Глава I Земско-либеральное движение до 1905 г

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава I

Земско-либеральное движение до 1905 г

Противоречие между растущей экономической мощью буржуазии и её политическим бесправием. Буржуазные реформы 60—70-х годов XIX в. явились только первым шагом по пути превращения феодальной монархии в буржуазное государство. Теряя свойства исключительно крепостнического режима, вводя, в частности, местные представительные учреждения буржуазного типа (земская и городская реформы), царизм оставался диктатурой дворян-помещиков и защищал в первую очередь их классовые интересы и сословные привилегии.

Конечно, в своей финансово-экономической политике царское правительство во многом считалось с интересами растущей и крепнущей буржуазии. Тем не менее лейтмотивом этой политики было сохранение земли и паразитических доходов помещиков-крепостников. Политически же буржуазия, несмотря на растущую концентрацию экономической мощи в её руках, была до 1905 г. и вовсе бесправной.

Высшее государственное управление было «запретной зоной» для буржуазии. Правда, правительство призывало промышленников к участию в различных ведомственных и междуведомственных органах и совещаниях, касающихся вопросов торговли и промышленности, но без права решающего голоса. Кроме того, эпизодически собирались всероссийские торгово-промышленные съезды. До 1905 г. их было пять. Но среди участников съездов преобладали экономисты, профессора, земские и городские деятели, помещики. Торгово-промышленный съезд, проходивший с 4 по 17 августа 1896 г. в Нижнем Новгороде, отнёсся отрицательно ко всей протекционистской политике Витте, приняв резолюцию о желательности снижения пошлин на сельскохозяйственные орудия. На съездах дебатировался вопрос о создании торгово-промышленных организаций, но политические темы не ставились.

Даже в органах земского самоуправления торгово-промышленная буржуазия занимала второстепенное место, не соответствующее её удельному весу в экономической жизни страны. Это достигалось вследствие крайней неравномерности земского представительства.

На этой почве возникали противоречия и конфликты между буржуазией и помещиками. Но это была «домашняя ссора, ссора двух расхитителей народного достояния» не затрагивающая коренных вопросов экономического и политического развития страны.

Торгово-промышленная буржуазия, несмотря на отстранение её от участия в государственном управлении, которое по-прежнему находилось в монопольном обладании крепостнического дворянства, до революции 1905 г. не решалась стать в открытую оппозицию самодержавию.

От оппозиционных выступлений русскую буржуазию удерживало прежде всего переплетение её экономических интересов с интересами помещиков. Значительная часть помещичьих земель была заложена и перезаложена в банках. Это создавало прямую заинтересованность буржуазии в сохранении помещичьего землевладения. С другой стороны, крупные аграрии всё более принимали участие в торгово-промышленных предприятиях и банках.

Но как эволюция самодержавия в буржуазном направлении не означала, что оно уже превратилось в буржуазную монархию, так и переплетение интересов дворянства и буржуазии вовсе не означало, что наступило уже полное слияние, или гармония, их интересов. В. И. Ленин указывал, что «.. интересы самодержавия совпадают только при известных обстоятельствах и только с известными интересами имущих классов и притом часто не с интересами всех этих классов вообще, а с интересами отдельных слоёв их. Интересы других слоёв буржуазии, а также более широко понятые интересы всей буржуазии, всего развития капитализма вообще необходимо порождают либеральную оппозицию самодержавию» 2.

Земство как очаг буржуазной оппозиции самодержавию. Оппозиция эта возникла и развивалась до революции 1905 г., преимущественно в русле земских учреждений. Почему же оплотом либеральной оппозиции в России явилось дворянское земство, а не городская буржуазия, как это было на Западе?

Среди дворянства преобладали полукрепостники, которые без труда могли захватить руководящую роль в земстве. Но «дикие» помещики земской деятельностью (школьное дело, медицина, агрономия, дорожное строительство) не интересовались, и они попросту не являлись на выборы. Во многих уездах в первом (дворянском) избирательном собрании явившихся на выборы оказывалось часто не более положенного по расписанию числа гласных и все прибывшие зачислялись в гласные.

В результате земские учреждения стали цитаделью капиталистического помещика. Последний был непосредственно заинтересован в расчистке густой заросли крепостнических пережитков в деревне, но это было невозможно без реформы государственного строя, которая явилась бы новым шагом (после реформ 60—70-х годов) по пути превращения самодержавия в буржуазную монархию.

«Земская» окраска русского либерализма была обусловлена и тем, что капиталистические помещики благодаря активному участию в земстве, в этой «школе» будущих представительных учреждений, значительно раньше, чем торгово-промышленная буржуазия, начали сплачиваться в политическую силу.

К тому же ввиду экономического «оскудения» поместного дворянства в земстве возрастало значение «третьего элемента», т. е. наёмных служащих — статистиков, врачей, учителей, агрономов и т. п. Численность их непрерывно возрастала: в то время как количество выборных членов земских управ за 1886–1903 гг. осталось почти без изменений, армия наёмных служащих более чем удвоилась. Земские служащие в значительной мере пополнялись лицами, репрессированными царским правительством, студентами, исключёнными из высших учебных заведений, лицами, высланными из столичных городов под надзор полиции, и пр.

Широкое участие интеллигенции в земской жизни повышало оппозиционность земства и усиливало его роль как центра общебуржуазной фронды. Ленин отмечал, что буржуазная интеллигенция «более способна выражать широко понятые, существенные интересы всего класса буржуазии в отличие от временных и узких интересов одних только «верхов» буржуазии»3.

