§ 2. Первый год независимого развития. 1992
§ 2. Первый год независимого развития. 1992
«Шоковая терапия». История современной России начинается с конца декабря 1991 г., когда в результате глубокого социально-экономического и политического кризиса прекратил свое существование СССР. Новому государству предстояло остановить действие деструктивных процессов, охватывавших многие сферы, восстановить управляемость в стране и перейти к реформированию всей системы общественных отношений. В этом плане особое место занимает 1992 год, события которого оказали большое влияние на последующее развитие государства и общества.
В экономической политике сочетались антикризисные меры и рыночные преобразования. Они начались 2 января 1992 г. Именно с этого дня вступал в силу президентский указ об освобождении цен: на подавляющее большинство товаров (за исключением хлеба, молока, спиртного, а также коммунальных услуг, транспорта и энергоносителей) цены были освобождены, а оставшиеся регулируемые — повышены. Это привело к тому, что на полках магазинов появились многие забытые продукты и товары, которые, однако, оказались малодоступны основной части населения из-за их необычайной дороговизны.
Большие изменения произошли во внешнеэкономической сфере. Были сняты количественные ограничения по экспорту готовой продукции, сохранялись лишь квоты на вывоз топливно-энергетических и сырьевых ресурсов. В то же время, учитывая тяжесть давившего на рынок «денежного навеса» и скудость товарных запасов, были временно отменены ограничения на импорт. Это было достигнуто посредством установления нулевого импортного тарифа. Принятые меры привели к тому, что в страну хлынул поток товаров самого различного ассортимента и качества. Свободный импорт в начале 1992 г. сыграл роль катализатора в развитии частной рыночной торговли.
Для того чтобы активизировать рыночный товарооборот, ликвидировать монополию государственной торговли, стимулировать адаптацию населения к новым условиям, 29 января 1992 г. Президент РФ подписал Указ «О свободе торговли». Это был весьма демократичный акт, дававший возможность заниматься торговлей каждому, кто пожелает. Население быстро откликнулось на указ. Повсеместно в российских городах появились многолюдные неорганизованные «толкучки», где можно было приобрести самые разнообразные вещи.
В последние дни 1991 г. появился президентский указ, утверждавший основные положения программы приватизации, — временный документ, действовавший до принятия Верховным Советом соответствующей госпрограммы. 29 января 1992 г. в его развитие был подписан важный указ, которым утверждались основные нормативные документы, регламентирующие порядок главных приватизационных процедур: проведение конкурсов и аукционов, порядок оплаты и т. п. В этих документах были сформулированы принципы, идеология и технология приватизации, которые действовали до 1996 г. В феврале — марте 1992 г. на их основе набирает темп «малая приватизация» (предприятия торговли, общественного питания, сферы обслуживания). К июню в частную собственность перешло почти 10 тыс. объектов государственной и муниципальной собственности и на 30 тыс. были поданы заявки.
К весне 1992 г. относятся попытки осмысления первых результатов нового экономического курса, которые выглядели достаточно противоречиво. Либерализация цен привела к такому их росту, который значительно отличался от правительственных прогнозов. Первоначальный скачок цен в январе сопровождался их относительной стабилизацией в феврале, но за март — май потребительские цены на товары и услуги выросли почти вдвое, и летом этот процесс не остановился. Вместо первоначально обещанного двух-, трехкратного повышения цен на многие основные товары они выросли в 10–12 раз (к концу года — в 36). Резкое сокращение розничного товарооборота (в первом квартале в среднем на 50 % в сравнении с аналогичным периодом 1991 г.) свидетельствовало о резком снижении покупательной способности и без того неизбалованного российского населения.
Неблагополучно складывалась ситуация и с денежными доходами граждан. Либерализация цен позволила снять «денежный навес» — накопленный к 1991 г. избыток денег над товарами. Это, однако, привело к тому, что в огне инфляции сгорели многолетние сбережения населения. Большую их часть составляли относительно небольшие вклады далеко не самых богатых граждан. Отрицательный общественный резонанс вызывало равнодушие властей к этой острой проблеме. Ухудшилось положение пенсионеров, работников бюджетных организаций и структур. Усилилась дифференциация населения по уровню доходов. На старте реформ не удалось предотвратить кризис наличной денежной массы: темпы инфляции были столь значительны, что власти не успели и не успевали напечатать требуемое в обороте количество денег. В результате постоянно росла задолженность государства по выплате зарплат, пенсий и пособий (на 1 апреля 1992 г. — 40 млрд руб., а к 1 июня — уже 150 млрд), что являлось дополнительным фактором роста социальной напряженности. Согласно опросам общественного мнения примерно половина населения страны стала жить гораздо хуже, более четверти — немного хуже, чем в декабре 1991 г. Определенные улучшения констатировал лишь каждый одиннадцатый из опрошенных.
Не более оптимистично складывалась ситуация в сфере материального производства. В промышленности наблюдалось сокращение объемов выпускаемой продукции при значительном росте цен на изделия. В результате прекращения финансирования государством нерентабельных предприятий весной 1992 г. все более острым становился платежный кризис. Резко увеличилась взаимная задолженность предприятий, усилился дефицит платежных средств. Взаимная задолженность нарастала как снежный ком: к концу января она составляла 140, к концу февраля — 390, а к концу марта 780 млрд руб., что соответствовало примерно 40 % объема продукции промышленного производства (в июне сумма достигла двухтриллионного уровня). Чисто «рыночное» решение этой проблемы требовало банкротства несостоятельных плательщиков, однако масштабность проблемы делала неизбежным государственное вмешательство.
