§ 4. Население Российской империи в конце XIX — начале XX в. Социальная структура российского общества

§ 4. Население Российской империи в конце XIX — начале XX в. Социальная структура российского общества

Общая динамика численности населения. Население России (без Финляндии) в пределах страны по переписи 1897 г. составляло 126,6 млн человек, из которых 73 % проживали в Европейской России. Данные переписи 1897 г. показали значительный прирост населения по сравнению с дореформенным периодом. Эта тенденция сохранялась и впоследствии, что подтверждают расчеты Центрального статистического комитета. К 1914 г. численность населения России (без Финляндии) достигала 175,1 млн человек, а общий прирост равнялся 38 %, в 50 губерниях Европейской России — 36 % и на Кавказе — 38 % соответственно. Естественный прирост в России (без Польши и Финляндии), составляя в 1908–1913 гг. около 16 %, относился к самым высоким в мире. Основными факторами проявления этой тенденции были заинтересованность крестьянской семьи в рабочих руках, постепенное улучшение условий жизни более значительной части населения, распространение медицинского обслуживания, особенно в привилегированных и городских слоях общества, что сокращало смертность, в частности детскую. Однако из-за часто повторяющихся голодных лет, различных эпидемий смертность в России вдвое превышала этот показатель в Германии и Англии. Необходимо отметить, что на протяжении всей истории России, включая и весь XX в., ни один народ, проживавший на ее территории, не исчез.

На 1 января 1914 г. в российских городах проживало 26,2 млн человек (15 %), а на селе — 148,8 млн (85 %). Реально городское население, особенно в Центре и на Юге России, было несколько выше, так как большие фабрично-заводские или кустарные села (Орехово-Зуево, Кимры, Сергиев Посад), рудничные и заводские поселки (Кривой Рог, Юзовка) с многочисленным пролетарским населением не имели статуса города. Прирост городского населения в начале XX в. к его численности в 1897 г. был очень высоким — 70 %. Число женщин в составе сельского населения было только на 500 тыс. выше мужского, а в городе оно было ниже на 8 млн. Доля городского населения в основных регионах России, кроме Польши, мало отличалась от общего по империи. В то же время в начале XX в. заметно выросло население крупных городов. В Петербурге оно увеличилось с 1,3 млн до 2,2 млн человек, а в Москве — с 1 млн до 1,7 млн человек. Города, в которых проживало свыше 100 тыс. человек, сосредоточили 33 % всего городского населения страны.

Национальный состав. На рубеже XIX–XX вв. Россия оставалась многонациональным государством. Как отмечалось в материалах переписи 1897 г., в ней существовало 146 языков и наречий. Черты многонационального социума приобретали новую окраску в условиях капитализма, в частности при формировании индустриальных районов. Многонациональный характер, например Бакинского промышленного центра, обусловливался не только исторически сложившейся пестротой национального состава Закавказья, но и массовым притоком на нефтяные промыслы рабочих из великорусских и малороссийских губерний, а также персов и армянских переселенцев. Эти же черты проявлялись в составе рабочих Риги и Ревеля, где наряду с жителями коренных национальностей была велика доля русских и выходцев из Германии, Швеции, Финляндии. Шведы и финны были представлены среди рабочих Петербурга. В русском обществе, как правило, не было отчуждения по национальному признаку, что было результатом многовекового совместного проживания различных этносов на одной территории, открытости русской культуры к восприятию культуры других народов, существования смешанных браков в различных социальных слоях. Наиболее представительными среди этносов империи по своей численности и распространенности по территории проживания были русские — более 55 млн, или 48 %. Вместе с ближайшими себе по языку и культуре украинцами (22 млн, или 19 %) и белорусами (около 6 млн, или 6 %) они составляли большинство населения страны — свыше 83 млн, или 72 %. К 1917 г. их совокупная численность превысила 114 млн. Из других национальностей выделялись поляки (около 8 млн человек, к 1917 г. — свыше И млн), татары и тюркские народы (около 14 млн человек, к 1917 г. — почти 17 млн), евреи (5 млн человек, к 1917 г. — свыше 7 млн).

Народы, населявшие Российскую империю, находились на весьма различных стадиях социально-экономического развития. Распространение форм родового строя было характерно для большинства народов Крайнего Севера, Сибири, горных районов Кавказа и Памира. Жизненный уклад казахов, киргизов, частично азербайджанцев основывался на кочевом скотоводстве. К этому следует добавить проявление других исторических особенностей развития отдельных народов Поволжья, Закавказья, Прибалтики, Бессарабии, Средней Азии: отсутствие у некоторых из них когда-либо государственности или ее расцвет в очень глубокой древности, длительную борьбу против завоевателей, в том числе и в XIX в. Это находило отражение в быте и укладе их жизни, в сохранении влияния культуры других народов и государств, под властью которых они ранее находились. Немаловажным фактором был и способ вхождения различных народов в состав.