Истоки земского либерализма восходят ещё к эпохе падения крепостного права. После издания положения 19 февраля 1861 г. ряд дворянских собраний принял адреса царю о своевременности политических реформ — свободы печати, гласного судопроизводства, отмены телесного наказания и обнародования бюджета. Наиболее решительным был адрес тверского дворянства, требовавший созыва собрания «выборных от всей земли русской как единственного средства к удовлетворительному разрешению вопросов, возбуждённых, но не разрешённых положением 19 февраля».

Волна общественного недовольства и революционного натиска заставила самодержавие пойти на уступки, в частности ввести местное самоуправление. Однако, играя на страхе либералов перед революцией и воспользовавшись взрывом шовинизма в либеральных кругах в связи с польским восстанием 1863 г., правительство постаралось сделать эту уступку как можно менее чувствительной для себя. По земскому положению 1864 г. круг действия земства был ограничен и оно было поставлено под надзор администрации.

Но скоро правящим кругам и эта скромная уступка показалась чрезмерной. Разгромив революционно-демократическое движение 60-х годов, восторжествовавшая реакция повела систематический поход на земство. «Начинается трагикомическая эпопея: земство ходатайствует о расширении прав, а у земства неуклонно отбирают одно право за другим и на ходатайства отвечают «отеческими» поучениями»4.

В период второй революционной ситуации (1879–1880 гг.) либералы ограничились одними ходатайствами о реформах. Отбив новую волну революционного прибоя, царизм отверг и политические притязания либералов. Зловещий триумвират — Катков — Победоносцев — Толстой — хотел «подморозить» Россию, остановить её движение вперёд. По отношению к земским учреждениям царское правительство проводило линию всяческого стеснения их деятельности. Новое земское положение 1890 г. значительно сократило крестьянское представительство в земстве, ввело в состав земских собраний кроме выборных гласных предводителей дворянства, земских начальников и других чиновников, усилило административный надзор над земством.

Земская контрреформа не вызвала открытых протестов либералов. Несмотря на возрастающее расхождение полуфеодального царизма с «более широко понятыми интересами всей буржуазии», земско-либеральная оппозиция самодержавию до начала XX в. была крайне анемичной. Самым крупным её проявлением были адреса некоторых губернских земских собраний в 1894–1895 гг. по случаю восшествия на престол Николая II. В этих адресах в выражениях самых верноподданнических говорилось о единении царя с народом, о желательности, чтобы «правда доходила до государя». Ни в одном из них не упоминалось об ограничении самодержавия или конституции и даже об участии земцев в делах внутреннего управления. Тем не менее Николай II на приёме земских депутаций в 1895 г. назвал эти ходатайства «бессмысленными мечтаниями» [1]. Он заявил, что будет идти по стопам отца и охранять незыблемость самодержавия так же твёрдо, как охранял его Александр III. Этого окрика царя было достаточно, чтобы либералы присмирели.

Политическая трусость русской либеральной буржуазии объясняется тем, что она выступила на общественную арену не в эпоху подъёма капитализма, как это имело место в большинстве стран Западной Европы, а на последней стадии капитализма, в период империализма, когда формирование пролетариата, его политическая консолидация и рост классовых противоречий происходили несравненно более быстрыми темпами.

В отличие от Западной Европы и США в России не образовался сколько-нибудь значительный слой рабочей аристократии, подкупая которую буржуазия могла бы развращать рабочий класс оппортунизмом. Дело в том, что в ключевых отраслях российской промышленности господствовал иностранный капитал, который полученные им в России сверхприбыли обращал на подкуп «своих» рабочих. Ленин придавал огромное значение этому обстоятельству, связывая «ничтожность» оппортунизма с «крайне важной особенностью» мировой системы империализма, состоящей в «выделении кучки богатейших империалистских стран, паразитически наживающихся грабежом колоний и слабых наций». В результате буржуазия «слабых наций» могла лишь весьма узкий круг привилегированных рабочих делать «участником дележа империалистской добычи». Именно это, подчёркивал Ленин, «до известной степени облегчает возникновение глубоких революционных движений в странах, которые подвергаются империалистскому грабежу, которым угрожает раздел и удушение их гигантами-империалистами (такова Россия)…»5.

На рубеже XX в. пролетариат России уже осознал свои классовые интересы и создал марксистскую партию, возглавившую борьбу трудящихся масс за уничтожение не только царизма, но и капитализма. Буржуазия опасалась, что оппозиционными выступлениями она может поколебать авторитет государственной власти и невольно развязать силы революции. Страх перед пролетариатом парализовал политические притязания буржуазии. Царизм обеспечивал ей наиболее грубые формы эксплуатации, а также участие в дележе экономических привилегий с помещиками. А самое главное — в самодержавном строе буржуазия искала опору и вне его не видела себе спасения от рабочего движения. Поэтому она мирилась с деспотизмом царизма, рассчитывая на его естественную эволюцию.

Кружок «Беседа». Земства — уездные и губернские — сравнивали с зданием без фундамента (мелкая земская единица) и без крыши (всероссийское земство). В земской среде ощущалась необходимость обмена информацией по разным вопросам земского хозяйства, получившего в 90-х годах значительное развитие. Кроме того, стремление к единению укреплялось реакционной политикой правительства, направленной к стеснению земского самоуправления.