Нелегким было положение в аграрном секторе. Правительство делало ставку на форсированное развитие фермерства, активно лоббировало введение свободной купли-продажи земли. В СМИ развернулась кампания по дискредитации колхозно-совхозного строя. Новации должна была подтолкнуть и начавшаяся перерегистрация хозяйств, в ходе которой крестьянам предстояло как бы заново определиться, с каким производством — коллективным или индивидуальным — связать свое будущее. В результате же проводимого курса проиграла деревня в целом: «неперспективным», часто дотационным, колхозам и совхозам были значительно урезаны масштабы финансовой поддержки, хотя они неизбежно на ближайшее будущее оставались главными поставщиками продовольствия и сырья для пищевой и легкой промышленности. В то же время фермерское движение получило преимущественно моральную поддержку: не были решены вопросы его финансового, материально-технического и правового обеспечения.
Ставка на «фермерское» семейное хозяйство была связана с непониманием того, что в силу специфики климата в большинстве регионов страны, за исключением юга Европейской России, рабочий период в сельском хозяйстве был до предела коротким. Это вынуждало страну так или иначе поддерживать крупное производство, позволявшее концентрировать массу рабочей силы и техники в предельно короткие по времени, важнейшие по сути циклы аграрного производства. Для России такая организация труда веками была главной, хотя часто невыполнимой задачей. В частности, для ее реализации в российском крестьянстве тысячелетия существовала община. Лукавые эксперты, видимо, не объясняли власть предержащим, что в условиях острого кризиса промышленности абсолютно нереально налаживание производства принципиально новых видов сельхозтехники и приобретение ее бывшими членами колхозов и совхозов. Кроме того, мировой опыт становления аграрного капитализма четко свидетельствовал о том, что только тогда, когда капитализм овладевал промышленностью и становился реальностью межотраслевой перелив капитала, появлялись и условия развития капитализма в сельском хозяйстве. Политика Гайдара, сделав все наоборот, ввергла аграрное производство и огромную часть населения в глубокий, длительный, а главное, немотивированный кризис, не говоря уже о других не менее важных последствиях.
В центре внимания правительства находились почти исключительно стратегические и макроэкономические проблемы. Прежде всего предполагалось восстановление утраченного контроля над государственными финансами. Проводилась жесткая бюджетная политика, направленная на устранение дефицита госбюджета, который к концу 1991 г. достигал огромной суммы в 20 % ВВП. Эта политика включала резкое сокращение расходных статей, куда включались затраты на отрасли социальной сферы (здравоохранение, образование, наука, культура, коммунальная сфера), закупки вооружений, централизованные инвестиции, бюджетные дотации и субсидии территориям и предприятиям. Резкое сокращение государственных расходов привело к тому, что уже в январе 1992 г. дефицит бюджета сменился его профицитом в размере 5,1 %, в феврале бюджетный дефицит составил 2,7 %, в марте — 2,3 %, а в апреле был вновь зафиксирован профицит в 4,4 %. Реформаторы в качестве позитивного отмечали тот факт, что за пять месяцев от начала либерализации дефицит государственного бюджета не превысил 0,5 % ВВП.
Жесткая бюджетная политика привела к снижению темпов инфляции. После всплеска в январе 1992 г. в феврале ее уровень составил уже 38,3 %, в марте — 30 %, в апреле — 22 %, в мае — 12 %. Объем же производства понижался высокими, но вполне допустимыми, по мнению правительства, темпами: по сравнению с декабрем 1991 г. ВВП сократился в январе 1992 г. на 3,9 %, в феврале — на 6,9 %, в марте — на 7,2 %, в апреле — на 11,7 %.
Однако формальное улучшение макроэкономических показателей оставляло без ответа насущные вопросы о том, как выживать основной массе населения (при потере накоплений и резком уменьшении доходов) и каким образом смогут функционировать в новых условиях промышленные и сельскохозяйственные предприятия, из которых около половины не могли обходиться без государственных бюджетных «вливаний». Теоретически было ясно, что в «будущем» все должно измениться и экономику страны ожидает динамичный рост. Но когда это произойдет и какие хозяйственные субъекты станут реальной опорой движения к новому общественно-экономическому порядку, сказать было нелегко.
