ЮРИДИЧЕСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НОВШЕСТВА
ЮРИДИЧЕСКИЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НОВШЕСТВА
Религиозная одержимость Елизаветы стала причиной реформ, каких не ждали. Затеянная в 1744 году перепись, среди прочего, объяснялась ее желанием знать, как представители различных конфессий расселены на территории империи. Ответственный за экономику Петр Шувалов, всесильный вершитель внутренних дел страны, сумел убедить императрицу привнести в свои главные заботы нечто вроде «Realpolitik», что и привело ее к решению провести первую системную перепись населения. Цель министра состояла в том, чтобы оценить численность податных душ — в данном случае крепостных, составлявших подавляющее большинство населения, — и на этой основе вычислить, сколько солдат можно призвать в армию. Эти цифры исходя из ситуации в каждой губернии определяла военная коллегия, которая передавала затем свои данные в Сенат. Каждого собственника обязали подать декларацию о том, сколько у него крестьян, годных к воинской службе. Рекруту полагалось пребывать в добром здравии, иметь рост не менее метра шестидесяти сантиметров и возраст от двадцати до тридцати пяти лет{704}. Помещикам полагалось выбирать кандидатов в новобранцы самим, так что зачастую вместо лучших мужиков в армию сплавляли всех неугодных, пьянчуг или умственно отсталых. Среди крепостных, принадлежавших короне, отбор производил пх староста. Крестьяне, приписанные к мануфактурам, могли освобождаться от призыва, если их управляющий платил отступное. Положение существенно изменилось в 1743 году, когда к делу были подключены сборщики налогов со своими заместителями. Их жалованье отныне исчислялось в зависимости от размеров подушной подати. Таким образом, у них не было теперь никакой причины хитрить, преуменьшая число душ, а последнее, надобно напомнить, определяло квоту рекрутского набора.
Шувалов решил искоренить зло радикально. Но для начала надо было организовать перепись населения. Согласно результатам 1744 года, в России насчитывалось 18 206 000 жителей, из коих 6 666 284 подлежали налогообложению. В 1761 году Елизавета приказала произвести пересчет, который был закончен в 1768 году. Население за это время выросло, достигнув 23 236 000 человек, а платить налоги теперь должны были 7 865 002. Такой бурный демографический рост объяснялся тем, что голод и эпидемии в елизаветинскую пору стали редкостью, к тому же вплоть до 1757 года страна избегала кровопролитных войн{705}. Согласно подсчетам 1744 года, благодаря податям крепостных в царскую казну должны были поступить 4 688 187 рублей{706}. Губернские власти собирали эти налоги дважды в год. Недоимки были значительными, они касались в том числе «ремонтных сумм», шедших на покупку лошадей для армии. Несмотря на то что государственная казна терпела такие убытки, Елизавета на Рождество 1752 года и в мае 1754 года приказала аннулировать «задолженности» своих неимущих подданных{707}. Эти милосердные меры не распространялись па мужчин, подлежавших воинскому набору, — служба в армии сроком двадцать с лишним лет представляла собой принуждение более тягостное, чем налог.
За время царствования Елизаветы состоялись восемь рекрутских наборов. В 1743 году из каждых 330 крепостных в армию должны были отбирать одного, а в 1747 году дошло до одного рекрута на 121 крестьянина. Это ужесточение объяснялось оборонительным союзом с Габсбургами и ожидаемым вступлением России в войну за австрийское наследство. В 1749 году такса понизилась до одного на 190. Семилетняя война снова изменила эту пропорцию: в 1756 году забривали одного из 135 крепостных, в 1757 году — из 194, в 1759 году — из 128. После этой даты установилась ежегодная норма: на 116 мужиков один рекрут{708}. Остается лишь узнать, удавалось ли правительству достигать этих результатов хотя бы ценой давления на местные власти. В каждой губернии производилась также реквизиция лошадей, пропорциональная числу рекрутированных крестьян. Но поскольку эти животные в сельском хозяйстве необходимы, многих лошадей, вероятно, прятали от воинских нарядов, благо эпизоотия всегда могла послужить для этого удобным предлогом.