В середине 90-х годов в Москве возник зачаток общеземской организации — обычай встреч и общения между представителями губернских земств по текущим вопросам земской жизни. С 8 по 11 августа 1896 г. в Нижнем Новгороде во время Всероссийской выставки собрались 19 председателей губернских земских управ, которые решили устраивать периодические съезды председателей всех губернских земских управ и для разработки подлежащих обсуждению вопросов учредили при Московской губернской земской управе бюро из пяти членов во главе с Д. Н. Шиповым. В ноябре этого же года по распоряжению министра внутренних дел оно было закрыто, но «слёты» — так назывались небольшие съезды земцев — продолжались.

В самом начале XX в. в Москве князьями Павлом и Петром Долгоруковыми, кн. Д. И. Шаховским и гр. П. С. Шереметевым был организован полуконспиративный кружок «Беседа», сыгравший видную роль в становлении буржуазного оппозиционного движения. На беседы, которые устраивались два или три раза в год, съезжались видные земцы со всей России. Никакого устава кружок не имел, и задачи его формально не были определены. Было лишь установлено, что членами «Беседы» могут быть лица, активно участвующие в земстве. Число членов кружка достигало 50 человек. Это были крупные землевладельцы, предводители дворянства, председатели и члены земских управ.

Первоначально в кружке обсуждались деловые вопросы земской жизни, по которым участники бесед считали желательным возбудить через губернские земские собрания ходатайства перед правительством. С начала 900-х годов в связи с ростом революционного движения в кружке происходят дискуссии об общей политике правительства и о способах воздействия на её направление.

Политические взгляды «собеседников» отличались известной пестротой. Среди них были буржуазные конституционалисты, будущие лидеры кадетской партии (Ф. А. Головин, князья Павел и Пётр Долгоруковы, Ф. Ф. Кокошкин, кн. Г. Е. Львов, Н. Н. Львов, В. А. Маклаков, Ю. А. Новосильцев, А. А. Свечин, А. А. Стахович, князья Е. Н. и С. Н. Трубецкие, М. В. Челноков, кн. Д. И. Шаховской), эпигоны славянофильства, сторонники «истинного» самодержавия (Ф. Д. Самарин, М. А. Стахович, Н. А. Хомяков, Д. Н. Шипов) и даже будущие черносотенцы, например гр. В. А. Бобринский. Общей почвой, объединявшей всех участников «Беседы», была надежда на мирное обновление политического строя России сверху. Как вспоминает секретарь кружка Маклаков, его члены «были связаны с правящим классом и свои помыслы, естественно, направляли не на свержение, а на оздоровление власти. Они старались проводить свои реформы, опираясь на самодержавную власть, а не стремясь её ослабить и опрокинуть»6.

«Беседа» просуществовала до осени 1905 г.[2] и сыграла важную роль в кристаллизации идейно-политических позиций буржуазных партий.

В связи с запиской Витте, в которой утверждалось, что земство не совместимо с самодержавием, так как оно конституционно по самому своему духу, Шипов и Н. А. Хомяков в июле 1900 г. предложили составить петицию, в которой выяснить, что «последовательное проведение формулы: самоуправляющаяся местно земля с самодержавным царём во главе — есть единственный, исторически правильный курс нашей государственной жизни и оплот действительно самодержавной царской власти»7. Предполагалось, что эта петиция будет подписана в каждой губернии 5—10 лицами (губернским предводителем дворянства, председателем губернской земской управы, городским головой и другими видными общественными деятелями) и подана конфиденциально через кого-либо из близких царю.

Но это предположение не было осуществлено, так как среди «собеседников» возникли разногласия. Ф. Д. Самарин, которого просили принять на себя составление петиции, заявил, что он мыслит «тесное и живое общение земли» с самодержавной властью через местных людей, выбранных от «исторических» сословий— дворянства и крестьянства. Другие члены «Беседы» — Шипов, Хомяков, кн. Павел Долгоруков — признавали сословную группировку избирателей отжившей8.

На одном собрании кружка в 1902 г. саратовский земец Н. Н. Львов прочитал записку «О причинах современного смутного положения России и о мерах к улучшению его». В записке подчёркивалась непрочность положения самодержавной власти, превратившейся в грубый деспотизм, ломающий все лучшие начала реформ Александра II. Чтобы предотвратить «кровавое крушение существующего государственного строя», нужны свобода личности, совести, печати, свободное развитие земского и городского самоуправлений. Но эти реформы невозможны без выборного представительства общества в законодательных учреждениях. Осуществление этой программы Львов представлял себе на путях «нравственного воздействия на совесть самодержца» в форме подачи ему петиции.

Мысль об «увенчании здания» — о завершении реформ 60—70-х годов введением конституционного строя — вызвала возражения Шипова и других сторонников славянофильского взгляда: народу — мнение, царю власть. С их точки зрения, борьба с самовластием бюрократии, в которой они видели средостение между царём и народом, допустима только во имя укрепления принципа самодержавия, причём и в этой борьбе следует быть очень осторожным, чтобы не сыграть на руку революционерам.

