6. Св. Владимир и  заговорщики

6. Св. Владимир и  заговорщики

Альянс Руси и Болгарии крайне встревожил императора Василия II. В 1000 г. он как раз завершил покорение Грузии и Армении, свернул боевые действия в Сирии и все силы перебросил на Балканы. С 1001 г. развернулось наступление на Болгарию. Царя Самуила в Македонии клевали отвлекающими ударами, а основные византийские контингенты вторглись в Восточную Болгарию. Русь не могла оказать ей помощь. Снова активизировались печенеги, связали ее войной. К тому же, в Восточной Болгарии царила повстанческая анархия, кому там помогать? Зато для греков это облегчало победы. Некоторые болгарские бояре и православные епископы сами передавались императору, чтобы защитил от разгулявшихся мятежников и еретиков. А Василий II теперь продвигался не торопясь, закреплял каждый шаг. Пали Видин, Плиска, Преслава [100]. Повстанцев истребляли, опустошали землю, сжигали селения, массы людей угоняли и переселяли на Кавказ. К 1004 г. Восточная Болгария была захвачена, а Западная – отрезана от Руси.

После этого Василий II перешел к планомерной осаде Самуила. Попросту покупал его военачальников, и они сдавали город за городом. Болгарское царство уменьшалось, зажималось в горных районах. А в 1014 г. при Кимвалунге Самуил пытался защитить проход по ущелью. Но византийский отряд горными тропами вышел ему в тыл, возникла паника и войско было разгромлено. Самуил едва спасся бегством, 15 тыс. болгар попали в плен. Император приказал всех ослепить. На каждую сотню оставляли одного поводыря, выкалывая ему только один глаз, и отпускали прочь. За это Василий II получил прозвище Болгаробойца.

Когда слепое воинство пришло к Самуилу, он не выдержал, умер от отчаяния. Наследником был его сын Гавриил-Роман, но византийская агентура умело плела заговоры среди болгарских аристократов, и царевич даже не успел сесть на престол, его убил родственник Иоанн-Владислав. Он объявил себя царем и обратился к грекам, просил мира, заранее соглашался на все требования императора, обещал полное подчинение. Не тут-то было. Императору не требовалась вассальная Болгария, он хотел вообще ее ликвидировать. Вскоре Иоанн-Владислав пал от руки неизвестного убийцы, и страна рассыпалась на десятки мелких владений. Василий II скопом покупал их начальников, принимал на службу, присваивая греческие чины.

Болгарской церкви император даровал грамоту, подтверждающую ее права, она сохраняла особый статус и окормляемые ею области. Но как только угасли остатки сопротивления, византийцы расставили в городах гарнизоны, назначили свою администрацию. Болгарскую знать Василий переселял в греческие области, заставлял перемешиваться с греками, вступая с ними в браки. Сотни тысяч простых людей депортировали на Кавказ. А Болгарскую церковь превратили в архиепископию в составе Константинопольской патриархии, и о ее автономии было забыто.

Погромы в Болгарии вызвали приток эмигрантов в нашу страну, в том числе столь необходимых священников, учителей. Св. Владимир охотно принимал их, они обретали новую родину. Руси участь Болгарского царства никак не грозила. Император мог сколько угодно злобиться, строить каверзы, но сокрушить Киевскую державу было не в его силах. Набеги печенегов теперь успешно отражались. Укрепив южные рубежи и создав базы в приграничных крепостях, св. Владимир и его воеводы сами начали совершать походы в степь. Южные районы обрели безопасность, заселялись и благоустраивались, прежде безлюдные просторы оживали деревнями, колосились засеянными полями. Разрастался и красавец Киев. Иностранцы называли его «вторым Константинополем», историк Титмар со слов очевидцев-поляков писал, что в нем «находилось более 400 церквей, 8 торговых площадей и необычное скопление народа, который, как и вся эта область, состоит из беглых рабов, стекшихся сюда отовсюду… Киев оказывал постоянное сопротивление печенегам».

