2.3. Третий год: успехи и сложности

2.3. Третий год: успехи и сложности

Немцы рассчитывали прочно удержать за собой Украину, чтобы использовать украинские сельскохозяйственные продукты для своей армии и населения, а донецкий уголь — для заводов и железнодорожного транспорта… Но они и здесь просчитались. В результате успешного наступления Красной Армии немцы потеряли не только донецкий уголь, но и наиболее богатые хлебом области Украины, причем нет оснований предположить, что они не потеряют в ближайшее время и остальную часть Украины. (…) Фашистская Германия переживает глубокий кризис. Она стоит перед своей катастрофой.

Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин, доклад на заседании Московского городского совета,6 ноября 1943 г.

Летом 1943 г. тыловые структуры Вермахта ощутили провал оккупационной политики. В докладе, подготовленном для командования группы армий «Юг», описывалась довольно-таки мрачная для нацистов картина: «В областях, до настоящего момента спокойных, возникают банды, частично по-воен[ному] организованные, частично разбойники, частично грабители-беженцы, [уклонившиеся] от акции Заукеля (насильственного вывоза “остарбайтеров” в Германию. — А. Г.). Среди населения растет впечатление, что немцы не будут хозяевами положения… Москва обращает на “третий фронт” (т. е. партизан. — А. Г.) свое особенное внимание. Факт, что от Брянского леса до границы генерал-губернаторства в возрастающей массе большие коммунистические банды с националистическими лозунгами и, далее на запад, национальные банды борются против нас плечом к плечу, показывает, что мы и национально-настроенную… часть народа сегодня или завтра должны воспринимать как врагов»[272].

В июне-июле 1943 г. была проведена последняя крупная запланированная операция немцев против украинских партизан на по-граничье БССР и УССР. Запись в дневнике начальника штаба СС по борьбе против партизан Баха-Залевского демонстрировала удовлетворение полицейского функционера своими подчиненными: «Приказ об окончании операции “Зейдлиц” и перенос сил в область национально-украинского восстания [на Волыни].

Успех операции “Зейдлиц” на территории между Овручем и Мо-зырем (район аэродрома соединения А. Сабурова, вокруг которого скопилось весной 1943 г. множество соединений. — А. Г.). Убитых врагов 2768, бандпособников 2338, пленных 603, уничтоженных деревень 54, уничтоженных бандитских лагерей 807. Трофеи 2 орудия, 8 минометов, 437 винтовок, 34 автомата…»[273]

Как видим, согласно отчету уничтожено 5000 человек (якобы партизан и их помощников), а трофейного оружия захвачено максимум на 500 человек — статистика явно лживая.

Поэтому неудивительно, что командир соединения партизанских отрядов Житомирщины Степан Маликов гораздо скромнее оценивал достижения оккупантов в этой операции: «Практическое руководство операцией было поручено генералу полиции фон-Дем-Баху… Месяц немецкие людоеды жгли села, убивали, грабили и увозили население Житомирской области, но партизанам никакого ущерба не нанесли»[274].

При всем том, что, по мнению А. Сабурова, партизанское командование в ходе этой оборонительной операции своевременно не организовало засады в районах дислокации гарнизонов противника, не продумало до конца систему охраны партизанских баз, а ряд партизан проявили панику и дезертировали[275], основные партизанские соединения все же вышли из окружения, начав выполнять план УШПД на лето 1943 г.

На 1 июля 1943 г. на территории Украины и смежных областей БССР и РФ оперировало 17 соединений и 160 отдельно действующих отрядов, объединявших 29 457 партизан[276], примерно ²/₃ из которых находилось на связи с УШПД. При этом партизанские формирования в Украине продолжали оставаться сравнительно малочисленными. Согласно тогдашним данным ЦШПД, из партизан, действовавших в оккупированных областях СССР (139 583 чел.), на территории Белоруссии оперировало 57,8 % от их общей численности, России — 24,6 % и Украины — всего 15,7 %[277] (оставшиеся 2 % — в других союзных республиках).

Одной из основных задач этих все же объективно внушительных сил УШПД стало овладение областями Западной Украины. Черниговско-Волынское соединение Алексея Федорова в июле 1943 г. вышло в указанный район, т. е. на территорию, контролируемую националистами, начав систематически воздействовать на Ко-вельский железнодорожный узел. Немецкая разведсводка сообщала, что Федоров «пообещал Хрущеву поднять на борьбу бандитские элементы на Волыни. Вышел на запад, но приверженцев там не нашел, но, наоборот, нашел противников… Стал заниматься диверсиями на коммуникациях. Хрущев помог ему тем, что на самолетах выбросил “адские болванки — мины [замедленного действия]”, он их искусно применяет, минирует пути железной дороги и сильно препятствует нормальной работе железных дорог»[278].

Если не только партизаны Алексея Федорова, но и другие соединения уже в первой половине 1943 г. действовали на территории Ро-венской и Волынской областей УССР, то Восточная Галиция долгое время оставалась для УШПД своеобразной terra incognita. Этот регион до Второй мировой войны никогда не входил в состав России или Советского Союза. В течение полутора веков Галиция была частью империи Габсбургов, с середины XIX в. являвшейся конституционной монархией. В 1920–1939 гг., находясь в составе Польши, галицкие украинцы с нескрываемой ностальгией вспоминали тот период, когда ими руководили люди, разговаривавшие на немецком языке. Поэтому, с одной стороны, население Галиции в 1941–1943 гг. спокойно восприняло господство немцев, с другой — считало представителей советской власти не только носителями красного террора, но и чужаками, хотя и разговаривали пришельцы на понятном украинцам русском языке, который галичане называли не только «московским», но иногда и «советским языком»[279].