Преобразования первых месяцев 1992 г. привели к появлению большого числа людей, недовольных их результатами. Поэтому перед президентом и правительством весной 1992 г. встала проблема определения той социальной базы, которая позволит двигаться к рынку дальше. После августа 1991 г. существовала определенная коалиция сил, выступавших за ускоренное движение к рынку. Социальные группы, заинтересованные в этом, можно условно разделить на три части. В первую вошли те, кто составлял основу массового «протестного», антитоталитарного, антиноменклатурного демократического движения 1988–1991 гг., выступавшего под лозунгом «демократия и рынок». Это были преимущественно представители интеллигенции, инженерно-технические работники, управленцы, служащие, которые после провала «путча» надеялись быстро реализовать свои надежды. Во вторую входили те элитные и околоэлитные слои, которые в 1987–1991 гг. уже включились в полуофициально поощряемые «сверху» рыночные отношения через валютно-финансовые, экспортно-импортные и прочие коммерческие операции. Сюда же примыкали организаторы торговли разного уровня и связанные с ними предприниматели, которые лучше других видели перспективы, открывавшиеся перед ними в случае появления свободного рынка и ликвидации «социалистических» ограничений. Третья группа включала руководителей промышленности, директоров предприятий и связанных с ними структур. Их «рыночные перспективы» определялись расширяющимися возможностями распоряжаться материальными и финансовыми ресурсами, которые формально оставались государственными. «Директорский корпус» рассчитывал также на активное участие в приватизации, неизбежность которой становилась очевидной. В то же время эта группа была неоднородной. Более заинтересованными в либерализации экономических отношений были управленцы сырьевых отраслей, продукция которых пользовалась гарантированным спросом. Особенно привлекательным для них был самостоятельный выход на внешние рынки, где газ, нефть и другие ресурсы продавалась по ценам, намного превышавшим внутренние, что существенно облегчало адаптацию к новым хозяйственным условиям и снимало зависимость от государственного бюджета. Иной была позиция руководителей отраслей перерабатывающей промышленности, многие предприятия которых могли существовать лишь при финансовой поддержке государства. Эта группа выступала за постепенное вхождение страны в рынок, за активное регулирование этого процесса правительством, рассчитывая на его помощь через бюджетные источники.
Следует отметить, что хотя первая и третья из названных групп в целом были ориентированы на рыночные преобразования, их позиции и интересы были потенциально конфликтны. Массовое протестное движение выступало за отстранение от власти партийно-государственной и хозяйственной номенклатуры и стояло за радикально-демократический вариант проведения реформ. Директорский же корпус сам являлся во многом частью существовавшей системы, в которой политические и экономические связи были переплетены. Поэтому советские хозяйственные управленцы стояли за более плавную социальную трансформацию, позволившую бы им сохранить уже «завоеванные» преимущества. На этапе начала реформ эти различия были приглушены. Но позднее правительство и президент неизбежно должны были выбирать между двумя этими ориентациями.
Проблема широкой общественной поддержки начатых преобразований была существенно осложнена тем, что перед их началом в 1992 г. власти не проводили практически никакой работы по морально-психологической подготовке населения к неизбежно болезненным реформам. Никто не разъяснял, в чем эти реформы будут состоять, какова в них роль основных социальных групп и как может измениться положение каждой из них. В 1990–1991 гг. в противовес союзным лидерам российское руководство настойчиво убеждало население в том, что необходимые меры возможно осуществить без снижения уровня жизни, а президент даже заверял, что «ляжет на рельсы», если это произойдет. Отсюда — завышенные ожидания, надежды лишь на позитивные перемены, готовность в лучшем случае к умеренно-жертвенному курсу перемен, но никак ни к их радикальному варианту.
Практически впервые публично о трудностях, которые предстоит испытать населению, президент сообщил лишь в конце октября 1991 г. на V съезде Советов РСФСР одновременно с объявлением о начале преобразований. Характеризуя разовый переход к рыночным ценам как «тяжелую, вынужденную, но необходимую меру», он вновь сообщил, что «хуже будет всем примерно полгода, затем — снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами. А к осени 1992 г., как я обещал перед выборами, — стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей». Далее россиян информировали, что «либерализация цен будет сопровождаться мерами по социальной защите населения», и лишь на этом фоне следовали достаточно осторожные предупреждения о том, что «защитить уровень жизни всех на первом этапе реформ мы не сможем», что «нам придется нелегко». Именно «поддержку и веру» (а не осознанное участие) президент считал необходимыми условиями успеха реформ. В новогоднем обращении Ельцин вновь говорил о трудном периоде в 6–8 месяцев и подтверждал, что к концу 1992 г. начнется улучшение жизни.
Не более многословным было и «правительство реформ». В то же время о понимании неизбежности нарастания конфликтного потенциала свидетельствовало подписание 15 ноября 1991 г. президентского Указа «О социальном партнерстве», которым создавалась трехсторонняя комиссия по регулированию социально-трудовых отношений. В комиссию должны были входить представители государства, предпринимателей и профсоюзов.
Все это привело к тому, что к весне 1992 г. политическая поддержка «правительства реформаторов» кардинально сократилась. Вместе с президентом оно опиралось лишь на те силы, которые уже получили выигрыш от реформ и были кровно заинтересованы в их продолжении. Им противостояли съезд народных депутатов и Верховный Совет России, которые как представительные органы власти, отражавшие широкий спектр интересов избирателей, во все большей степени испытывали на себе давление тех, кто был недоволен реформами. Помимо традиционных противников из лево-патриотического лагеря, в число оппонентов попали и те, кто ранее горячо выступал за рыночные преобразования или был объективно заинтересован в их успешном продвижении. В этом суть того «парадокса», на который указывают некоторые авторы: «демократический» Съезд народных депутатов, в целом одобривший правительственный курс в октябре 1991 г., столкнувшись с его первыми результатами, к апрелю 1992 г. уже стал «консервативным».