Конституционалисты (Ю. А. Новосильцев, Павел Долгоруков и др.), наоборот, видели в бюрократии иносказание самодержавия. Они указывали на противоречие в рассуждениях «славянофилов»: «Произвол бюрократии — необходимая принадлежность самодержавного строя… Свобода совести, личности, печати несовместимы с самодержавием», поэтому «бороться с произволом во имя самодержавия немыслимо». Но, не желая порывать с «славянофилами», конституционалисты согласились оставить вопрос об участии представителей общества в законодательной власти открытым. Они предложили в программе говорить только о борьбе с произволом бюрократии, не касаясь вопроса о том, какие последствия произойдут от того для самодержавия. Такая уступчивость конституционалистов дала основание гр. Шереметеву при подведении итогов дискуссии подчеркнуть «общее признание, что самодержавие в настоящее, по крайней мере, время должно оставаться во всей своей силе»9.

Осуществление либеральной программы «собеседники» представляли себе на путях «нравственного воздействия на совесть самодержца». «Если бы сам государь встал во главе общественного движения, развивал эту точку зрения Н. Н. Львов, — какой энтузиазм вспыхнул бы в обществе, какая блестящая страница была бы занесена в историю…» Воздействие на царя было решено осуществить путём издания записки за границей. Издателем был намечен М. М. Ковалевский 10.

В либеральной историографии можно встретить взгляд, что «Беседа» постепенно превратилась в кружок с исключительно конституционным направлением. «Когда в «Беседе», — пишет Белоконский, — преобладающим сделалось конституционное направление, все неконституционные элементы ушли» 11. Нам кажется, что ближе к истине Д. Шаховской, который утверждает, что «Беседа» не принимала определённой политической окраски. Она сохраняла до конца значительную пестроту состава 12. Действительно, из сохранившихся протоколов собраний кружка видно, что в 1902 г. в «Беседе» было отвергнуто предложение считать «Освобождение» своим органом. Кн. Пётр Долгоруков видел выгоду такого решения вопроса в том, что «у нас остаётся путь для воздействия словом на тех, кто с нами — конституционалистами не согласен, кто ещё верит в самодержавие (например, Шипов, М. Стахович и др.)» 13.

Спустя год на собрании кружка 25 августа 1903 г. В. М. Петрово-Соловово снова поднял вопрос о реорганизации «Беседы» в кружок из лиц, «смело высказывающих мысль о конституции и настаивающих на её необходимости». По его мнению, «надо стремиться покрыть Россию сетью отдельных кружков, находящихся между собой в сношениях… Приёмы наши — организационного порядка неизбежно одинаковые с революционной партией, вся разница в тактике, которая с нашей стороны носит характер корректного образа действия».

Однако эта точка зрения не была поддержана большинством «собеседников». Возражая Петрово-Соловово, кн. П. Долгоруков говорил: «Объединение земских сил только желательно. Но вопрос в том, подходяща ли наша организация для того, чтобы именно она приняла на себя активную роль в данном объединении, чтобы именно она образовала сеть, покрывающую, по возможности, всю Россию».

Некоторые «собеседники» высказали интересные соображения в пользу сохранения «недоговорённости» и «неопределённости» в кружке. «В организации более радикальной, чем настоящая «Беседа», — говорил А. А. Стахович, — организации чисто конституционного направления, земские люди, не решившиеся положить крест на свою общественную деятельность, не примут участия… И «Беседа» потеряет в таком случае очень много членов, безусловно, полезных «собеседников», ввиду их опытности и преданности делу при обсуждении вопросов земской жизни». Стаховича поддержал Г. С. Толстой, заявивший, что «.. конституционный кружок на легальной почве немыслим, но вполне возможна на такой почве группировка оппозиционных элементов всевозможных оттенков» 14.

О том, что в «Беседе» до конца уживались и сторонники, и противники парламентаризма, видно также из выступления гр. П. А. Гейдена в «Беседе» 31 августа 1904 г.: «Прежде чем говорить о другой форме правления надо самим себе выяснить, какого рода представительство для нас желательно… Древние земские соборы уже не отвечают своему назначению. Парламентаризм и всеобщая подача голосов — другая крайность… для всеобщей подачи голосов разве годен наш крестьянин, не отличающий земскую управу от полицейского правления?.. Я себе представляю исторический ход событий в постепенном расширении местного самоуправления».

Земские либералы и Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности. В связи с открытием в январе 1902 г. Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности в «Беседе» было постановлено, чтобы предводители дворянства, от которых зависело приглашать в местные сельскохозяйственные комитеты «сведущих людей», приглашали весь состав уездного земского собрания, а не одних только должностных лиц земских управ, как предлагало министерство внутренних дел.

По инициативе «Беседы» 23–26 мая 1902 г. в Москве состоялся съезд, в котором участвовали 16 председателей губернских земских управ и другие земские деятели. Съезд признал устранение земских учреждении от выяснения нужд сельского хозяйства совершенно неправильным и высказал пожелание, чтобы к участию в работах Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности были приглашены выборные от губернских земских собраний. Съезд выработал также программу записки для представления от местных земств в губернские и уездные сельскохозяйственные комитеты.

Исходя из того, что «вопрос сельскохозяйственный в значительной мере сводится к вопросу крестьянскому», съезд рекомендовал земским деятелям выдвигать в местных комитетах следующие требования: уравнение личных прав крестьян с лицами других сословий, освобождение крестьян от административной опеки, ограждение их правильной формой суда, отмена телесного наказания, общедоступность начального образования, реформа земства на всесословном начале и расширение его компетенции, приближение земских учреждений к крестьянскому населению через создание мелкой земской единицы (волостного земства).