К тому же нацисты, считая Галицию «исконно немецкой землей», как уже отмечалось, старались не притеснять там украинцев так, как они делали это в рейхскомиссариате Украина. С галицкими украинцами немцы обращались и менее варварски, чем с поляками. В результате на протяжении 1941–1942 гг. Галиция была самым контролируемым дистриктом генерал-губернаторства, наименее подверженным деятельности разнообразных партизан[280].

Американский исследователь Джон Армстронг в перечне причин, по которым Украинский штаб планировал вывести отряды в Западную Украину, указал и на ОУН: «Советские партизаны могли сыграть важную роль в ослаблении националистического партизанского движения Украины…»[281] Но на бандеровцев УШПД и ЦК КП(б)У в 1943 г. обращали крайне слабое внимание. Зато Армстронг упустил, пожалуй, главную причину стремления руководства партизан на северо-запад Украины: сквозь эти регионы проходили важнейшие для Вермахта коммуникации — обратим внимание хотя бы на Львовский и Тернопольский железнодорожные узлы.

Если степные районы Украины взбудоражил рейд соединения М. Наумова весной 1943 г., то в Галиции немцы начали терять контроль летом 1943 г. в результате Карпатского рейда Сумского соединения. В начале операции отряд насчитывал 1900 человек. Конечной целью значился выход в Черновицкую область (Северная Буковина). Соединению предстояло провести разведку в отношении возможностей развития партизанской борьбы в Прикарпатье, Румынии, Венгрии и Польше, а также устроить диверсии на нефтепромыслах, особенно в Румынии. В конце июля партизаны начали уничтожать нефтяные вышки в Карпатах, но начатого не завершили из-за активизации немцев. В горах, уходя от преследования, партизаны бросили часть обоза, уничтожили орудия и минометы, чтобы продвигаться налегке. Вскоре соединение Ковпака дошло до Делятина (Станиславская область УССР). Профессор Джон Армстронг утверждал, что «население Западной Украины не оказывало ему [Ковпаку] поддержки… в результате его отряд был почти полностью уничтожен»[282]. Американскому исследователю вторил российский академик Михаил Семиряга: «Крупным успехом для УПА завершился ее бой с партизанами дивизии С. А. Ковпака, в ходе которого дивизия фактически перестала существовать»[283]. Но под Делятиным Сумское соединение, планомерно выслеживаемое с помощью авиации, 3–4 августа 1943 г. было разбито, но не уничтожено германскими и венгерскими частями. Командир 2-го полка Ковпаковской дивизии Петр Кульбака вспоминал о крайне тяжелом бое: «После перехода реки Прут нас встретил батальон немцев в лоб… У нас в этот период не было единого руководства боевыми операциями (Руднев и Ковпак находились в глубокой ссоре. — А. Г.), Руднев пошел в одну сторону, Сидор Артемьевич немного не вовремя дал направление удара, некоторые сдрейфили, в результате мы имели провал операции, в то время, когда мы могли бы сделать большие дела»[284]. Другое объяснение поражения изложил радист соединения Борис Карасев: «Прорвав оборону немцев, пройдя через весь город, мы пришли к окраине Делятина, где на сопках засели немцы и открыли по нам перекрестный ураганный огонь. Слышна была команда комиссара соединения Руднева: “Пехота вперед, пехота вперед!..” Но пехоты не было: она осталась в городе и “бомбила” (разграбляла. — А. Г.) в это время магазины»[285]. В бою под Делятиным ковпаковцы понесли значительные потери, погиб Семен Руднев, позже от ран умер его сын Радий.

Разделившись на 6, а потом на 7 отрядов, соединение прорывалось из окружения с целью продолжить партизанскую борьбу в Прикарпатье. Однако этот маневр превратился в отступление на Полесье: группы не имели связи между собой, а иногда теряли связь и с «Большой землей». В ходе отступления был ранен Ковпак, а также начштаба соединения Г. Базима, командовавший в тот момент другой группой.

К рейду было привлечено внимание советской и нацистской властной верхушки.

Его ход обсуждался на совете генерал-губернаторства с участием «коричневого короля Польши» Ганса Франка[286]. А 3 августа 1943 г. рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер телеграммой-молнией приказал своим подчиненным «невзирая на любые сложности, охотиться на Колпака и его банду до тех пор, пока мужчины не сдадутся в плен, а Колпак живым или мертвым окажется в наших руках»[287].

С другой стороны, Тимофей Строкач и Никита Хрущев пристально следили за рейдом и даже обратились к Сталину с просьбой выделить авиацию дальнего действия для помощи ковпаковцам. Просьба была удовлетворена, но, поскольку в августе ночи были слишком коротки для рейсов транспортных самолетов в глубокий тыл Вермахта, группы не соединились, продолжая действовать без поддержки «Большой земли». Все 7 отрядов, хоть и с потерями, дошли до Полесья.

Подчиненные Гиммлера не сумели выполнить приказ, но не реализовали план и партизаны: в Карпатах и Прикарпатье им закрепиться не удалось. О причинах неудачи рейда Ковпак докладывал в УШПД:

«В горных районах, особенно приграничных к Венгрии, настроение горцев-гуцулов часто было почти враждебным. Особенно благожелательно относилось [к партизанам] население польских сел. Среди украинцев много предателей, немецких служак»[288].

В отчете украинского чиновника на немецкой службе та же мысль выражалась по-иному: действиями украинских националистов пояснялось «скорое бегство Колпака и его людей с гор, так как гуцулы охотились на них, как на медведей»[289].

В ходе рейда соединение прошло по территории 8 областей Украины и Белоруссии. Только убитыми и пропавшими без вести ковпа-ковцы за три месяца потеряли около 600 человек — треть личного состава[290].

