7.2. Конфликты между командованием отрядов и УШПД

7.2. Конфликты между командованием отрядов и УШПД

В практически любой организации, особенно построенной по принципу учреждения, а не корпорации, наличествуют трения между «высшими и низшими»: непосредственные интересы и желания рядовых сотрудников далеко не всегда совпадают с приказами и установками начальства. С другой стороны, руководство не всегда оправдывает чаяния подчиненных, в ряде случаев ожидающих от начальства поощрений, а также помощи — хотя бы советом. Подобные конфликты были характерны и для украинских партизанских структур.

Наибольшее количество подобных склок приходится на 19431944 гг. В 1941–1942 гг. контроль НКВД УССР и — во второй половине 1942 г. новосозданного УШПД — над партизанами был довольно слабым, что объяснялось плохой связью с отрядами, отсутствием как таковой отлаженной системы руководства партизанами, общей ситуацией на фронтах. К началу 1943 г. УШПД в целом выработал систему взаимодействия как с отрядами, так и с другими советскими структурами, занимавшимися организацией и обеспечением зафрон-товой борьбы. Кроме того, основные украинские соединения и отряды получили радиостанции, а стратегическая инициатива перешла от Вермахта к Красной армии. В этой ситуации стандартными стали конфликты между командирами партизанских отрядов и руководящим Центром — УШПД.

Отчасти большое количество ссор было вызвано чертами характера самого Тимофея Строкача. В отношениях с подчиненными он был довольно-таки мягким, и его стиль руководства не типичен для советского государственного аппарата сталинской эпохи вообще, и тем более для НКВД, службе в котором начальник УШПД отдал многие годы. Иными словами, Строкач позволял партизанам конфликтовать с ним и другими работниками штаба, сам того не желая, попустительствовал своеволию партизанских вожаков. Эта черта характера Строкача проявились и после войны, когда он занимал должность министра внутренних дел УССР. Критиковавшие его сотрудники ЦК отмечали «запущенность работы с кадрами» со стороны бывшего начальника украинских партизан:

«В результате плохой постановки партийно-политической и воспитательной работы отмечены многочисленные факты грубого нарушения советской законности, пьянства и бытового разложения [среди личного состава МВД УССР]… (…) В ряде случаев тов. Строкач принимает либеральные решения в отношении лиц из руководящего состава, которые допускают злоупотребления по службе…»[1326]

Спокойно Строкач относился к критике в его адрес со стороны партизан.

В начале 1943 г. Ковпак, узнав из газет о награждении орденами и медалями ряда партизанских командиров и сотрудников УШПД, обиделся на Строкача и послал ему раздосадованное сообщение: «Неужели роль Сыромолотного ниже роли Логвина, Усачева, Мартынова и некоторых работников Вашего аппарата? Почему не реализовано мое представление на Руднева?»[1327] Сыромолотного действительно нельзя было причислить к выдающимся организаторам партизанской борьбы. А Руднева своевременно не наградили из-за того, что он одно время до войны находился под следствием по подозрению во вреди-тельстве[1328].

А и еще чаще, как водится, Строкача поносили за глаза.

Замечания были очень резкие. Например, сын комиссара Сумского соединения — Радий Руднев в письме матери выразил недоумение ее оценкой: «Меня очень удивило, что Строкач — ты говоришь — добрый, он мне даже снился в виде Люцифера, Астарота и прочих дьяволов. Сколько на его бедную голову пришлось ругани…»[1329] Это письмо дошло до Тимофея Строкача — копия документа хранится в соответствующем фонде. Не каждый руководитель мог бы работать с подчиненными после получения подобных сведений.

Однако любому терпению приходит конец. В начале 1943 г. Тимофей Строкач и Никита Хрущев получили от осведомителей УШПД — радистов, засланных в Сумское соединение, — ряд компрометирующих материалов на С. Ковпака, а также подобную информацию по другим каналам. Принято было решение вызвать Ковпака в Москву и там то ли призвать к дисциплине, то ли вообще снять с занимаемой должности. Вызов произвели под предлогом обсуждения с С. Ковпаком ситуации на оккупированной территории и оперативных планов на весну-лето 1943 г. В конце марта начальник УШПД запросил своего агента о том, как встречен в соединении вызов С. Ковпака и представителя ЦК КП(б)У в его отряде И. Сыромолотного в Москву[1330]. Командование соединения отнеслось к инициативе Центра настороженно, не захотел расставаться со своим командиром и комиссар Семен Руднев, совместно с С. Ковпаком написав в УШПД: «Вылет Ковпака считаем нецелесообразным. О состоянии тыла может доложить один Сыромолотный»[1331].

