Латинские государства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Латинские государства

Крестовые походы были в основном монологом христиан латинского круга. Идеология крестоносцев и даже политические реальности и практические побуждения, сыгравшие роль в осуществлении походов, лишь в очень малой степени представляли собой реакцию на мусульманский вызов; до тех пор, пока франки не обосновались в Святой земле, не возникала ситуация, в которой все более сильные враждебные импульсы, идущие с обеих сторон, побуждали бы к действию каждую из них. Но до самого конца судьба латинских государств в Леванте определялась событиями, которые можно объяснить исключительно в свете изменений воззрений Запада, хотя, естественно, на эти изменения влияли как деятельность крестоносцев, так и ответные удары мусульманских князей. Даже когда нам кажется, что преобладали демографические или попросту общие экономические соображения, фактически почти всегда действовали внутренние западные стимулы, которые то разжигали, то снижали интерес к крестовым походам, а вовсе не ситуация в исламском мире, оказывавшая лишь слабое и косвенное воздействие.

Не всякая война против «неверных» была крестовым походом. Крестоносец сражался ради того, чтобы передать Гроб господень под защиту христиан; он шел в бой, подстрекаемый церковью, которая гарантировала ему отпущение грехов и обещала рай в случае гибели. Паломничество и dilatatio regni Christi et ecclesiae («распространение власти Христа и церкви») в качестве цели и чисто духовные привилегии в качестве награды – таковы были признаки истинного крестоносца. Так же как в мусульманском джихаде, целью войны не было насильственное обращение в иную веру. Установление власти христиан, естественно, создавало благоприятные условия для миссионерской деятельности. Фундаментальные изменения, которые превратили оборонительную belium justum («справедливую войну»), оправдываемую св. Августином, в религиозную агрессивную войну, произошли в конце первого тысячелетия нашей эры.

Под влиянием нападений сарацин на Италию, особенно под воздействием разрушения храма Гроба господня ал-Хакимом, папа Сергий IV в 1011 г. впервые призвал христианский мир начать «битву за Господа» и даже пообещал, что сам пересечет море, дабы попасть в Сирию. Энциклика Сергия успеха не имела. Основные черты крестового похода не проявлялись вплоть до начала борьбы норманнов против греков в Апулии и Калабрии, а также против мусульман в Сицилии; феодальный сюзеренитет папского престола над островом узаконил притязания норманнов на владение им за два года до того, как они отплыли к Сицилии. Однако норманнские короли позволили своим мусульманским подданным исповедовать прежнюю веру. Так же как это было в Сирии и Испании, в Сицилии – третьем регионе, где контакт с мусульманскими «язычниками» привел к религиозному конфликту, – христиане вначале удовлетворились тем, что вернули себе руководящее положение по отношению как к восточным христианам, так и к «неверным». Поэтому весьма вероятно, что папа Урбан II (1088– 1099), призывая к крестовому походу и выдвигая в качестве первоочередной задачи освобождение Святой земли, имел также в виду в качестве долгосрочной цели возвращение власти над восточным христианством. Для Византии это была весьма веская причина отнестись к движению с подозрением.

В 1063 г. в Сицилии в битву при Черами вмешался св. Георгий, что было так типично для сражений эпохи крестовых походов; в 1064 г. впервые крупные французские кавалерийские отряды присоединились к испанским христианам, осаждавшим крепость Барбастро, «чтобы христианская правда победила, а позорные заблуждения сарацин рассеялись». После победы испанцы отнеслись к побежденным необычайно мягко, желая угодить французам. В беспрерывных конфликтах между маленькими испанскими государствами, принадлежавшими к обеим религиям, политические и военные союзы далеко не всегда соответствовали требованиям веры. Даже Сид (от араб, каид – «правитель»), Родриго Диас, испанский национальный герой, во многом приобрел свою славу на службе у мусульманских князей и в борьбе против христиан. Католические монархи, особенно со второй половины XI в., когда реконкиста значительно увеличила их владения, отнюдь не были склонны пользоваться плодами гражданских войн, проводя радикальную религиозную политику. Лишь крутые антихристианские меры, принятые Альморавидами к концу XI в., ужесточили позицию христианских правителей в отношении ислама.