Насчет рабов поляки, конечно, наврали из вражды к русичам, но доля истины в их словах была. Если холоп бежал от язычника-хозяина и принял крещение, его не выдавали. Как же можно христианина отдать язычнику? А коли так, то и состоятельным язычникам приходилось призадуматься, не пора ли сменить веру, чтобы не разориться? Строго запрещались и браки с иноверцами. Полюбил крещеную девицу – крестись сам. Да и вообще жить в богатом Киеве оказывалось выгодно и безопасно, а чтобы влиться в мир христианского города, нужно было стать христианином. Сюда перебирались купцы, умелые ремесленники.

Но торговлей и промыслами на Руси не гнушались заниматься не только простолюдины, а бояре, князья. Не сами, конечно, а через тиунов, управляющих. На этом разбогатело новгородское боярство, «триста золотых поясов». А св. Владимир организовал в Вышгороде, Белгороде, Берестове большие мастерские по производству полотна, вышивке. Как раз эти мастерские с сотнями работниц враги князя изобразили в сплетнях его гаремами. Русь богатела, начала чеканить свою монету, золотую и серебряную – с надписями «Владимир, а се его серебро», «Владимир, а се его злато», «Владимир на столе» [30]. По тогдашним понятиям, это тоже было политической акцией. Вассальный князь обязан был указать на монетах имя своего сюзерена. «Владимир на столе» означало царя, самодержца. Без малейшего намека, что византийцы числят его своим подданным.

Св. Владимир пользовался колоссальным уважением за рубежом. К нему присылали дипломатов, обращались с просьбами. Германский император Генрих II попросил пропустить миссионера Бруно Квертфуртского к печенегам, и великий князь не отказал. Русь от Православия не отступала, и о проповеди латинян на ее территории даже речи не было. Но у печенегов – почему бы и нет? Это могло быть полезным, вывести степняков из-под византийского влияния. Владимир хорошо принял Бруно в Киеве, лично проводил до пограничных валов, но предупредил, что сильно сомневается в успехе. Ведь и сам князь уже пробовал обращать печенегов в христианство. И действительно, миссия не дала никакого результата.

Но при всех достижениях Руси она оставалась очень непрочной. Народы, вошедшие в состав государства, еще не были связаны общими историческими судьбами, каждый осознавал себя отдельной общностью, жил «своим обычаем». А городское боярство составилось из бывших племенных верхушек, тянуло к самостоятельности. Почему оно должно подчиняться Киеву? Первая трещина возникла там, где объединение племен было самым недавним и «срастись» так и не успело, в Полоцке. Переезд туда княжича Изяслава, а тем более Рогнеды, был серьезной ошибкой государя. Полочане не забыли, как их город взяли новгородцы, как убили их князя с сыновьями. Возвращение его дочери восприняли как восстановление прежней, «законной» власти.

Видимо, и Рогнеда, оскорбленная разводом, поощряла такие настроения. В какой-то мере они даже соответствовали древнему русскому праву: приданое считалось собственностью жены, при распаде семьи возвращалось ей [73, 93]. В данном случае под «приданым» начали подразумевать Полоцкое княжество. Изяслава мать женила на местной девушке. В 1000 г. Рогнеда отошла в мир иной, через год преставился и Изяслав. В Полоцк следовало послать другого сына государя, но городское боярство потребовало, чтобы у них княжил внук Брячислав – ребенок Изяслава, здешний уроженец. Владимир счел вопрос не принципиальным и согласился. Стоило ли ссориться с целой областью из-за пустяков? Какая разница, кто из его потомков будет там править? Глядишь, вернее будут служить со «своим» князем. Это была еще одна ошибка. Полочане убеждались в своей самостоятельности, снова возникала отдельная династия.

Около 1010 г. умер еще один сын, новгородский князь Вышеслав. Тут проблем, вроде бы, не было. Великий князь перевел в Новгород Ярослава. Несмотря на молодость, он уже получил неплохую подготовку, накопил опыт правителя. Установил контроль над Залесской землей, хорошо себя проявил в столкновениях с волжскими болгарами. А вместо Ярослава в глухой Залесский край св. Владимир направил подрастающих младших детей, Бориса и Глеба. Борис должен был княжить в Ростове, а Глеб в беспокойном приграничном Муроме. Приехали они вместе, остановились лагерем в Кидекше, сопровождавшие бояре отправили делегацию договариваться с муромлянами. Но и они оказались упрямыми язычниками, Глеба впускать отказывались. Их убеждали, уламывали, угрожали – ничего не помогло, «невернии быша людие и жестоцы и не прияша его к себе». Глебу, как когда-то Ярославу, пришлось строить отдельную резиденцию [12].