В результате Сидор Ковпак остался на своей должности, пережив один из наиболее ярких эпизодов противостояния командования соединения с руководящей инстанцией. А противоборство это было едва ли не повседневным.

Партизанские командиры постоянно просили и требовали от Центра боеприпасов, вооружения, взрывчатки — и, в зависимости от ситуации, — других грузов: медикаментов, топографических карт, батарей и деталей для радиоприемников, одежды и обуви и т. д.

Не получив их в ожидаемые сроки, Ковпак дал гневную радиограмму Строкачу:

«Отсутствие тола и боеприпасов дает противнику свободно маневрировать. Есть сомнение, [что] Вы не информировали товарища Сталина. Вынужден рапортовать товарищу Сталину через радиостанцию Наркомата внутренних дел. Погода летная все время»[1332].

Впрочем, вскоре последовали официальные жалобы Сталину уже на Ковпака. Пилоты авиаполка Валентины Гризодубовой отказывались производить в Сумском соединении посадку, боясь, что их в отряде захватят в качестве заложников. Летчики, оставшиеся у ковпа-ковцев из-за аварии самолета, которая, по их заявлению, произошла по вине комиссара Руднева, позднее утверждали, что их использовали в качестве бойцов, грубо с ними обращались и не хотели отпускать на «Большую землю», оставляя до тех пор, пока не будут вывезены все раненые[1333].

По свидетельству чекиста Якова Короткова, 20 марта 1943 г., когда Ковпак получил очередную партию грузов от УШПД, его ждала неприятная неожиданность: в одном из мешков были найдены пакеты с надписью «Молодому партизану», выброшенные ЦК ВЛКСМ для всех партизанских отрядов и содержавшие устав ВЛКСМ, Статутник партизана, 2–3 брошюры и 5-10 конвертов:

«Ковпак, употребляя самые, что ни на есть похабные слова в присутствии бойцов и хозяев дома, где помещается штаб, высказывал свое негодование к Украинскому штабу партизанского движения и к… руководителю штаба. Тут же Ковпак дал распоряжение своему заместителю по хозчасти Павловскому обратно запаковать пакеты в мешок и направить в Москву с надписью “Молодому партизану Строкачу от старых партизан”. К этому, столь издевательскому отношению Ковпака к вышестоящим органам и ответственным лицам, была выражена солидарность присутствовавших там бойцов. Сыромолотный, находившийся там, молчал, но добавил: “Зачем присылают бумагу у нас есть лучшая, не такая, как в этих пакетах?” Ковпак сказал: “Мы можем снабдить Строкача сколько он хочет бумагой и конвертами, и не такими, как он прислал”»[1334].

В конце концов командование Сумского соединения направило письмо Строкачу с выражением неодобрения по поводу задержки грузов. Начальник УШПД, хоть и был недоволен тем, что через его голову Ковпак несколько раз обращался к Сталину, написал Рудневу письмо в увещевательном тоне:

«Оказать… помощь при наличии весьма и весьма ограниченных средств транспортировки не всегда удается так, как хочется мне или Вам. Кроме того, даже и то ограниченное количество самолетов, которое мы имеем, не всегда можно использовать по причинам метеорологических условий. Одновременно Вам говорю, что для Вашего отряда помощь в выброске боеприпасов, вооружения, а также вывоза раненых оказывается значительно больше, чем другим отрядам. (…). Здесь не бездельники, как некоторые у Вас пытаются представить работников штаба»[1335].

В другом случае на Строкача с критикой по поводу поставок грузов партизанам обрушился комиссар Черниговско-Волынского соединения Владимир Дружинин:

«Странно получается, выбрасывают тому, кто уже сидит четыре м[еся]ца на месте (имеется в виду соединение А. Сабурова. — А. Г.), а нам, т. е. движущимся, не бросают. Кроме того, единовременная выброска нам и ему, кроме безобразия ничего не дает, постоянные споры, неприятности. Кроме всего [прочего], наш сосед [нас] на этом деле обманывает.