На съезде было избрано также постоянное бюро земских съездов в составе 18 человек во главе с Шиповым.

Хотя на съезде совершенно не затрагивался вопрос о реформе государственного строя, Плеве изобразил его как заговор против власти. В докладе царю 20 июня 1902 г. он утверждал, что «самое допущение организации съезда без разрешения подлежащей власти, рассмотрение им таких предметов, кои в ведение земства не входят, и, наконец, стремление к распространению выработанных им предположений в предстоящих земских собраниях представляются явлениями, свидетельствующими о возможности вступления земских учреждений в ближайшем будущем на путь осуществления идеи их объединения и вторжения в область власти государственном». Николай II выразил «неудовольствие» участникам съезда и предупредил, что «новое проявление со стороны кого-либо из них стремления к объединению земских учреждении… и тем более посягательств побудить земские собрания перейти к обсуждению вопросов общегосударственного управления повлечёт за собой устранение изобличённых в сём лиц от участия в общественных учреждениях» 16.

Вместе с «нагоняем» земским деятелям за участие в «незаконных совещаниях» 23–26 мая царское правительство хотело расколоть земское движение. В беседе с Шиповым 3 июля 1902 г. Плеве заявил, что «признаёт безусловную необходимость не только существования земства в его настоящем виде, но и дальнейшего развития земского самоуправления». Он обещал не стеснять хозяйственную деятельность земства, требуя за это, чтобы земцы в ближайшем по крайней мере будущем не возбуждали вопросов политического характера, а именно о выборном представительстве в высших правительственных учреждениях, хотя бы даже по частным поводам, например для участия в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности, а также об объединении деятельности губернских земств.

Ещё далее по линии заигрывания с земцами пошёл Витте, который выразил Шипову свою глубокую признательность за организацию майского съезда. «Если хотят получить от представителей общества не истинное их мнение, а услышать только приятное правительству, то нечего было и спрашивать», — сказал Витте. Когда Шипов начал говорить о тревоге земств, являвшейся следствием виттевской записки, и последующих правительственных мероприятиях, посягающих на самостоятельность земских учреждений (например, закон о предельности земского обложения и др.), Витте ответил, что он твёрдо убеждён в правильности двух основных положений своей записки, что земство и самодержавие несовместимы и что для правильной работы земства нужна иная, чем теперь, его организация. Витте вполне ясно дал понять, что Россия без земства не может правильно развиваться и что в результате развития земства будет ограничение самодержавия 17.

Шипов был склонен заключить сделку с правительством на предложенных Плеве условиях. По предложению Шипова совещание председателей земских управ 28 июля 1902 г. исключило из программы, одобренной майским земским съездом, требование о выборных представителях земства в Особом совещании о нуждах сельскохозяйственной промышленности.

В «совершенно доверительных» письмах к предводителям дворянства Плеве предложил ни под каким видом не допускать в земских собраниях обсуждения вопросов, намеченных на «недозволенном совещании… в мае в Москве» 18. Очень скоро даже лояльнейшему Шипову стало ясно, что Плеве его дурачит, что он, как писал Шипов Челнокову 18 сентября 1902 г., «очевидно, хочет лавировать, хочет богатство приобрести и невинность соблюсти» 19.

В. И. Ленин назвал заигрывание царского правительства с Шиповым земской зубатовщиной.

Несмотря на устранение земских собраний от обсуждения вопроса о нуждах сельского хозяйства, либеральная программа майского съезда земских деятелей получила одобрение в громадном большинстве местных комитетов. Многие из них разрешили вопрос об участии земств в деле выяснения нужд сельского хозяйства тем, что пригласили на свои заседания всех гласных земского собрания, но некоторые комитеты, не довольствуясь этим, возбудили ходатайство о том, чтобы в их состав были включены также особые выборные представители от земств. В очень многие комитеты были приглашены крестьяне, большей частью волостные старшины, а в отдельных случаях и выборные от сельских сходов. «Только путём широкого привлечения крестьян, — писал председатель Суджанского уездного комитета А. В. Евреинов в своём «объяснении» Плеве 31 июля 1902 г., — к участию в разрешении местных вопросов совместно с владельцами других сословий возможно уничтожение… мысли о переделе земли, которая всегда будет служить тем порохом, который ждёт лишь своей искры»20.

Многие комитеты, напуганные ростом крестьянского движения, кроме устранения юридических пережитков крепостничества (предоставление крестьянам права распоряжения надельной землёй по своему усмотрению и свободного выхода из общины, понижения и рассрочки выкупных платежей) возбудили также вопрос о необходимости смягчения крестьянского малоземелья. Среди других мер предлагалось облегчение крестьянам покупки земли при помощи Крестьянского банка, наделение малоземельных крестьян из свободных казённых земель или переселение крестьян, удлинение существующих сроков аренды, упорядочение сервитутных отношений, устранение чересполосицы. При помощи подобных мер помещики рассчитывали «парализовать» аграрное движение, не прибегая к принудительному отчуждению частновладельческих земель.

Либеральные земцы не ставили в местных комитетах вопроса об изменении государственного строя. Лишь на заседании Воронежского уездного комитета земские гласные Бунаков и Мартынов возбудили вопрос о «коренном изменении всего строя русской жизни», о создании Всероссийского и бессословного представительного учреждения21. Но и эти «левые» либералы не отважились открыто потребовать ограничения самодержавия и даже произнести само слово «конституция».