Борис и Глеб были из первого русского поколения, родившегося уже в христианстве. Их детские годы прошли в бурной атмосфере торжествующего Православия, его распространения по стране, разговоров о нем – и ученых, и наивных, в атмосфере откровений и свершений. Оба мальчика с пеленок впитали этот радостный дух Веры и несли его в себе. Чистые, незамутненные, они жили христианским учением и только им. Они и свое назначение на север восприняли в первую очередь как задачу миссионеров. О сборе податей договаривались их опекуны, а они видели главным Веру. Боярский Ростов помаленьку шел на уступки. Видные горожане начинали креститься, если не из веры, то ради карьеры. В городе был построен дубовый храм Пресвятой Богородицы. А Глеб построил церковь Спаса в своей резиденции. Он привез с собой и нескольких монахов. Возможно, соплеменников матери, болгар. Основал первый на территории России Спасо-Преображенский монастырь. Надеялся, что это поможет обратить язычников, но пока его надежды оставались тщетными.

Ну а Ярославу в Новгороде потребовалось сразу же подтверждать свои воинские качества. При киевском дворе нашла пристанище вдовствующая королева Норвегии Астрида с малолетним королем Олафом – им пришлось бежать от родственника, принца Эрика, захватившего престол. Олаф рос и учился на Руси, служил Владимиру, при его поддержке навербовал дружину и отправился добывать свое королевство. По некоторым данным, с ним пошел отряд волынского князя Всеволода Владимировича. Он сложил голову в Скандинавии, но Олаф победил и выгнал Эрика.

Тот укрылся в Швеции и крепко обиделся не только на соперника, но и на русских. Задумал расквитаться с ними, а заодно приобрести какие-нибудь владения взамен Норвегии. Заключил союз со шведским королем Олафом Скотконунгом, получил возможность набрать войско и внезапным налетом захватил Ладогу. Но устроить на Руси то ли герцогство, то ли пиратское гнездо принцу не позволили. Ярослав с новгородцами быстро перекрыл дороги из Ладоги, не давая пришельцам расширять плацдарм. Подоспел и св. Владимир с подмогой. Осадили Ладогу, после долгих и упорных боев незваных гостей вышибли.

На Швецию обрушились ответные удары – новгородским ладьям до ее берегов плыть было ровно столько же, сколько шведам до Руси. Король Олаф взмолился о мире. Великий князь и новгородцы согласились. Драки на Балтике были им совсем ни к чему. А скрепили договор браком, король выдал за Ярослава свою дочь Ингигерду. Привезли, правда, совсем еще девочку, лет десяти, тоненькую и хрупкую. Ей еще требовалось подрасти, прежде чем сможет стать настоящей женой. Но в венценосных браках подобное бывало нередко. Девочка была умной, с ходу схватывала незнакомые русские слова, начала учиться грамоте. Симпатичная, со временем обещала стать красавицей. А главное – принцесса, не кто-нибудь. Ее окрестили, назвали Ириной, обвенчали честь по чести.

Но вслед за северным соседом заявил о себе западный, польский Болеслав Храбрый. Это был монарх могущественный и крайне воинственный. Он задумал создать собственную обширную державу. Захватил земли полабских славян, восточные немецкие районы, оккупировал Чехию. Германский император Генрих II потребовал хотя бы принести за Чехию вассальную присягу, она входила в состав империи. Болеслав отказался и крепко поколотил немцев. Но чехи восстали. А лютичи, прежде выступавшие против Германии, под властью Польши тоже быть не желали. Вместе с чехами присоединились к императору, к коалиции примкнула Венгрия. Совместными силами поляков потеснили, заставили уйти из Чехии.