Рубежным в плане изменения экономического курса и складывании новой конфигурации прореформистских сил стал VI съезд народных депутатов России, работавший в апреле 1992 г. На съезде деятельность правительства была подвергнута резкой критике. Депутаты приняли постановление, в котором содержалась малоприятная оценка работы кабинета «профессионалов»: «Признать ход экономической реформы неудовлетворительным в области социальной защиты граждан, инвестиционной, промышленной и аграрной политики, комплексности проводимых мероприятий». Президенту было предложено в месячный срок подготовить и представить Верховному Совету проект закона о правительстве и, что важно, новую кандидатуру его руководителя. Разразился кризис, когда «гайдаровцы» коллективно подали в отставку. Конфликт был разрешен при активном участии главы правительства — президента. Ему удалось убедить съезд предоставить кабинету возможность спокойно работать до декабря 1992 г., когда, как он надеялся, смогут проявиться и какие-то позитивные итоги проводимого курса. За согласие депутатов пришлось заплатить серией важных уступок, которые вносили существенные коррективы в экономическую политику и на многие годы определили лицо российских реформ.
В Российской Федерации компромисс между либералами-рыночниками и «старой» хозяйственной элитой начинает оформляться весной — летом 1992 г. Он нашел выражение в смягчении денежнокредитной политики и восстановлении льготного кредитования предприятий, а также в привлечении в правительство представителей директорского корпуса. Уже в мае 1992 г. под влиянием лоббистских групп вновь началось, пока, правда, не широко, выделение государственных средств некоторым группам предприятий. Тогда же вице-премьерами были назначены В. С. Черномырдин, В. Г. Шумейко, Г. С. Хижа, призванные представлять в правительстве интересы разных секторов отечественной индустрии. Однако не менее знаковым было назначение в июне 1992 г. вице-премьером А. Б. Чубайса, к тому времени уже приобретшего репутацию одного из самых жестких либералов-рыночников. В итоге президент как глава кабинета намного расширил границы для столь необходимого в тех условиях политического и экономического маневрирования.
В своей программной работе «Государство и эволюция» (1995) Е. Т. Гайдар признавался, что весной 1992 г. реформаторы исходили из того, что «экономически оправданных решений достичь практически едва ли удастся. В долгосрочной перспективе экономически оптимальным может стать то, что сегодня является максимально социально приемлемым». На том этапе основные революционные изменения должны были произойти в сфере отношений собственности. Поэтому упор был сделан на «создание приватизационных коалиций», позволяющих инициировать массовый приватизационный процесс снизу, «интегрировать интересы тех социальных групп, которые способны его парализовать, если не увидят в нем своего места (трудовые коллективы, руководители предприятий, региональные органы власти)». Под влиянием «промышленников» в правительственную программу был введен новый, не самый оптимальный, по мнению «реформаторов», вариант приватизации, позволяющий «трудовым коллективам» выкупать по остаточной стоимости 51 % акций своих предприятий. На деле это означало закрепление преимуществ для администраций переходящих в собственность объектов, и не случайно впоследствии около 70 % предприятий были приватизированы именно по этой схеме.
Складывание коалиции (или союза) «либеральных рыночников» и старой хозяйственно-управленческой элиты происходило постепенно в течение второй половины 1992 г. и сопровождалось острыми противоречиями. В июне 1992 г. возник политический блок «Гражданский союз». В него вошли Демократическая партия России (наиболее массовая в «Демроссии», лидер — Н. И. Травкин), Народная партия «Свободная Россия» (лидер — вице-президент А. В. Руцкой) и Союз промышленников и предпринимателей (лидер — А. И. Вольский). Президент и правительство не могли не считаться с блоком: по некоторым оценкам, входившие в него организации могли контролировать до 40 % голосов на съездах народных депутатов, имели хорошо отлаженные связи с хозяйственными, а также региональными руководителями. Кроме того, «Гражданский союз» поддерживал тесные контакты с Федерацией независимых профсоюзов России, претендуя на выражение интересов самых широких и разнообразных социальных групп. «Гражданский союз», с одной стороны, заявлял о себе как о центристской организации, чуждой крайностей, а с другой — резко выступал против макроэкономического курса Гайдара, настаивал на необходимости разработки государственной промышленной политики, которая должна была смягчить тяготы кризиса и стимулировать структурную перестройку в производящих отраслях.
Опасаясь открытого социального взрыва, неизбежного при последовательном проведении гайдаровской политики финансовой стабилизации, и испытывая давление стоящих за «Гражданским союзом» сил, Б. Н. Ельцин внес существенные изменения в правительственный курс. В июне — августе 1992 г. правительство и Центральный банк предприняли меры по дополнительному кредитованию и отраслей, и регионов, сельского хозяйства, угольной и некоторых других отраслей промышленности, северных районов, по отсрочке и частичному погашению за счет госбюджета ранее выданных кредитов, введению новых налоговых и таможенных льгот, кредитованию предприятий под чрезвычайно льготный процент. А в сентябре — октябре 1992 г. был произведен взаимозачет долговых платежей предприятий, резко увеличивший их оборотные средства и общий объем предложения денег. Все эти меры в корне противоречили идеологии российских «монетаристов», но приближалось 1 декабря 1992 г., когда на VII съезде народных депутатов России предстояло проанализировать работу правительства и рассмотреть вопрос о продлении дополнительных полномочий президенту. И хотя глава правительства к тому времени уже не раз допускал малопочтительные выражения в адрес парламента и съезда, полностью их игнорировать тогда Ельцин еще не мог.
