Роль Болгарии на христианском Востоке при царе Иоанне Асене II

Роль Болгарии на христианском Востоке при царе Иоанне Асене II

Иоанн Асень II (1218–1241), сын Иоанна Асеня I, величайший из Асеновичей, «не будучи сам вовсе завоевателем, – по словам известного историка Иречека, – расширил границы своего царства, принятого им в расстроенном виде, до таких размеров, каких оно не имело уже несколько веков и до каких оно и позднее не доходило уже никогда»[473]. Религиозно терпимый, образованный и милостивый, он оставил по себе хорошую память не только среди болгар, но и греков. Греческий историк XIII века Георгий Акрополит писал о нем: «Все считали его тогда удивительным и счастливым, ибо он не прибегал к мечу в отношении своих подданных и не запятнал себя убийствами ромеев, подобно предшеетвовавшим ему болгарским государям. Поэтому он был любим не только болгарами, но и ромеями и другими народами»[474].

Для истории Византии Иоанн Асень II очень важен, как носитель идеи Велико-болгарского царства, которое должно было, казалось, объединить все православное население Балканского полуострова и получить свою столицу в Царьграде. Само собой разумеется, что подобные планы шли вразрез с насущными интересами обеих греческих империй и должны были повлечь за собой враждебные столкновения. Сама судьба, казалось, облегчала болгарскому царю осуществление его планов.

После смерти Латинского императора Роберта (1228 г.) на престол должен был вступить малолетний брат его Балдуин. Поднялся вопрос о регентстве. Некоторые предлагали в регенты Иоанна Асеня, состоявшего в некотором родстве с Балдуином; причем для укрепления связи предположили устроить помолвку Балдуина с несовершеннолетней дочерью Асеня. Последний, учтя все выгоды предлагаемого соглашения и питая надежду на бескровный захват Константинополя, согласился на предложение и дал обещание освободить для Балдуина земли, занятые врагами, т. е. в данном случае главным образом Феодором Эпирским. Однако латинские рыцари и представители духовенства упорно восстали против кандидатуры смертельного врага Латинской империи и настояли на том, чтобы регентом государства был избран француз, «титулярный» король Иерусалимский, пребывавший в то время в Западной Европе, восьмидесятилетний Иоанн Вриенский. Таким образом, первая возможность для Асеня овладеть Константинополем окончилась неудачей.

Как известно, после взятия Адрианополя главную роль на Балканском полуострове играл Феодор Эпирский, император Солунский, который вступил в союз с болгарским Асенем. Но союзные их отношения продолжались недолго. История с регентством Иоанна Асеня в Константинополе вызвала в Феодоре сильные подозрения. Вероломно нарушив союзный договор, он открыл военные действия против болгар. Решительная битва произошла в 1230 году при местечке Клокотнице (теперь Семидже), между Адрианополем и Филиппополем, и окончилась полной победой Иоанна Асеня, которому оказала существенную помощь половецкая конница[475]. Сам Феодор Ангел попал в плен. Будучи сначала милостиво принят Асенем, он впоследствии затеял против него какую-то интригу, за что и был ослеплен.

Клокотницкое сражение 1230 года является одним из поворотных пунктов в истории христианского Востока XIII века. Оно разрушило Западную греческую империю, западный греческий центр, который, казалось, был уже близок к тому, чтобы стать восстановителем Византийской империи. Кратковременная Западная империя (1223–1230), можно сказать, прекратила свое существование, и брат взятого в плен Феодора Ангела Мануил правил после этого в Солуни, как полагают некоторые историки, с титулом уже не императора, а деспота. Но вряд ли это так: он продолжал подписывать свои грамоты красными чернилами, что было присуще царской чести, и назывался в документах царем[476]. В дальнейшей истории XIII века Солунь и Эпир, распавшиеся на два отдельных владения, уже роли не играют. С этих пор борьба за Константинополь велась не между тремя соперниками, а двумя: Иоанном Ватацем и Иоанном Асенем.

Болгарскому царю после победы над Феодором Эпирским достался без боя Адрианополь и почти вся Македония и Албания до Диррахия (Драча). В руках греков оставались Солунь, Фессалия и Эпир.