После окончания рейда командир опасался, что УШПД накажет его за провал[291]. Однако, наоборот, Ковпак за этот рейд получил свою вторую Золотую Звезду Советского Союза. Ведь его соединение было единственным, так глубоко прошедшим в Галицию, т. к. остальные — невзирая на повторные, со временем ставшие раздражительными приказания Строкача[292] — на территорию генерал-губернаторства в 1943 г. лишь коротко заходили и отступали обратно на Волынь, Полесье или Подолье.

Если сугубо военный успех Карпатского рейда был невелик, то его политическое значение можно оценить высоко: операция показала слабость оккупационной администрации. В обзоре подпольщика АК отмечалось, что в ситуации, которая создалась вследствие появления ковпаковцев в Тернопольском и Станиславском округах, наступил ряд изменений: «1) Общий страх [перед красными партизанами] как среди немцев, так и украинцев; 2) Ожесточение укр[аинцев], вследствие посылки [немцами] их “лучших солдат” (полицейских) на борьбу с партизанами; 3) Усиление случаев бандитизма и нападений»[293].

Одной из задач, которую взяли на себя в письме к Хрущеву Ковпак и Руднев, было: «поднять партизанское движение в Станиславско-Львовской и Черновицкой областях УССР и подготовить население этих областей к вооруженному восстанию»[294].

Нечто подобное и произошло, только в неожиданной для советских партизан форме. В постановлении коллаборационистского галицкого Украинского центрального комитета осенью 1943 г. указывалось на обострение латентного межэтнического конфликта: «Недобитки большевистской банды разбрелись по всему краю, они разворошили разные преступные элементы… (…) Все чаще случаются убийства как украинцев, так и поляков. Какие-то темные силы и отщепенцы общества жируют на низменных инстинктах и науськивают людей к межнациональной войне и резне. (…) Источник анархии есть в обоих народах — как среди поляков, так и украинцев»[295].

Благодаря Карпатскому рейду в Галиции активизировалось подполье АК, а также бандеровцы, выпустившие по поводу прихода красных листовку: «Немцы уже не в силах оборонять нас перед большевизмом… Этим московско-большевистским агентам мы отвечаем… самообороной… Украинский народ не даст себя никому покорить и потому организует Украинскую Народную Самооборону [УНС] для борьбы с большевистскими партизанскими бандами в Карпатах»[296]. Во второй половине 1943 г. УНС постепенно активизировала свою деятельность и в начале 1944 г. вошла в УПА в качестве краевого объединения «УПА-Запад».

Тем временем красные партизаны, реализуя задачи УШПД лета 1943 г., охватывали своей деятельностью районы, восточнее и севернее деятельности УПА и бандеровского подполья. На пограничье Ровенской области УССР и Белоруссии, на базе уже ранее существовавших отрядов партизанских соединений, было создано три новых соединения — Ровенские партизанские соединения № 1, № 2, а также им. Щорса[297].

С 19 июня по 18 августа продолжался рейд на территорию Винницкой области соединения под командованием Якова Мельника (670 бойцов), которое до этого было перекинуто на Правобережную Украину с территории Сумщины и Черниговщины. Первоначально рейд проходил успешно. Отряд прошел через южные районы Полесской области (БССР), Житомирщину и вошел в Винницкую область. Но закрепиться, как предусматривал план, на этой территории не удалось. Как уже говорилось, здесь располагалась ставка Гитлера «Вервольф». Выследив мельниковцев с воздуха, немцы предприняли попытку уничтожить соединение. Об этом бое сохранилось воспоминание его участника, партизана Василия Еромоленко: «29 июля под селом Живчик произошел бой, который длился до самого вечера. Страшная бойня была. Первая цепь шла на партизан — шуцманы каменец-подольские — а сзади немцы. И такой огонь ведут, что щепки летят с дороги. Когда до нас прорвались немцы, я уже был раненый в плечо. Немцы пробились к нашему обозу, в котором было 300 подвод. Там лежали тяжелораненые — человек 20 (остальные раненые шли пешком, если ранило в руку — иди). На каждой подводе по ящику взрывчатого вещества, аммонала, в каждом ящике по 20 кг. Раненые, чтобы не попасть в плен, взорвали аммонал. Взрыв был очень большой, пораскидало все — страшный суд. Что-то взорвалось, что-то загорелось. А тол горит с дымом, кругом среди белого дня настала ночь. Немцы дали ракету, отошли. В бою только из нашего села [Перелюб, Корюковского района Черниговской области] погибло человек 5, а всего легло 200 и столько же ранило. Потерь больше было у немцев и полицаев, потому что они наступали»[298].

В начале августа 1943 г. соединение Мельника, разбившись на 3 группы, вырвалось из окружения и вышло через территорию Каменец-Подольской, Ровенской и Житомирской областей на Полесье.

По официальным данным, за время всего рейда потери Винницкого соединения составили: 31 человек убитыми, 51 — пропавшими без вести, дезертирами — 56 человек, 81 человек ранеными. Свыше 200 человек считались такими, кто оторвался от соединения, а потом вернулся в строй[299].

Схожая история была у рейда кавалерийского соединения Михаила Наумова (340 бойцов). В качестве промежуточной цели ему определили выход в северные районы Кировоградской области: «По выполнению этой задачи — базироваться в Кировоградской области, а в случае невозможности — возвратиться в Житомирскую область»[300]. Из-за противодействия немцев пробиться на Кировоградщину даже кавалерийскому соединению не удалось. До середины сентября

1943 г. отряды Наумова, выросшие до 1200 человек, действовали на пограничье Житомирской и Киевской областей. Соединением в указанный период было сформировано также 7 местных партизанских отрядов, насчитывавших 600 человек. Немецкие разведчики сообщали о Наумове как о находчивом партизане: «Среди бандитов пользуется большой популярностью и славится изобретательностью тактических бандитских приемов… Диверсиями на коммуникациях занимается мало, не имеет специалистов… Весьма опасен тем, что может создавать внезапную угрозу штабам, главным образом, военным и правительственным чинам (лицам)»[301].