В связи с деятельностью местных комитетов в правящих сферах возникли разногласия по вопросу об отношении к земско-либеральному движению.

Витте в беседе с Плеве (октябрь 1902 г.) доказывал, что «движение, ныне наблюдаемое в обществе», вовсе не создано сельскохозяйственными комитетами. «Корни его — в реформах Александра II. Здание перестроено, а купол остался нетронутым. Отсюда понятно стремление к увенчанию здания. Понятно желание свобод, самоуправлений, участия общества в законодательстве и управлении… Если правительство… не даст выхода этому чувству легальными путями, оно пробьётся наружу другим способом. Поэтому правительство не только должно пойти навстречу движению, но должно, по возможности, встать во главе его, овладев им… Невозможно в настоящее время не считаться с общественным мнением; правительству необходимо опираться на образованные классы».

Возражая Витте, Плеве развил доктрину «официальной народности»: «У нас до сих пор… ещё крепок в народе престиж царской власти и есть у государя верная армия». Невозможность и даже опасность соглашения с либералами Плеве видел в том, что «они никогда не смогут овладеть массовым движением уже по одному тому, что они выдали так много векселей, что им придётся платить по ним и сразу идти на все уступки… обновить Россию по плечу только исторически сложившемуся у нас самодержавию»22.

Правительство ответило репрессиями на попытки земских либералов поставить в местных комитетах вопросы, не предусмотренные официальной программой. Мартынов и Бунаков были подвергнуты административной ссылке, председатель Суджанского комитета Евреинов получил «высочайший» выговор, а председатель Суджанский земской управы кн. Пётр Долгоруков был уволен от службы с воспрещением в течение пяти лет участвовать в сословных и общественных собраниях.

Журнал «Освобождение». Занятия сельскохозяйственных комитетов показали, что оппозиционное движение, направляемое «Беседой», охватило широкие земские круги. Значительное воздействие на формирование либерального общественного мнения оказала также её издательская деятельность. При участии литераторов из юридического еженедельника «Право» «Беседой» было издано несколько сборников на злободневные политические темы. Первый сборник статей «Мелкая земская единица» под бесцветным названием скрывал животрепещущий вопрос о крестьянском равноправии, о замене сельского и волостного крестьянского управления, сохранившего ещё сильные остатки крепостного права, всесословной ячейкой как низшим звеном земского самоуправления. В сборнике были напечатаны статьи П. Г. Виноградова, М. М. Ковалевского, М. Н. Покровского, В. М. Гессена и др. Затем был издан сборник статей «Нужды деревни» в двух томах, посвящённый разработке вопросов, затронутых и освещённых в трудах Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности и его местных комитетах. Вслед за тем появился сборник статей «Аграрный вопрос». Редактором и одним из главных его авторов был М. Я. Герценштейн, который впоследствии вошёл в кадетскую партию и был одним из авторов её аграрной программы. Последним появился сборник статей «Государственный строй». Эта сторона деятельности «Беседы» сблизила либеральных земцев с буржуазной интеллигенцией и подготовила почву для их общей работы в журнале «Освобождение» и «Союзе освобождения».

Ещё летом 1901 г. кружок московских либералов, в который входили участники «Беседы» В. И. Вернадский, И. И. и М. И. Петрункевич, кн. Д. И. Шаховской, а также А. А. Корнилов, П. И. Новогородцев, В. Я. Богучарский и другие, пришёл к заключению о необходимости создать за границей свободную прессу для борьбы за конституцию. Редактором был приглашён П. Б. Струве. В фонд этого органа было собрано 100 тыс. руб.23 Первый номер «Освобождения» вышел 18 июня (1 июля) 1902 г. в Штутгарте.

В передовой статье «От редактора» указывалось, что задачей либерального органа является борьба за политическое освобождение России: «Как в XIX в. до 1861 г.

«Аннибаловой клятвой» времени была борьба за освобождение крестьян, так наше время должно твёрдо помнить свою «Аннибалову клятву» — борьбу за политическое освобождение России». При этом Струве усиленно подчёркивал, что «борьба за свободу может восторжествовать только как широкое национальное движение», как «общее дело детей и отцов, революционеров и умеренных». Таким образом, либералы в борьбе за введение представительного строя намеревались опираться на демократические силы.

Претендуя на гегемонию в «освободительном» движении, либералы не могли не отдавать себе отчёта в трудности этой задачи. Процесс политического оформления русской буржуазии значительно отставал от политического оформления пролетариата. «В то время как крайние направления нашей страны организованы, признавался Струве, — либерально-умеренное ядро русского общества пребывает в состоянии почти бесформенном». Но «нереволюционные элементы общества только тогда получат право призывать революционеров к умеренности и отклонять их от насилий и крайностей», когда они «бросят на весы истории свои политические действия, своё гражданское мужество»24.

Вместе с тем Струве сознавал, что русский либерализм мог приобрести силу и значение только как «демократическое течение с широким размахом». Он предостерегал своих единомышленников от выпячивания помещичьей сердцевины земского движения. Земская партия, по его словам, не должна «пасть до простого представительства помещичьих интересов».