Российской империи: или добровольный, или в процессе постепенной русской колонизации, или завоевания. Большинство народов России относилось к категории автохтонного населения этой части Евразии. Исключение, пожалуй, составляли евреи, немцы и незначительные группы других германских и скандинавских народов. Первые переселялись стихийно, а остальные — стихийно и в результате целенаправленной политики верховной власти. Формирование греческой диаспоры в России было связано с проживанием греков в Причерноморье с времен античности, а также турецким владычеством на Балканах. Последнее повлекло переселение и представителей юго-славянских народов, особенно болгар, сербов, черногорцев.

Социальная структура российского общества в начале XX в. покоилась на господстве сословной системы, несмотря на образование классов, характерных для капиталистического общества. Сохранение прежней сословной иерархии, сословных привилегий проявлялось в экономической сфере, в занятии государственных должностей, в личных взаимоотношениях. Основными сословиями, социальный статус которых определялся законом и принадлежность к которым наследовалась, были дворянство, духовенство, крестьянство, мещанство, казачество и почетные граждане. По существу своего положения к сословию было близко купечество. Данная система сословий была характерна для большей части Европейской России, Сибири и Дальнего Востока, заселенных по преимуществу русскими. На национальных окраинах сохранялись значительные элементы той сословной структуры общества, которая там сложилась исторически. Представителями господствующих землевладельческих сословий в ней оставались князья, шляхтичи, ханы, беки, бароны, социальный статус которых признавался царизмом. Такая практика распространялась и на духовенство тех конфессий, которые не запрещались и не преследовались властями.

Дворяне, оставаясь высшим сословием в России, к началу XX в. насчитывали вместе с семьями 1,8 млн человек, или 1,5 % всего населения. К этому времени, будучи выходцами из других сословий, получили дворянство за службу, благотворительную деятельность, особые заслуги и т. д. 600 тыс. личных дворян. Среди потомственных дворян русские составляли только половину, поляки — почти треть; остальная часть распределялась между грузинами, тюрко-татарами (по 6 %), немцами и литовцами (по 2 %). Дворянство, хотя теряло свое экономическое могущество, продолжало оставаться самым привилегированным сословием, широко представленным во всех властных структурах империи (Совет министров и министерства, Государственный совет, армия, флот, судебные институты). Ему принадлежали господствующие позиции и во вновь учрежденной Государственной думе. До начала XX в. сохранялось право дворян надзирать за крестьянским сословием. Дворянство имело значительные преимущества перед другими с точки зрения укорененности различных корпоративных организаций. Данные привилегии обеспечивались преимуществами дворянского сословия в получении среднего, особенно гимназического образования, и высшего, в частности университетского и военного. Правда, при расширении государственного аппарата в условиях модернизации дворянских кадров просто не хватало. Однако наиболее заметное увеличение чиновников-недворян (до 78 %) наблюдалось только среди служащих низших рангов, в частности IX–XIV классов. В армии эта тенденция проявилась лишь в Первую мировую войну, а до этого потомственные дворяне составляли половину всего офицерского корпуса, 90 % генералитета и 75 % полковников.

Выявившееся нежелание и неспособность дворянства к активной предпринимательской деятельности привели на рубеже XIX–XX вв. к ухудшению его экономического положения в результате полной или частичной продажи земельных владений. В 1905 г. сохраняло имения менее трети помещичьих семей, а к 1917 г. — только четверть. Основными источниками доходов большей части даже потомственных дворян стали служба в государственных учреждениях, в промышленной и финансовой сферах, профессорская, адвокатская, политическая деятельность, служение на ниве искусства. Тем не менее наличие в руках господствующего сословия значительного земельного фонда по-прежнему служило источником высоких доходов. Общая стоимость дворянского земельного фонда на 60 % превышала массу акционерного капитала в России. Сохранению дворянской состоятельности содействовала социальная и экономическая политика правительства, не допускавшая их «оскудения». Особенно важным каналом поддержания экономической силы дворянства была система ссуд под залог имений в таких размерах и на такие сроки (до 48–66 лет), которые никак не могли быть обоснованы потребностями перестройки хозяйств. Но предотвратить объективный процесс размывания господствующего сословия, ускорившийся в начале XX в., было невозможно. Помещичье хозяйство все более активно взаимодействовало с промышленностью. Развитие капиталистического уклада втягивало отдельных представителей дворянства в предпринимательскую деятельность. Несмотря на известное сближение дворянства с буржуазией, оно сохраняло черты прежнего феодального сословия, пребывая в своей основной ипостаси — помещика, барина.