На Житомирщине оперировало развернутое летом 1943 г. соединение им. Берии, командир которого Андрей Грабчак, неоднократно удостаивался похвалы от заместителя Строкача Ильи Старинова[302]. С последним были согласны и представители немецких разведорганов: «Тщеславен, и в погоне за славой постоянно изобретает новые способы, диверсионные] сюрпризы. Окончил в Москве специальные курсы и получил элементарные знания по действию фугаса. Занимается исключительно диверсиями и имеет успех. Сам придумал себе кличку “Буйный”, желая кличкой соответствовать своим действиям… Действует на ж[елезных] дорогах Олевск-Сарны…»[303]

Советская сторона продолжала пытаться организовать партизанскую борьбу в южных областях Украины. И соответствующие устремления были несколько более успешными, чем меры НКВД УССР и УШПД в 1941–1942 гг. Так, летом 1943 г. выжило более половины выброшенных в тыл немцев партизан. 25 и 45 % личного состава партизанских отрядов, диверсионных и разведывательных групп представительства УШПД при Военных советах, соответственно, Юго-Западного и Южного фронтов, после выброски были убиты или пропали без вести: «Нередко отряды и группы выбрасывались самолетами с отклонением от 100 до 300 км от указанных районов. В частности, имел место факт, когда одна группа в 10–12 человек была десантирована в дневное время на станции Знаменка, где стояли немецкие эшелоны, все десантники были расстреляны в воздухе и лишь девушка-радистка тяжелораненой попала в плен»[304]. Согласно данным Вермахта, в тыловой зоне группы армий «Юг» за июль 1943 г. было убито 6 и взято в плен 27 из 81 парашютистов, чья высадка была замечена немцами[305].

Активизировалась деятельность партизан и в лесостепных областях Правобережья. В Каменец-Подольской области отряд под командованием Антона Одухи, насчитывавший в декабре 1942 г. 80 человек, до сентября 1943 г. вырос в соединение (430 бойцов), в рядах которого к 1 февраля 1944 г. числилось 2642 партизана[306]. В Каменец-Подольскую и Винницкую области в конце 1943 г. переводили и другие партизанские отряды и целые соединения, выделенные из уже действовавших соединений — в частности, Житомирского, под командованием А. Сабурова.

Близкое к АК подполье сообщало в августе-сентябре 1943 г. о победах красных: «Положение с безопасностью ухудшается далее. Каждый день происходит несколько нападений на военные объекты, промышленные предприятия или [государственные] сельхозимения. За границами крупных центров власти оккупанта нет. Немцы не проводят больших, систематических акций по ликвидации партизан. Южное Полесье… является областью влияния партизан укр[аинских] (т. е. националистов. — А. Г.). Северным, включая сев[ерную] часть пов[ета] Столинского, овладели советские партизаны… Большую смелость проявили советские командиры при уничтожении во второй половине июля около Бреста-Волынского железных дорог и складов. Систематически сжигаются имения и атакуются коммуникации. Поезда всегда обстреливаются, ходят только днем… Отряды вспомогательные немецкие, созданные для борьбы с диверсией, убегают к бандам: так было с украинской стационарной полицией в Дро-гичине и кавказскими горцами и казаками. Исключение составляют польские полицейские батальоны, рекрутированные из «местных» и руководимые поляками (Кобрин, Дорогичин)»[307].

При этом 13 ноября в отчете РКУ в Берлин отмечалась другая тенденция: «Несмотря на [неблагоприятное] положение на фронте, общее возрастание бандитской деятельности не установлено»[308].

Дело в том, что партизанские командиры в тот момент получили задание, которое, с точки зрения их руководства, было важнее операций против тыловой нацистской администрации, подчиненных Коха и Розенберга. В конце августа — начале сентября 1943 г. советские войска вышли на левый берег Днепра. Битва за Днепр продолжалась до середины ноября 1943 г. В ходе операции соединения Украинского штаба и представительств УШПД на фронтах должны были не только усилить диверсионную деятельность на железных дорогах, но и содействовать Красной армии в форсировании основной водной артерии Украины, а также Десны и Припяти, и, кроме того, в непосредственном взаимодействии с фронтовыми частями захватывать райцентры и даже города. Строкач в разговоре с сотрудниками УШПД заявил, что важной задачей партизан является «ворваться в Киев раньше Красной армии»[309].

До 15 000 партизан Левобережья за июль-октябрь 1943 г. в связи с наступлением Красной армии вышли в советский тыл. Несмотря на это, общая численность партизан не уменьшилась. Хрущев писал Сталину в начале октября 1943 г.: «Всего на Украине, в тылу противника, в настоящее время действует свыше 30 000 вооруженных партизан…»[310] Свыше 17 000 из них было привлечено для помощи Красной армии в ходе форсирования Днепра Красной армией[311] и битву за плацдармы на Правобережье.

На Десне, Днепре и Припяти партизаны своими силами осенью 1943 г. нашли и организовали 25 переправ. Отдельные партизанские отряды служили своеобразными базами для советских воздушных десантов, проводниками для передовых частей Красной армии, а также помогали выходить из окружения группам красноармейцев.

Уже в этой операции дал себя знать основной фактор, сдерживавший оперативную активность красных партизан на третьем году войны — воевать приходилось в ближайшем тылу Вермахта, насыщенном фронтовыми частями. В том числе и из-за этого задача, поставленная соединениям А. Сабурова, Я. Мельника и М. Наумова — войти в Киев — не была выполнена, хотя в 1943–1944 гг. занятие отдельных железнодорожных станций и райцентров красными партизанами стало нормой.