В программном заявлении «От русских конституционалистов», написанном будущим вождём кадетской партии П. Н. Милюковым, подчёркивалось, что первым и главнейшим требованием земской программы должно быть участие народных представителей в законодательной власти. Далее в заявлении содержались требования личной свободы, гарантированной независимым судом, равенства всех перед законом, уравнения крестьян в правах с другими сословиями и тому подобных политических реформ.

Однако для определения классовой природы либерального движения важно не то, что содержалось в программе, а то, о чём она предпочитала умалчивать. В заявлении пространно говорилось о «бессословности» представительного учреждения, но была опущена формула всеобщего и равного избирательного права. Ничего не было сказано и о социальных реформах. Как признаётся в своих мемуарах Милюков, и то и другое умолчание сделано было совершенно сознательно, ибо «задача первоначальной программы была рассчитана на объединение разнородных элементов земского — и даже не одного земского — движения»25. Маскируясь во «внеклассовые» цвета, претендуя на роль рупора «бессословного общественного мнения», либеральные политиканы, естественно, хотели утаить, что они были сторонниками цензовой конституции и сохранения помещичьего землевладения.

Истинный характер «Освобождения» больше всего разоблачала избранная им тактика строго легальной, мирной борьбы с самодержавием. Освобожденцы уверяли, что самодержавие может пасть под действием «общественного мнения» в виде обращения к царю с петициями о реформах. В то же время на страницах «Освобождения» из номера в номер печатались призывы к власти предупредить революцию «своевременными» реформами: «Реформа неизбежна. Если её не произведут сверху, она пойдёт снизу»26.

В. А. Маклаков в своих воспоминаниях искусственно разрывает оппозиционное движение на два взаимно исключающих друг друга этапа: 1) лояльный либерализм (до Плеве), который шёл от 60-х годов и старался проводить свои реформы, опираясь на самодержавную власть, и 2) «освобожденческий радикализм» (с 1902–1903 гг.), когда либералы будто бы перешли на сторону революции. Маклаков обвиняет «освобожденческое» движение в «измене либерализму», в том, что оно не сумело вовремя сговориться с властью и своей «непримиримой» тактикой широко открыло двери революции, не дав самодержавию идти по пути, начатому в 60-х годах27.

В действительности с появлением «Освобождения» либералы стали искать «общий язык» с демократическими силами не во имя, а во избежание революции. Заигрывая с демократией, освобожденцы преследовали цель подчинить своему идейному влиянию массовое движение, особенно крестьянское, чтобы направить его в мирное русло. Заигрывание с «левыми» отличает фазу «освобожденчества» от фазы «Беседы», когда либералы видели единственное средство избежать революции в воздействии на правящие круги путём убеждения и разъяснения ошибочности их политического курса.

Основание «Союза освобождения». Группа земцев-конституционалистов. 20–22 июня 1903 г. в Шафгаузене (Швейцария) состоялось совещание группы земцев основавшей и субсидировавшей «Освобождение» (В. И. Вернадский, Пётр Долгоруков, Д. Е. Жуковский, С. А. Котляревский, М. М. Ковалевский, Н. Н. Львов, И И. Петрункевич, Ф. И. Родичев, Д. И. Шаховской) с бывшими «легальными марксистами» и народниками (Н. А. Бердяев, В. Я. Богучарский, С. Н. Булгаков, Б. А. Кистяковский, Е. Д. Кускова, С. Н. Прокопович, П. Б. Струве, С. Л. Франк). На этом совещании был обсуждён вопрос об оформлении либеральной организации. Большинством голосов решено было создать не партию, а союз различных групп, связанных общей задачей («освобождение» России от самодержавного режима), но сохраняющих свободу мнений по программным и тактическим вопросам.

Невозможность объединения оппозиционных сил в одну партию буржуазная историография пыталась объяснить «существенными различиями» во взглядах между земцами и «неземскими» интеллигентами. Так, Милюков пишет в своих воспоминаниях: «Сознавая свою разнородность с правым крылом, «интеллигенты» (будем называть их «освобожденцами» по преимуществу) не хотели объединяться с ним в одну «партию» и довольствовались свободной «федерацией» в Союзе». Однако никто из буржуазных историков и мемуаристов не сообщает, в чём же заключались «существенные различия», делавшие невозможным объединение земских либералов и «интеллигентов» на общей программе. Правда, по воспоминаниям С. Франка, на совещании летом 1903 г. в Швейцарии Н. Н. Львов возражал против «прямолинейного применения демократических принципов» и утверждал тезис «всё для народа, но не всё через народ». Но его речь, вспоминает С. Франк, «потонула во всеобщих заявлениях преданности демократическим началам… Объединение «интеллигентов» с «земцами» на общей платформе состоялось в общем довольно мирно и легко».

Подобно «Беседе» «Союз освобождения» не хотел быть партией с определённой программой. Но в отличие от «Беседы», которая не стремилась «демократизироваться», «Союз освобождения» видел своё назначение в том, чтобы быть посредником между либералами и демократическими кругами. Стремясь овладеть и управлять массовым движением, помещичье ядро «Союза освобождения», естественно, хотело завуалировать истинную природу своей организации. Поэтому неопределённость, двусмысленность, отсутствие точно сформулированной программы и известная пестрота состава «Союза освобождения» вполне устраивали его учредителей.