Особым слоем политически господствующего поместного дворянства была высшая бюрократия, которую отличало активное приобщение к накоплению денежных богатств, восходящее еще к XVIII в. В пореформенную эпоху сановные чиновники активно участвовали в учредительстве железнодорожных обществ, первых банков и крупных предприятий, составив на этом немалые капиталы. Впоследствии они нередко входили в правления частных компаний, иногда вновь возвращаясь на государственную службу. На рубеже XIX–XX вв. роль высшей бюрократии в выборе путей и методов модернизации России усилилась, и одновременно перед обществом обнаружились ее столкновения с правым консервативным дворянством и его либерально настроенными кругами. После революции 1905 г. в условиях открытой борьбы политических партий эта роль заметно падает. Несмотря на сближение с верхами буржуазии, сановная бюрократия с ними не соединялась, сохраняя дворянскую обособленность.

Духовенство христианских исповеданий вместе с семьями (589 тыс. человек) составляло 0,5 % всего населения империи. Привилегированный общественный статус имело православное духовенство. Как свидетельствуют различные материалы обследований и обсуждений, жизнь большинства священнослужителей, особенно в небольших сельских приходах, не отличалась особым достатком. В начале века в связи с ростом приходов на территории империи и вне ее пределов происходило пополнение данного сословия за счет выходцев из других социальных групп.

Крестьянство оставалось наиболее многочисленным сословием российского общества (97 млн человек). Его доля составляла в 1897 г. в населении 50 губерний Европейской России 84 %, а всей империи — 77 %. Правовое положение крестьян в течение долгого времени оставалось униженным, что выражалось в применении к ним телесных наказаний и рукоприкладства.

В крестьянской среде шел активный процесс имущественного расслоения и социальной дифференции. Внутри общины к концу XIX в. вполне определенно выделились группы бедняков, середняков и зажиточных крестьян, имущественная состоятельность которых различалась по ряду признаков. Количество надельной земли на 1 крестьянский двор, особенно при редких переделах, было намного больше в семьях, где преобладало мужское население. В начале XX в. в размерах наделов сказывались также региональные отличия, возникшие при проведении реформы 1861 г. В земледельческом центре с его многочисленным аграрным населением надел составлял всего 3–6 десятин, в Нечерноземной полосе поднимался до 7-10 десятин, в Поволжье и Новороссии был еще выше — соответственно по 12–15 и 15–20 десятин. Не были до конца изжиты пореформенные имущественные различия бывших крепостных крестьян по отношению к другим категориям крестьянства (государственным, монастырским и пр.). В 1905 г. средний надел бывших помещичьих крестьян в центре страны составлял всего 6,7 десятины, а бывших государственных — 12,5 десятины. У крестьян трех прибалтийских губерний в пользовании было в среднем 37 десятин, у башкир — свыше 28 десятин. Отличия в размерах наделов дополнялись разной долей арендованной и купленной земли на двор. К этому способу преодоления малоземелья прибегали представители всех групп, но особенно зажиточные крестьяне. Если разница в отдельных губерниях между бедняками и зажиточными крестьянами по надельной земле была в 2–3 раза, то по арендованной земле она исчислялась в 5-10 раз, а по купленной — в 50 раз и более. Еще более значительно имущественное расслоение деревни (в основном в южных регионах) проявлялось по другим признакам: количество тяглового (лошадей, волов), крупного мясного и молочного скота на двор, наличие машин и усовершенствованных орудий труда, хозяйственных построек для содержания скота и сохранения урожая и пр. По всем этим показателям не только бедняцкое, но и середняцкое хозяйство уступало зажиточным. Разрывы между показателями имущественной состоятельности отдельных групп внутри общины были не так велики в отличие от существенных различий между общинами.

Причинами оскудения и часто полного разорения крестьянства, особенно исторического центра страны, были нехватка земли и рабочих рук, недостаток машин и усовершенствованных орудий. Сохраняли свое воздействие на бедственное положение русской деревни неблагоприятные природно-климатические условия, от которых не были застрахованы ни зажиточные, ни середняки, ни бедняки и которые, резко понижая возможности интенсификации земледелия, практически были непреодолимы при тогдашнем уровне развития его материально-технической основы. При первом же большом недороде, падеже скота, смерти мужчин в семье ее достаток исчезал почти мгновенно, поскольку в историческом центре страны сохранялось минимальное превосходство высших групп в сфере сельскохозяйственного производства. Все это не позволяло сформироваться внутри русской общины, особенно центральных областей, даже прочному слою середняков. На протяжении всего пореформенного времени доля середняцких хозяйств относительно общего состава крестьянства уменьшалась, а доля бедняцких и разорившихся крестьян возрастала. Число бедняцких хозяйств в центре страны составляло от 30 до 50 % по отдельным районам, понижаясь на Украине и в Поволжье. Примерно 25 % крестьянских дворов в центральных губерниях жили впроголодь даже в урожайные годы, а в остальных регионах таких дворов было 10–15 %. Объективно сохранявшаяся «прикрепленность» крестьянства к земле в условиях земельной тесноты не могла быть преодолена путем переключения больших масс крестьянства на промышленный труд по нескольким причинам. Во-первых, объем зернового производства в стране делал земледельческий труд основной массы крестьян общественно необходимым, что удерживало их на земле. Во-вторых, обратной стороной этого было отсутствие необходимого расширенного развития в России промышленного производства. Следствием названных обстоятельств явилось отсутствие реальных условий интенсификации сельского хозяйства на том уровне его развития и при сохранении голодных лет.

