 УК РСФСР, пункт 1; измена Родине…
…У него было достаточно времени, чтобы вспомнить все. С какой-то фотографической, что ли, ясностью всплывали в памяти события той страшной недавней ночи.
Снова и снова видел он, как входит в Петрищево. Видел лица немцев – четко, как в кино. Слышал лай деревенских собак, смешанный с германской речью…
Он потерял уже счет времени, день смешался с ночью, сон с явью, допросы сменяли один другой, и кошмару этому, казалось, не будет ни конца, ни края.
Когда приводили его от следователя обратно, в маленькую, ставшую теперь для него домом камеру в Новинской тюрьме, он, как подкошенный, падал на жесткую шконку, засыпал в забытьи, и всякий раз надеялся, что увидит во сне родную деревню… Или на худой конец не будет никакого сна, а только черная, всасывающая пустота. Но кошмар ноябрьской ночи не отпускал его, с каждым разом терзал все сильнее.
Уже на первом же допросе он начал признаваться в содеянном – «колоться», как именовал процесс этого самоистязания его следователь.
Он рассказал, как поймали его немцы. Как начали избивать. Как привели на рассвете Зою.
«Стали спрашивать, знаем ли друг друга. Я сначала отрицал, а потом, после того как меня избили, я сказал, что знаю ее. Ее также избили, и она сказала, что знает меня. Сказал я также, что вместе с Зоей шли поджигать деревню. Далее офицер стал спрашивать, откуда и кем послан. Я сказал, что воинской частью, ни названия, ни места расположения части не сказал. (…) Затем Зою увели».
В кабинете у следователя смрадно. Пахнет махоркой, сыростью и чем-то удушливо тяжелым, давящим.
– Дали ли вы немцам подписку о своем согласии работать в немецкой разведке? – устало спрашивает его следователь. Такой вопрос задают любому, кто попадает в этот кабинет, только откуда это может знать 18-летний крестьянский паренек.
Клубков наклоняет голову в пол. Мир окончательно теряет свое равновесие.
Да, – коротко и мрачно бросает он.
Из протокола допроса В. Клубкова:
«Меня увезли в Смоленск и направили в школу разведчиков. По прибытии я дал подписку, написанную по-русски, в которой было указано, что я обязуюсь не убегать и работать на благо германской области (так в документе – Примеч. авт.)».
Второй допрос, в тот же день. Следователи пытаются взять предателя измором. «Говорите правду, – требуют чекисты, – Какое задание вы получили от немецкой разведки?».
«Я ранее показал неправду, – сознается Клубков. – Из школы я не убежал, а меня вызвал один из начальствующих лиц школы разведчиков вместе с одним б. (Бывшим. – Примеч. авт.) красноармейцем военнопленным, по имени Музыченко Николай Егорович, из кулаков. Нам вдвоем было дано задание узнать численность советских войск и вооружения в Барятино. Музыченко ушел в Каменку и сказал мне, чтобы я туда пришел также 28 января в 12 ч. дня. Я не пришел и пошел в Кунцево, где находился штаб разведотдела».
И вновь все очень похоже на правду – в те дни немцы засылают перевербованных красноармейцев сотнями: недостатка в «материале» у них нет. Вполне возможно, что Клубкову действительно не давали никакого серьезного задания – инструкции он должен был получить у своего напарника, уже имеющего опыт шпионских рейдов за линию фронта. Вроде все так. Но, с другой стороны, как можно верить человеку, раз за разом меняющему показания? «Прессовка» продолжается.
5 марта Клубков вынужден был признать, что в момент задержания он сообщил немцам «месторасположение своей части, количество личного состава.» Рассказал о том, что «эта часть готовит бойцов и перебрасывает их в тыл немецких войск для выполнения специальных заданий командования Красной Армии, для проведения диверсионной и разведывательной работы. (…) Кроме этого, рассказал о полученных заданиях, назвал фамилию своего командира группы Шикрова и выполняющих с ним задание бойцов – Зою и Бориса, фамилии их не назвал, т.к. не знал».
Так вот в чем дело! Оказывается, немцы не случайно бросились на поиски других поджигателей. Они наверняка знали, что против них работают разведчики Красной Армии и шли не наобум – по указанному предателем следу.
«О Космодемьянской Зое немцам я рассказал, что она поджигала деревню, где были немецкие войска, после чего немецкие офицеры в присутствии меня начали избивать ее резиновыми палками, – показывает Клубков 5 февраля на допросе. – Несмотря на то, что я Космодемьянскую выдал и избиения немецкими офицерами, все же она им ничего о себе и о Красной Армии не рассказала».