Более того, весь ноябрь 1992 г. прошел в интенсивных консультациях с «Гражданским союзом», в ходе которых Ельцин заявлял о близости позиций «Союза» и правительства, выражал готовность учесть мнение «Союза» при корректировке состава правительства, удалил из своего окружения фигуры, вызывавшие наибольшее раздражение оппозиции (руководителя «Останкино» Е. В. Яковлева, вице-премьера и министра печати и информации М. Н. Полторанина, Госсекретаря Российской Федерации Г. Э. Бурбулиса, чья должность была вообще ликвидирована). По поручению Ельцина Гайдар несколько раз встречался с лидерами «промышленников», в результате чего была согласована компромиссная экономическая программа, которая впоследствии и была представлена съезду.
Оставляя пока в стороне политические перипетии, предшествовавшие и сопутствовавшие работе VII съезда народных депутатов России, отметим, что первоначально съезд признал неудовлетворительной работу правительства по реализации экономической реформы, констатировал, что формы и методы ее проведения не соответствуют интересам большинства граждан и привели к отрицательным социально-экономическим последствиям; отклонил кандидатуру Гайдара, предложенного Ельциным на пост премьера; не принял предложенные президентом поправки к Конституции, сохранявшие за ним право формировать правительство и издавать акты, имевшие, по сути, законодательный характер.
В результате возникшего политического кризиса съезд пошел на уступки президенту, вновь оставив за ним почти все полученные годом ранее «временные» полномочия. Ельцин в свою очередь должен был учитывать мнение депутатов. С его стороны проявлением компромисса было то, что для мягкого рейтингового (т. е. прямо не обязывающего) голосования на пост премьера президент предложил съезду не одну, а пять кандидатур, четыре из которых представляли директорский корпус. Наибольшую поддержку получил Ю. В. Скоков («за» — 637, «против» — 254, «воздержались» — 25), далее следовал В. С. Черномырдин («за» — 621, «против» — 280, «воздержались» — 24), и лишь затем — Е. Т. Гайдар («за» — 400, «против» — 492, «воздержались» — 33).
Внешне казалось, что все говорило в пользу назначения премьерминистром Ю. В Скокова — директора оборонного предприятия, человека из ближнего окружения Б. Н. Ельцина, преданность и высокие деловые качества котировались достаточно высоко. Однако президент отказал этому кандидату. Ельцина как политика не могло не смущать то, что Скоков пользовался авторитетом в среде старых хозяйственных и политических управленцев, но главное, имел тесные связи с группами интересов, которые оказались ущемленными в результате «рыночного штурма» 1992 г. и стремились к исправлению «макроэкономических перегибов».
Фигура В. С. Черномырдина выглядела более предпочтительно. Он также был прочно связан с прежней экономической элитой, но в то же время сумел перевести газовую отрасль страны на рыночные рельсы и вполне оценил полученные от этого выгоды. Назначение премьером Черномырдина позволяло президенту снять еще один упрек оппозиции: она обвиняла «молодых реформаторов» в том, что они не знают реальной экономики, промышленности. Сказалось и понимание зависимости от топливно-энергетического комплекса общего экономического состояния страны, и то, что эта ситуация изменится не скоро. Черномырдин как представитель слоя «директоров-предпринимателей» был более других способен выступить в качестве центра консолидации центристских сил, заинтересованных в стабилизации, что и подтвердило съездовское голосование: за Черномырдина проголосовал 721 депутат, против — всего 172.
Полная, по сути, политико-правовая зависимость главы кабинета от президента предопределяла его лояльность по отношению к «высшему должностному лицу» государства (он, а не премьер подбирал и назначал министров, несопоставимыми выглядели их полномочия в нормотворческой сфере). В то же время были все основания предполагать, что в центре внимания премьера-газовика окажутся, прежде всего, проблемы выживания и развития близких ему отраслей (газовая, нефтяная, энергетика). Но в правительстве на ключевых должностях остались и активные либералы-рыночники «гайдаровского призыва»: пост вице-премьера и министра финансов занимал Б. Г. Федоров, вице-премьером, ответственным за приватизацию, по-прежнему был А. Б. Чубайс, вице-премьером остался и А. Н. Шохин. Такой персональный состав высших исполнительных структур отразил одну из характерных черт новой России — сращивание власти, администрации и бизнеса. Эта модель воспроизводилась и на более низких уровнях управления.