Крестоносцы, без сомнения, могли бы освободить Византию от постоянной угрозы со стороны Сельджукидов, но идеология воинствующей церкви, вид вооруженных клириков и не в последнюю очередь призрак Европы, объединенной под властью Христа, наполнили сердца греков страхом. Анна Комнина, дочь императора Алексея, который обратился к папе Урбану II с просьбой о помощи, считала крестоносцев обманутыми паломниками, а их вождей – лицемерами, истинной целью которых был Константинополь. Среди христианских общин Востока только армяне и марониты Ливана ощущали близость своих интересов с целями крестоносцев. Монофизиты Сирии, тесно связанные с мусульманами языком и культурой, в основном остались пассивны, адепты греческой церкви были полны недоверия. Запад неверно оценивал положение христиан, находившихся под властью мусульман. По-видимому, с приходом сельджуков паломники все чаще становились свидетелями конфликтов, которые раньше представляли собой случайные ссоры; затем последовал набег 1064 г., в котором Запад обвинил не власти, а бедуинов; наконец, беды, которые обрушились на греков в Малой Азии, – все это создало преувеличенное мнение о притеснении христиан в мусульманских странах. На самом деле как раз на фатимидской территории был достигнут весьма приемлемый модус вивенди. Мусульмане не видели аналогии между своей концепцией джихада и идеей крестового похода. В Сирии и Египте джихад уже некоторое время перестал быть живой концепцией, тогда как Сельджукиды Рума считали себя борцами за веру; подлинными странами джихада были Индия, Центральная Азия и юг Марокко. В Сирии франков сочли помощниками византийцев; их прибытие не вызвало особенного удивления. Даже когда они в качестве независимой силы вмещались в беспорядочную борьбу маленьких государств, находившихся под сюзеренитетом Сельджукидов и Фатимидов, многие князья вначале отнеслись к ним как к возможным союзникам. Некоторым оправданием для мусульманских князей, проглядевших идеологические побуждения пришельцев, служила и реальная сила крестоносных армий.

Мусульманам и в самом деле можно простить их ошибку в определении характера крестового похода. Однако кровавая баня Иерусалима и холодная деловитость, с которой крестоносцы вступили во владение завоеванным ими святым городом, уже едва ли позволяли интерпретировать крестовый поход как эсхатологическую акцию, как в подлинном смысле слова последнюю войну, которая принесет империи всеобщий мир, окончательное установление праведной веры, вечное пробуждение в грезах о боге, мечту, ставшую явью, создание всеобщего вместилища истины, войну, всем этим очень напоминающую джихад. Куда легче понять взаимопроникновение земной и небесной сфер в событиях, происходивших во время осады Антиохии (1097–1098), когда обнаружение «святого копья» и вмешательство святого, некогда убившего дракона, ясно показывают, как иррациональные элементы использовались для достижения победы. Концепция св. Августина о справедливой и святой войне была конкретизирована в борьбе против агрессивных донатистов, распространена позднее на войну против неверных, когда дух крестовых походов начал ослабевать, снова сослужила службу для оправдания борьбы против еретиков или даже против политических противников римской курии. Между тем джихад, как и прежде, был направлен вовне; во внутри-исламском конфликте он был использован ортодоксами только в оборонительной борьбе против шиитов-семеричников, хотя хариджиты, для которых джихад был шестым «столпом» веры, всегда применяли его именно таким образом. Было бы неверно заходить столь далеко, чтобы утверждать, будто Фатимиды при появлении латинского войска отнеслись к нему как к инструменту антисельджукского джихада. Но они были явно рады падению Антиохии и, когда шедшая на подмогу армия во главе с сельджукским эмиром Мосула была разбита, немедленно воспользовались ситуацией, чтобы захватить контроль над Иерусалимом. Когда же крестоносцы двинулись на Иерусалим, Фатимиды, естественно, изменили к ним отношение; вновь созданному Иерусалимскому королевству тут же пришлось защищаться против египетского контрнаступления.

Поначалу Иерусалим претендовал на некоторое превосходство над тремя другими латинскими государствами: герцогством Эдесским, представлявшим собой форпост в борьбе против Сельджукидов Малой Азии и Ирака, княжеством Антиохийским, которое, подобно Эдессе, сперва играло более важную роль, чем Иерусалим, и герцогством Триполийским, до 1170-х годов бывшим вассальным государством. Численность франкских поселенцев и франкского войска, даже усиленного вооруженными пилигримами, туземными солдатами, известными как turcopolae, и все большим количеством наемников, была всегда малой, слишком малой, чтобы обеспечить в стране мир. Администрация и судебная система, созданные в государствах крестоносцев, по-видимому, завоевали расположение даже их мусульманских подданных, как о том свидетельствует многократно цитировавшийся отрывок из путевых заметок испанского мусульманина Ибн Джубайра (он побывал в Сирии в 1184–85 г.). Но религиозные узы оказались крепче, чем политическая лояльность, с какой бы готовностью она ни принималась, и даже местные христиане не страшились возврата к мусульманскому правлению. Единство иерархической структуры и сходство интересов (война, охота, лошади) христианской и мусульманской военной аристократии создавали дружеские отношения, не зависящие от их симбиоза или эпизодических союзов. Но вследствие несходства обычаев, ощутимого культурного превосходства мусульман, за исключением некоторых областей военной техники, и неустойчивости политического положения религиозные различия доминировали.

