Детство и юность, воспитание
Детство и юность, воспитание
В «Кодексе Мендосы», в серии изображений, разделенных на две колонки (слева — для мальчиков, справа — для девочек), воспроизводится картина ступенчатого воспитания мексиканских детей; оно было одной из главных забот взрослых, и к нему относились со всем вниманием и строгостью. В этой картине одновременно уточняется пищевой рацион ребенка: в три года — половина маисовой лепешки; в четыре-пять лет — целая лепешка; от шести до двенадцати лет — полторы лепешки; начиная с тринадцати лет — две лепешки. Такую «пайку» выдавали и мальчикам, и девочкам.
Как сообщается в рукописи, воспитанием мальчика от трех до пятнадцати лет занимался отец, а девочки — мать: весьма вероятно, что речь идет о семьях скромного достатка, ибо у судей или важных чиновников просто физически не было времени заниматься воспитанием детей; впрочем, мы увидим, что участие семьи в этом процессе обычно завершалось гораздо раньше.
На изображениях в «Кодексе Мендосы» показано, как детей одевали. Мальчик до тринадцати лет носил небольшой плащ, завязанный на плече, но без маштлатля: только с тринадцати лет, возмужав, он изображен в набедренной повязке. Девочка, напротив, с самого раннего возраста носила обычную сорочку и юбку — сначала короткую, а затем спускающуюся до щиколоток.
В первые годы родительское воспитание ограничивалось добрыми советами (речь изображается бирюзовым завитком перед их губами) и выполнением небольшой работы по дому. Мальчик учился носить воду, дрова, ходил с отцом на рынок и собирал зерна маиса, рассыпавшиеся по земле. Девочка смотрела, как мать прядет, но сама брала в руки веретено только в шестилетнем возрасте. С семи до четырнадцати лет мальчики учились ловить рыбу и направлять лодку по озеру, а девочки пряли хлопок, подметали дом, мололи маис на метлатле и, наконец, обучались работе на ткацком станке — в доколумбовой Мексике пользоваться им было не так-то просто.
Воспитание носило в основном практический характер и было очень суровым: ленивого ребенка родители беспрестанно наказывали, царапая его шипами агавы или заставляя дышать едким дымом от огня, в котором горел красный перец. Похоже, мексиканские воспитатели были сторонниками твердой руки.
Согласно «Кодексу Мендосы», в пятнадцать лет молодые люди могли поступить либо в кальмекак — храм или монастырь, где их поручали жрецам, либо в школу, называемую тельпочкалли — «дом юношей», которой заведовали учителя, избранные из числа закаленных воинов. Но в этом данный документ расходится с более надежными источниками. Похоже, чисто семейное воспитание заканчивалось гораздо раньше. Некоторые отцы помещали своих детей в кальмекак, едва те научались ходить, и уж во всяком случае в школу дети поступали в шесть — девять лет.
Как мы видим, у семьи был выбор между кальмекаком и тельпочкалли. В принципе, кальмекак был предназначен для сыновей и дочерей сановников, но туда принимали и детей торговцев, а один из текстов Саагуна позволяет предположить, что и дети из семей простолюдинов могли туда поступить. Это предположение подтверждается тем фактом, что великих жрецов «избирали, не глядя на их происхождение, но только судя по их нравам, опыту, знанию учения и чистоте их жизни», а ведь жрецы должны были обязательно пройти обучение в кальмекаке.
В Мехико было несколько кальмекаков, каждый из которых состоял при определенном храме. Управление ими и воспитание находившихся в них юношей или девушек находились в ведении Мешикатль Теоуацин — «наместника» мексиканской «Церкви». Зато в каждом квартале было несколько тельпочкалли, которыми руководили тельпочтлатоке — «учителя юношей» или ичпочтлатоке — «учительницы девушек», светские чиновники.
В целом, «высшее» образование, получаемое в кальмекаке, готовило либо к жречеству, либо к исполнению высоких государственных должностей; оно было строгим и суровым. Из тельпочкалли выходили «средние» граждане, что, впрочем, не мешало некоторым из них достигать самых высоких чинов; в них ученики пользовались гораздо большей свободой, и обходились с ними далеко не так сурово, как в жреческой школе.
Воспитанники кальмекака не могли беспробудно спать всю ночь. Они вставали в темноте и отправлялись, каждый сам по себе, в горы — преподносить богам ладан и свою кровь, извлеченную из ушей и ног шипами агавы. Их заставляли соблюдать частые и строгие посты. Они должны были работать не покладая рук на храмовых землях, и за малейшую провинность их ждало суровое наказание.
В таком воспитании упор делался на самопожертвовании и самоотверженности. «Послушай, сын мой, — говорил отец мальчику, собиравшемуся поступить в жреческую школу, — тебя не ждут почет, послушание, уважение. Ты будешь смиренным, презренным и приниженным. Каждый день ты будешь срезать шипы агавы для совершения покаяния, добывать кровь из твоего тела этими шипами, купаться по ночам, даже в сильный холод… Закаляй свое тело, а когда настанет время поста, не нарушай его, стойко переноси пост и покаяние». Это была прежде всего школа самообладания, суровости к самому себе. Там также учились «хорошо говорить, приветствовать и кланяться», наконец, жрецы «обучали молодых людей всем божественным песнопениям, которые были записаны в их книгах посредством их знаков, а также индейской астрологии, толкованию снов и счету лет».
