26 октября

26 октября

Первая линия обороны Мадрида прорвана. Фашисты съедают ее по кускам. Они перерезали у Сьемпосуэлос железную дорогу. Если бы задержать их еще на несколько дней и закрепить вторую линию обороны! Здесь только-только начались фортификационные работы. Город начинает окапываться, тысячи мадридцев начали рыть траншеи и укрепления.

Каменщики и профессора, школьники и пенсионеры из богаделен, домашние хозяйки и министры провели воскресный день на окраинах столицы, с лопатой в руках.

Здесь можно было встретить Хосе Диаса и Долорес Ибаррури, директоров музея Прадо и владельцев парфюмерных магазинов.

Никто не хочет видеть морды иностранных легионеров, дуэльные шрамы германских наци на мадридской улице. Никто, кроме подпольных фашистов, не хочет видеть генерала Франко в Национальном дворце.

Эвакуировать Мадрид по-настоящему уже нельзя. Плановая эвакуация учреждений должна занять хоть несколько недель. А население! Ведь почти девяносто процентов его в чем-нибудь да провинились перед мятежниками.

Чтобы избежать чудовищного, кровавого кошмара, можно только оборонять Мадрид, оборонять, как свое собственное тело. Инстинкт самосохранения прибавит сил и смелости мадридскому народу. Генерал Асенсио наконец удален от командования центральным фронтом, но не смещен, а даже повышен в должности – Кабальеро назначил его своим заместителем.

Командовать центральным фронтом, включая оборону Мадрида, назначен генерал Посас. Пожилой человек, говорят, очень преданный республике и Народному фронту.

Асенсио повсюду открыто называют изменником и тут же, совершенно всерьез, приводят другую версию его неудач и провалов. Нет, он не изменник, это другое. Это романтические осложнения. В самый разгар операции он чересчур переусердствовал по женской части. Мол, вообще говоря, ему это бывало полезно, давало зарядку, но тут – факт, перехватил лишнего. Так говорят не официанты из кафе, говорят ответственные люди, министры.

Все эти дни – по два-три раза воздушные бомбардировки. Мадридцы перестали бравировать и критиковать величину бомб, но в то же время как-то обтерпелись. Прежде чем бежать в противовоздушное убежище они, несмотря на вой сирены, сначала внимательно разглядывают черные крестики «Юнкерсов» в небе: куда они идут, какое имеют направление.

Проезжал в своем «автоплане» по улице Алкала, вдруг Дамасо круто затормозил. Он помахал рукой небольшому миловидному господину.

– Кто это?

– А это Анхелильо. Певец. Хозяин вашего «автоплана».

Немного смущенный, я все-таки захотел познакомиться с ним. Знаменитый тенор оказался любезным и корректным человеком, тем более что поблизости его дожидался двенадцатицилиндровый «Паккард». Вместе с обоими шоферами мы присели выпить чашечку кофе, уже суррогатного. Толпа девиц и подростков сразу облепила Анхелильо, и он привычно, не глядя, стал давать автографы – на открытках, на бумажных салфетках, на шелковых платках. Толпа щебетала и смеялась, дружинники хлопали Анхелильо по плечу, трясли его: «Спой!» Продавцы апельсиновой воды орали на тротуаре; их напиток пили, как всегда, без стакана – проталкивали стеклянный шарик-пробку внутрь и осушали из горлышка всю бутылочку… Неужели этот город в смертельной опасности?