Статистические показатели итогов 1992 г. не удовлетворяли — хотя и по разным причинам — ни одну из политических сил. На продовольственные товары цены выросли в 26 раз, реальные доходы населения составили 44 % от уровня начала года, доля расходов семьи на питание в среднем превышала 60 %. Прямые потери населения по вкладам составили около 500 млрд руб. По производству национального дохода страна оказалась отброшена к уровню 1976 г., а по уровню потребления — к середине 1960-х гг. Вопреки прогнозам в трудной ситуации оказались не только отсталые производства, но и технически современные предприятия. Практически прекратились инвестиции. Без финансовой поддержки государства угрожающе ухудшалось положение в сельском хозяйстве. Тяжелый удар был нанесен интеллектуальному потенциалу общества, что в перспективе обрекало на упадок и промышленность, и сельское хозяйство, и общество в целом. Сокращение ассигнований на науку, высшую школу спровоцировало массовый исход из исследовательских учреждений в коммерцию, началась «утечка мозгов» за рубеж, резко сократился приток в науку молодежи. На «голодный паек» были переведены и другие бюджетники: средняя школа, здравоохранение, система социального обеспечения, учреждения культуры. Для государства все эти сферы надолго выпали из числа приоритетных.
«Реформаторам» не удалось решить и главную из поставленных ими задач — добиться бездефицитного бюджета и сбить инфляцию. После профицита в апреле и мае 1992 г. бюджетный дефицит вырос до 5,2 % ВВП, в июне — до 17, в августе — до 19,6 %, что осенью вновь привело к всплеску инфляции. В сентябре она составила 11,5 %, в октябре — 22,9 %, в ноябре — 26,1 %, а в декабре — 25,4 %, т. е. уже к октябрю 1992 г. страна вновь оказалась на грани гиперинфляции. В декабре 1991 г. соотношение рубля и доллара равнялось 1:20, в середине 1992 г. предполагалось удержать его на отметке 1:60, а в декабре за один доллар давали уже 308 руб. (а летом 1993 г. — более 1000).
В то же время в оценке экономических преобразований 1992 г. общество раскололось на две части. Лица, выигравшие от перемен, вслед за реформаторами давали им сугубо позитивные оценки. В заслугу правительству ставили то, что в отличие от своих предшественников оно от разговоров перешло к делу и наконец-то «двинуло» экономику в сторону рынка. Говорили, что реформы в России, хотя и получились болезненными, пошли по единственно возможному в тех условиях пути. Достижением считалось начало массовой приватизации, призванной создать рыночную конкурентную среду. К числу наиболее важных с точки зрения перспективы называлось изменение сознания населения: лишенные традиционной государственной поддержки, люди были вынуждены все больше полагаться на собственные силы. А это должно было раскрепостить созидательный, предпринимательский потенциал тех, кто был более готов утверждать новые формы общественного устройства.
Лица, проигравшие от перемен, оценивали произошедшее совершенно иначе. Указывали на непомерно высокую социальную цену, которую платит население за переход к рынку. Ставился под сомнение профессионализм команды «реформаторов»: ими были допущены существенные просчеты при прогнозировании роста цен и динамики инфляции, пренебрежение к реальной экономике, «жесткое» (если не жестокое) отношение к бюджетным отраслям и социальной сфере. Недовольство вызывала и криминализация общественной, прежде всего экономической жизни: коррупция чиновничества и рост имущественных преступлений с применением физического насилия.
Упомянутые группы пользовались различными критериями при оценке изменений, произошедших в 1992 г. Сторонники первой группы полагали, что было сделано все возможное в тех конкретных исторических условиях. Хозяйственная разруха, принципиальная недееспособность прежней системы управления, отсутствие навыков рыночного поведения привели, согласно этой позиции, к большим «издержкам» при выходе из социализма. Сопротивление «консервативных» сил, «родимые пятна социализма» предопределили болезненное восприятие необходимых мер, которые не были осуществлены полностью, что и затянуло процесс в целом.
Основная же масса российского населения исходила из сопоставления ранее обещанного и реально полученного в результате начала реформ. На фоне удручающей действительности конца 1992 г. особенно досадно вспоминались популистские обещания власти 1990–1991 гг. перейти к рынку быстро и с минимальными потерями. Накануне 1993 г. стало ясно, что утверждения рынка не только не произошло, но что страна находится в начале нового «переходного периода», конца которому пока не видно, а «потерпеть» всем придется явно не 6–8 месяцев. И политики, и экономисты все чаще использовали термин «обман» при сравнении того, на что было ориентировано население изначально, и тем, что позже правительство ставило себе в заслугу. Недоверие к реформаторам, ощущение осознанного обмана подпитывалось отсутствием с их стороны самокритики, а ускоренное перераспределение ранее накопленного богатства усиливало впечатление того, что сутью происходящих в стране «реформ» является вульгарное ограбление основной части населения.
Федеративный договор. В сфере федеративного устройства в 1991 г. новое российское государство унаследовало проблемы, возникшие в период противостояния между российскими и союзными властями в 1990–1991 гг. «Запущенные» тогда процессы имели мощную инерцию. Стремясь их пресечь, российские власти еще осенью 1991 г. в противовес идее Федеративного договора предложили в первую очередь создать документ о разграничении полномочий между федеральными органами власти и властями субъектов Федерации. Такую позицию активно поддержали российские края и области, которые еще с весны 1991 г. выражали недовольство своим заниженным в сравнении с республиками статусом.