Довольно внушительная с конца XIX в. группа зажиточных крестьян Европейской России весьма неравномерно распределялись по отдельным общинам — колебание их доли было от 3–5 % до 15–20 %. Крепкие крестьяне сосредотачивались в бывшей государственной деревне, в многоземельных общинах южных окраин или в губерниях, где через Крестьянский поземельный банк они скупили значительную часть помещичьей земли. Неэффективность и ненадежность земледельческого занятия в историческом центре страны привели к складыванию в среде зажиточного крестьянства особой категории — кулаков, или «мироедов», «кулаков-процентщиков». В деревне начала XX в. это понятие не имело точного употребления, что сохранилось потом и в литературе. Кулацкая верхушка избегала вкладывать капиталы в земледелие и животноводство. Она стремилась извлечь выгоду, занимаясь торговлей, трактирным промыслом, прямым ростовщичеством. Нещадно обирая своих общинников, кулаки вызывали их жгучую ненависть, основанную и на отрицательном отношении к несправедливо нажитому богатству в православном менталитете русского крестьянства.

Неземледельческие занятия в виде кустарных и отхожих (уход на заработки) промыслов были присущи разным группам крестьянства. Бедняцкая часть общины, даже если окончательно не разорялась, надолго бросала свои наделы и уходила в поисках заработков в города, на шахты, прииски, промыслы, на строительство железных дорог, в старательские артели и пр. Однако чаще она продолжала обрабатывать землю меньшими силами, отправляя в разные концы России своих сыновей и дочерей. Эти явления были характерны и для середняков. Три пятых крестьян центральных губерний основные доходы получали от промыслов и дополнительных заработков членов семьи. Хотя за этим стояла сложность организации на Русской равнине доходного сельскохозяйственного производства из-за неблагоприятных природно-климатических условий, в сознании большинства крестьянства причины его бедственного положения объяснялись нехваткой земли. Это поддерживало в нем неистребимое желание захвата помещичьей земли для обретения благосостояния.

Процесс «раскрестьянивания», отражавший тенденции роста социальной мобильности, был связан с переходом крестьян в другие общественные группы и сословия. Многие русские предприниматели начала XX в., имевшие купеческое звание, были из крестьянской среды. Основная масса крестьянских выходцев, особенно мужчин, влилась в ряды наемных рабочих или занималась индивидуальной торгово-промысловой деятельностью. Часть крестьян оказалась в маргинальных слоях общества, среди так называемых босяков, пребывая в городских ночлежках или бродяжничая по России. Начиная с 1895 г. доля крестьян, покидавших деревню, возрастала постоянно, резко увеличившись в период аграрной реформы 1906–1913 гг. Процесс раскрестьянивания выразился и в уменьшении занятия земледелием. Из более 81 млн жителей деревни 50 губерний Европейской России в ходе переписи 1897 г. 12 млн человек показали основным занятием торгово-промысловую деятельность, а по данным 1905 г., это число увеличилось до 17 млн. Однако эти лица в основном не покидали деревню. Длительное пребывание, часто годами, значительной части мужского населения вне села сказалось на положении женщины-крестьянки, ее роли в семье и общине, пробудив ее социальную активность.

Несмотря на происходившие изменения, крестьянство продолжало оставаться самым многочисленным сословием империи, обнаружив даже тенденцию к численному росту, составившему с конца XIX в. до 1913 г., по расчетным данным, не менее 20 %. Подобное явление было совершенно нехарактерно для западноевропейских стран, где индустриальное развитие и высокая эффективность сельского хозяйства влекли заметное сокращение аграрного населения. Это свидетельствует о существенном отличии развития русского социума, когда в условиях предельно ограниченного сельскохозяйственного года деревня сохраняла избыток рабочих рук, который ей был остро необходим при проведении посевной, во время сенокоса и особенно в период сбора урожая и закладки нового. К этому добавлялись недостаточное развитие отечественной фабричной индустрии и ограниченность жилья в русских городах, что не позволяло принять избыточное сельское население. Однако глубинные причины лежали в потребностях самой деревни, свидетельством чему является распространенный в начале XX в. в ЦПР уход части рабочих с фабрики в деревню на время сенокоса и уборки урожая. Процесс «раскрестьянивания» выражался не в сокращении крестьянского сословия, а в более медленном его увеличении относительно других социальных слоев, особенно пролетариата и буржуазии. Рост численности крестьянства скрывал увеличение внутри него неземледельческих занятий.

