Вопросы, на которые нет ответа
Вопросы, на которые нет ответа
Воздержимся от дальнейшего нагромождения гипотез, теорий и точек зрения, потому что предполагать можно всё что угодно, хотя древние шумеры, как сказал один из специалистов, не могли одновременно жить повсюду и внезапно появиться в Месопотамии только для того, чтобы спустя пять тысяч лет заставить учёных ломать над этим голову.
Остановимся на наиболее распространённой точке зрения: первые шумеры, появившиеся в Месопотамии, составляли небольшую группу людей. Думать о возможности массовой миграции морским путём в то время не приходится. Обосновавшись в устьях рек, шумеры овладели городом Эреду. Это был их первый город. Позднее они стали считать его колыбелью своей государственности. По прошествии ряда лет шумеры двинулись в глубь Месопотамской равнины, возводя или завоёвывая новые города. Этот пришлый народ подчинил себе страну, не вытеснив — этого шумеры просто не могли — местного населения. Напротив, они восприняли многие достижения местной культуры, и то, что мы сегодня называем шумерской культурой и цивилизацией, безусловно, является общим достоянием многих народов, обогащённым и развитым пришельцами, создавшими в Двуречье большое и могущественное государство.
Спор учёных — отнюдь не оконченный — о времени появления шумеров в Месопотамии непосредственно связан с вопросом о доле их участия в формировании месопотамских культур. Мы уже говорили о различных точках зрения на этот счёт. В настоящее время на основе археологических материалов принято считать, что, придя в Месопотамию (скорее всего это произошло в эпоху Эль–Обейда), шумеры застали здесь высокоразвитую культуру. В этом мнения большинства учёных совпадают. Что же касается дальнейших событий, то о них высказываются самые противоречивые суждения. Некоторые исследователи утверждают, что с приходом шумеров начался период упадка, оскудения культуры, обусловленный насильственной ломкой обычаев, традиций, техники и пр. Предположение о насильственном уничтожении культуры Эль–Обейда, на смену которой пришли культуры Урука и Джемдет–Насра, созданные одними шумерами или, возможно, при их активном участии, в последнее время решительно оспаривается сторонниками теории «мягкого завоевания» и «сплава культур» в Месопотамии.
Нельзя не отметить, что все эти рассуждения не имеют под собой твёрдой почвы, так как основаны лишь на анализе гончарных изделий. Сравнивая форму, способ изготовления, характер отделки и орнаментации этих изделий и пр., учёные определяют последовательность возникновения отдельных культур и их взаимозависимость, хронологию тех или иных явлений, делают выводы о том, какая из двух культур, столкнувшихся в определённый период, одержала верх и подчинила себе другую. Эта далеко не новая методика не может считаться бесспорной. И всё же, поскольку наука не располагает более совершенными методами датировки событий и явлений столь отдалённой эпохи, приходится довольствоваться тем, что есть. Это одна из причин того, почему исследователи так часто меняют свои суждения. Земля открывает нам всё новые тайны, которые заставляют нас пересматривать прежние взгляды. В результате сдвигается хронология, появляются народы, дотоле неизвестные, считавшиеся более поздними или более примитивными.
Археологический материал, обнаруженный в нижних слоях Эреду, Эль–Обейда и Ура, позволяет восстановить не только древнейшую, доисторическую стадию жизни гипотетических шумеров, но и более поздние культурные периоды — периоды Урука и Джемдет–Насра.
Ж. Оатс в своём опубликованном в 1960 г. труде по доистории Эреду и Ура решительно отстаивает мысль о «преемственности керамики доисторических эпох». Изучив большое количество гончарных изделий, исследовательница установила общность ряда декоративных мотивов и т.п., тем самым доказав преемственность культур начиная от эпохи Телль–эль–Обейда. Не менее убедительным доказательством следует считать общие для отдельных культур, начиная с культуры Эль–Обейда, особенности культовых сооружений (центральный двор святилища, окружённый вспомогательными помещениями; стоящий свободно жертвенный стол; предметы культа, закопанные поблизости от алтаря; украшения на фасадах храмов). Храм, раскопанный в VI слое Эреду, мало отличается от храма эпохи Урука, построенного несколькими столетиями позднее. Культура Эль–Обейда имеет и другие общие черты с культурами, которые принято считать доисторическими, шумерскими. Это ритуальные сосуды, принесение рыбы в жертву богам, терракотовые кадильницы, использование символа змеи.
Проблема храмового зодчества заслуживает особого внимания. Ж. Оатс утверждает, что обнаруженный в VI слое Эреду храм стоял на платформе, под которой видно не менее пяти прямоугольных сооружений, образующих ступени той же платформы. Воздвигая новый храм, жители Эреду не только использовали развалины старого, но и поднимали уровень платформы так, чтобы стены старого храма оказались в пределах нового сооружения. Это заставляет думать о существовании устойчивых религиозных верований и о том, что последующие поколения стремились уберечь от разрушения и сохранить более ранние культовые здания. «Трудно предположить, — пишет Оатс, — что традиция сохранила бы местоположение храма, его культовое назначение и архитектурную форму начиная с эпохи Эль–Обейда вплоть до шумерских времён, если бы в течение этого периода произошли сколько–нибудь существенные изменения в структуре народа». Возвращаясь к анализу керамики, исследовательница с особой настойчивостью подчёркивает отсутствие каких–либо следов «иноземного вторжения» или изменений, которые нельзя было бы объяснить нормальным и естественным развитием культуры. Таким образом, один из основных аргументов в пользу отсутствия преемственности культур Двуречья — «резкое изменение стиля керамических изделий» — оказывается ошибочным, основанным на ложных предпосылках.
