Война начнется 26 августа…

Война начнется 26 августа…

Выпустив Чиано, словно почтового голубя для доставки в Лондон легенды, рассчитанной на психологию британских «умиротворителей», Гитлер снова принялся размышлять над секретным и неожиданным предложением, недавно, полученным со стороны Англии.

«Чего Букхарт не знал, – пишет уже упоминавшийся американский исследователь Толанд, излагая итоги переговоров верховного комиссара Лиги наций в Данциге с германским рейхсканцлером, – так это то, что незадолго до этого англичане через посредство одного из высших советников Чемберлена сделали секретное предложение Гитлеру. В частной беседе у себя дома в Вест Кенсингтоне сэр Горас Вильсон заверил Фрица Гессе, тайного сотрудника Риббентропа, официально числившегося представителем по печати, что премьер-министр готов предложить фюреру оборонительный союз сроком на двадцать пять лет».

«Оборонительный союз!» Не будучи уверенным, не ослышался ли он, Гессе попросил сэра Гораса повторить сказанное. Тот выполнил просьбу.

Вскоре на специальном самолете Гессе вылетел в Берлин, имея при себе лист машинописного текста, врученный Вильсоном.

– Действительно ли англичане выступят на стороне Германии, если возникнет война с Советским Союзом? – Гессе полагал, что именно так он понял Вильсона.

Риббентроп доложил Гитлеру об английском предложении.

Ни в одной из публикаций Форин оффиса нет ни малейшего упоминания о подобном экстраординарном демарше дипломатии Великобритании. Что касается Толанда, то он ссылается на мемуары и на личное заявление Гессе, сделанное ему в 1971 г.

Как реагировал рейх на это предложение? Вскоре после отъезда Чиано из Зальцбурга, пишет Гессе, он был приглашен к Риббентропу. Озадаченный поручением, рейхсминистр минут десять сидел молча, уставившись на письменный стол.

– Я только что от фюрера, – наконец произнес Риббентроп. – Он, к сожалению, не настроен обсуждать предложение Чемберлена. У него совершенно другие намерения… Предложение, однако, не будет отброшено, мы вернемся к нему, когда придет время.

Гессе было поручено снова отправиться в Лондон и внимательно следить за обстановкой.

– Фюрер намерен начать очень опасную игру. Не знаю, удастся ли ему это. Во всяком случае, мы не хотим войны с Англией. Если подобная угроза вдруг усугубится, срочно сообщите.

Сложившуюся обстановку – политическую и военно-стратегическую – «фюрер» расценивал как исключительно «счастливую», которая могла больше не повториться. Правда, в те дни, отмечает Толанд, Гитлер «был глубоко озабочен нежеланием Сталина пойти на соглашение». Это беспокойство усилилось в связи с сообщением о недавнем прибытии в Москву англо-французской военной делегации. Тем не менее вся информация, поступавшая как по дипломатическим каналам, так и от специальных служб, убеждала его в том, что западные державы не хотят подписывать деловое соглашение с Советским Союзом и, стало быть, помогать Польше. Разве Англия предложила бы Германии такое широкое соглашение о разделе сфер влияния и даже, если верить Гессе, «оборонительный» договор против СССР, когда всерьез намеревалась воевать с рейхом? Разумеется, нет! (Не являлось ли предложение о союзе против СССР последним доводом, убедившим «фюрера», что это было именно так?) Он решил действовать.

Оптимальным сроком вторжения в Польшу гитлеровское командование считало конец августа. «Фюрер» был верен своей тактике «субботних сюрпризов» и остановился на субботе 26 августа. До начала кровавых событий оставалось менее двух недель, пора было проинструктировать своих «овчарок».

– Мировая драма приближается к своей кульминации, – заявил он приглашенным в «Бергхоф» генералам 14 августа.[50]

Разумеется, Гитлер не мог пересказывать им те красивые сказки, которые он накануне эффектно преподнес Чиано, о «прочности укреплений на Рейне», о «массированных ударах ВВС» на стратегическую глубину против западных держав и тому подобное. Он должен был также учитывать, что генералы хорошо знали реальное соотношение сил и тот же Браухич предупреждал его: в случае войны на два фронта Германию ожидает катастрофа. Поэтому он счел необходимым прежде всего заверить генералов, что Англия и Франция не придут на помощь Польше, несмотря на пресловутые «гарантии».

На чем основано подобное суждение? Гитлер изложил свои аргументы спокойным, деловым тоном.

Во-первых, наступление на Германию потребовало бы от западных держав крупных подготовительных мероприятий, которые нельзя скрыть. По имеющимся данным, никаких приготовлений такого рода не производится.

Во-вторых, в Англии нет политических лидеров крупного масштаба. Руководители западных держав, которых он видел в Мюнхене, не способны пойти на риск войны. Более того, британское правительство проводит зондаж о возможной договоренности с Германией после крушения Польши.