В декабре 1943 г. в Житомирской области в районе Овруча линия фронта была прорвана. У советской стороны долгое время не хватало сил, чтобы использовать прорыв для наступления, а у немецкой — чтобы его ликвидировать. В результате, кроме поставок воздухом, через «Овручский коридор» с 10 декабря 1943 по 25 марта 1944 г. красным партизанам было доставлено 786 тонн грузов: 28 орудий, 246 минометов, 218 противотанковых ружей, 245 пулеметов, почти 5 тыс. автоматов, 12,6 млн патронов, почти 40 тыс. снарядов и мин, 90 тонн взрывчатки, другое вооружение и военное имущество[312].

На 1 января 1944 г. УШПД обладал связью с 43,5 тыс. партизан, находящимися в тылу Вермахта[313]. На Правобережье и в Западной Украине оперировали также группы НКГБ и РУ ГШ КА.

Перед такой армией Центр поставил ряд новых задач, первой из которых была «Всемерная… активизация партизанского движения в новых районах, и в первую очередь, в районах Прикарпатской Украины (т. е. Восточной Галиции. — А. Г.), с вовлечением широких масс населения»[314]. Строкач писал в ЦК КП(б)У о попытках воплотить эти установки: «В рейдах на территорию Тернопольской, Львовской, Дрогобычской, Станиславской, Черновицкой, Одесской областей и Молдавской ССР [помимо соединений П. Вершигоры и М. Наумова] находится также еще 19 партизанских соединений, 17 отдельных отрядов и 9 групп»[315]. На 1 марта в действовавших в немецком тылу соединениях УШПД и его представительств на фронтах числилось до 35 тыс. партизан.

К тому времени «широкие массы населения» Прикарпатья уже были вовлечены в антикоммунистические повстанческие движения — УПА и АК. Красные партизаны были об этом прекрасно информированы. В частности, совершивший в свое время рейд по степи Михаил Наумов без оптимизма встретил приказ УШПД идти в лесистую и гористую местность — Дрогобычскую область (сейчас часть Львовской) — о чем свидетельствуют записи в его дневнике в декабре-январе 1943–1944 гг.:

«Вместо ожидаемого снега спустился густой и сырой туман. Последний снег исчезает. На дворе — большие лужи воды… Вот канитель!.. Кажется, и природа встала против нас. (…) О поездке на санях пока думать не приходится. Одним словом, зима 43/44 г. начинается вяло, неудачно… (…) Эта моя третья партизанская зима ставит меня в тупик. Я молю своего бога о том, чтобы немцы до моего прибытия выгнали бы бандеровские банды из Кре-менецких массивов и вообще из Западной Украины. Тогда было бы легче. (…)…Ставящаяся задача хотя и трудная, но по сроку вполне выполнимая. (…) Пока еще никто туда не проникал, кроме Колпака, который потерпел там крупную неудачу»[316].

Многие партизаны Сумского соединения, переформированного в 1-ю украинскую партизанскую дивизию им. Ковпака, переданного под начало П. Вершигоры, узнав о новой задаче, устроили нечто вроде бунта. Часть старых партизан была по состоянию здоровья выведена в советский тыл, а часть, после проведенной Вершигорой резких разъяснений, все же была принуждена выполнять задание.

Однако план УШПД на первое полугодие 1944 г. был провален. Только соединение под руководством Шукаева с большими потерями совершило рейд по Карпатам и ушло далее — в Словакию. (Но изначальным заданием соединения было пройти в Одесскую область). Ни Наумов, ни Вершигора, хоть и коротко заходили на территорию Галиции, не вышли в заданный район боевых действий, предпочтя уйти в Польшу. Отвечая на претензии Строкача, Вершигора 4 марта 1944 г. в качестве одной из причин нежелания выполнять приказ назвал то, что «советские партизаны в Галиции… чувствуют себя, как в Германии, а в Польше не хуже, как в настоящих советских районах»[317].

Через Люблинское воеводство дивизия им. Ковпака ушла под Варшаву, и оттуда через Белостокское воеводство в Белоруссию, где дождалась прихода Красной армии. На предложение Строкача вести ковпаковцев рейдом в Словакию Вершигора ответил отказом.

Николай Куницкий, командир польского советского партизанского отряда, вспоминает, что после того, как их отряд с территории Люблинского дистрикта перешел в восточную Галицию, рейд превратился в мучение. По «разгневанной земле» пришлось идти, огибая украинские села: «Но это не дало результата, и украинская банда УПА взяла нас однажды в перекрестный огонь из двух деревенек одновременно. После этого случая сменили тактику и шли дорогами через деревни. Вокруг нас на расстоянии 20 км население сел било в колокола, в железнодорожные колеса, бляхи и по-разному поднимало тревогу. Немцы начали погоню…»[318] Чтобы сохранить отряд, Куницкому пришлось уйти в Карпаты.

В воспоминаниях диверсанта Ильи Старинова утверждается, что в годы войны в Западной Украине «сельское население жило в постоянном страхе. Бандеровцы приходили по ночам, забирая у селян продукты, якобы для партизан, на самом же деле передавая их немцам»[319]. Вероятно, Старинов забыл, что 17 марта 1944 г. в телеграмме в УШПД он по-другому оценивал отношения УПА с населением:

«[В] освобожденных районах Тернопольской области население спрятало часть скота, свиней, создав тайные склады для банд националистов… Есть случаи отравления, убийств, обстрелов. Чувствуется явная враждебность к нам. К немцам эта враждебность еще большая.