Казачество, оставаясь служилым военным сословием, в конце XIX в. составляло чуть более 2 % населения империи. Более значительно оно было представлено в населении Кавказа и Предкавказья (10 %), Сибири (свыше 4 %), Средней Азии и Степного края (3 %). За службу государству казаки наделялись землей, находившейся в собственности отдельного казачьего войска и передаваемой им в пользование казачьих станиц. Такое типично феодальное землевладение сохранялось вплоть до октября 1917 г. В начале XX в. существовали Донское, Кубанское, Оренбургское, Забайкальское, Терское, Сибирское, Уральское, Амурское, Семиреченское, Астраханское, Уссурийское казачьи войска, енисейские казаки и якутский казачий полк. В годы войны казаки призывались на фронт, а в остальное время использовались для сторожевой службы на окраинах и подавления волнений крестьян, забастовок рабочих, разгона манифестаций. Численность казачьего населения в 1916 г. превышала 4 млн человек.

Казаки занимались земледелием преимущественно на окраинах империи. Положение 1869 г. предусматривало наделение их земельным «паем» в размере 30 десятин на казака. На практике в начале XIX в. наделы колебались в пределах 10–30 десятин. Казачество было в достаточной мере обеспечено землей (свыше 50 десятин на двор) и в массе своей, по российским меркам, занимало положение середняков, обрабатывая землю главным образом при участии членов семьи. Зажиточная верхушка, как правило, сочетала земледельческие занятия с торговлей, содержанием трактиров, магазинов и выдачей односельчанам ссуд хлебом, деньгами под проценты или на условиях отработки. Наличие войсковых земельных запасов предусматривало удовлетворение потребностей растущего казачьего населения. Однако внутри станичного сообщества возникло определенное неравенство между казачьей верхушкой, успешно втягивавшейся в процесс капитализации сельскохозяйственного производства, торговли и ростовщичества, и основной массой станичников, среди которых росла доля бедняцких хозяйств. Особенная острота отличала отношения казачества с иногородними, т. е. крестьянскими переселенцами, хлынувшими после 1861 г. в окраинные области империи, отличавшиеся более теплым климатом и наличием неосвоенных земель. Казачество, охраняя свои привилегии, в том числе и земельные, препятствовало получению земли иногородними. Правительство также стремилось законсервировать традиционный экономический, социально-политический, бытовой уклад жизни казачества, поэтому в начале XX в. это сословие отличалось существенной замкнутостью и консервативностью. Однако модернизационные процессы неизбежно приводили к внутренней дифференциации казачества и переходу его представителей в новые социальные слои, в том числе рабочих.

К крестьянскому сословию относилось большинство сельских жителей Средней Азии, Степного края и частично Сибири, официально причисляемых в общественной иерархической структуре Российской империи к категории «инородцев». Общая их численность в конце XIX в. составляла более 8 млн человек, или около 7 %.

Городское население России в начале XX в. подразделялось на несколько сословий. Мещане были основным приписным населением российских городов и составляли свыше 10 % всех жителей страны. Из них формировались ряды купечества, городских ремесленников, рабочих, мелких служащих. В небольших заштатных городках и местечках мещанство, занимаясь сельским хозяйством, торговлей, извозом и другими промыслами, мало чем отличалось от крестьянства больших сел. Городское сословие почетных граждан в начале XX в. насчитывало немногим более 300 тыс. человек. Лица, принадлежавшие к нему, получали свое звание от самодержавной власти за особые заслуги или наследовали его.