Я посылал на Ваше имя радиограммы о выброске радиоприемника, киноаппаратуры. Как говорят — ни слуха, ни духа. Допустим, что сейчас выбросить нет возможности, но хотя бы что-либо ответили. Бумаги для выпуска газеты выбросили на два номера и все, а дальше, что мы должны будем делать?

Тов. Строкач, может быть я ошибаюсь (но думаю, что нет), что вопросами относящимися к кино, газетам и пр., никто не занимается, считая это второстепенным делом, если так, я конечно, откажусь просить в дальнейшем и кино, и радио, и газеты… Мы писали Вам о том, чтобы выбросили немного табака и мыла… Тоже пока дипломатическое молчание и по этому вопросу…

В присылаемых письмах от Вас (почта) полная неразбериха: всю раньше прут нам, тут и для К[овпака] и П[опудренко] — очевидно, кому-то лень разобраться даже по литерам»[1336].

Но и в соединении Сабурова, которому едва ли не все соседние командиры открыто завидовали, т. к. в его ведении находились посадочные площадки для самолетов, везущих грузы партизанам, далеко не всегда все было гладко с поставками, о чем секретарь Каменец-Подольского обкома КП(б)У Степан Олексенко написал Строкачу: «Советую по-товарищески: проверь и выгони сволочей из аппарата. Кое-кто у тебя, не знаю сознательно или несознательно… работает на врага»[1337]. Олексенко писал, что Сабурову прислали магнитные мины без взрывателей; вместо 10 тыс. патронов к автоматам ППШ доставили такое же количество патронов к наганам, вместо масла из-за линии фронта были получены пустые масленки, из-за чего партизаны смазывали оружие репейным маслом, а в апреле в отряды прислали ватные брюки и шапки-ушанки: «Про все это знают не только командиры, а и рядовые бойцы. Вы понимаете их возмущение. Если бы не летали самолеты, то каждый понял бы, что нет. А так говорят: “Царь Мыколка [во время русско-японской войны] в Маньчжурию посылал иконы, а нам штаб присылает шапки. Значит хотят, чтобы мы шапками забрасывали немцев”. (…) Здесь жара стоит, а почти все в ушанках. Даже сам Сабуров в шапке. Ему привезли генеральский костюм, а фуражки нет. Неудобно же быть в генеральской форме и в кепи»[1338]. По словам Олексенко, о минах замедленного действия, официально принятых УШПД на вооружение с начала 1943 г., в соединении Сабурова до мая 1943 г. вообще не было известно: «Вы [бы] видели, чем люди перекидывают поезда — за голову взялись бы… Ребята сами мастерят мины, правда на них много и сами подрываются, но они не падают духом, они просто выклянчивают у т. Сабурова десяток взрывателей. Ну, что составляет привезти летчику даже в кармане десяток пачек капсюлей? Вы же сами понимаете, что это мелочь, но через эту мелочь нечем перекидывать поезда… Вы же понимаете, что имея такие факты, как не отдельные факты, вроде переходят [они] в систему. Народ возмущается и ругается»[1339].

Постоянные гневные радиопослания командира соединения им. Боровика В. Ушакова, также пытавшегося апеллировать к Сталину, вызвали ответное раздражение Строкача, пославшего за фронт телеграмму-молнию:

«Удивляюсь и не узнаю Вас. Вы произвели на меня такое хорошее впечатление, что не хочется верить Вашим радиограммам. Из-за Вашей раздражительности и грубости погода не улучшается и самолетов нам не прибавляют.

Не думайте, что мы можем и должны дать все, что Вы просите. Это невозможно при всем нашем желании.

По разъяснению Главного командования, тот, кто думает, что партизанское движение должно состоять на снабжении Центра, тот ничего не понимает в партизанском движении. Из этого делайте вывод и не ждите всего из Москвы, а добывайте на месте у противника»[1340].