11 марта Клубков добавляет: «Я рассказал офицеру, что нас всего пришло трое, назвав имена Крайнова Бориса и Космодемьянской Зои. Офицер немедленно отдал на немецком языке какое-то приказание присутствующим там немецким солдатам, они быстро вышли из дома и через несколько минут привели Зою Космодемьянскую».
«Вы присутствовали при допросе Космодемьянской?», – спрашивает следователь.
«Да, присутствовал».
«Что спрашивал офицер у Космодемьянской, и какие она давала показания?»
«Офицер у нее спросил, как она поджигала деревню. Космодемьянская ответила, что она деревню не поджигала. После этого офицер начал избивать Зою и требовал показания, но она дать таковые категорически отказалась».
Допрос продолжается.
«К вам офицер обращался за помощью в получении признания от Космодемьянской?»
«Да, офицер спросил у меня, она ли это и что мне известно о ней. Я в присутствии Космодемьянской показал офицеру, что это действительно Космодемьянская Зоя, которая вместе со мной прибыла в деревню для выполнения диверсионных актов, и что она подожгла южную окраину деревни. Космодемьянская после этого на вопросы офицера не отвечала. Видя, что Зоя молчит, несколько офицеров раздели ее догола и в течение 2-3 часов сильно избивали ее резиновыми палками. Космодемьянская заявила офицерам: „Убейте меня, я вам ничего не расскажу“. После чего ее увели, и я ее больше не видел».
Выходит, в день ареста Клубков в очередной раз врал. Он ведь говорил, что Космодемьянская созналась в знакомстве с ним (точная цитата из протокола: «она сказала, что знает меня»). Теперь утверждает обратное: Зоя не сказала врагам ни слова. Впрочем, на сей черед он, кажется, говорит правду.
«Вас разве не учили в разведотделе Запфронта, что в случае, если вы попадете к немцам, то не должны выдавать соучастников своей группы, а также, кто вы и кто вас сюда послал?», – задает абсолютно формальный вопрос следователь. Ответ заранее известен: «Нас, в том числе и меня, учили этому в разведотделе».
«Почему же вы выдали Космодемьянскую?»
«Офицер пригрозил мне пистолетом, – вздыхает Клубков, – Я боялся, чтобы не быть расстрелянным, в результате чего выдал Космодемьянскую».
Дальнейшее – понятно. После того, как он предал товарища, обратного пути у Клубкова нет. «Теперь вы будете работать в пользу немецкой разведки, – заявляет ему фашистский офицер, – Все равно вы своей родине изменили».
Из приказа Главнокомандующего генерал-фельдмаршала фон Рейхенау:
«О поведении войск на Востоке»
10 октября 1941 г.
«К борьбе с врагом за линией фронта еще недостаточно серьезно относятся. Все еще продолжают брать в плен коварных, жестоких партизан и выродков – женщин; к одетым в полувоенную или гражданскую форму отдельным стрелкам из засад и бродягам относятся все еще, как к настоящим солдатам и направляют их в лагеря для военнопленных. Пленные русские офицеры рассказывают с язвительной усмешкой, что агенты Советов свободно ходят по улицам и зачастую питаются из походных немецких кухонь.
Не вдаваясь в политические соображения на будущее, солдат должен выполнить двоякую задачу:
1. Полное уничтожение большевистской ереси, советского государства и его вооруженной силы.
2. Беспощадное искоренение вражеского коварства и жестокости, и тем самым, обеспечение безопасности жизни вооруженных сил Германии в России.
Только таким путем мы можем выполнить свою историческую миссию по освобождению навсегда германского народа от азиатско-еврейской опасности».
Так все-таки поджигал ли Клубков дома в Петрищево или нет? Арестованный долго путается в показаниях, но в итоге признается: не поджигал.
«Подойдя к дому, я разбил бутылку с „КС“ и бросил ее, но она не загорелась. В это время я увидел невдалеке от себя двух немецких часовых и, проявив трусость, убежал в лес. Как только я прибежал в лес, на меня навалились два немецких солдата, отобрали у меня наган с патронами, две сумки с пятью бутылками „КС“. Часа в 3-4 утра эти солдаты привели меня в штаб немецкой части, расположенной в дер. Пепелище (Очевидно, описка: не Пепелище, а Петрищево – Примеч. авт.), и сдали немецкому офицеру».
Вроде бы еще одной загадкой стало меньше. Но загадка эта далеко не последняя.
«Вы от следствия на предыдущих допросах скрыли полученные от немцев задания. – продолжают допытываться чекисты, – Расскажите подробно, какие задания вы получили от немецкой разведки и что вы сделали по выполнению этих заданий?»
Точно так же, как «ломался» он в немецком штабе, не выдерживает «прессинга» Клубков и в кабинете следователя. О прежней «легенде» – все задания давались напарнику – он уже не вспоминает.
«Да, я действительно на предыдущих допросах от следствия скрыл полученные мною от немецкой разведки задания».