Трудности первого этапа экономических преобразований, начало противостояния исполнительных и законодательных структур России способствовали оживлению этносепаратистских движений в начале 1991 г. Это заставило центральные власти ускорить подготовку документа, регламентирующего федеративные отношения. Им стал подписанный 31 марта 1992 г. Федеративный договор. В действительности этот термин объединял три документа. Начальная часть названия каждого элемента звучала одинаково: «Федеративный договор: Договор о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти», но различными были их окончания: 1) «и органами власти суверенных республик в составе Российской Федерации», 2) «и органами власти краев, областей, городов Москвы и Санкт-Петербурга Российской Федерации», 3) «и органами власти автономной власти, автономных округов в составе Российской Федерации». Из текстов следовало, что республики имели более высокий статус в сравнении с краями, областями и автономиями. Республики назывались «суверенными», за ними закреплялась целостность их территорий, достоянием проживавших в них народов объявлялись земля и недра, для них предусматривалась вся полнота государственной власти, они являлись самостоятельными участниками международных и внешнеэкономических отношений. Юридический статус краев и областей этого не предусматривал.
Документы оказали противоречивое влияние на политическую жизнь страны. С одной стороны, они зафиксировали именно федеративный характер устройства государства и тем самым ослабили центробежные процессы. С другой — сохранили неравенство статусов республик и краев (областей) России, создали ситуацию соперничества и отчуждения одних территорий Федерации от других. Вскоре после подписания договора был создан «Совет глав республик», что было призвано вновь подчеркнуть их отличие от других субъектов Федерации. Да и само понятие «субъект Федерации» главы республик не считали возможным использовать применительно к краям и областям. В 21 республике были приняты конституции, 19 из которых противоречили российской. «Суверенные» образования добивались больших привилегий в бюджетных отношениях с центром, в формировании своей правоохранительной системы.
Уже осенью 1992 г. началась активная борьба краев и областей за выравнивание своих прав. В ноябре 1992 г. представителями 53 регионов был создан «Союз губернаторов», руководитель которого вошел в «Совет глав республик». Ликвидацию несправедливости края и области видели в повышении их статуса до уровня республик. Вновь активизировался процесс суверенизации, в котором теперь основная роль принадлежала региональным образованиям. Вскоре в Вятке и Туле были приняты свои конституции, государственный суверенитет был провозглашен в Вологде, о повышении статуса заявили и другие края и области. Апогеем борьбы стало провозглашение в ноябре 1991 г. Уральской республики.
Строительство новой Федерации осложнялось и ситуацией в отдельных регионах страны. Федеративный договор не подписала Республика Татарстан. Более того, вопреки протестам федеральных властей в ноябре 1992 г. после референдума ее Верховный Совет утвердил новую Конституцию, где Татарстан характеризовался как «суверенное государство, субъект международного права, ассоциированное с Россией на основании Договора». Тем самым между Россией и одним из ее субъектов в одностороннем порядке фактически устанавливался конфедеративный характер отношений. Татарстан, Башкортостан, Якутия встали на путь «бюджетного сепаратизма», одностороннего перераспределения ресурсов, собственности и власти в пользу своих республик.
В 1992 г. все дальше от правового поля Федерации отходила Чеченская Республика, превращаясь в особую зону России. На территории Чечни осуществлялся беспошлинный ввоз и вывоз товаров, нелегальная торговля оружием, финансовые спекуляции. Регион стал крупным производителем и перевалочным пунктом торговли наркотиками. Республика вступила в полосу острого социально-экономического кризиса, шла стремительная криминализация чеченского общества. С конца 1991 г. начался захват военных объектов и складов с вооружением. К маю 1992 г. в распоряжении дудаевцев оказалось 80 % боевой техники (108 танков, 51 самолет, 153 артиллерийских орудия и миномета, 600 противотанковых управляемых ракет и зенитно-ракетных комплексов) и 75 % стрелкового оружия, ранее принадлежавших Советской армии. К июню численность регулярных войск республики достигла 15 тыс. человек. Камнем преткновения на переговорах между Москвой и Грозным оставался вопрос о статусе Чечни: чеченская сторона настаивала на признании независимости республики.
Формирование пояса нестабильности. Ликвидация СССР в конце 1991 г. породила ситуацию политико-правовой неопределенности в отношениях между бывшими союзными республиками. С одной стороны, они провозгласили себя суверенными государствами, добились независимости от «имперского центра» в Москве. С другой — объединение в рамках СНГ позволяло определить возможные формы и направления нового взаимодействия. Этого, однако, в 1992 г. сделано не было. Внимание местных элит было сконцентрировано на строительстве независимой государственности, стремлении контролировать начавшиеся экономические реформы. Отношения между Россией и ее ближними соседями осложнялись и рядом других факторов.
Экономическая политика России значительно отличалась от методов преобразований в других республиках, но все они продолжали находиться в единой рублевой зоне, что порождало острые межгосударственные противоречия. Новые государства начали интенсивный поиск политических и экономических союзников в Европе и Азии.
Политики понимали трудности возможного раздела вооружений бывшего Союза, и первоначально тлела надежда на сохранение в рамках СНГ единой армии. В конце 1991 г. было создано общее командование Объединенных Вооруженных сил (ОВС) СНГ, которое возглавил маршал авиации Е. И. Шапошников. В самой армии были сильны настроения против ее раздела. В феврале 1992 г. участники Всеармейского офицерского собрания выступили с обращением, в котором призвали «руководителей государств Содружества на переходный период сохранить целостность государственной границы, единую систему безопасности, единое военно-стратегическое пространство, единую систему управления Вооруженных сил». Тогда же, в феврале, под юрисдикцию России были переведены войска в Прибалтике, Закавказье, Молдове, а также в странах Центральной и Восточной Европы.
