18 октября

18 октября

Вот как выглядит премьера нового фильма в октябре 1936 года в Мадриде.

На фронтоне «Капитоля» световая надпись: «Министерство просвещения, отдел культурной пропаганды». У входа ни пройти, ни проехать. В густой толпе беспомощно застряли десятки автомобилей. На фонарных столбах кончают укреплять яркие плакаты. Время от времени музыка играет встречу. Приветственные крики и аплодисменты перекатываются по площади Кальяо. Толпа расступается, дает дорогу членам правительства, лидерам республиканских партий, популярным депутатам:

– Вива Асанья! Вива Прието! Вива Долорес! Вива Русиа!..

Молодой министр просвещения встречает в роли хозяина гостей в вестибюле. Министерство просвещения взяло на себя теперь функции также и политико-просветительной работы на фронте и в тылу.

В маленьком фойе позади директорской ложи Мануэль Асанья коротко переговаривается с Хиралем и министром-баском Ирухо. Потом умолкает, углубляется в свои думы.

Эти месяцы заметно состарили его. Резче, острее стали черты его округлого, мягкого, немного дамского лица. Антимилитарист, он, став первым военным министром республики, сократил армию и своим знаменитым декретом уволил в отставку восемь тысяч офицеров. Извне, рассуждал Асанья, Испании ничего не угрожает. Внутри же страны огромная офицерская саранча пожирает государственный бюджет и при этом постоянно остается базой для монархической реставрации. Он был прав, но не доделал дела до конца. Реакция очень быстро воспрянула в апрельской республике. Асанья и его друзья, отброшенные от власти, перестроили свою партию и сблизились с городской мелкой буржуазией, со средним крестьянством. Но теперь по-иному повернулись вопросы войны и мира для Испании.

Президент и министры входят в ложу. Громадный амфитеатр устраивает им овацию.

Медленно меркнет свет, симфонический оркестр играет задумчивую прелюдию. Затем занавес раздвигается, и медленно плывут первые сцены фильма. Министерство просвещения посвятило эту кинопьесу памяти испанских моряков, погибших за родину и республику. В фильме показаны моряки. Но море и пейзаж не испанские. Моторная лодка мчит седого человека от столичной набережной на суровый простор Балтийского моря. Как встретят его там, на острове-крепости, в революционной, но еще не организованной матросской вольнице?

Злые осенние ветры шумят над Балтикой. Стаи хищников слетаются клевать большой и, как им кажется, умирающий город. Надо собрать все силы на его защиту. Повести в битву всех бойцов, до последнего. А повести не так легко. Они забыли дисциплину, ропщут на трудности, шумят, развлекаются.

Хулиганистые братишки пристают к молодой печальной женщине, нахально окликают ее:

«Сеньорита!..»

Красноармейцы спасают женщину от приставаний. Это рождает у распущенного анархического матроса озлобление против скромной, дисциплинированной пехоты.

Комиссар смело вторгается в матросскую гущу. Из бесформенной, буйной, но революционной и классово чуткой массы он создает боевой отряд, который храбро сражается с белыми. Вчерашний хулиган и дезорганизатор участвует в этой борьбе, он перерождается в ней… Вот русские фашисты окружают моряков с двух сторон. Вот потрясающая сцена казни… Здесь смотрят фильм Вишневского впервые. И как смотрят!

Слышно, как зал следит за кронштадтской драмой. Видно в полутьме, как он всё переживает. Рядом – расширенные глаза военной молодежи; над перилами ложи – внимательный профиль президента. А где военный министр, где остальные? Кто-то выскальзывает в салон, возвращается взволнованный.

– Плохие вести. Взята Ильескас! Войска отступают дальше. Кажется, взята Сесенья.

Сосед зритель, не отрываясь от экрана, спрашивает:

– Скажите, в скольких километрах они?

Кто «они»? Юденич или Франко?

Во скольких километрах от чего – от Мадрида или от Петрограда?

Фронт был уже здесь, в самом Мадриде, затем его отбросили на пятьдесят километров и крепко сдерживали там три месяца, сдерживают и теперь. А в то же время фашистская армия за месяц прошла с юго-запада триста километров. Она стучится в ворота столицы.

Авиация интервентов засыпает бомбами республиканские части, обливает пулеметным дождем, жжет, громит тяжелой артиллерией. Нужны огромнейшая сплоченность, дисциплина, храбрость, отчаянная храбрость, вот такая, как у этих кронштадтских матросов и петроградских пролетариев. Хватит ли всего этого у мадридского народа?

Лицо народной милиции меняется каждый день. Еще немного, и это будут прекрасные, стойкие части. Но не поздно ли? Не будет ли уже потеряна столица?

Люди ищут ответа на экране. Овацией встречают они каждый успех красных, тоскливым молчанием каждый натиск белогвардейцев. Я слышу в зале плач и слышу вслед за тем торжествующую, победную радость.

Мы еще не знаем судьбы Мадрида. Но знаем конец замечательного фильма о кронштадтских моряках. Никто не помог советскому народу в его борьбе не на жизнь, а на смерть с российской и мировой буржуазией. Он помог сам себе: красные моряки – красной пехоте, коммунисты – беспартийным, город – деревне, север – югу, Донбасс – Царицыну, Царицын – Москве. И здесь, сейчас, когда во враждебном и холодном нейтральном окружении испанский народ обороняет свою жизнь и свободу, когда лишь один народ-брат издалека поддерживает его моральные и физические силы, – только одно может спасти и спасет его: сплоченность, самоорганизация, а главное, самое главное – вера в свои силы. Это случится раньше или позже, какова бы ни была судьба Мадрида…

Яркий свет заливает театр, крики «Вива Русиа!» пронизывают торжественную мелодию «Интернационала» и республиканского гимна Испании.