До нас дошла надпись на белой мраморной колонне в тырновской церкви Сорока Мучеников, где болгарский царь говорит о результатах своей победы в таких хвалебных выражениях: «Я, Иоанн Асень, во Христе Боге верный царь и самодержец болгарам, сын старого Асеня царя… вышел на брань в Романию и разбил греческое войско, и самого царя, господина Феодора Комнина, взял со всеми его боярами, и перенял все земли от Адрианополя до Драча, греческую, а также албанскую и сербскую. Только города окрест Царьграда и самый Царьград держали латины (фрузи, франки), но и те подчинились руке моего величества, потому что иного царя, кроме меня, не имели, и только благодаря мне они продолжали свое существование»[477]. Из относящейся к этому же времени грамоты Асеня дубровницким купцам о свободе их торговли во владениях царя видно, что вся прежняя европейская Турция (кроме Константинополя), почти вся Сербия и вся Болгария входили в сферу влияния Асеня[478].

Греко-болгарский союз

После этого Иоанн Асень, раздраженный неудачным решением вопроса о его регентстве в Константинополе, стал во главе созданного им союза православных государей Востока, т. е. его самого, Иоанна Ватаца Никейского и Мануила Солунского, направленного против латинян. Нельзя не видеть в образовании этого союза опасного шага для интересов болгар на полуострове. Этим самым, по правильному суждению В.Г. Васильевского, Асень, душа коалиции, «содействовал сближению Мануила Солунского с Никейским императором, европейских греков с малоазиатскими, открывал пути влиянию Никейского помазанника в прежней Западной империи и даже в своих собственных владениях. Восстановление православной Восточной империи отчасти решено было этим сближением»[479]. Важным результатом этого союзного соглашения для внутренней истории Болгарии было признание там автокефального болгарского патриаршества, что было сделано с согласия никейского и других восточных патриархов.

Столица попала снова в очень опасное положение, будучи со всех сторон окружена врагами, что понимали современники. В цели наступательного союза против латинян входило полное уничтожение латинского господства, изгнание латинян из Царьграда и раздел их владений между союзниками. Солунь, собственно говоря, во внимание не принималась. Войска Асеня и Ватаца с суши и моря осадили в 1235 году Константинополь, но, не добившись решительных результатов, должны были удалиться. Встревоженный папа Григорий IX в письме своем с призывом о помощи Константинопольскому императору сообщал о том, что «Ватац и Асень, схизматики, недавно заключившие между собой союз нечестия, напали с многочисленным греческим ополчением на землю дражайшего во Христе сына нашего, императора Константинопольского»[480]. Доведенный до отчаяния император Балдуин II, покинув Константинополь, объезжал Западную Европу, умоляя ее правителей помочь империи.

На этот раз Константинополь уцелел. Одной из причин, остановивших успехи православного союза, было охлаждение к нему самого Иоанна Асеня, который понимал, что в лице Никейского императора он имел более опасного врага, чем в отжившей и ослабевшей Латинской империи. Поэтому болгарский царь быстро изменил свою политику, выступив уже защитником Латинского императора. Одновременно он сделал шаги к сближению с папским престолом, заявляя о своей преданности католической церкви и прося прислать для переговоров легата. Таким образом распался кратковременный грекоболгарский союз тридцатых годов XIII века.

Союз Иоанна Ватаца с Фридрихом II Гогенгитауфеном

С именем Иоанна Ватаца связывается вопрос об интересном сближении двух далеких друг от друга государей, Никейского императора и императора Западного Фридриха II Гогенштауфена.