Однако верх взяла тенденция к созданию собственных армий. В «авангарде» шла Украина. Ее позицию открыто выразил президент Л. М. Кравчук: «У нас нет единого государства и не может быть единых вооруженных сил». Процесс образования новых армий проводился в одностороннем порядке, без предварительных договоренностей. Он часто приобретал форму «национализации» целых военных округов, армий и «приватизации» военного имущества и вооружений. Положение армии в «правовом вакууме» становилось критическим. Нередкими стали переходы солдат на территории «своих» республик. На советское военное имущество заявили свои претензии и агрессивные националистические силы, в частности в Закавказье. Начался стихийный захват вооружений, в результате которого большое количество оружия попало в руки неконтролируемых формирований. Все это подтолкнуло Россию к созданию собственной армии, и соответствующий указ был подписан Б. Н. Ельциным 7 мая 1992 г. В мае 1991 г. прекратило существование единое командование ОВС СНГ.
Начало практического раздела «советского военного наследства» привело к острому кризису в российско-украинских отношениях летом 1992 г. В центре внимания оказались вопросы о статусе Севастополя и судьбе Черноморского флота. Уже в январе 1992 г. Украина, игнорируя статус его как составной ОВС СНГ, стала требовать от личного состава принятия присяги на верность республике. В ответ последовал визит Ельцина в Севастополь, в ходе которого российский президент заявил о неправомерности претензий Украины. В конце марта Кравчук издал указ о переводе всех дислоцированных на Украине формирований под ее юрисдикцию, на что Ельцин 7 апреля отреагировал указом о переводе Черноморского флота под юрисдикцию России. 9 апреля действие обоих указов было приостановлено, однако решение о поднятии на кораблях флота русского Андреевского флага едва не привело к вооруженному столкновению в Крыму. Конфликт подтолкнул президентов двух стран к личной встрече, которая состоялась 3 августа 1992 г в Ялте. Решение проблемы Севастополя и флота было отложено до 1995 г., а на «переходный период» Черноморский флот переходил в совместное подчинение президентов России и Украины.
В 1992 г. возникли проблемы и с ядерным оружием бывшего СССР. Первоначально предусматривалось сохранение объединенных стратегических сил сдерживания и нерасчлененность ядерного оружия. Его управление находилось лишь в руках Президента России и Главнокомандующего ОВС СНГ. Далее, однако, в отличие от Белоруссии и Казахстана Украина не стала отказываться от статуса ядерной державы. Более того, 2 июля 1992 г. она объявила своей собственностью две тысячи ядерных боеголовок, находящихся на ее территории (одна пятая стратегического потенциала бывшего СССР), что вызывало дополнительную тревогу, и не только у России. Начались «торги»: отказ от статуса ядерной державы Украина обусловливала требованиями материального и политического порядка, которые адресовались как России, так и мировому сообществу в целом.
Обретение независимости почти повсеместно сопровождалось ростом национализма титульных наций, что сказалось на «некоренном» населении. В новых государствах оказалось 25 млн русских. Трудности получения гражданства огромной части русских людей, сокращение сферы применения русского языка и возможности получения на нем образования, официальные и неформальные препятствия для занятий определенными видами деятельности — все эти проблемы ставили новую для Правительства России проблему — защиту прав этнических россиян в новом зарубежье.
Распад СССР и раздел его вооружений привели к новым вспышкам межэтнических конфликтов в молодых государствах. Молдова усилила политический и военный нажим на Приднестровье, апогеем которого явился вооруженный штурм Бендер в июне 1992 г. Почти одновременно Грузия предприняла попытку с помощью оружия «усмирить» Южную Осетию. В августе начались грузинские войсковые операции против «абхазских сепаратистов». В ходе войны в Абхазии дала о себе знать Конфедерация горских народов Кавказа — организация солидарности, созданная четырнадцатью народами Северного Кавказа. Конфедерация объявила Грузии тотальную партизанскую войну и направила в зону конфликта до 5 тыс. добровольцев. В их числе находился и чеченский батальон под командованием Ш. Басаева.
В октябре 1992 г. начались столкновения между ингушами и осетинами — первый вооруженный межнациональный конфликт на территории собственно Российской Федерации. Неблагоприятно для России складывалась ситуация и в других регионах бывшего СССР. К моменту свержения в Афганистане дружественного нашей стране режима Наджибуллы и занятия войсками моджахедов Кабула в Таджикистане уже началась гражданская война. Россия, заинтересованная в сохранении порядка на границе с Афганистаном, была вынуждена вмешаться и в межтаджикские столкновения.
Все конфликты на постсоветском пространстве сопровождались многочисленными человеческими жертвами, в том числе и среди мирного населения. Россия по историческим и политическим мотивам не могла оставаться в стороне от конфликтов, что дестабилизировало обстановку внутри страны, осложняло ее отношения как с «ближним», так и с «дальним» зарубежьем.