Ругань командиров на штаб продолжалась и далее. В конце 1943 г., на протяжении нескольких погожих дней, не дождавшись обещанных грузов, командир кавалерийского соединения Михаил Наумов в дневнике выразил досаду на заместителя Строкача, непосредственно занимавшегося организацией поставок: «Где мера безответственности и беспечности у Соколова? У меня подчас создается впечатление, что этот деятель партизанского движения на Украине делает все, чтобы партизаны, действующие на Украине, были поставлены в невыносимые условия, а [подчиненные УШПД] партизаны, живущие в белорусских лесах, пользуются всеми преимуществами. (…) И как это не видят т.т. Строкач, Коротченко, Гречуха? За последние три дня т. Строкач прислал две радиограммы, в которых указывает о том, чтобы соединению действовать в этом районе и асфальт[ового] шоссе Киев — Житомир и ж[елезной] дороги Коростень — Киев. Очевидно, тов. Строкач ожидает активных действий и не знает, что Соколов привязал меня к аэродромам. Вообще, удивительно то, что за 100 км от фронта у штаба не хватает толку снабдить меня боеприпасами»[1341].

Критика партизан во многом была оправданной, поскольку материальная база нередко использовалась в УШПД «нецелевым образом». Так, грузовики штаба — сообразно документам, гонялись для перевозки боеприпасов, а в действительности за определенную плату они обслуживали торговые организации Москвы: Военторг, Главтекстильсбыт и даже буфет Ржевского вокзала. «Партизанскими» же машинами нередко возились и дрова на продажу горожанам в зимний период. Руководители УШПД получали за подобные услуги взятки не только деньгами, но и водкой, тканью, кожей и другими товарами.

Начальник административно-хозяйственного отдела штаба П. Шергенев сообщал об этом секретарю ЦК КП(б)У Демьяну Ко-ротченко: «В марте 1943 г. с партизанского склада берется 32 килограмма муки, 5 кг масла и ряд других продуктов, все это получается секретарем 5-го отдела Ивановой, якобы для госпиталя, и завозится к ней на квартиру. Продукты брались и по распоряжению начальника отдела Шинкарева в присутствии работника Петренко. В феврале 1943 г. через Наркомторг было выписано для оперативных задач сукно шинельное для генералов и полковников, габардин, каверкот на гражданские костюмы. Вместо оперативных целей было роздано руководству штаба и начальникам отделов»[1342].

Подобные нравы царили в УШПД не случайно. В докладной записке от 3 апреля 1944 г. кладовщик М. Клименко сообщал тому же Коротченко: «Строкачу была выделена на кожаное пальто и ботинки кожа, а списалась она по непонятному документу как отправленная в партизанское соединение. В штабе получают американскую обувь, вскоре она появляется у всего руководства штаба. На данный момент склады штаба стали обменными пунктами — импортные вещи меняются на старые, а потом все это отправляется партизанам».

В октябре 1943 г. от наркоматов в партизанский штаб пришли 5 пар золотых часов для командиров партизанских соединений. Вместо них «награду» получили Строкач и его приближенные. Более того, начальник УШПД за деньги своего ведомства умудрился сделать ремонт в своих трех московских квартирах на общую сумму 11 тыс. рублей[1343].

Другой субъективной причиной относительно небольшого количества поставок в партизанские отряды была личная позиция председателя ГКО. Сталин ошибочно полагал, что поставки из-за линии фронта «расслабляют» партизан, которые обязаны получать оружие и боеприпасы в бою. Однако в реальности в качестве трофеев возможно было захватить лишь ограниченное количество военного имущества. Военные склады немцами тщательно охранялись. Операции партизан приводили к диспропорциям между разными видами вооружения и боеприпасов в партизанских отрядах. Иными словами, для успешного ведения боевой деятельности не хватало то одного, то другого. Возникающий дефицит могли бы восполнить запасы штабов партизанского движения, гибкое и быстрое реагирование Центра на запросы исполнителей на местах.

Регулярные и полноценные поставки в тыл вооружения и боеприпасов, а также специалистов могли сделать эффективней не только сталинскую партизанскую войну, но и вообще ускорить поражение Третьего рейха. Общеизвестно, что за четыре года советско-германской войны Красная армия израсходовала 427 млн снарядов и артиллерийских мин и 17 млрд патронов. Допустим, что фронты, действовавшие на юго-западе европейской части СССР, за первые три года войны потребили 25 % этих боеприпасов: 107 млн снарядов и мин и 4,3 млрд патронов. Вместе с тем в первый год войны партизаны получили с «Большой земли» ничтожно мало грузов, а в 19421944 гг. в соединения УШПД и его представительств было доставлено 75 тыс. снарядов и мин и 30 млн патронов (примерно половина грузов — по земле, и половина — по воздуху)[1344]. Соответственно, украинские партизаны получили из Центра в 1426 и 135 раз меньше того, что получала Красная армия на данном театре военных действий. Таким образом, централизованные поставки красным партизанам боеприпасов в этом случае составляли, соответственно, 0,07 % и 0,8 % от поставок фронтовым частям.