Буржуазия в России, как и пролетариат, появилась в результате упрочения капиталистического уклада. Численность российской буржуазии определить довольно трудно, поскольку в статистических обследованиях того времени фиксировалась сословная принадлежность торговцев и промышленников. Вместе с помещиками и высшими чиновниками крупная буржуазия в 1913 г. насчитывала более 4 млн человек, значительно увеличившись (3 млн) по сравнению с 1897 г. Удельный вес этой социальной группы в составе населения практически не изменился, поднявшись с 2,4 до 2,5 %, что никак не согласуется с ростом ее экономического могущества. О нем частично можно судить по данным о доходах от торгово-промышленной и финансовой деятельности, с которой в первую очередь была связана российская буржуазия. Самая большая сумма доходов (без учета доходов ниже 1 тыс. руб.) в течение 1909–1910 гг. принадлежала владельцам торгово-промышленных предприятий, превышая 850 млн руб., и владельцам денежных капиталов, доход которых исчислялся в 340 млн руб. В сумме это составило 45 % всех учитываемых доходов. В составе имущих классов можно наблюдать резкую дифференциацию между их основной массой (88 %), доходы которой не превышали 5 тыс. руб., и небольшой группой особо состоятельных лиц (около 2 %) с доходами более 20 тыс. руб. Доля наиболее состоятельных групп чуть превышала 30 % в общей сумме всех доходов, приближалась к 800 млн руб. Средние группы в составе имущих классов (10 % всех владельцев) были не так велики по численности, превосходя высшую почти в 6 раз, но уступая основной массе в 10 раз. Представленные данные показывают ограниченность капиталов в России. Значительное преобладание среди мелких землевладельцев и предпринимателей лиц с небольшими доходами вряд ли позволяло им накапливать средства, чтобы обратить их в капитал. Достаточно проблематично это было и для средних групп, учитывая уровень их доходов. Образование капиталов в высших группах сдерживалось входившими в них крупными землевладельцами, не направлявшими свои доходы на развитие производства.

Российская буржуазия складывалась из представителей мещанского сословия, почетных граждан, крестьянства, но важнейшим каналом ее формирования стало купечество, закрепившее свой социальный статус еще в XVIII в. Купеческое сословие было единственным в России, для вступления в которое требовался денежный взнос.

Принадлежность к купечеству, разделенному в 1860-е гг. на две гильдии, реализовывалась покупкой промысловых свидетельств различных разрядов и ежегодным приобретением соответствующего гильдейского свидетельства. Введением в 1897 г. Закона о промысловом налоге была разорвана связь между предпринимательской деятельностью и принадлежностью к купеческому сословию. Выборка гильдейских свидетельств стала добровольной, что сразу привело к резкому сокращению численности купцов. Отказ фабрикантов от купеческого звания в дальнейшем только увеличивается. Продолжали выбирать гильдейские свидетельства представители старых династий, которые числились купцами в ряде поколений, а также лица, желавшие получить звания коммерции советника или мануфактур-советника. Подобные звания и пребывание в 1-й гильдии не менее 20 лет были основанием для получения сословного звания почетного гражданина, которое, в отличие от купеческого, наследовалось. Поскольку купеческое звание расширяло общие права и социальный статус его владельца, то к приобретению гильдейских свидетельств, хотя это была дорогая процедура, прибегали лица «низших сословий», некоторых национальных и конфессиональных меньшинств. Паспортная льгота для купечества позволяла представителям податных сословий получить приписку к городскому разряду, занимать должности биржевых маклеров и пр. Покупка купеческих свидетельств давала возможность евреям жить вне черты оседлости, занимаясь предпринимательством или получая образование. Гильдейские свидетельства приобретались для изменения сословного статуса при вступлении в брак с представителями высших сословий.

История русской буржуазии неотделима от крестьянства, наиболее «капиталистые» представители которого основали не одну промышленную династию. Из крестьянской среды вышли крупнейшие московские фабриканты — Морозовы, Прохоровы, Рябушинские, Коноваловы и др. В их успехе большую роль сыграли старообрядческие общины, которые проводили льготное, практически беспроцентное и безвозвратное субсидирование закладки новых предприятий, организации «нового дела» членами общины, требуя взамен только преданность своей вере. Московские промышленники долгое время следовали традиции сохранения семейных предприятий и фирм. Учреждая собственные банки, они не торопились к установлению связей с банковскими монополиями. Однако это не помешало возникновению сильного политического влияния московской буржуазии в среде торгово-промышленного класса. Ее лидерство особенно выявилось в годы Первой мировой войны.

Видные представители российской финансовой олигархии, сосредоточенной в основном в Петербурге, были выходцами из технической интеллигенции и чиновничества — А. И. Путилов, А. И. Вышнеградский, А. П. Мещерский, Н. С. Авдаков, Н. Ф. Дитмар и др. Связанная с отраслями тяжелой промышленности, где были сильны позиции иностранного капитала, петербургская буржуазия имела с ним прочные контакты. Формирование буржуазии в российской провинции отставало от центра, поэтому предпринимателям из регионов не всегда удавалось пробиться в сферу крупной промышленности и банков. Их деятельность преимущественно была связана с торговлей. Ситуация начинает меняться в годы предвоенного подъема. Российская буржуазия отличалась многонациональностью своего состава. Среди крупных дельцов были армянские и азербайджанские нефтепромышленники, еврейские банкиры. Связала свою жизнь с Россией часть иностранных предпринимателей: владельцы станкостроительного завода Бромлей, металлургического Гужон, кондитерских предприятий Эйнем, Сиу, текстильных Кноп, Арманд и др.

