Удар ножницами

Удар ножницами

Ельцин конечно же не ожидал, что ему устроят публичную порку. Товарищи по партийному руководству шарахались от опального Ельцина как от чумного и не могли понять, почему он до сих пор не отправлен в отставку, почему он все еще рядом с ними, почему приходит на политбюро, садится рядом? Что это означает? С недоумением посматривали на генерального секретаря: почему он медлит? Неужели решил оставить Ельцина на своем месте? Да как это можно — после всего, что было сказано?

Партийно-административная логика требовала примерно наказать Ельцина, чтобы другим было неповадно. Только этого ждали от Горбачева в аппарате. А он некоторое время колебался. Анатолий Черняев, помощник Горбачева, советовал своему шефу не принимать отставки Ельцина и специально написал Михаилу Сергеевичу письмо с любопытным анализом поведения Бориса Николаевича:

«Прежде всего это эмоциональный всплеск: я, мол, выкладываюсь, себя не жалею (и это ведь действительно так), пытаюсь что-то сделать с этой обленившейся и зазнавшейся, застойной Москвой, а получаю одни тумаки, да еще в грубой форме, да еще прилюдно, на секретариате.

А что касается амбиций, то в общем-то они простительны: вряд ли он метил на самые первые места (ума хватает, наверное, на это не рассчитывать)…

По его поведению на субботнем пленуме мне стало совсем ясно, что, подавая на пленуме в отставку, он рассчитывал на то, что «не осмелятся» ее принять. Слишком он стал уже известен повсюду, а в Москве — даже популярен…

Отставка Ельцина будет воспринята как победа консервативных сил, хотя сам он лично, видимо, недалек от их взглядов на вопросы нашей истории по причине, скорее всего, «малограмотности» в этой области…

Да и по делам в Москве… Как должен будет понимать «неприемлемость» Ельцина его преемник? Что, надо поспокойнее, потише, поаккуратнее, за шиворот не трясти? Но так с Москвой далеко не уедешь. Тут еще разгребать и разгребать. А у Ельцина что-то начинало получаться, растормошил он людей, взялся за них. И недаром московское бюро не хочет, чтобы он ушел, хотя и для них он — не подарок…»

А сам Ельцин уходить не хотел. Он почему-то до последнего надеялся, что Горбачев в конце концов встанет на его сторону. Горбачев отдельно беседовал с Ельциным. Тот покорно признал свое выступление на пленуме ошибкой. Потом пришел на очередное заседание политбюро. Попросил слова. Когда до него дошла очередь, повинился:

— Моя главная ошибка — из-за амбиций, самолюбия уклонялся от того, чтобы нормально сотрудничать с Лигачевым, Разумовским, Яковлевым. Но товарищи в горкоме партии не отвернулись от меня — хотя и осудили мое поведение, просят остаться…

Оказывается, Борис Николаевич попросил членов бюро горкома обсудить его поведение. Сам ушел, чтобы своим присутствием не давить на подчиненных. Бюро, не зная, как в конце концов повернется дело, решило не ссориться ни с ЦК, ни со своим первым секретарем, поэтому приняло в высшей степени дипломатичное решение: осудило Ельцина и за выступление на пленуме, и за то, что заранее не посоветовался с товарищами в горкоме, и за то, что подал заявление об отставке.

У Михаила Сергеевича этот поворот событий вызвал раздражение. Получалось, что Ельцин остается при своем мнении, то есть он абсолютно во всем прав, но, так и быть, готов остаться, раз бюро горкома не хочет, чтобы он уходил.

Если бы Борис Николаевич раскаялся и покаялся, проявил готовность быть верным вассалом, Горбачев, может быть, еще и передумал. Но он уже увидел, что покорным Ельцин все равно не будет. Так зачем же ему держать под боком такого смутьяна, да еще и популярного в народе? В стране может быть только один популярный политик — сам Михаил Сергеевич. Члены политбюро дисциплинированно поддержали мнение генерального. Горбачев сам позвонил Ельцину и сказал ему, что его политическая карьера окончилась.

И Борис Николаевич сорвался.

Этот драматический эпизод в книге Ельцина «Исповедь на заданную тему» описан так:

«Девятого ноября с сильными приступами головной и сердечной боли меня увезли в больницу. Видимо, организм не выдержал нервного напряжения, произошел срыв.

Меня сразу накачали лекарствами, в основном успокаивающими, расслабляющими нервную систему. Врачи запретили мне вставать с постели, постоянно ставили капельницы, делали уколы. Особенно тяжело было ночью, я еле выдерживал эти сумасшедшие головные боли…»

Срыв у Ельцина действительно произошел. Но госпитализировали его не потому, что у него болели сердце и голова.

Вот как описал в своем дневнике случившееся член политбюро Виталий Воротников:

«9 ноября в понедельник, в 13.30 срочно пригласили в ЦК. В кабинете Горбачева собрались только члены политбюро (Лигачев, Громыко, Рыжков, Зайков, Воротников, Чебриков, Яковлев, Шеварднадзе, Соломенцев).

Сообщение Лигачева. Ему позвонил второй секретарь МГК и сказал, что у них ЧП. Госпитализирован Ельцин.