При этом, по крайней мере, с начала 1943 г. у военного руководства СССР наличествовала техническая возможность существенно увеличить поставки в партизанские отряды, но этого сделано не было.

Диверсант Илья Старинов даже предполагал, что только лишь преодолев организационные недостатки в руководстве партизанскими формированиями, изначально сориентировав коммандос, в первую очередь, на подрыв эшелонов на железной дороге, а также увеличив поставки за линию фронта, Сталин мог выиграть войну уже в 1943 г.[1345] Однако к этому утверждению опытного специалиста минноподрывного дела не следует подходить слишком серьезно. Вряд ли можно четко представить себе реакцию германского командования на возросшую угрозу со стороны диверсантов: какие шаги могли быть предприняты для удержания под контролем собственного тыла, а какие контрмеры могли быть направлены на дестабилизацию, а то и полный развал тыла противника.

Возвращаясь к истории деятельности партизанских формирований, отметим, что не только перебои в поставках грузов вызывали критику Украинского штаба «с мест». Чрезмерная обходительность Строкача с подчиненными в ряде случаев даже вызывала их неодобрение. В частности, к усердному обсуждению талантов работников Украинского штаба приводили приветственные радиограммы за подписью Строкача или Хрущева. Каждую радиограмму УШПД партизаны ждали с нетерпением, поскольку она, как правило, сообщала важную информацию — например, об изменениях в маршруте движения отряда, новых поставках грузов, дислокации частей противника и т. д. В этой обстановке передача нескольких теплых слов от начальства воспринималась партизанскими вожаками как напрасная трата питания батарей радиоприемников и едва ли не как издевательство. В оперативном отчете Ковпак прямо намекнул на нецелесообразность «нежностей в эфире»:

«В конце августа 1943 года получили поздравительную радиограмму товарища Хрущева об успешном проведении операции в районе Карпат… Каждый из нас почувствовал теплую заботу о нас, партизанах, со стороны Советского правительства и партии. Несколько раз я пытался передать текст радиограммы подразделениям, и ничего из этого не вышло. Только всякий раз привлекала наша рация внимание немцев и немедленно появлялся самолет противника»[1346].

Но еще более нервозно реагировали партизанские вожаки на попытки Центра усилить контроль над их деятельностью, которые выражались в том числе в кадровых перестановках. Например, привыкший к «привольной» лесной жизни Сидор Ковпак, получив новых радистов УШПД, посчитал их чекистами. Радистка Галина Бабий вспоминала о «холодном приеме»: «Выходим из самолета и слышим сердитое: “Растуди вашу мать, це що таке? — показывает летчикам нагайкой на нас старик в крестьянской шапке и старом зимнем пальто. — Я их просив толу побильше. А вони мени баб прислали!” Ей-богу, думала, сейчас нас той нагайкой попотчует и запихнет назад в самолет. Страшно вспыльчивым был Дед…»[1347] Новый начальник радиоузла Сумского соединения сообщила Строкачу об этом происшествии: «Первые слова, которые мы услышали по нашему адресу: “А, рация? Можно было бы и не прилетать. У нас и так лишние радисты”. В первое время к нам никто совершенно не обращался и вообще считали нас лишними людьми, но когда начали поступать материалы и [командиры] увидели, что без задержки все принимается и передается, видимо решили, что можем работать. Сейчас упреков по адресу рации не слышно и не должно быть. Но знаете, как обидно, когда не понимают ничего и даже сознают это, и доказывают со скандалами совершенно противное.

Командир тов. Ковпак все время говорит о том, что “[радиотехник] Карасев и [радист] Ромашин дармоеды и я их отправлю в роту, а вам направлю сменщика”, - это он говорит об операторе вещательной станции, который столько понимает в радио, сколько я в медицине. Приходится все время спорить, отстаивать, доказывать и даже не подчиняться некоторым приказаниям»[1348].

Через некоторое время, если доверять сообщениям неофициальных информаторов, Ковпак явно слукавил, заявив: «Когда я был на приеме у тов. Сталина, он мне прямо сказал — если будут присылать к вам НКВДистов — работников НКВД, то гоните их оттуда, им делать там нечего»[1349].