Болеслав нашел выход, обратился к Владимиру. Предложил вступить в союз с Польшей и посватался к его дочери Предславе. Но ввязываться в совершенно ненужную войну с немцами великий князь не соблазнился. Да и дочку пожалел – Болеслав, даром что «храбрый», был необыкновенно толстым, он даже передвигался с трудом, а на коня его подсаживали слуги. Зато воевать он готов был с кем угодно, без разницы. Получив отказ св. Владимира, оскорбился. С германским императором тут же заключил мир, даже согласился признать себя его вассалом, и в 1013 г. полез драться на Русь [36]. Но витязи у св. Владимира были ничуть не хуже, чем у немцев и венгров, и их было вполне достаточно. В первых же боях они крепко всыпали полякам, и Болеслав сообразил, что он, пожалуй, погорячился. Заюлил, вступил в переговоры. Мир условились обставить по-родственному, и свадьба все-таки состоялась, но не Болеслава и Предславы, а другая. Король выдал свою дочь за Святополка, княжившего в Турове.

Этот «сын двух отцов» получил область отнюдь не маленькую – она охватывала южную часть Белоруссии, города Туров, Пинск, Брест. Княжество было куда более благоустроенным, чем далекое Ростово-Суздальское Залесье, в 1006 г. здесь была учреждена самостоятельная епархия. В общем, отчим усыновленного племянника не обидел. Но рядом со Святополком находилась его мать-гречанка, вдова Ярополка. Уж она-то теплых чувств к Владимиру никак не питала. Пока жили в Киеве, еще приходилось придерживать язык. А потом очутилась с восьмилетним сыном в Турове. Тут мать и ее окружение держали Святополка под полной опекой. Вдалбливали и раз за разом перемывали, как узурпатор-дядя коварно сверг и убил его отца, какое блестящее положение он занимал бы при Ярополке: первенец, законный наследник!

Русские умельцы строили чудесные хоромы – светлые, жизнерадостные, украшали их затейливой резьбой, чтобы даже глазу, и то приятно было скользнуть по фигуркам и завитушкам. Таким был и туровский дворец. Но наполняли его злоба и ненависть. Они копились день ото дня, год за годом. Церковный разрыв с Византией добавил новую порцию яда: ведь приближенные матери и ее духовники были греками, поддерживали связи с соотечественниками в Киеве, Константинополе. И все это вливалось в молодого князя. Впрочем, какого уж молодого? Святополку перевалило за 30, а мать цепко удерживала его под своим влиянием, не позволяла жениться. Для истинного наследника киевского престола любая боярская девка была неподходящей партией…

Болеслав Храбрый знал, что творится в Турове. А сочетать храбрость с честностью и благородством король полагал излишним. Предложение о браке было выверенным снайперским ходом. В бою Русь не сломишь, разве что лоб расшибешь, так почему не подарить «троянскую лошадку»? Радушный улыбающийся король привез дочку – пышная, цветущая, вся в папу. Как водится, повенчали, от души погуляли, с озорными прибаутками отправили молодых на сенник… Но к дочке прилагался духовник, и не простой, а королевский, колобжегский епископ Рейнберн. Празднества отгремели, родные и гости разъехались, а как остались в узком кругу, Рейнберн от имени Болеслава выложил Святополку: а не пора ли ему отделиться от ненавистного дяди, перейти со своим княжеством под руку любезного тестя?

Но все же измену затеяли недостаточно скрытно. Владимир Красно Солнышко у власти находился не первый день, и соседушка явно его недооценивал. Неужто великий князь и сам не знал, что в Турове неладно? Неужто не позаботился, чтобы рядом со Святополком находились верные люди? Вызреть заговору он не позволил. Как только открылось, что «сын двух отцов» ответил Болеславу согласием, исподволь подговаривает ближних бояр поменять Отечество, а вместе с ним и веру, Владимир рассудил, что его отцовские обязанности к приемышу исчерпаны. Теперь надо выполнять обязанности государя. Дружинники нагрянули и накрыли теплую компанию. Привезли в Киев, королевну устроили деликатно, при дворе. А Святополка с Рейнберном определили туда, где и положено находиться предателям, в темницу. Епископ только что пребывал в уверенности, все идет как надо – и вдруг на тебе! Такого потрясения Рейнберн не перенес, в тюрьме скончался.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.