Клубков торопится поведать как можно больше. Он надеется, что в обмен на откровенность ему сохранят жизнь. Шпион рассказывает, как утром 27 ноября в сопровождении двух солдат его отправили в Можайск. Как поместили в одном доме с группой немецких агентов – было их человек 30. Называет фамилии и приметы этих людей. Как в декабре их всех перевели в разведшколу под Смоленском – в местечко Красный Бор.
Курс обучения был недолгим – с 20 декабря по 3 января.
«Нас учили немецкие офицеры, как нужно собирать шпионские сведения о расположении и вооружении частей Красной Армии, штабов и складов с боеприпасами. Метод занятий был следующий:
Каждый день с утра один офицер часа два читал лекции, потом поодиночке спрашивал, как слушатели усвоили пройденное, а перед концом дня вызывает два человека на практические разговоры. Один из нас представляет разведчика, а другой рядового красноармейца или колхозника, у которого первый в осторожном разговоре выпытывает сведения о расположении, численности и вооружении частей Красной Армии.
На лекциях нам говорили, что при встрече с красноармейцами мы должны представляться им как местные жители, а при посещении местных жителей заявлять им, что мы якобы красноармейцы, отставшие от своих частей. По мере того, как слушатели усваивали методы работы разведчиков, немцы их отправляли на сторону советских войск».
Сразу после Нового года – 3 января – Клубкова вызвали в штаб разведшколы. «Вы хорошо усвоили методы разведки, – покровительственно сказал ему офицер, – Скоро мы пошлем вас в советский тыл».
Пришедший фотограф запечатлел Клубкова в фас и профиль – для отчетности. На него заполнили очередную анкету, взяли отпечатки пальцев. Никакой клички, правда, не присвоили, но зато приказали заполнить подписку о сотрудничестве.
На рассвете 7 января 1942 года в 20 километрах юговосточнее райцентра Борятино диверсант был переброшен за линию фронта. Вместе с Клубковым на задание отправился и его напарник – некто Музыченко.
Из протокола допроса 11-12 марта 1942 г.:
«Вопрос: Расскажите подробно, что вам известно в отношении Музыченко?
Ответ: С Музыченко Николаем Егоровичем я познакомился, находясь на курсах немецких разведчиков в Красном Бору. Мы с ним вдвоем проживали в одной комнате в течении 13-14 дней.
Музыченко мне рассказывал, что он сам украинец, родом из Черниговской области, что его отец раскулачен. До войны он работал на сахарном заводе, около Чернигова – весовщиком.
Он мне рассказывал, что он добровольно сдался в плен немцам 11 октября 1941г. около г. Вязьмы, после чего через пересыльные пункты попал на немецкие курсы разведчиков в Красный Бор. Тогда же он мне говорил, что уже до этого он трижды перебрасывался в расположение войск Красной Армии и собирал ценные шпионские сведения, за что немцами награжден золотыми часами. Часы он мне показывал.
Вопрос: Обрисуйте внешние приметы Музыченко.
Ответ: Музыченко среднего роста, толстый, черный, хромает на правую ногу, видимо был ранен, точно не знаю, лицо широкое, круглое, нос прямой, когда идет – качается.
В шпионской связке Клубков-Музыченко последний выполнял роль резидента. Именно ему Клубков должен был передавать собранные сведения о наступающих частях Красной Армии в Борятинском районе. Особенно немцев интересовала военная техника.
Сколько у русских танков и пушек в районе? Где они расположены? Как передвигаются?
Разумеется, такие данные трудно получать на стороне. Клубкову было приказано внедриться в разведотдел Западного фронта – туда, где он служил раньше. Работа военной разведки занимала фашистов куда сильнее, чем передвижения наших частей.
«Оставшись на службе в разведотделе, я должен был собрать сведения, сколько РО (разведотдел – Примеч. авт.) готовит диверсионных групп, фамилии людей, куда, кто и с каким заданием переброшен, – признавался Клубков. – Кроме того, я должен был сам попасть в одну из направляемых в тыл к немцам группу красноармейцев, а там выдать эту группу немцам».
Легко сказать – «…оставшись на службе в разведотделе». Разведка – это не полевая кухня, просто так туда не попадешь. Тем более человеку, побывавшему в плену. Впрочем, немцы еще слишком слабо представляли себе методы работы «СМЕРШа». То, что любой, находившийся за линией фронта человек, автоматически попадает в число врагов, станет им понятно лишь позднее. Пока же, в начале войны, они наивно полагали, что бывший разведчик, вернувшийся в родные пенаты, имеет все шансы возвратиться обратно в строй.
Клубков, однако, выполнил все инструкции. Перейдя линию фронта, он расстался с Музыченко и зашагал в сторону райцентра Борятино, но, не дойдя километров семь, был задержан красноармейцами и доставлен в штаб неизвестного ему полка.