Крупный скандал разгорелся в Сумском соединении в связи с прибытием 20 марта 1943 г. капитана госбезопасности Якова Короткова, назначенного УШПД заместителем Ковпака по разведке. Для назначения имелись вполне объективные предпосылки: агентурная разведка в отряде была поставлена безобразно. Тем не менее прибытие Якова Короткова Ковпаком, Рудневым и находившимся при них представителе ЦК КП(б)У Иваном Сыромолотным было встречено «в штыки». Ковпак открыто демонстрировал враждебность и пренебрежение, иронизируя и над Украинским штабом, который, по мнению партизан, присылал «ненужных людей вместо тола». На другой день начальник штаба соединения Базима передал Короткову назначение в Путивльский отряд простым бойцом. В тот же день, по свидетельству Короткова, пьяный заместитель Ковпака по хозяйственной части Павловский в присутствии Ковпака заявил чекисту: «“Знаешь, у нас были майоры, капитаны, лейтенанты командирами, мы их снимали, переводили в бойцы и расстреливали, а бойцов выдвигали в командиры”. На этом день 21.ІІІ. был закончен, если не считать того, что Ковпак несколько раз послал меня (т. е. Коротктова. — А. Г.) к е[…]й матери, когда, не зная, на какой подводе приспособиться, я обратился к нему»[1350]. Заведующей радиоузлом Галине Бабий, по словам Короткова, было приказано под страхом расстрела не передавать радиограммы чекиста за линию фронта.

Через пару дней Коротков не выдержал давления и потребовал от руководства соединения либо выслать его обратно в УШПД, либо назначить на соответствующую должность. Разговор вылился в дискуссию на повышенных тонах: «Сыромолотный молчал, Ковпак, выходя из себя, бегал по комнате, за каждым словом употребляя мат, сказал: “Чепуха, никто там [в ЦК КП(б)У] никакие вопросы не согласовывает, человек у нас есть, который занимается разведработой, пускай запрашивают, что им нужно, а не навязывают людей, которых нам не нужно, всяческое барахло присылают. Я разговаривал с т. Сталиным, и провожу директивы партии и правительства, там, в штабе вредители сидят, творят контрреволюцию, за наш счет ордена получают, после войны снимать будем ордена…”»[1351] После того, как решено было отправить чекиста туда, откуда он прибыл, Сыромолотный, по словам Короткова, через третьих лиц предупредил его о возможном покушении со стороны сына комиссара, Радия Руднева. Но, очевидно, что это были просто угрозы — чекист спокойно выбыл обратно в тыл.

Неудивительно, что через две недели осведомитель сообщил из Сумского соединения: «Командование части очень недовольно прибытием к нам представителей Центрального комитета партии Украины»[1352]. Речь шла о визите в партизанский край на Полесье секретаря ЦК КП(б)У Демьяна Коротченко с группой партийцев и сотрудников УШПД. Впрочем, опасения Ковпака и Руднева оказались напрасными, история с Коротковым сошла им с рук. Оба остались на своих местах и продолжили руководить боевой деятельностью.

На родной для Ковпака Сумщине примерно в это же время разыгрывались другие сцены, также связанные со стремлением посланцев Центра упорядочить деятельность партизанских отрядов, подчинив их директивам руководства. Созданный областной штаб партизанского движения возглавил делегированный УШПД полковник Яков Мельник, одновременно назначенный ЦК КП(б)У третьим секретарем подпольного обкома Сумской области. Его заместителем стал первый секретарь Сумского подпольного обкома КП(б)У Порфирий Куманек, до этого бывший комиссаром соединения А. Сабурова. Через некоторое время отношения Куманька с Мельником стали ухудшаться. Сам Мельник утверждал, что он сделал несколько замечаний относительно дисциплины и пьянства местным командирам и комиссарам отрядов, а Куманек стал на сторону последних[1353].

Вскоре сам став не контролирующим, а контролируемым, полковник Яков Мельник принципиально изменил отношение к вопросу о роли руководящих инстанций. Мали, начальник радиоузла находившегося под его командованием Винницкого соединения, доносил в УШПД: «Неоднократно радировал Вам плохое ко мне отношение со стороны командования… Ставлю Вас в известность, что никакой охраны рации и радистов нет…»[1354] Мали также сообщал, что начальник штаба соединения Михаил Владимиров говорил ему, что есть, якобы, указания УШПД расстреливать радистов, когда имеется угроза их попадания в плен, так как они знают много шифров.