Елизавете досталась в наследство денежная система, работавшая в двух несовпадавших режимах. Ее отец, стремясь побороть недостаток наличных средств, стал выпускать медные деньги. Крестьяне, не доверяя этим мелким монеткам, копили серебряные монеты и прятали их, закапывая в землю; их тайное обращение продержалось до конца 1740-х годов. Государыня, неизменно исполненная недоверия к своим подданным, обвиняла евреев, живущих на западных границах России, в изготовлении фальшивых денег с целью извлечь побольше прибыли из их незаконного сбыта{709}. Назрела реформа: ввоз денег в страну был запрещен, и царица распорядилась о выпуске новых, более полновесных монет, чтобы количество потраченной меди отвечало их стоимости. При их изготовлении исходили из цены 49 рублей за килограмм меди, что придавало каждой монете реальную цену{710}.[16]
Шувалов, вечно пытавшийся осуществить несколько реформ одновременно, вскоре ополчился на внутренние таможни, которые буквально стреножили коммерцию. Мосты, городские ворота, даже сама торговля как таковая — за все приходилось платить. Эти деньги слишком часто исчезали в карманах недобросовестных чиновников, но даже если и попадали в руки местных властей, те не тратили их на содержание в должном виде мостов и дорог. Коррупция была повсеместной. За позволение торговать за пределами своего родного города купцу приходилось платить 5%-ный налог, в котором были заинтересованы преимущественно сами сборщики, без стеснения тратившие эти деньги на собственные нужды. Шувалову потребовалось проявить немалую изобретательность, чтобы убедить Сенат отказаться от подобных поборов.
Аргументов ему было не занимать. За семь лет (1742–1749 годы) внутренние таможни принесли казне всего 903 537 рублей{711},[17] в то время как от пошлин на импорт в нее поступил 8 911 981 рубль.{712} Итак, Сенат с предлагаемой мерой согласился, в ноябре 1753 года реформатор начал с одобрения императрицы разрабатывать способы применения задуманного{713}. Он повысил экспортные и импортные тарифы где на 5, а где и на все 13 процентов сверх того, что практиковалось в предшествующие годы. Разница была призвана покрыть дефицит от упразднения дорожных и мостовых пошлин{714}. Зато стоимость услуг почты осталась неизменной.
Кирилл Разумовский восстал против этих таможенных реформ и попытался избавить от них Украину: там процветала торговля с Польшей, и благодаря дорожным поборам «его» казаки первыми снимали с нее сливки. Елизавета горячо встала на сторону гетмана. Но Петр Шувалов в который раз одержал верх над противником: на юге и юго-западе империи ввели те же налоговые правила, что и в прочих губерниях. Лишь прибалтийские губернии были избавлены от этих новшеств: они продолжали импортировать товары (но только те, что приобретались для потребления внутри их границ) согласно привычным тарифам. Вопреки утверждениям недоброжелателей министр, ведавший экономикой, отстоял новые законы не затем, чтобы они в первую очередь послужили к его личной выгоде: он повысил налог на экспорт железа и меди, будучи сам основным их экспортером.
В 1757 году Шувалов замыслил еще один законопроект: установить твердую таксу пошлин на вывоз российских товаров в соответствии с той, по которой взимаются налоги при ввозе в страну продукции заграничного происхождения{715}. Налоговая политика Шувалова принесла плоды: с 1753 но 1762 год ему удалось сильно повысить доходы казны, которые с 1 111 919 поднялись в среднем до 2 451 689 рублей; а торговый оборот внутри страны вырос за два десятилетия (1741–1761) с 8 135 507 до 16 905 071 рубля.