Единственно, что вызывает беспокойство: не выступит ли Англия в последнюю минуту с каким-либо новым компромиссным предложением и не помешает ли это окончательному «решению» польского вопроса.

Гитлер был настолько уверен в правильности своей оценки обстановки, что приказал оставить на западных границах ничтожные силы. Генералы Вицлебен и Вестфаль сочли его просто сумасшедшим. Но «фюрер» опирался на подробную и точную информацию, полученную по различным каналам.

Приведем некоторые свидетельства.

Ян Кольвин, безусловно хорошо информированный в данном вопросе, отмечает, что гитлеровцы знали о каждом шаге, который предпринимался в Польше и во Франции в 1939 и 1940 гг.

Известный автор по вопросам деятельности буржуазных разведок в годы второй мировой войны, в прошлом сотрудник американских спецслужб Л. Фараго пишет: секретные информаторы сообщили Гитлеру, что Англия «не будет участвовать в войне».

Французский автор Р. Букар, изучавший данную проблему, приводит в своем исследовании такой сенсационный факт: в результате предательства Гитлер получил убедительные свидетельства того, что Франция в случае нападения на Польшу не начнет общего наступления против Германии. Ему стал известен фальшивый характер франко-польского договора, заключенного Гамеленом и Касприцким 19 мая 1939 г. Он приобретал силу только при условии подписания дополнительного политического соглашения, но французское правительство с ним не торопилось! Поляки, отмечает Букар, обвиняли одного французского дипломата, что он передал эту сверхсекретную информацию Гитлеру.

Согласно другим источникам, гитлеровцы располагали еще более важными сведениями в отношении военных планов Англии и Франции на случай, если рейх нападет на Польшу. По данным германского посольства в Лондоне, добывшего секретные сведения, Англия не хотела направлять на континент свои экспедиционные силы до тех пор, пока не будут подготовлены по меньшей мере семь дивизий, что сможет быть осуществлено лишь весной 1940 г. или позже. В более ранние сроки для успокоения общественного мнения возможна посылка только символических сил.

Еще большее значение для Гитлера имела вторая часть сообщения: французское правительство информировало англичан, что его войска не начнут наступательных действий против Германии до тех пор, пока британские экспедиционные силы не будут полностью готовы для участия в операциях на территории Франции. Таким образом, Гитлеру предоставлялась возможность спокойно разделаться с Польшей. Как известно, последующий ход событий полностью подтвердил это.

Характер информации и тот факт, что поступила она из Лондона, заставляют снова вспомнить о «танцующем фавне». Не его ли это почерк – «косвенными» средствами влиять на развитие событий в угодном для британских правящих кругов направлении? Похоже, что указанные сведения были намеренно подброшены гитлеровцам английскими спецслужбами. Такова оборотная сторона пресловутых «гарантий», официально и торжественно предоставленных Польше.

Это объясняет, почему Гитлер, инструктируя своих генералов, держался столь самоуверенно. В заключение он сказал следующее: возможно, Англия заявит резкий протест, отзовет своего посла или даже наложит полное эмбарго на торговлю, «но, безусловно, не предпримет вооруженного вмешательства в конфликт».

Опасаясь войны на два фронта, генералы с нетерпением ждали, что скажет «фюрер» об англо-франко-советских переговорах о пакте взаимной помощи. Здесь выявляется новый факт, существенно дополняющий представление о том, почему Гитлер уже в середине августа, расценивая обстановку как исключительно благоприятную, принял решение о вторжении в Польшу. Согласно официальным английским источникам, летом 1939 г. германская разведка имела своего агента в Форин оффисе. В результате с самого начала переговоров СССР с Англией и Францией гитлеровцы были, как отмечает западногерманский исследователь Г. Буххайт, «полностью и незамедлительно» осведомлены относительно их содержания.[51]

Можно себе представить, с какой жадностью и интересом, с какой радостью гитлеровская верхушка читала в перехваченных разведкой документах следующие строки из письма Стрэнга, посланного из Москвы Галифаксу 20 июля 1939 г.:

«Русские… вряд ли вступили бы в переговоры вообще, если бы они не считали, что трехстороннее соглашение им выгодно… Если мы не доверяем им, то в такой же мере они не доверяют нам… Их недоверие и подозрения в отношении нас не уменьшились в результате переговоров, так же как, по моему мнению, не увеличилось их уважение к нам. Тот факт, что мы выдвигали одну трудность за другой по вопросам, которые они считают несущественными, создало впечатление, что мы, возможно, серьезно не стремимся к соглашению…»

Учитывая трагический опыт 1938 г., когда Франция, связанная договором о взаимопомощи с Чехословакией, ничего не сделала для ее спасения от германо-фашистской агрессии, Советское правительство с самого начала поставило условие: политический договор должен дополняться военной конвенцией, причем они вступят в силу одновременно и будут составлять единое целое. Целесообразность и необходимость этого требования очевидна каждому непредвзято мыслящему человеку, Иначе полагал Галифакс.