Действовать партизанам [в] Тернопольской области будет труднее, чем [в] Германии, такое же положение, видимо, и [в] Львовской области…

Четвертую войну воюю, но никогда не встречал такой враждебной среды, как [в] освобожденных районах Тернопольской области»[320].

В описанных условиях красные вели себя в Галиции как завоеватели. 17 марта 1944 г. глава АК «Лавина» генерал Тадеуш Комаровский отправил в Лондон донесение «Отряды советских партизан в округе Львова», в котором, среди прочего, указывалось:

«Советские отряды сражаются хорошо, вооружены очень хорошо, обмундированы убого. Отношение к полякам безукоризненное, украинцев и немцев расстреливают»[321].

В тот момент Западная Украина стала прифронтовым тылом Вермахта. И если в первые три месяца 1944 г. на Волыни, благодаря лесистой местности и относительно знакомым условиям красные партизаны оказывали существенную помощь Красной армии, даже пытались захватывать города, что, впрочем, не всегда удавалось, то в Галиции из-за указанных обстоятельств и довольно развитой инфраструктуры сколько-нибудь масштабной деятельности красным развернуть не удалось. Как отмечал неизвестный польский националистический подпольщик в обзоре ситуации в округе АК «Львов», в июне 1944 г. находившиеся в лесах советские диверсионные отряды не проявляли никакой активности: «Сильные отряды Вермахта заняли все дороги и блокируют таким образом диверсионные группы, не предпринимая никаких дальнейших шагов в направлении их ликвидации»[322].

К объективным причинам провала плана УШПД на 1944 г. относится также и сильная утомленность личного состава основных партизанских формирований. Это постоянно отмечали члены ОУН. В частности, на Ровенщине подпольщик описывал отряд УШПД под командованием Д. Попова как какую-то орду:

«Стая этих красных партизан напоминает кочевников Чингисхана. Уставшие из-за долгой дороги. Оборванные. Есть там женщины и дети. Все на каждом шагу ругаются страшно»[323]. Бандеровское разведдонесение с территории Львовской области весной 1944 г. сообщало о неурядицах в рядах партизан: «Банды деморализованы, страшно завшивлены и больны чесоткой»[324].

Пару месяцев спустя, в июне 1944 г. в Галиции отмечалась та же картина:

«В последнее время много большевистских партизан дезертировало из своих отрядов по причине голода. Оружие отдали селянам, а сами остались у крестьян работать по хозяйствам. Они [т. е. дезертиры] говорят, что с бандитами, которые стреляют в своих раненых товарищей, не хотят иметь ничего общего»[325].

Тем не менее даже то, что удалось сделать украинским партизанам в 1943–1944 гг., можно признать успехом. На протяжении третьего года войны они активно вели диверсионную деятельность, добившись серьезного результата. По данным оперативного отдела УШПД, только за второе полугодие 1943 г. украинские партизаны подорвали эшелонов в четыре раза больше, чем за первый и второй год войны, вместе взятые[326].

При этом действия украинских партизан были примерно вдвое эффективнее действий партизан Белоруссии. Например, согласно статистике штабов партизанского движения, партизаны Белоруссии, оперировавшие в благоприятных условиях лесистой и болотистой местности, в течение всей войны, в среднем в 4 раза превышавшие по численности своих украинских коллег, уничтожили в 2,3 раза больше поездов, чем подчиненные УШПД[327]. Периодически на имя Хрущева и Строкача представители украинских партизанских отрядов отсылали докладные записки, в которых обвиняли белорусских партизан в пассивности, непрофессионализме и чрезмерных приписках в сообщениях об уничтоженных поездах[328].

Причина сравнительной успешности украинских красных была все та же: автономия УШПД и профессионализм его руководства. Украинские партизаны не выполняли нелепых приказов Пономаренко об уничтожении рельсов — в частности, в ходе операций «Концерт» и «Рельсовая война». Приведем пример низкой эффективности предложенной Пономаренко тактики. Масштабной партизанской атаке, проведенной одновременно в трех местах (вероятно, тремя соединениями) на железную дорогу Брест — Гомель, предшествовал период затишья. В ходе операций 3 августа 1943 г. нападению подверглись укрепленные пункты на железной дороге, мосты и собственно железнодорожное полотно. Произошло 356 взрывов, но после того, как партизаны отошли в лес, немецкие саперы, согласно немецким данным, обезвредили еще 466 мин. Уже через 17 часов движение на железной дороге было полностью восстановлено[329].

А украинские партизаны, не растрачивая ценный тол на разрушение просто рельсов, которые немцы быстро заменяли, взрывали непосредственно поезда[330]. В отчетах ОУН-УПА и польского националистического подполья с территории Западной Украины и ЮгоВосточной Польши рефреном проходят сообщения о разбитых или поврежденных локомотивах, сошедших с рельсов вагонах и сожженных или взорванных хозяйственных постройках[331].

Весной 1944 г. основные формирования УШПД вышли в советский тыл, но часть их перешла в Словакию, небольшая часть — в Польшу, на территории которой продолжили действовать отряды советско-польских партизан, подчиненные выделенному из УШПД Польскому штабу партизанского движения[332], а также часть отрядов БШПД, НКГБ и РУ ГШ КА. Самая большая битва партизан с немцами на территории Польши произошла в середине июня 1944 г. на территории Яновских, Липских и Билгорайских лесов на Люблин-щине[333]. Кроме отрядов АК, БХ и ГЛ в ней принимали участие и до 3000 советских партизан. План немцев сорвался, «лесным солдатам» удалось прорваться из кольца окружения.