Сверх того Петр Шувалов возвратил к жизни один забытый проект времен Анны Иоанновны. В первые годы царствования Елизаветы роль банкира, обеспечивающего потребности русского двора, играл британский консул, Бестужев слыл одним из его самых постоянных клиентов. Чтобы положить конец этой опасной для государства коррупции, Шувалов в 1754 году предложил основать два банка. Один предназначался для знати обеих столиц, его первоначальный капитал составлял 750 000 рублей, ссуды он выдавал под 6%. Другой служил для нужд петербургского купечества. Сенат контролировал его деятельность, а ссуды он выдавал от 500 до 50 000 рублей. Если возникала необходимость в дополнительной ссуде, ее размер не мог превышать 50 000 и выдана она могла быть только с позволения императрицы{716}. Расплата должна была производиться в пределах года. Под нажимом дворянства этот срок мог быть продлен, но с гарантией — например, под залог драгоценностей пли богатой мебели. Помещики могли также отдавать в залог свои земли, ценность которых менялась в зависимости от числа прикрепленных к ним крепостных. При всем том банковская система оставалась ненадежной и ускользала от правительственного контроля; подписи захудалого дворянина хватало, чтобы послужить обеспечением ссуды. Лживые заверения касательно своего состояния редкостью отнюдь не являлись; если такой обман обнаруживался, мошеннику грозила утрата дворянского титула, в связи с чем он рисковал скатиться до положения простого солдата. Императрица в подобных ситуациях проявляла непреклонность и могла санкционировать даже конфискацию имущества{717}. Все эти административные непорядки побудили Шувалова просить согласия Елизаветы на реформу свода законов.
Министр в присутствии императрицы предложил Сенату не держаться более за систему указов, изданных Петром I, а создать новую, которая была бы ясной и вразумительной. Таким образом, он считал нужным пересмотреть существующий свод законов, увязать его с изменениями, которые нация в своем развитии успела претерпеть с той поры, когда великий царь вводил свои реформы. Поддержка государыни придала этому предложению немалый вес, хотя позволительно предположить, что в глубине души Елизавета была не в таком уж восторге от замысла отменить предначертания ее отца. До сей поры жизнь России регулировалась Соборным уложением — сводом законов, восходивших к 1649 году, которые дополнялись чередой позднейших царских указов, многочисленных сверх меры. Все это было слишком запутано и не обеспечивало потребностей управления государством, стремящимся не отстать от современности.
Петр Великий вслед за своим отцом Алексеем Михайловичем несколько раз пытался дать России свод законов; он создал комиссию из дворян и высокопоставленных военных, поручив вплотную проштудировать законы 1649 года и позднейшие указы. Им было велено управиться за год! В 1718 году государь приказал сенаторам сравнить уложение со шведским кодексом, но его смерть в январе 1725 года положила конец затее. Все монархи, правившие после Петра, лелеяли тот же замысел, но без успеха: их царствования были слишком непродолжительными, да и бесконечные войны потрясали страну, мешая сосредоточиться на законодательной работе{718}. Шувалов же, как истый прагматик, взял дело в свои руки и для начала принялся изучать состояние права в стране. Разослал по всем губерниям своих агентов для сбора данных. Всем губернаторам и судам было приказано составить донесения о юридических казусах, что рассматривались за время их деятельности. Однако ответы на такие запросы слишком долго заставляли себя ждать. Тогда сенаторы смирились с необходимостью прибегнуть к более традиционному способу: проанализировать тексты старинных законов и дополнения к ним. Через неделю после публикации указа специальная комиссия уже приступила к работе. Ее члены, действия которых подлежали контролю Сената, отбирались исходя из их юридических познаний, но не только: работоспособность также принималась в расчет. В комиссию, помимо прочих, вошли юстиц-коллегии статский советник Юшков, ее вице-президент действительный советник Эмме, статский советник Безобразов, коллежский асессор Ляпунов, профессор Академии наук Штрубе де Пирмонт, автор «Новых разысканий касательно истоков и основ естественного права», опубликованных в 1740 году в Санкт-Петербурге. Первые собрания комиссии состоялись в августе 1754 года, а 23 сентября ее члены принялись за выработку нового свода законов.{719}