Что произошло? Утром он отменил назначенное в горкоме совещание, был подавлен, замкнут. Находился в комнате отдыха. Примерно после 11 часов пришел пакет из ЦК (по линии политбюро). Ему передали пакет. Через некоторое время (здесь я не помню точно, как говорил Лигачев, — или потому, что ожидали его визы на документе и зашли к Ельцину, или он сам позвонил) к Ельцину вошли и увидели, что он сидит у стола, наклонившись, левая половина груди окровавлена, ножницы для разрезания пакета — тоже. Сразу же вызвали медицинскую помощь из 4-го управления, уведомили Чазова, сообщили Лигачеву. О факте знают несколько человек в МГК».

Председатель КГБ Виктор Чебриков дополнил рассказ Лигачева:

«В больнице на Мичуринском проспекте (спецбольница с поликлиникой 4-го Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР), куда привезли Ельцина, он вел себя шумно, не хотел перевязок, постели. Ему сделали успокаивающую инъекцию. Сейчас заторможен. Спит. Там находится Е.И. Чазов (начальник 4-го Главного управления).

Что он говорит? Был порез (ножницами) левой стороны груди, но вскользь. Незначительная травма, поверхностная. Необходимости в госпитализации нет. Сделали обработку пореза, противостолбнячный укол…

Во время заседания вновь позвонил Чазов. И еще раз подтвердил, что порез небольшой, можно два-три дня подержать. А вообще — это амбулаторный режим».

Горбачев пишет, что ему немедленно доложили о чрезвычайном происшествии: «Ельцин канцелярскими ножницами симулировал покушение на самоубийство, по-другому оценить эти его действия было невозможно. По мнению врачей, никакой опасности для жизни рана не представляла — ножницы, скользнув по ребру, оставили кровавый след… Врачи сделали все, чтобы эта малопривлекательная история не получила огласки. Появилась версия: Ельцин сидел в комнате отдыха за столом, потерял сознание, упал на стол и случайно порезался ножницами, которые держал в руке…»

Академик Чазов к тому времени уже не возглавял 4-е управление, он стал министром здравоохранения, но, видимо, по старой памяти Лигачев попросил его выяснить, в чем дело. Бориса Николаевича осмотрели несколько профессоров, в том числе виднейший специалист в области грудной хирургии. Но их помощь не понадобилась.

По мнению Чазова, «произошел нервно-эмоциональный срыв затравленного человека, который закончился тяжелой реакцией, похожей на суицид (самоубийство). И все же это не был суицид, как пытались представить некоторые недруги Ельцина. И тогда, и спустя годы, не упоминая имени Бориса Николаевича, мне приходилось обсуждать эту ситуацию со специалистами-психиатрами, и все они в один голос говорили, что это больше похоже на инсценировку суицида. Люди, собирающиеся покончить с жизнью, говорили они, выбирают более опасные средства…

Для меня ситуация была ясна — это совершено в состоянии аффекта человеком, который в тот момент думал, что рушатся все его жизненные планы…»

Политбюро в тот день заседало долго, обсуждая и осуждая Ельцина. Никто не подумал о том, что переживший чудовищный стресс человек прежде всего нуждается в неотложной психологической и психиатрической помощи.

Исходили из того, что советский человек не имеет права на проявление слабости.

Попытка самоубийства, если эта версия была верной, и вовсе рассматривалась как непростительный проступок, недостойный коммуниста-руководителя. Теперь уж точно Борис Николаевич утратил моральное право руководить столичной партийной организацией…

Вот как в кабинете генерального секретаря на Старой площади шло обсуждение вопроса о Ельцине, судя по дневниковым записям Воротникова. Ни капли сочувствия или доброжелательности:

«Факт сам по себе беспрецедентный. Что это? Случайность или срыв? Форма протеста или малодушие? Не похоже на Бориса Николаевича… Факт скрыть не удастся. Станет известно в Москве. Надо принимать решение. Пленум МГК намечен или нет? Дата уже известна. Необходимо решать вопрос, откладывать нельзя. Однако следует подождать дополнительной информации о состоянии здоровья. Новые сообщения врачей — состояние удовлетворительное. Возбуждение после сна пройдет…

Члены политбюро, секретари ЦК стали рассуждать. Обстановка в Москве, особенно в активе, сложилась в последние месяцы не в пользу Ельцина. Взялся он за дело по обыкновению активно, круто. Тезис: при Гришине все было плохо — сначала срабатывал, давая повод для разноса и замены кадров. «Закручивание гаек». Хождения в народ — на заводы, стройки, в магазины. Выслушивал, критиковал старые порядки, давал обещания и авансы.

Но время идет, прошло почти два года, а дела не поправляются. Стали спрашивать, где обещанное. Да тут и в ЦК не только помогают, но и критикуют, требуют более результативной работы. К этому не привык Борис Николаевич!

Опять стали обсуждать: как поступить? Горбачев, другие члены политбюро склонились к выводу, что налицо депрессия. Тянуть с решением нельзя, надо выносить вопрос на пленум МГК, как было поручено пленумом ЦК.

Итоги обсуждения подвел Горбачев: «В принципе решение о том, что Ельцина надо освобождать от работы, как он и сам просит, в политбюро уже созрело и раньше. Иначе —

беспринципность. Сегодняшний день еще раз подтвердил правильность оценок на пленуме. Убежден, что мы верно поступили, не став (хотя было сильное давление членов ЦК) решать этот вопрос на пленуме ЦК. Но сейчас откладывать уже нельзя. Надо будет встретиться с секретарями райкомов, обсудить предварительно на бюро МГК, а затем на пленуме. Видимо, необходимо поручить это генеральному секретарю. Как считаете?»

Реплики: «Конечно, ведь это Москва»…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.