Фридрих II, самый замечательный из всех германских государей Средневековья, соединял под своей властью Германию и Сицилийское королевство, которое, как известно, в лице императора Генриха VI грозило в конце XII века смертельной опасностью Византии. Проведший детские и юные годы под южным небом Сицилии в Палермо, где жили греки, позднее арабы и за ними норманны; прекрасно говоривший по-итальянски, по-гречески, по-арабски и, вероятно, по крайней мере в юные годы, плохо говоривший по-немецки; относившийся к религиозным вопросам гораздо спокойнее, чем его современники; увлекавшийся под влиянием восточных ученых, арабов и евреев, которых бывало много при сицилийском дворе Фридриха, науками естественными и философскими; основавший университет в Неаполе и покровительствовавший знаменитой в Средние века медицинской школе в Салерно, – Фридрих II умом и образованием далеко превосходил современников, и последние далеко не всегда его понимали. Время Фридриха II можно назвать «прологом к Ренессансу». В середине XIX века французский историк писал, что Фридрих II «дал толчок Возрождению, которое подготовило падение Средних веков и приход нового времени (des temps modernes)»[481]. Это был «человек созидательного и смелого гения»[482]. Несколько лет назад один немецкий историк писал о нем: «В своей универсальности он был настоящим гением эпохи Возрождения на императорском троне и одновременно гениальным императором»[483]. Объект постоянного интереса историков, император Фридрих во многих отношениях представляет собой не разрешенную до конца загадку[484].

Унаследовав вместе с тем представление об императорской власти как о неограниченной, дарованной Богом власти римских императоров, которой принадлежит верховная власть над миром, Фридрих II явился заклятым врагом папства с его учением о превосходстве папской власти над властью государей. Борьба пап с Фридрихом II была упорная; трижды император подвергался папскому отлучению и умер, измученный и изнуренный этой напряженной борьбой, в которой папы, отбросив какие-либо духовные цели, мстили лишь своим личным врагам, этому «змеиному отродью» Гогенштауфенов, которое они стремились уничтожить.

В такой натуре, какою была натура Фридриха II, политические планы и интересы господствовали над интересами церковными. Враждебное отношение к папству у Фридриха распространялось и на все то, что поддерживалось папством. В последнем случае для нас важна Латинская империя на Востоке, в которой папство видело одно из средств для церковной унии между западной и восточной церквами. Уже в этом сошлись интересы Фридриха и Иоанна Ватаца. Если Фридрих относился враждебно к Латинской империи потому, что видел в ней один из элементов папской силы и влияния, то Иоанн Ватац видел в папе церковного противника, который не хотел признавать Константинопольского, находившегося в Никее православного патриаршества и являлся крупным препятствием для достижения намеченной им цели обладания Константинополем. Начало сношений двух императоров относится к концу тридцатых годов XIII века. Фридрих не побоялся заключить «союз с греками, смертельными врагами как папства, так и Латинской империи»[485].

Но надо сказать, что первые дипломатические сношения греков с Фридрихом были раньше этого, а именно: Феодор Ангел Эпирский вел с ним дружескую переписку и получал даже от Западного императора из Южной Италии материальную помощь, за что папа Григорий IX, заодно с Фридрихом, предал отлучению и анафеме эпирского деспота. Из этого явствует, что для тех или других политических комбинаций Фридриха религия, будет ли то православная или католическая, значения не имела.

При общем враждебном отношении к папству Фридрих и Иоанн Ватац преследовали различные цели. Первый добивался отказа пап от притязаний на светскую власть; второй желал, при помощи известных компромиссов, чтобы Запад признал восточную церковь и чтобы этим самым латинское патриаршество в Константинополе теряло свой смысл. После этого Иоанн Ватац мог надеяться, что Латинская империя исчезнет сама собой. Папа также по-разному относился к двум неожиданным союзникам. Во Фридрихе он видел непокорного сына церкви, посягавшего на неотъемлемые, с папской точки зрения, прерогативы власти «викариев Христа» и наследников св. Петра. Иоанн же Ватац в глазах папы был схизматик, который являлся препоной для достижения заветной мечты папства, т. е. для воссоединения церквей. В своих взаимных отношениях Фридрих II обещал Ватацу очистить Константинополь от латинян и возвратить его законному государю; в свою очередь, Никейский император обязывался признать себя вассалом Западного императора и восстановить единение между обеими церквами. Конечно, трудно сказать, насколько эти обещания были искренни.