Правовые стеснения предпринимательской деятельности, неопределенность социального статуса в сословном имперском обществе, грозные окрики власти по поводу любого проявления инициативы — все это не способствовало политическому развитию российской буржуазии и выразилось в ее социальной инертности.

Рабочие, составлявшие 23,5 % населения России, в массе своей были выходцами из крестьянства, что подтвердили данные переписи 1897 г. и городских переписей в Москве, Петербурге, Одессе, Баку и т. д. Численность пролетариата к концу XIX в. была довольно значительна, если учесть хронологическую ограниченность времени его формирования. Помимо фабрично-заводских рабочих, постоянно возрастала масса населения, занятого наемным трудом, к которому относились чернорабочие, поденщики, обслуживающий персонал в учреждениях, на промышленных и бытовых предприятиях, домашняя прислуга. Эти процессы приобрели еще больший динамизм в начале XX в. За период 1900–1913 гг. численность рабочих увеличилась в полтора раза, т. е. прирост этой социальной группы опережал общий рост населения страны. По исследовательским расчетам, численность всех наемных рабочих определяется на 1913 г. в 18–19 млн человек, из которых в сфере фабрично-заводской промышленности, горной и на транспорте было занято около 4 млн человек, в мелкой промышленности — 3 млн, в строительстве — 1,5 млн. Число наемных рабочих в сельском хозяйстве достигло 6,5 млн, а занятых в лесном деле, чернорабочих в строительстве, на транспорте и в торговле — свыше 3 млн. В среде фабрично-заводских и железнодорожных рабочих на рубеже веков возрастает до 40 % прослойка потомственных пролетариев, сокращается их связь с землей. Одним из проявлений этой тенденции стало удлинение рабочего года, особенно в начале XX в., и увеличение трудового стажа рабочих. В обрабатывающей промышленности доля женщин поднялась с 26 % в 1900 г. до 31 % в 1913 г.

Особенно много женщин трудилось на текстильных предприятиях. Однако в целом применение женского труда в России отставало от западноевропейских показателей. В то же время отечественная промышленность в отличие от индустрии других стран продолжала широко использовать труд подростков и детей. Российский пролетариат по возрастным параметрам был самым молодым среди других социальных групп населения. Доля рабочих до 39 лет составляла 81 %, а 25 % всех рабочих не перешли 20-летний предел.

В составе пролетариата России выделялось несколько крупных отраслевых слоев. Наиболее старым из них были горнозаводские рабочие Урала и Сибири. В начале XX в. к ним присоединились рабочие Южного района, трудившиеся на шахтах Донбасса, рудниках Криворожья и Бакинских промыслах. Одним из самых значительных по своей численности был слой текстильщиков. Общая численность рабочих 5 текстильных отраслей к 1913 г. достигала почти 820 тыс. человек, что составляло около 45 % всех рабочих обрабатывающей промышленности. Из них 69 % было сосредоточено в ЦПР. Большая часть предприятий ЦПР размещалась в фабричных селах. В результате текстильщики оказались очень тесно, буквально тысячами нитей связаны с русской деревней. Значительное число текстильщиков было в Лодзинском фабричном центре и Петербургском регионе. Многочисленным был слой металлистов, включавший в свой состав рабочих металлургических, металлообрабатывающих производств и машиностроителей. Подавляющая их часть была сосредоточена в Петербургском, Южнорусском, Уральском районах; значительные группы имелись в прибалтийских губерниях и ЦПР. Рабочие-металлисты отличались более высоким уровнем грамотности. Особую группу среди них составляли рабочие железнодорожных мастерских, рассредоточенные по всей стране. Большая их часть трудилась непосредственно на железнодорожном транспорте. Железнодорожники в основном являлись рабочими казенных предприятий. К ним же относились металлисты, работавшие на судостроительных, снарядных, пушечных, ружейных и прочих заводах морского и военного ведомств. Их отличали более высокая грамотность и квалификация, чему способствовали лучшие условия труда и жизни.