Свод законов имел четыре раздела; в первом формулировались общие правовые положения, во втором оговаривались права подданных в зависимости от их общественного статуса, третий касался собственности на движимое и недвижимое имущество, ее раздела (при наследовании, разводе) и присвоения; четвертый посвящался преступности, порядку применения таких наказаний, как пытка и ссылка. Все главы и параграфы сопровождались пояснениями и примерами{720}. Религиозные вопросы рассматривались отдельно, консультантами по таким материям служили два представителя Синода. Первый и четвертый разделы свода законов, где трактовались вопросы гражданского и уголовного права, были переданы на рассмотрение Сената 10 апреля 1755 года. Они получили одобрение и 25 июля были представлены Елизавете{721}. Она же их не подписала, несмотря на давление Сената и важность вопроса, которые должны были бы на нее повлиять. Существует много гипотез относительно мотивов ее отказа. По мнению Щербатова, чувствительной государыне претила жестокость некоторых наказаний — она не могла подкрепить такое своей подписью. Другие полагали, что она хотела собрать более представительную ассамблею, чтобы принять или отвергнуть этот свод законов, но в который раз пренебрегла важным делом ради какого-нибудь наряда или мимолетной любовной интрижки. Без сомнения, надобно учесть и влияние се нового фаворита Ивана Шувалова, который, как человек эпохи Просвещения, возможно, находил, что некоторые статьи не отвечают современной законодательной практике. Согласно четвертой версии, Елизавета подверглась нажиму различных придворных группировок и, никого не желая уязвить, решила не придавать законной силы спорному тексту{722}.
А комиссия между тем продолжала работать над вторым и третьим разделами; ее заседания были прерваны с началом Семилетней войны, но возобновились в 1758 году — законодатели собирались еще пять раз. Несмотря на свои доходящие до одержимости старания раздобыть средства на военные расходы, Петр Шувалов упорствовал в стремлении осуществить свой проект. Об этом свидетельствует то, что он ввел в состав комиссии еще двух членов высокого ранга: Романа Воронцова (брата канцлера) и Шаховского. Вскоре комиссия разделилась на сторонников и противников Шувалова, разногласия особенно обострились, когда зашла речь о привилегиях знати. Министр старался сохранить систему, установленную Петром, а клан его антагонистов выступал за интересы родовитого дворянства против аристократии заслуг. Шувалов хотел предоставить дополнительные права тем купцам, что управляли мануфактурами, и разрешить им обзаводиться большим числом крепостных, а «консерваторы» жаждали возвратить дворянству монополию на владение душами.
Несмотря на все разногласия, к началу 1761 года большинство параграфов кодекса было готово. Его третий раздел будет закончен уже при Петре III и снова увеличит власть дворян, освобожденных от обязательной воинской службы, над своими крепостными. 27 марта личный секретарь императрицы Олсуфьев сообщил комиссии неприятную новость: ее величеству угодно, чтобы свод законов был целиком и полностью переписан и чтобы смертная казнь там более не фигурировала. Таким образом, подтвердилась гипотеза Щербатова: царица, так сказать, находила, что эти законы писаны кровью{723}.
Тексты, составленные с 1754 по 1760 год, были основаны на указах Петра Великого и опирались на правоприменительные реалии своего времени. Но тем не менее в них чувствовалось колебание между консерватизмом и новыми веяниями{724}. Проблемы меньшинств и религиозные вопросы оставались непроясненными: евреям, как и раньше, не позволялось селиться в пределах империи, в некоторых статьях ущемлялись права армян и мусульман, староверы по-прежнему изгонялись за пределы общества, иезуитам запрещалось путешествовать по России. Только украинцам предоставлялись кое-какие преимущества — тут сказывалось влияние Разумовского. Зато некоторые элементы свода законов поражали своей новизной. Предусматривались особые условия для сирот и умалишенных: тем из них, кто происходил из среды военных, дворян или купцов, полагались особые «опекуны», которые должны были заниматься их делами в рамках весьма строгих правил. Цель состояла в том, чтобы гарантировать этим лицам сохранение их достояния до того момента, когда они, достигнув зрелости, смогут им воспользоваться, и уберечь земли и имущество инвалидов от разбазаривания{725}. Из тех же соображений — чтобы семьи не лишались своего добра — в 1761 году подверглись запрету азартные игры на деньги.