Человек с петлицами младшего политрука внимательно выслушал его рассказ о побеге из плена и под конвоем послал Клубкова в штаб дивизии – в Борятино.
Новый допрос – на этот раз куда как серьезнее. И вновь история Клубкова кажется офицерам убедительной. Вместе с другими бывшими пленными его направляют на пересыльный пункт в Козельск, а оттуда на формировочный пункт в Москву. Наверное, на этом шпионская карьера предателя и закончилась бы: он, конечно же, не хотел собирать никаких разведданных, предпочитая забыть все случившееся, в том числе ждущего его в деревне Каменка резидента Музыченко, как страшный сон. Но вмешался Его Величество Случай.
Около формировочного пункта Клубкову неожиданно встретился сослуживец по разведотделу Западного фронта Абрамов. Абрамов дал ему адрес разведотдела и посоветовал отправиться прямо к начальнику РО подполковнику Спрогису[145]. Что оставалось делать перебежчику? Отказаться? Но это неминуемо вызовет у Абрамова подозрения. Выхода у Клубкова нет. Скрепя сердцем, отправляется он к Спрогису.
То, что случилось затем, вам уже известно. Бдительный Спрогис не поверил «военнопленному». После беседы с особистом Клубков был арестован.
Думаю, не последнюю (если не сказать больше) роль в повышенном интересе контрразведки к Клубкову сыграл звездный отблеск Зои Космодемьянской.
Из протокола допроса от 19 марта 1942 г.:
«Вопрос: Вам предъявлено обвинение по ст. 58-1 п. «б» УК РСФСР, признаете ли себя виновным?
Ответ: Постановление о предъявлении обвинения мне объявлено и ст. 58-1 п. «б» мне разъяснена. Виновным в предъявленном мне обвинении признаю себя полностью.
Я действительно выдал немецкой разведке бойца Зою Космодемьянскую, а позднее был завербован офицером немецкой разведки для шпионской работы и дал показания о разведотделе З. Ф.
Подробные показания по всем вопросам я давал на предыдущих допросах и сейчас их подтверждаю».
Следствие было проведено ударными темпами. Всего девятнадцать дней – с 1-го по 19-е марта – потребовалось следователю Особого отдела НКВД Западного фронта для того, чтобы «раскрутить» шпиона. Впрочем, и шпион был так себе – 18-летний деревенский паренек.
Если бы не стечение обстоятельств, жизнь его могла сложиться совсем иначе и с войны, выживи он, Клубков вполне мог вернуться героем. По крайней мере, нехитрая его биография – до похода в Петрищево – к этому располагала.
На фронт он ушел добровольцем – в день выхода указа о Всеобуче. В октябре 41-го добровольно же записался в батальон истребителей танков. Оттуда – опять по собственной воле – в действующую армию, в разведотдел.
Наверное, в ту ночь, в Петрищево, он просто испугался. Дал слабину. А потом пошло-поехало; коготок увяз – всей птичке конец.
Из протокола судебного заседания. 1942 г. марта
3 дня:
«Подсудимый в последнем слове сказал: „Я признаю себя виновным в предательстве Зои Космодемьянской и в измене своей родине. Свою вину я осознал и прошу суд сохранить мне жизнь“.
В 15 часов 50 минут суд удалился на совещание. В 16 часов пред-щий огласил приговор. В 16 часов 25 минут судебное заседание объявлено закрытым».
Конечно, Клубков надеялся остаться в живых. Однако финал был известен заранее. Высшая мера без конфискации имущества, за неимением такового. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
16 апреля 1942 года Василий Клубков был расстрелян. Другому же виновнику казни Космодемьянской – лесорубу Свиридову – оставалось жить еще несколько месяцев.
55-летний Семен Агафонович Свиридов, лесоруб Верейского лесхоза, участвовавший вместе с немцами в погоне за Зоей, военным трибуналом войск НКВД Московского округа был приговорен к расстрелу 4 июля.
Что же касается судьбы Николая Музыченко, заброшенного вместе с Клубковым в советский тыл, то ее нам проследить не удалось. Впрочем, Клубков дал настолько подробные показания, где следует искать резидента, что упустить его чекисты просто не могли. Скорее всего, шпиона постигла та же участь: заслуженная смерть.
…Их было десять человек, тех, кто перешел в ночь на 22 ноября 1941 г. линию фронта. Четверо отстали по дороге. Трое смалодушничали. Еще один стал шпионом.
И только двое, только двое из десяти, выполнили задание.
Страшная арифметика войны, о которой не принято сегодня вспоминать. Как будто от этого подвиг Зои Космодемьянской – одной из десятерых – становится менее значимым…