На рубеже XIX–XX вв. экономическое положение рабочих в России оставалось тяжелым с точки зрения уровня заработной платы, условий труда и жизни, правового положения. Принятые законы о штрафах (1885), сокращении рабочего дня (1897), страховании (1902) сопровождались массой ограничений и не распространялись на всех фабричных рабочих, не говоря о других категориях лиц наемного труда. Средняя продолжительность рабочего дня пролетариата обрабатывающей промышленности в начале XX в. составляла более 11 ч, что превышало уровни других стран: в Англии, США, Дании, Норвегии — 8–9 ч, в Германии, Франции, Швеции — 10,5 ч. При средней заработной плате в 194 руб. она была существенно выше у металлистов, железнодорожников, химиков, нефтяников и горняков (251–338 руб.), но ниже у самого большого слоя пролетариата — текстильщиков (всего 130–168 руб., к тому же нередко выдаваемых «харчами», т. е. натурой) и пищевиков (181 руб.). В отдельных регионах этот показатель мог еще понижаться. Часто уровень заработной платы не достигал границы физического минимума, т. е. необходимых расходов на пищу, одежду, топливо, жилье. Крайне неудовлетворительными были жилищные условия рабочих из-за нехватки жилья и малого его строительства даже в крупных городах. Почти 2/3 промышленных рабочих жили в фабричных казармах, бараках, «семейных домах», отличавшихся чрезвычайной теснотой и антисанитарией. Не лучше было проживание на «вольных» квартирах, которые нередко представляли так называемые углы, койки, сдававшиеся владельцами жилья посменно: одно и то же помещение или койка сначала для рабочего дневной смены, а потом — ночной. Политическое и гражданское бесправие рабочих на рубеже XIX–XX вв., когда им запрещалось создавать профессиональные организации, иметь специальную печать, собираться и обсуждать свои жизненно важные проблемы, — все это поднимало рабочих на борьбу, усиливало их социальный протест. В ходе революции 1905 г. рабочие добились значительного повышения заработной платы, права создания профессиональных организаций, организации страхования и т. д. Однако в целом социально-политическое положение пролетариата (резкое ограничение избирательного права, преследование профсоюзов и рабочей печати), условия его труда и быта оставались тяжелыми. На предприятиях практически отсутствовала охрана труда; широко были распространены профессиональные заболевания и трудовой травматизм; медицинское обслуживание находилось в зачаточном состоянии даже на передовых предприятиях. Образование рабочих осуществлялось в основном в системе внешкольного обучения. Мало что изменилось в жилищных условиях рабочих.

Интеллигенция в начале XX в. в России численно увеличилась и насчитывала вместе с семьями около 800 тыс. человек (чуть более 2 % всего населения). Больше всего образованных (350 тыс.) было занято в промышленности, сельском хозяйстве, финансово-кредитных учреждениях, на транспорте. Кроме того, имелось 12 тыс. юристов. В области просвещения и медицины трудилось 240 тыс. человек, в науке и культуре — 22 тыс. Интеллигенция была одной из значительных социальных прослоек российского общества, состоящей из весьма разнородных групп. Недаром в 1860–1870 гг. представители этой прослойки определялись как разночинцы. Этот признак был присущ и интеллигенции начала XX в., только с большим представительством в ее среде выходцев из крестьян и мещан. Как особая социальная группа интеллигенция в России образовалась в медленно протекавшем и незавершенном процессе размывания прежних сословий. Для XX столетия характерно образование двух групп в составе интеллигенции. Одна была ориентирована на обслуживание разных систем развивающегося капитализма: индустрии, транспорта, связи, банков, науки, образования, медицины, периодической печати, культуры, искусства и пр. В ее состав входили высокооплачиваемые управляющие предприятиями и банками, крупные инженеры, ученые, профессора, преуспевающие юристы, врачи, издатели, театральные деятели и т. д. Вторая, представленная массовым слоем учителей, врачей, инженеров и техников, литераторов, актеров, сочувствовала тяжелому положению народа, стремилась облегчить его участь и найти для него путь к лучшей жизни. Сплочению этой группы и формированию определенных мировоззренческих установок способствовали те социально-экономические противоречия, которые нарастали в российском обществе и требовали своего разрешения. Наиболее значительная часть российской интеллигенции была настроена революционно-демократически, что обусловило ее активное участие в создании и деятельности возникавших в стране политических партий. Устойчивые революционные настроения интеллигенции сформировались в пореформенную эпоху, когда размышления о судьбах страны занимали русское образованное общество. Значительные различия в уровне развития России и западноевропейских стран не связывались мыслящей публикой с колоссальной разницей их природно-климатических условий, не позволявших даже в европейской части империи провести результативные аграрные преобразования. В то же время географическая близость Европейской России к высокоразвитым странам Западной Европы, вековые разнообразнейшие контакты между ними, включенность России в европейскую цивилизацию — все это еще больше обостряло болезненное восприятие русским обществом того разительного контраста, который можно было наблюдать в уровне развития России и Западной Европы. К этому добавлялось сильное влияние Запада на развитие общественно-политической и философской мысли в России. Вековые архаизм и отсталость, бедственное положение крестьянства, многочисленные жертвы периодических засух, слабая в сравнении с Европой урбанизация и другие подобные явления порождали необычайную восприимчивость русской философской и политической мысли к наиболее радикальным идеям социальноэкономического переустройства общества, приводили к формированию в среде интеллигенции различных течений, стремящихся утвердить справедливость путем революционной борьбы.