Раздробленность мусульманских сил выражалась не только в том, что Фатимиды противостояли Сельджукидам, но и в том, что в пределах сельджукской территории «великий султан» выступал против других членов династии, князья – против своих атабеков и правители мелких округов – друг против друга, а часто и против прочих местных властей, бедуинских объединений или крупных городов. Бесконечные малые войны с их подозрительностью и ненавистью позволили крестоносцам оккупировать прибрежные территории и использовать их для высадки пополнений и выгрузки военного снаряжения. Семь состоявшихся между 1096 и 1270 гг. крестовых походов, отобранных и пронумерованных в исторических книгах, имеют особое значение в основном с точки зрения внутриевропейских и европейско-византийских отношений. Латинские государства могли защищаться только потому, что на протяжении всего XII века туда непрерывно лился поток иммигрантов и они поддерживали оживленную торговлю с Италией и Францией, которая гарантировала им снабжение оружием, почти полностью перевозившимся на итальянских судах. Прибытие паломников и заход военных кораблей, будь то пизанские или генуэзские, создавали благоприятные возможности для коротких и жестоких кампаний, которые принесли крестоносцам такие важные приобретения, как Бейрут и Сидон (1110).

Распад исламских Сирии и Месопотамии был не только следствием неуправляемости тюркских солдат; он отражал борьбу интересов крупных сирийских городов и Джазиры, а также стремление к независимости и рост самосознания населения таких городов, как Дамаск и Алеппо. Хотя над ними стояли тюркские хозяева, власть которых могла быть очень мучительна, они существовали более «сами по себе», чем обычные составные части крупного государства. Этим объясняется поддержка, которую стремившиеся уничтожить друг друга династии обычно находили среди арабоязычного населения, несмотря на свое чужеземное происхождение. С общемусульманской точки зрения крестоносцы не представляли реальной опасности, и прежде всего потому что не заботились о консолидации своих владений ни в географическом, ни в стратегическом отношении. Чтобы добиться этой цели, франки должны были бы достичь долины Иордана и приобрести контроль над дорогой, ведущей от Дамаска через Хомс в Алеппо, или хотя бы получить возможность блокировать ее в случае необходимости. Они не предприняли ни одной серьезной попытки сделать это. Алеппо и Дамаск несколько раз подвергались нападениям, но всегда безуспешно, и коммуникации между мусульманскими центрами никогда не были перерезаны. Герцогство Эдесское было открыто для нападения со всех сторон, и не в последнюю очередь из-за скверных отношений с Византией; не в лучшем положении находилась и Антиохия, защищавшая Эдессу с востока. Для мусульман обладание сильными городами или крепостями гарантировало власть правителя над населением равнины, но не могло защитить последнее от набегов, больших или малых. Благополучие же латинских княжеств зависело от сохранения в их руках обнесенных стенами городов (портовых) и крепостей внутри страны.

Авантюрная история государств крестоносцев, имевшая столь важные последствия, по крайней мере для Запада, длилась почти 200 лет. Население их было на удивление малочисленно: герцогство Эдесское и несколько позже Иерусалимское королевство могли выставить примерно по 700 всадников. Не известна ни одна кампания, в которой бы участвовало более 15 тыс. солдат. Как правило, армии крестоносцев насчитывали не более пятой части этой цифры; численность мусульманских армий стояла примерно на том же уровне, хотя, разумеется, по размерам находившихся в их распоряжении резервов они превосходили крестоносное ВОЙСКО.

Вряд ли борьбу против франков можно назвать религиозной войной, хотя, естественно, постоянные трения с христианами вели к возрождению религиозного чувства; в конечном счете следствием этого стало укрепление суннитского правоверия, без чего различные государства никогда бы не сумели объединиться в общность, независимую от Сельджукидов. Присутствие франков действовало как катализатор; Зангиды и позднее Аййубиды, использовав это обстоятельство, получили явное преимущество перед своими соперниками и приобрели по меньшей мере пассивную поддержку населения. Из-за благочестия Зангидов их мусульманские противники теряли симпатии своих подданных, особенно когда в поисках помощи заключали союзы с христианами. Однако и в годы возвышения латинских государств, и в течение всего периода их существования избежать подобных соглашений было невозможно, ибо латиняне контролировали такие стратегически важные районы, как Хауран (расположен в современной Иордании) и Бекаа, снабжавшие Дамаск зерном. Упадок Буридов (1120–1154), правивших в Дамаске, был явным результатом их вынужденного союза с христианами.