Аналогичное суждение высказал выдающийся археолог, много времени и труда посвятивший изучению культуры Эреду, Сетон Ллойд. Отрицательного мнения о теории резких перемен придерживается и Паллис, которому значительно больше импонирует концепция преемственности керамики и других элементов культуры. На той же позиции стоит иракский археолог Бенам Абу Эс–Сооф, руководивший растопочными работами в районе Самарры, где несколько лет назад было обнаружено доисторическое поселение Телль–эс–Сауан.
Итак, поиски более ранних следов пребывания шумеров в Месопотамии снова зашли в тупик. Казалось, побеждает мнение, согласно которому они появились здесь в конце эпохи Эль–Обейда (утверждения о более позднем приходе шумеров в Двуречье, в эпоху Урука или даже Джемдет–Насра, звучат всё реже). Но на основе нового археологического материала и после тщательного пересмотра старого рождаются новые гипотезы, новые предположения.
Проследим за дальнейшим ходом размышлений Ж. Оатс, тем более что они касаются проблем, которые в данный момент интересуют нас больше всего: происхождение шумеров и их приход в Месопотамию. Исследовательница считает эти вопросы нерешёнными, хотя и допускает возможность прихода шумеров с Иранского нагорья. Прежде всего, по её мнению, остаётся открытым вопрос о том, как соотносятся культуры Эреду и Шумера. Вполне возможно, что наиболее глубокие пласты Эреду не являются древнейшими (того же мнения придерживаются Сетон Ллойд, Фуад Сафар и др.) и под болотами, под слоем чистого, принесённого во время разливов рек песка ждут своих исследователей ещё более древние поселения.
Ж. Оатс воздерживается от окончательных выводов и высказывается весьма осторожно, называя свои суждения «предположениями», «догадками». Из её предположений следует, что в эпоху Эль–Обейда шумеры не были однородны ни с этнической, ни с культурной точек зрения. Для этого времени скорее можно говорить о культуре, которая лишь позднее в результате смешения и ассимиляции стала однородной. Это сосуществование разнородных элементов нашло отражение и в керамике, и — что более важно — в разнообразии способов погребения умерших в Уре и Эреду в эпохи Эль–Обейда и Урука. Различные позы покойников — от вытянутой до согнутой наподобие эмбриона, — возможно, связаны с различиями в представлениях о смерти и загробной жизни или с обычаями, исчезнувшими в более поздний период в процессе формирования общей, единой для данного народа культуры. Можно как–то объяснять эти перемены, но утверждать, будто на место одного народа со сложившимися верованиями и обычаями пришёл другой, опрометчиво.
Что касается Ж. Оатс, то она не принимает теорию сосуществования и последующего слияния доисторических месопотамских культур, в результате чего образовалась культура шумеров. Не удовлетворяет её и концепция иноземного происхождения шумеров. Факт «вторжения», даже если считать, что оно произошло в эпоху культуры Эреду или Эль–Обейда, представляется ей маловероятным.
Ж. Оатс допускает, что в формировании «обейдско–шумерской» культуры ведущую роль могли сыграть племена, жившие среди болот на юге Месопотамии. В пользу этого предположения говорит традиция жертвоприношений, совершавшихся в храмах Эреду и в более поздний период в Лагаше. Археологический материал, найденный при раскопках в храмах Эреду и Лагаша (а по последним данным, и в других городах–государствах), свидетельствует о том, что жители Месопотамии приносили в жертву богу Энки не зерно или мясо, что было бы естественно для земледельцев и скотоводов, а рыбу! Впрочем, не одна Ж. Оатс обратила внимание на это обстоятельство. В последние годы в ряде исследований сообщается о распространённости в шумерском искусстве мотива «рыбочеловека».
Это, может быть, слишком пространное отступление, посвящённое предположениям и размышлениям Ж. Оатс, ещё раз показывает, в каком лабиринте блуждают специалисты–шумерологи, жаждущие отыскать прародину шумеров. Читателя, который надеялся найти в этой книге однозначный ответ на вопросы, когда и откуда шумеры пришли в Месопотамию, ждёт такое же разочарование, какое постигло автора несколько лет назад, когда он начал искать его в десятках книг и сотнях научных публикаций. Кажется, С. Н. Крамер, неутомимый исследователь и популяризатор знаний о шумерах, в одном из своих докладов сказал: «Что касается происхождения шумеров, то мы знаем только то, что мы ничего не знаем».
Если же мы станем на ту точку зрения, что шумеры действительно пришли в Южную Месопотамию из какой–то другой страны, нам придётся признать, что этот народ, прибывший скорее всего морским путём, был жизнеспособный и энергичный, с жадностью впитавший культуру местного населения и, в свою очередь, щедро обогативший его своими собственными культурными достижениями; что он появился, по–видимому, вначале на юге Двуречья и, закрепившись на берегах Персидского залива, двинулся на завоевание всей страны; что всё это произошло не позднее второй половины IV тысячелетия, ибо к началу III тысячелетия в Месопотамии уже появились культуры, признанные шумерскими. Это были культуры Урука и Джемдет–Насра, ими заканчивается архаическая стадия культурной жизни Месопотамии и открывается история государств шумеров. Периоды культур Урука и Джемдет–Насра, по мнению Хартмута Шмёкеля, охватывают 3000–2600 гг. до н. э., однако хронология, в особенности относящаяся к истории шумеров древнейшего периода, крайне неточна и является ещё одним предметом споров учёных.
Условимся считать конец IV тысячелетия началом истории Шумера. К сожалению, письменные документы этой эпохи ещё не поддаются полному прочтению.
Реконструкция этих эпох опирается главным образом на археологический материал.