Отношения между Фридрихом и Иоанном Ватацем были настолько тесными, что уже в конце тридцатых годов греческие войска сражались в Италии в войске Фридриха. Еще теснее стали отношения двух антипапских государей после смерти первой супруги Иоанна Ватаца Ирины, дочери Феодора I Ласкаря, когда вдовый император, «не вынеся одиночества», по словам источника[486], женился на дочери Фридриха II Констанции, переменившей, вероятно, свое католическое имя при переходе в православие на имя Анны. Существует длинная поэма, написанная Николаем Ириником по случаю брачных торжеств в Никее. Первые две строчки этой поэмы таковы:

Вокруг приятного кипариса нежно обвивается плющ.

Императрица – это кипарис, мой император – это плющ[487].

Констанция-Анна пережила мужа на много лет. Она окончила свою жизнь, полную превратностей и приключений, в испанском городе Валенсия, где в маленькой церкви Св. Иоанна Странноприимца (St. John-of-the-Hospital) до наших дней сохранилась могила никейской василиссы. На ней следующая эпитафия – «Здесь покоится Констанция, августейшая императрица Греции»[488].

Церковные взгляды Фридриха II, позволяющие некоторым ученым сравнивать его с английским королем, при котором началась Реформация в Англии, с Генрихом VIII[489], находят отражение в его переписке с Иоанном Ватацем. В одном из писем Фридрих, отметив, что он движим не только своим личным расположением к Ватацу, но и своим общим стремлением поддержать принципы монархического управления, писал следующее: «Все мы, земные короли и князья, особенно же ревнители православной (orthodoxe) религии и веры, питаем вражду к епископам и внутреннюю оппозицию к главным представителям церкви». Затем, выставив упрек западному духовенству за его злоупотребления свободой и привилегиями, император восклицал: «О, счастливая Азия! О, счастливые государства Востока! Они не боятся оружия подданных и не страшатся вмешательства пап»[490]. Несмотря на официальную принадлежность к католической вере, Фридрих замечательно хорошо относился к восточному православию; в одном письме его, дошедшем до нас как на греческом, так и на латинском языке к тому же Ватацу, мы находим такое место: «Как! Этот так называемый великий архиерей (т. е. папа; в лат. тексте sacerdotum princeps, по-гречески архієрєис;), ежедневно предающий отлучению перед лицом всех твое величество по имени и всех подвластных тебе ромеев (в лат. тексте graecos), бесстыдно называющий еретиками православнейших ромеев, от которых христианская вера дошла до крайних пределов вселенной….»[491]. В другом письме к эпирскому деспоту Фридрих писал: «Мы желаем защищать не только наше право, но и право наших дружественных и любимых соседей, которых чистая и истинная любовь во Христе соединила воедино, особенно же греков, наших близких и друзей… (Папа называет) благочестивейших и правовернейших греков нечестивейшими и еретиками»[492].

Дружественные отношения между Фридрихом и Ватацем продолжались до самой смерти первого, хотя в последние годы Фридрих был обеспокоен завязавшимися сношениями между Никеей и Римом и обменом между ними посольствами, по поводу чего в письме своем к Ватацу порицал «отеческим образом поведение сына», который «без отцовского совета пожелал отправить посла к папе». Не без некоторой иронии пишет далее Фридрих: «Мы не желаем ничего делать или предпринимать без твоего совета» в делах Востока, «так как эти соседние с тобой страны более известны твоему величеству, чем нам»[493]. Фридрих предупреждает Ватаца, что римские епископы «не архиереи Христа, но хищные волки, дикие звери, пожирающие народ

Христа»[494]. После смерти Фридриха II и особенно после того, как Манфред, побочный сын его, сделался сицилийским королем, отношения изменились, и он, как будет отмечено ниже, выступил уже в виде врага Никейской империи. Одним словом, уже после смерти Иоанна Ватаца в 1254 г. «союз, о котором мечтал Фридрих II, был лишь воспоминанием»[495].

Нельзя сказать, чтобы союз между двумя императорами дал какие-либо важные результаты; но тем не менее нельзя и не отметить того, что Иоанн Ватац, чувствуя дружественную поддержку западного императора, должен был иметь более твердую надежду на конечный успех его политики, т. е. на овладение Константинополем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.