Девочек отдавали в храм с самого юного возраста — либо на определенное количество лет, либо до вступления в брак. Под руководством пожилых жриц, своих наставниц, они жили в целомудрии, учились изготовлять красивые расшитые ткани, участвовали в обрядах и несколько раз за ночь преподносили божествам ладан. Они носили звание жриц.
Совсем иной и гораздо менее суровой была жизнь других молодых людей. Мальчик, поступавший в тельпочкалли, конечно же выполнял тяжелую и незавидную работу, например подметал общий дом. Вместе с другими, в компании, он отправлялся рубить дрова для школы или участвовал в общественных работах: восстановлении рвов и каналов, возделывании общинных земель. Но на закате «все молодые люди отправлялись петь и танцевать в дом, называемый куикакалько (дом пения), и мальчик плясал с другими подростками… за полночь, те же, у кого были возлюбленные, отправлялись спать подле них».
В их воспитании уделялось мало внимания религиозным обрядам, постам и покаянию, занимавшим столь большое место в жизни воспитанников кальмекака. Делалось все возможное, чтобы подготовить их к войне; они с самого юного возраста общались только с закаленными воинами, восхищались их подвигами, мечтая уподобиться им. До вступления в брак они вели коллективную жизнь, оживляемую пляской и пением, а также обществом молодых женщин, ауианиме, которым официально разрешалось вступать с ними в любовную связь.
Эти две системы воспитания настолько различны, что в некоторых отношениях кажутся противоположными и антагонистичными. Саагун, говорящий от лица знати, бывших воспитанников кальмекаков, заявляет, что юноши из тельпочкалли «не вели добродетельную жизнь, ибо у них были любовницы, они позволяли себе легкомысленные и ироничные высказывания и говорили надменно и дерзко». Этот антагонизм проявлялся и выплескивался наружу, благодаря терпимости общественного мнения, при определенных обстоятельствах: например в месяц атемоцтли, когда юноши из кальмекаков и тельпочкалли сходились стенка на стенку в «потешных» боях.
В основе этого противостояния находится противостояние богов, ведавших каждой из систем воспитания. Богом кальмекаков, а также жрецов, был Кецалькоатль — божество самопожертвования и покаяния, книг, календаря и искусств, символ самоотверженности и образованности. Богом юношей был Тескатлипока, именуемый также Тельпочтли («юноша») и Йаотль («воин»), давний враг Кецалькоатля, которого он в свое время изгнал своим колдовством из земного рая — Тулы.
Отдать ребенка в кальмекак значило посвятить его Кецалькоатлю; поместить его в тельпочкалли — предназначить Тескатлипоке. Под масками этих божеств сталкивались две жизненные концепции: с одной стороны — жреческий идеал самоотречения, изучения небесных тел и знаков, созерцательной науки, целомудрия; с другой — идеал воинов, в котором упор намеренно делался на действие, сражение, коллективную жизнь, на преходящие наслаждения юности. Это одна из любопытнейших черт ацтекской цивилизации: общество, столь пылко жаждущее войны, для образования своей элиты прибегло к учению Кецалькоатля, а учение Тескатлипоки оставило более многочисленному, но менее почтенному сословию.
Углубленное исследование этого общества, несомненно, выявило бы глубокие противоречия, объясняющиеся, в свою очередь, внутренними проблемами, от которых оно избавлялось от случая к случаю в обрядовой форме. А истоки этих противоречий следует искать в наложении и смешении различных культур — тольтекской, переданной оседлыми племенами с равнины, культуры кочевых племен, к которым принадлежали ацтеки, — способствовавших формированию мексиканского общества в таком виде, какой оно приняло к моменту «открытия» Америки. Дуализм, господствовавший над мышлением индейцев и в данном случае выражавшийся в противостоянии Кецалькоатля и Тескатлипоки, проявился и в самом воспитании.
Как бы то ни было, такая воспитательная система играла свою роль. Она готовила вождей, жрецов, воинов, женщин, знакомых со своими будущими обязанностями. Собственно образованию сравнительно большое место отводилось только в кальмекаке, где преподавали все научные знания, известные в ту эпоху в этой стране: чтение и написание пиктографических знаков, гадание, календарь, поэзия и ораторское искусство.
Нужно учитывать и тот факт, что в песнях, заученных на память, часто рассказывалось о прошлом городов, о прежних царствованиях, о войнах, и таким образом молодые люди узнавали об истории своей страны. В тельпочкалли песни, пляски, музыка снабжали будущих воинов довольно скудным багажом знаний. В остальном целью мексиканского воспитания в обоих случаях было сформировать железную волю, сильное тело, преданность общему делу. Стоицизм, который ацтеки проявляли в страшнейших испытаниях, доказывает, что такое воспитание достигало своей цели.
Наконец, хотя вся система подразделялась на две явно отличные друг от друга ветви, следует заметить, что такое разделение не возводило непреодолимых преград перед бедными или худородными молодыми людьми, поскольку простолюдины, окончившие народную школу, могли добиться самых высоких должностей, например стать тлакочкалькатлем. А сыновья таких простолюдинов, ставших сановниками, получали доступ в элитные школы.
Примечательно, что в ту эпоху у индейцев данной части Америки было принято всеобщее образование: любой мексиканский ребенок в XVI веке, каково бы ни было его социальное происхождение, обязательно ходил в школу. Достаточно сравнить эту ситуацию с классической античностью или Средневековьем, чтобы увидеть, с каким тщанием мексиканская цивилизация, несмотря на свои ограничения, подходила к обучению молодежи и воспитанию граждан.