Ввод в действие нового свода законов зависел от императрицы — тут она была последней инстанцией. Не способная определенно судить о качестве законов, Елизавета не настаивала на внесении каких-либо изменений, ничего не советовала. Верная своему обыкновению, она избрала уклончивую тактику, просто отказывалась подписать. Ее согласие или хотя бы вразумительная критика облегчили бы редактуру текстов свода законов. Опубликованный, он стал бы обязателен для исполнения администрацией, пока же чиновники, по преимуществу коррумпированные, всегда ускользали от расплаты за свои плутни, находя лазейки среди множества указов, изданных Синодом, Сенатом, императрицей. Она же, верная своим обыкновениям, нашла новую увертку, лишь бы оттянуть решение: дескать, желательно сперва узнать, как общественное мнение отнесется к новым законам. Чтобы некоторым образом это проверить, ей вздумалось прибегнуть к консультативной практике, восходящей к 1754 году. И вот в сентябре 1761 года Сенат решил осведомиться, какое суждение о своде законов выскажут представители регионов.
По два делегата из числа дворянства каждой губернии (за исключением Киевской, Астраханской, Выборгской, Лифляндской, Эстляндской и Сибирской) были приглашены в Санкт-Петербург, чтобы оценить новые законы. Купцы также не были забыты: они имели право выслать по одному делегату от губернии, дабы он мог выразить свои чувства по поводу параграфов, непосредственно касающихся торговых дел. В декабре порядок снова изменился: Сенат, стремясь получше сбалансировать мнения, помимо прочего, привлек к делу негоциантов из Иркутска, Тобольска, Киева и Оренбурга, а также дворян из Лифляндии и Эстляндии{726}. Синод оставил за собой право самостоятельно выдвинуть представителей от дворянства. Ассамблея должна была иметь место 1 января 1762 года, но была отложена по причине смерти Елизаветы. Да и приглашенные делегаты не поспешили прибыть в Петербург — к назначенной дате прибыли лишь пятеро из них. Коммерсанты проявили больше усердия: столица сулила им заманчивые барыши, в то время как у провинциальных дворян зачастую не было средств, чтобы там прокормиться. Неявка делегатов парализовала работу законодателей. Воскресить заброшенный проект предстоит Екатерине II, которая в 1767 году в свой черед созовет Уложенную комиссию.
Замысел Петра Шувалова провалился из-за административных препон и плохой связи между высшими сановниками государства и представителями власти на местах. А Елизавета, при своей инертности, ничему не помогла. Дядя ее последнего фаворита внушал современникам ненависть; а между тем он, наделенный редким интеллектом, предпринял реформы, значение которых и по сей день не в полной мере осознано. Модернизация налоговой, таможенной и денежной системы, приватизация рудников, межевание территории гигантской империи — все это его заслуги; он произвел перепись населения и приступил к созданию нового свода законов. По мнению одного из главных его противников, он все это затеял исключительно ради личного обогащения, а государственную казну наполнял, чтобы было чем оплачивать неимоверные потребности государыни{727}. По крайней мере одно не вызывает сомнения: свои труды, направленные на улучшение российского государственного устройства, Шувалов принимал всерьез: свидетели утверждали, что все столы и секретеры его роскошного особняка были завалены планами и схемами, предназначенными для этих целей{728}. Он поистине был серым кардиналом двора, но ему приходилось считаться с непредсказуемой реакцией государыни, чья открытость к новизне сочеталась с тупым упорством в отстаивании незыблемости установлений ее отца. Сверх меры чувствительная ко всему, что могло уязвить его прославленную персону, она посвящала свое время и энергию борьбе за нерушимое почтение к государству и монаршей особе, слишком часто забывая о реальных нуждах своих подданных.