Конец карьеры?

Конец карьеры?

Следующим городом на пути генерала был Киев, и там тоже бушевала революция. На шее статуи Столыпина развивался красный шарф.

Прибыв в расположение штаба своей дивизии, Маннергейм узнал, что армия присягнула Временному правительству. С формальной точки зрения, новое буржуазное правительство, которому, отрекаясь от престола, император передал бразды правления, было вполне законным. Однако Маннергейма, впитавшего законы строго сословного общества, все эти новые идеи о свободе и равноправии нисколько не трогали. Маннергейм переживал революцию по другую сторону баррикад. Он был ее смертельным врагом и чуть было не стал одной из первых ее жертв. Маннергейм не принес присяги Временному правительству и не участвовал в торжествах; мало того, он готов был тут же восстать против новой власти. В своих мемуарах Маннергейм утверждает, что сразу по прибытии на фронт он связался с командующим русскими войсками в Румынии генералом Захаровым и призвал его возглавить движение сопротивления. Но генерал ответил отказом, сославшись на то, что время еще не пришло.

Еще более сильным ударом по самолюбию генерала был знаменитый приказ Советов об отмене чинопочитания в армии. Теперь солдаты могли не отдавать чести при встречи с офицерами, военный трибунал и смертная казнь были отменены. Извечный воинский порядок, при котором солдаты должны были беспрекословно подчиняться приказам, практически не действовал. Маннергейм отреагировал на это решительно и жестко. Когда солдаты не выполнили его приказа и отказались идти в траншеи, Маннергейм приказал открыть по ним артиллерийский огонь. Двух снарядов, разорвавшихся за спиной ослушавшихся, хватило, чтобы они вспомнили старые привычки и кинулись в траншеи.

Не смягчило гнев Маннергейма и последовавшее от Временного правительства присвоение ему в мае 1917 года чина генерал-лейтенанта и назначение на должность командира 6-го кавалерийского корпуса. Маннергейм никак не выказывал своей ненависти к новой власти. В день своего 50-летия, 4 июня 1917 года, он принимал парад своего корпуса и участвовал в традиционных празднествах и в то же время тайно готовил заговор. Воспользовавшись случаем, он пригласил на свой юбилей единомышленников — генералов Врангеля и Крымова, чтобы обсудить с ними план похода на Петроград, для восстановления порядка. Взвесив все за и против, генералы пришли к неутешительному выводу: на данный момент осуществление плана невозможно, так как связь и транспорт находились целиком в руках революционеров. Без железных дорог, телеграфа и телефона бесполезно было даже пытаться что-либо сделать.

И все же безнадежность ситуации не сломила генерала, он ни на йоту не отступил от своих принципов. Самоуверенность и необычайная сдержанность много раз спасали его. С каменным лицом он объезжал свои войска, минуя толпы распоясавшихся солдат, которые, завидев грозную фигуру генерала, позабыв все свои новые права, вставали во фронт и отдавали честь. И лишь когда генерал исчезал из виду, начинали ворчать.

Но долго так продолжаться не могло. Революционная агитация в армии набирала обороты. А Маннергейм не мог и не хотел подчиниться новому порядку. Вскоре произошел случай, заставивший его серьезно задуматься о своем пребывании в русской армии.

Однажды в одном из эскадронов драгуны арестовали своего командира за то, что он вел монархическую пропаганду, и отослали под конвоем в Кишинев. Маннергейм встал на защиту своего офицера и потребовал от драгун извиниться перед ним и вернуть обратно, а зачинщиков наказать.

Для разбора этого дела в корпус прибыл новый комиссар армии. Маннергейм разговаривал с ним очень сухо и в ультимативном тоне изложил свои требования. Сначала комиссар пообещал решить вопрос положительно. На собрании полка комиссар произнес речь и велел тем, кто незаконно арестовал офицера, выйти вперед. Самоуправцев увели в штаб армии. Потом было собрание дивизионного комитета, на котором армейский комиссар снова держал пламенную речь о противоправных действиях арестованных драгун и в конце объявил, что после отбытия наказания они смогут вернуться в свой эскадрон.

Такое решение оскорбило Маннергейма до глубины души. Он посчитал, что ему не удалось защитить своего офицера, а значит — ему нет места ни на должности командира, ни в армии вообще.

С этого дня генерал ждал лишь случая, чтобы покинуть армию. И такой случай представился. Однажды во время очередного объезда войск резвый конь Маннергейма поскользнулся и упал. Генерал сильно повредил ногу, и ему был прописан постельный режим. Маннергейм попросил отпустить его на лечение в Одессу, рассчитывая оттуда уехать в Петроград, а затем перебраться в Финляндию.

В Одессе генерал поселился в уютной гостинице «Лондон». Он приятно проводил время между лечебными процедурами в обществе сестер милосердия из Красного Креста.

После того как все газеты возвестили о том, что в Петрограде власть в свои руки взяли большевики, Маннергейм решился приступить к осуществлению своего плана по переезду в Финляндию. Он собрал вокруг себя команду проверенных людей, готовых ехать с ним, достал через Красный Крест отдельный вагон и пустился в опасное путешествие. До Петрограда команда Маннергейма добралась за 6 дней. По пути следования их несколько раз пытались выселить из вагона революционные солдаты и представители многочисленных революционных комитетов с неограниченными полномочиями. Но опять-таки невозмутимость и выдержка Маннергейма помогли ему и выжить самому, и спасти свою команду. Самое яркое впечатление от этого путешествия оставила сцена на вокзале города Могилева; она убедительно доказала генералу, что ему не место в большевистской России. Там среди бела дня революционные солдаты растерзали временно исполняющего обязанности главнокомандующего генерал-лейтенанта Духонина.

Приехав в Петроград, Маннергейм встретился со старыми знакомыми и обсудил один вопрос — необходимость организовать сопротивление все более укреплявшейся власти большевистского правительства. Но, как он сам утверждает в своих мемуарах, «…людьми владел страх, и они не проявляли никакого стремления к борьбе против нового режима».

К тому времени как Финляндия провозгласила свою независимость, Маннергейм окончательно удостоверился, что его военная карьера закончена. И тогда он начал хлопотать о получении документа, дающего ему право выехать на родину. Такого рода разрешение мог выдать только Петроградский Совет большевиков, но обращаться к ним генерал не хотел ни при каких обстоятельствах. Получив от статс-секретаря Финляндии справку, что он является гражданином Финляндии, направляющимся на родину, Маннергейм отправился на вокзал.

На перроне его остановили патрульные солдаты. Маннергейм предъявил им свое удостоверение. И опять генералу сопутствовала удача, сопровождающая его через всю русскую революцию: солдаты оказались ингерманландцами, не умеющими читать по-русски. Маннергейм заговорил с ними по-фински, хотя владел им еще хуже, чем русским, и постарался с присущей ему уверенностью и невозмутимостью разъяснить, кто он и куда едет. И солдаты пропустили Маннергейма на встречу его судьбе.