Была еще одна линия конфликтов между руководящим центром и исполнителями на местах. Речь идет о скрытом или явном саботаже партизанскими вожаками оперативных планов УШПД. В ряде случаев это было связано с нежеланием выполнять сложные и опасные, а то и невыполнимые указания Строкача: как правило, поход в степные и лесостепные районы или на территорию, находившуюся под воздействием ОУН-УПА. А отдельные красные командиры вообще не хотели вести сколько-нибудь активную боевую и диверсионную деятельность, подвергать себя опасности и лишениям. Иногда стремление командиров и комиссаров подольше находиться в комфортных условиях и на почтительном расстоянии от противника вызывало и недовольство рядового состава партизанских отрядов.

Даже соединение Алексея Федорова иногда вызывало нарекания Украинского штаба. Находившийся в Москве на излечении командир одного из отрядов этого соединения Григорий Балицкий, после встречи с сотрудниками ЦК КП(б)У и Строкачем сделал запись в дневнике: «В процессе информации мне было задано несколько вопросов: почему соединение тов. Федорова отсиживается, не занимается диверсиями и т. д. (тов. Строкач сопоставил боевой лицевой счет соединения Сабурова и тов. Федорова). После всего этого тов. Строкач заявил, что соединение Федорова ни черта, ничего не делает, кроме писания оскорбительных радиограмм»[1355].

Другой пример: в начале 1944 г. Волынское соединение им. Ленина по плану УШПД должно было выйти на территорию Черновицкой области (Карпаты, Буковина). Вместо этого, занимаясь со своими подчиненными пьянством, командир отряда Леонид Иванов постоянно писал радиограммы в УШПД о том, что его соединение ведет непрекращающуюся борьбу с украинскими националистами, несомненно, сильно преувеличивая ее интенсивность: «Частые стычки с националистами привели к исходу боеприпасов. Настоятельно просим выбросить [на] Дубровский аэродром боеприпасы, для резерва 100 автоматов, тол, патроны, мин 50-мм, медикаменты, газетной бумаги и типографию. Готовы выйти в район поставленных задач. Отвечайте»[1356]. Вторым предлогом для бездействия было ожидание грузов из-за линии фронта. Несмотря на окрики и замечания Строка-ча, Волынское соединение не вышло в район заданных действий.

Может быть, наиболее показательным в этом смысле является история двух молдавских соединений, которые на 88 % состояли из украинцев, русских и белорусов[1357]. Молдавского штаба партизанского движения не существовало за отсутствием в МССР партизанских формирований. Впрочем, и УШПД не достиг сколько-нибудь заметных успехов в развитии диверсионной борьбы на территории Мол-давии[1358]. Находясь на лесистом Полесье, командир 1-го Молдавского соединения Василий Андреев также постоянно жаловался УШПД на недостаток боеприпасов, прося высылать все новые и новые грузы. Это вывело из равновесия даже спокойного Строкача, написавшего

20 июня 1943 г. своему заместителю В. Соколову конфиденциальную радиограмму:

«Жалоба Андреева — нахальство. Не давать больше ни одного патрона. Для исполнения задания у Андреева все есть»[1359].

Не было главного — стремления идти в Молдавию. Через полгода после этого инцидента Михаил Наумов оставил в своем дневнике личные впечатления от общения с этим коллегой и его партизанами: «Полковник Андреев — командир Молдавского соединения. Вообще проклинает тот день, когда согласился командовать Молдавским соединением. Задача у него трудная, поставлена запоздало (в этом Наумов по незнанию ошибался. — А. Г.), воля слабая, отряды слабы и трусливы, с огневых позиций уходят трусливей и стремительней зайцев при появлении немцев. Куда уж там — Молдавия, упаси Боже!»[1360] Два молдавских соединения так и не вышли в заданный район действий, а на территории УССР соединились с частями Красной армии. Впрочем, они были не исключением. Примерно ²/₃ соединений и отрядов УШПД не выполнили оперативные планы штаба на вторую половину 1943 г., и подавляющее большинство — на первое полугодие 1944 г.