Рядом с «Союзом освобождения» организовалась отдельно группа «земцев-конституционалистов», первый съезд которой состоялся 8 ноября 1903 г. в Москве. Новая организация ставила своей задачей подготовку обращений земских собраний к царю с ходатайствами о даровании конституции. Руководящую роль в бюро земской конституционной группы играли гр. П. А. Гейден, князья Павел и Пётр Долгоруковы, Ю. А. Новосильцев, Д. И. Шаховской — все участники «Беседы». Первоначально, по-видимому, предполагалось, что «земцы-конституционалисты» войдут в «Союз освобождения» в качестве особой «профессиональной» группы. Но 2-й съезд «земцев-конституционалистов» 23 февраля 1904 г. решил не входить формально в «Союз освобождения» «ввиду непривычки земцев к конспирации и разношёрстности».

Командную роль и в «Союзе освобождения», и в земской конституционной группе играл либеральный помещик, с той лишь разницей, что в первом случае он действовал в блоке с мелкобуржуазными демократами, а во тором без них. Впрочем, строго говоря, разграничительной линии между этими организациями не было. По свидетельству Шаховского, они «действовали» в близком единении и составляли как бы две связанные друг с другом части одного сложного целого»30.

Чем же оправдывалось, с точки зрения либералов параллельное существование либеральных Аяксов? Конечно, официальный мотив — боязнь сузить рамки земской группы в случае её вступления в «Союз освобождения» играл второстепенную роль. Последний ставил своей конечной целью «объединение широких демократических кругов в достаточно сильную для материального успеха партию»31. Рассчитывая со временем превратить свой Союз в «демократическую» партию, освобождении всячески подчёркивали его якобы внеклассовый характер. Вхождение же земской группы в «Союз освобождения» сразу же вызвало бы подозрения в близости освобожденцев к дворянским кругам и помешало бы им лавировать между самодержавием и революционным народом. Отсюда разделение труда, формальная обособленность этих связанных друг с другом частей одного целого. Стремлением затушевать свои помещичьи корни объясняется также отказ освобожденцев от признания земских съездов центром оппозиционного движения.

3—5 января 1904 г. в Петербурге нелегально заседал учредительный съезд «Союза освобождения», в котором участвовали 50 делегатов от 22 городов. На съезде был избран высший орган Союза — совет, в который вошли в равном числе земцы-конституционалисты (Пётр Долгоруков, Н. Н. Ковалевский, Н. Н. Львов, И. И. Петрункевич, Д. И. Шаховской — все члены «Беседы» и И. В. Лучицкий) и мелкобуржуазные демократы (В. Я. Богучарский, Е. Д. Кускова, Л. И. Лутугин, С. Н. Прокопович, А. В. Пешехонов и В. В. Хижняков).

Совет решил начать свою деятельность с устройства во всей России банкетов в годовщину освобождения крестьян — 19 февраля, на которых требовать «увенчания здания» — завершения реформ 60—70-х годов введением конституционного строя. Но когда приготовления к банкетной кампании были уже в разгаре, вдруг разразилась война с Японией. «Начались патриотические манифестации — вспоминает И. В. Гессен, — внимание общества отвлечено было в сторону и казалось бестактным и рискованным в такой момент предъявлять правительству требования внутреннего преобразования».

Отношение либералов к дальневосточной политике царизма. По вопросу об отношении либеральной буржуазии к дальневосточной политике царизма в советской историографии высказываются ошибочные мнения. Например, Э. Розенталь утверждает, что «агрессивная дальневосточная политика царизма полностью поддерживалась и либерально-буржуазными кругами России» 33.

Между тем в буржуазных кругах не было единодушия в оценке царской политики на Дальнем Востоке. Торгово-промышленные круги строили планы при помощи КВЖД резко увеличить торговлю со странами Дальнего Востока. Наиболее влиятельный орган промышленников — «Горнозаводский листок» видел выход из затруднений, вызванных экономическим кризисом, в захвате внешних рынков в Азии 34.

Однако широкие круги либеральной буржуазии, органом которых было «Освобождение», решительно выступали против дальневосточной авантюры самодержавия и за примирительную политику по отношению к Японии, Англии и США на том основании, что отвлечение русских сил на Дальний Восток надолго ослабит Россию на Балканах, в Турции и Персии, этой «естественной сфере её культурного, политического и экономического влияния». «Война с Японией, — предупреждало «Освобождение», — не зажжёт никакого энтузиазма в России»35.

На учредительном съезде «Союза освобождения» был сделан доклад о внешнеполитической программе либеральной партии. В основу её, говорилось в докладе, «должно лечь сохранение мира и прекращение всяких притязаний в Корее и Маньчжурии… Постепенная и по возможности быстрая ликвидация— хотя бы и с финансовыми потерями — всей этой авантюры, т. е. как Маньчжурии, так и Порт-Артура». Задачей либеральной партии должно стать «изменение унизительного поведения России на Балканском полуострове»36.

Отрицательное отношение либералов к дальневосточной политике царизма не помешало им с объявлением воины занять шовинистическую позицию. Струве поспешил заявить в «Освобождении», что во время войны нельзя не драться с «внешним врагом»37. 11 февраля 1904 г. он опубликовал обращение к студенческой молодёжи с приглашением принять участие в «патриотических» манифестациях38. В воззвании «К русскому обществу» от 2-го съезда (23 февраля 1904 г.) группы земцев-конституционалистов подчёркивалось, что «сражаться за Россию является теперь уже национальным делом». Ярославское, харьковское и другие земства выступили с восторженными верноподданническими адресами и жертвовали миллионные суммы на военные расходы.