«Несмотря на то что Советское правительство придает началу военных переговоров принципиальное значение, – сообщал он английскому послу в Москве Сидсу 21 июля 1939 г., – я пошел бы на немедленное начало военных переговоров только в крайнем случае… Мне это не нравится, и я готов согласиться с этим предложением, лишь если угроза разрыва переговоров… будет представляться неизбежной… Этот компромисс позволит избежать окончательного прекращения переговоров и создаст впечатление в других местах о практическом сотрудничестве между Россией, Францией и нами». Риббентроп, несомненно, злорадно улыбался, читая эти размышления по поводу «других мест».

Как выгодный политический маневр расценивал согласие западных держав на ведение военных переговоров с СССР и английский посол в Москве Сидс. Отметив, что «переговоры можно было бы с успехом растянуть на ближайшие несколько опасных месяцев», он писал в телеграмме Галифаксу 24 июля 1939 г.: «Практически с точки зрения общественности и в международном плане мы таким путем (не взяв на себя никаких обязательств) выиграем больше, чем получили бы в результате в общем-то академической декларации, к которой мы стремились весной этого года».

Итак, политическое руководство рейха имело возможность убедиться, что его оценки были верны. Начав весной 1939 г. переговоры с Советским Союзом, западные державы стремились лишь к «академической декларации» и не собирались брать на себя «никаких обязательств»! Приведем еще одну телеграмму, которая поступила в Лондон от посла в Москве накануне описываемого совещания в «Бергхофе», 13 августа, в 9.30 утра. Таким образом, не исключено, что ее содержание тоже стало известно Гитлеру. В этой депеше, напоминая содержавшееся в инструкции английской военной миссии указание вести переговоры как можно медленнее впредь до подписания политического соглашения и отмечая, что советская сторона, очевидно, не пойдет на договоренность по политическим вопросам, пока не будет достигнут определенный успех в военных переговорах, Сидс писал:

«В этих условиях я полагаю, что военные переговоры, по-видимому, не дадут других результатов, кроме того, что снова вызовут у русских опасение, что мы не относимся к делу серьезно и не стремимся к заключению конкретного и точного соглашения…

Я был бы признателен за скорейшую, по возможности, информацию, желает ли правительство его величества достичь какого-либо прогресса в военных переговорах, помимо расплывчатых общих заявлений…» Все признаки говорят о том, добавлял посол, что «советские военные представители, ведущие переговоры, действительно стремятся к достижению соглашения».

Документы необычайно красноречивы и не нуждаются в пояснениях. В данном случае важно другое. Того, о чем в них говорилось, Советское правительство еще не знало. Коварные планы тщательно маскировались фразами о желании сотрудничать. Все это советской дипломатии еще предстояло разгадать.

Но Гитлер, созывая своих генералов 14 августа, уже точно знал: западные державы не заинтересованы в заключении боевого союза с СССР. Поэтому он и считал сложившуюся обстановку «исключительно счастливой».

– Россия, – заявил он, – не связана какими-либо обязательствами в отношении Запада. И ни в малейшей степени не намерена таскать для других каштаны из огня.

Касаясь советско-германских отношений, «фюрер» был вынужден ограничиться констатацией, что удалось установить «слабые контакты» по экономическим вопросам и предполагается посылка в Москву представителя для ведения переговоров.

Так выглядела ситуация, когда Гитлер принял решение о вторжении в Польшу и назначил дату – 26 августа.

Практические последствия совещания в «Бергхофе» бельгийский буржуазный автор Д. Кимхе описывает следующим образом:

«Гальдер начал осуществление принятых в Оберзальцберге решений уже утром 15 августа. После беседы с фон Вайцзекером он приступил к подготовке и рассылке всеобъемлющих приказов, вытекающих из решений в Оберзальцберге. Он стал по очереди вызывать командующих, чтобы передать им указания лично, принял меры для перевода ставки командования сухопутных сил в штаб-квартиру военного времени, приказал вывести все гражданские рабочие подразделения из выдвинутых районов на западе и осуществил еще сотни других мероприятий, которые должны были своевременно привести вооруженные силы в состояние полной боевой готовности для нанесения удара по Польше 26 августа».

Итак, вторая мировая война должна была начаться 26 августа. И эта дата была установлена задолго до того, как у Гитлера появились даже малейшие реальные основания надеяться на заключение пакта о ненападении с СССР.

Таковы неоспоримые факты. Буржуазные авторы, как правило, выворачивают их наизнанку. Тем хуже для фактов? Нет, тем хуже для миллионов и миллионов людей на Западе, которых оболванивают клеветническими измышлениями в отношении Советского Союза.