Вломившиеся в Польшу красные партизаны произвели значительное впечатление на руководство генерал-губернаторства, до того момента имевшее дело преимущественно с не проявлявшими значительной боевой активности, плохо оснащенными польскими партизанами различных направлений. 7 июля 1944 г. во время так называемого заседания правительства выступление начальника полиции безопасности в генерал-губернаторстве Вильгельма Коппе было едва ли не паническим: «Их руководство — лучшие русские офицеры. Эти люди получили многолетнее образование; можно их стегать целыми днями, но никак не получается выгнать с этой территории. Борьба с ними очень трудна, они хорошо вооружены. Из-за своей духовной связи с советской идеологией они стали фанатичными боевиками…»[334]

В июле-августе 1944 г. Красная армия заняла не только Западную Украину, но и Восточную Польшу — вплоть до Варшавы. Сталинская партизанская война в Украине завершилась.

Отряды были расформированы, их участники не пожалели о своей войне в тылу врага.

Нахождение в партизанах снижало претензии советских органов к тем, кто проживал на оккупированных территориях. Но еще важнее, что в 1943–1944 гг. бывшие партизаны призывались в Красную армию не так, как остальные мужчины, побывавшие под властью немцев. «Запятнанных» мирным проживанием под нацистским господством обычно использовали в лобовых атаках в первых рядах, как правило, без обучения, а зачастую без обмундирования и даже оружия («чернопиджачники»). Это увеличивало и без того высокие шансы погибнуть. А партизаны получили в годы оккупации военную подготовку и приобрели боевой опыт, к тому же меньше использовались в виде «пушечного мяса».

Однако партизанская борьба не была гарантией полного «отпущения грехов». Все без исключения бывшие коллаборационисты после службы в партизанах, Красной армии, даже получения наград (в том числе Звезды Героя Советского Союза) после окончания войны лишались званий и орденов и подвергались репрессиям — как минимум тюремному заключению.

Крайне подозрительно относились власти и к бывшим окружен-цам. По свидетельству офицера И. Коржика, в сентябре 1943 г., после занятия Красной армией г. Переяслава на Киевщине, несколько десятков офицеров партизанского отряда им. Чапаева, в котором служил Коржик, отправили в лагерь под Рязань на проверку. После чего их «определили» в штрафбат: «В батальоне было 1200 офицеров, в том числе 25 полковников, которых на старости лет сделали рядовыми… [За два месяца боев] к середине марта из 1200 бывших офицеров нас осталось в батальоне сорок восемь бойцов… А не были ли штрафники смертниками? Я считаю — да!»[335]

Красная армия была не единственной «дорогой» бывших партизан.

Часть личного состава мужского пола — в основном исходя из возраста — перешли к мирным занятиям, часть — в НКВД и НКГБ. Например, ковпаковская дивизия с сентября по октябрь 1944 г. занималась борьбой с УПА, а 8 ноября была расформирована. На ее базе была создана отдельная кавалерийская бригада внутренних войск НКВД[336], также направленная на борьбу с бандеровцами.

* * *

Заканчивая описание советской партизанской борьбы в тылу Вермахта, можно поставить вопрос о причинах ее успешности в 1943–1944 гг. Коммунистическая историография отвечала на него фразами о прогрессивности свежих общественных сил и моральнополитическом единстве подданных сталинской империи. Поэтому, чтобы несколько сменить акценты, вопрос можно поставить по-другому: каковы причины поражения Третьего рейха в антипарти-занской борьбе?

Во-первых, у Германии наблюдался недостаток сил. В сравнении с войсками антигитлеровской коалиции, экономике и вооруженным силам Третьего рейха и его сателлитов постоянно не хватало ресурсов и, следовательно, вооружений и боеприпасов, а главное — солдат. Войск было мало на фронте, и тем более в тылу. Например, в апреле

1944 г. НКВД и Красная армия в одной битве с крупной группировкой УПА (до 5 тыс. человек) под с. Гурбы на стыке Тернопольской, Ровенской и Каменец-Подольской (ныне Хмельницкой) областей сосредоточили около 15 тыс. солдат. Годом ранее, в ходе операций против красных партизан и УПА на всей Волыни и правобережном Полесье в июне 1943 г., нацисты использовали всего 10 тыс. человек[337]. Недостаток войск на захваченной территории позволял немцам контролировать тыл, когда основная часть населения была более или менее лояльна новым властям. Но когда появились большие сомнения в победе Рейха, ситуация стала выходить из-под контроля, и даже заметное количественное увеличение полицейских сил не переломило ситуацию.

Во-вторых, отметим жестокий характер оккупационного режима, в том числе методов борьбы с партизанами. Это объясняется не только нацизмом. В ходе войны Пруссии с Францией в 1870 г., а также в годы Первой мировой войны в Бельгии немецкие власти свирепо подавляли любые проявления сопротивления гражданского населения, расстреливая заложников из числа мирных жителей. Начальник штаба ОКХ Вильгельм Кейтель 25 июля 1941 г. приказал за каждого убитого в тылу немецкого солдата расстреливать по 50 «коммунистов»[338]. Как пишет Карель Беркхофф, «распространеннейшей реакцией немцев на партизан были убийства и сожжения с тщательным планированием и жуткой педантичностью», а позже «кровавые расправы с реальными или воображаемыми партизанами и их пособниками… переросли в полноценные зверства»[339]. Венгерские охранные дивизии не были поражены нацистской идеологией, но на их поведении это не отразилось, о чем писал в докладе Строкачу сотрудник УШПД Е. Белецкий: «Помимо “полицаев” и русско-немецких батальонов противник для борьбы с партизанами держит еще мадьярские части. Мадьяры по зверству превосходят даже немцев, но трусливы и особенно боятся партизан»[340]. По мнению венгерского историка Кристиана Унгвари, жестокость гонведов была вызвана их плохим вооружением и несоответствием наличествовавших сил поставленным задачам[341].

О том, что немецкой стороне была присуща пугающая неизбира-тельность репрессий в антиповстанческой борьбе свидетельствовал последний главком УПА Василий Кук: «Немцы и большевики не отличались по уровню террора — стреляли как одни, так и другие. Но большевики хотели придать убийствам какой-то законный вид: “Он сделал какое-то преступление, что-то нарушил и поэтому надо расписаться”. А немцы без лишних церемоний убивали всех евреев и славян»[342]. «Бандпособников» и членов семей участников Сопротивления большевики в 1944–1953 гг. не истребляли, а депортировали, давая понять местным жителям, что у новой власти нет намерения проводить геноцид, а те, кто не будет поддерживать бандеровцев, могут рассчитывать хоть и на жалкое, но все же существование.

Но все же брутальность, вызванная нацизмом, была чем-то выдающимся и для Германии. В 1918 г. кайзеровская армия, оккупировавшая Украину, не использовала массовый террор против гражданского населения в качестве планомерной политики, организовала широкое взаимодействие с местным городским и сельским самоуправлением, и в целом сумела ликвидировать партизанскую угрозу[343]. На сознание жителей оккупированной территории СССР произвел впечатление, в частности, Холокост. Характерные настроения уловил начальник жандармерии округа Брест-Литовск в конце 1942 г.: «В последнее время отмечается определенное волнение украинского и польского населения. Среди жителей циркулирует слух, что после еврейской акции будут расстреляны сперва русские, потом поляки, а затем и украинцы»[344].

Возможно, еще больше ужаснуло население Восточной Европы и обращение нацистов с военнопленными. В Первую мировую войну, призванные на фронт из нищего села крестьяне — солдаты Русской армии, не стремясь погибать за «царя-батюшку», продолжавшего вплоть до 1917 г. поддерживать дворян-помещиков, массами[345] сдавались в плен[346]. За 1914–1915 гг. Русская армия потеряла 300 тыс. убитыми и 1,5 млн пленными и пропавшими без вести[347]. Обращение с ними было более или менее сносным, и, хотя страны Четвертного союза в 1915–1918 гг. испытывали острейшие проблемы с продовольствием, в годы Первой мировой войны в немецком плену выжило 95 % российских пленных. Благодаря человечности в отношении к бывшим врагам страны Четвертного союза добились важного тактического успеха: никакой массовой партизанской борьбы в западных регионах Российской империи не было, да и сама империя исчезла на третий год войны.

Два с половиной миллиона бывших пленных в 1918–1920 гг. вернулись домой и рассказали своим родственникам и односельчанам, что на фронте можно погибнуть, а вот в плену у немцев — выживают[348]. Поэтому несмотря на репрессии, прямо или косвенно угрожавшие родственникам «предателей», в начале советско-германской войны красноармейцы встречали Вермахт открытой ладонью, даже двумя сразу. Народ не испытывал никакого воодушевления от необходимости проливать кровь за колхозы и ГУЛАГ. В 1941 г. Вермахт захватил 3,5 млн пленных. Кроме того, за первые полгода войны НКВД было задержано 711 тыс. дезертиров из Красной армии и 72 тыс. уклонистов от военной службы[349], причем множество таковых было не учтено на стремительно оставляемых советами территориях. Только крестьянам неоткуда было знать о том, насколько сильно у германцев за прошедшее межвоенное двадцатилетие изменилось начальство. Большинство плененных в 1941 г. немцы уморили голодом и холодом зимой 1941/42 г. Начальник диверсионной службы Вермахта на южном участке советско-германского фронта Теодор Оберлендер уже 28 октября 1941 г. писал о том, что на территории Украины немецкая армия быстро теряет симпатию местных жителей: «Расстрелы непосредственно в селах и больших населенных пунктах обессиленных пленных, после чего их трупы оставлялись на дорогах — этих фактов население понять не может…»[350]

По словам английского исследователя Александра Даллина, была еще одна причина, сделавшая возможным развитие советской диверсионной борьбы: немцы «так безоглядно вели себя с мирным населением, что все больше людей предпочитало опасности партизанской борьбы “мирной” жизни под немецким господством»[351]. Третий рейх с помощью военной силы смог пошатнуть сталинский СССР, но из-за национал-социалистической брутальности и свойственной расистам недалекости (выражавшейся, в частности, в политической близорукости), «глиняный колосс» устоял.

Любопытно сравнить нацистские методы правления и антипар-тизанской борьбы с режимом, установленным на территории юговосточной Украины властями королевской Румынии, где у власти находились националисты. У ряда авторов присутствует едва ли не презрительное отношение к участию Румынии во Второй мировой войне. Возможно, что это вызвано неосознанной установкой, имеющей давние ментально-исторические причины. Безвестный бандеро-вец в «аналитическом» отчете характеризовал стиль правления румынских властей в 1940-х гг. как нелепый: «Кто не жил ни одного месяца в Румынии — тот никогда не сможет, хотя бы приблизительно, представить себе, что такое “Румыния” и “румыны”… У нас, украинцев, для них есть определение “цыгане” и “мамалыжники”. Я уверен, что это слишком сильные для румын комплименты… И этот “румын” пробивается во всем: в науке, политике, армии, прессе, ежедневной жизни и т. п… И поэтому характеризовать румынскую политику, в частности, теперешнюю, чрезвычайно сложно. Она и такая, и сякая, и все, и ничего. Найти в ней какую-то линию сложно. Она типично “румынская”… То, что делают румыны, нельзя назвать политикой — в лучшем случае глупой “румынской политикой”»[352]. Отвергая националистические стереотипы, можно отметить, что в отношении анти-партизанской борьбы румыны смогли добиться успехов больших, чем немцы.