Часто утверждают (и столь же часто оспаривают), что существование государств крестоносцев усиливало враждебность между мусульманами и христианами. Бесспорно, после восстановления объединенного мусульманского государства в Египте, Сирии и Северной Месопотамии мусульмане в отношениях с христианами стали больше придерживаться буквы шариата, и вскоре последние были полностью исключены из общественной жизни. Может быть, и в самом деле верно, что союз христианских церквей с враждебными исламу монголами в конце концов укрепил мусульманское большинство в его неприязни и презрении к «людям Писания» (ахл ал-китаб); но признаки этого наблюдались и в домонгольский период. Необычный либерализм фатимидской эпохи сменился нейтралитетом нового суннитского правоверия при Аййубидах и их преемниках и в конце концов полностью исчез.

Латинская экспансия вынуждена была временно прерваться после неудачной осады Тира в 1112 г. Город не был захвачен до 1124 г.; важный египетский порт Аскалон держался до 1153 г. Лишь за несколько лет до осады Тира мусульмане впервые сплотились для отпора крестоносцам, причем не ради Сирии, которая больше всех нуждалась в защите, а из-за сельджукидского Мосула. May дуд, эмир Мосула, уже обращался к «великому султану» в Багдаде за помощью в 1108 г. и еще раз, после падения города, в 1109 г.; любопытно, что этот шиитский нотабль все еще не считал фатимидского халифа защитником исламских интересов. С разрешения своего брата, «великого султана» в Багдаде, Маудуд объявил «священную войну» и немедленно заключил союз с предыдущим сельджукским эмиром Тугтегином Бури, который добился независимости в качестве правителя Дамаска. Убийство Маудуда в 1113 г. прервало наметившийся поворот событий, но месопотамские эмиры хранили в памяти завещанный им дух реконкисты. Следующие 15 лет были посвящены борьбе за Алеппо, бывший в то время данником крестоносцев; на этот город претендовали и месопотамцы и Дамаск. Изгнание армянских феодалов из районов, прилегавших к Эдессе, оформление «Малой Армении» в Киликии и первое нападение на Египет по суше в 1118 г., а также последняя кампания Балдуйна I, брата Готфрида Бульонского и подлинного создателя могущества латинян в Южной Сирии и Палестине, пришлись именно на этот переходный период, который закончился в 1127 г. с передачей Мосульского эмирата Имад ад-Дину Занги.

Отец Имад ад-Дина, Ак-Сункур, с 1084 по 1094 г. от имени Маликшаха правил Алеппо; сам он стал известен своим участием с юных лет в джихаде, громкое же имя завоевал, управляя при Маудуде и его преемниках Бурсукидах Мосулом, а позднее – состоя на службе у центрального сельджукского правительства в качестве наместника Ирака и Багдада; Сирия не входила в сферу деятельности Имад ад-Дина. Арабские историки, изучающие период, который начинается с завоевания Эдессы, считают Имад ад-Дина великим борцом за веру. Это действительно так, но только в том смысле, что он добился объединения мусульманских Сирии и Месопотамии, без чего любая попытка выступить против франков была бы бесплодна; при выполнении своей миссии он использовал все находившиеся в его распоряжении средства и не испытывал при этом ни малейших колебаний. Не считая кампании против Эдессы (1144), Имад ад-Дин лишь дважды выступал с оружием в руках против латинян, причем оба эти случая носили несколько эпизодический характер. Его первым и решающим успехом было свержение династии мусульманских правителей Алеппо (1128).

Иерусалим в 30-х годах XII в. стал проводить более самостоятельную политику по отношению к северным княжествам. У кормила власти там находилось уже второе поколение крестоносцев; они не ощущали непосредственной угрозы, исходившей от окружающего их мира, по одежде походили на своих арабских соседей и почувствовали даже некое отчуждение от западных единоверцев, когда те прибыли на помощь после потрясения, вызванного потерей в 1147 г. Эдессы. Второй крестовый поход, в котором участвовали два короля, вначале имел целью вернуть Эдессу, падение которой не только ослабило Антиохию, но и вследствие восстановления коммуникаций с Месопотамией дало Алеппо свободу действий, что позволило угрожать Дамаску, бастиону, независимости которого Иерусалим был обязан своим благополучием. Однако крестоносцы поддались соблазну двинуться на Дамаск, а когда из этого ничего не вышло, армия, даже не испытавшая поражения, решила вернуться домой. Этот второй искренний взрыв энтузиазма в христианской Европе закончился утратой иллюзий и взаимными обвинениями. Имад ад-Дин был убит до прибытия крестоносной армии, и наследство поделили, два его сына (1146), жившие в Алеппо и Мосуле. Hyp ад-Дин, младший брат, в ?54 г. почти без помех, что объяснялось пассивностью Иерусалима, овладел Дамаском; отныне королевству на севере и востоке противостояло объединенное мусульманское государство. О его рыхлости свидетельствовало то обстоятельство, что Hyp ад-Дину потребовалось почти десять лет на устройство государственных дел, прежде чем он сумел предпринять решающее наступление против франков.

Консолидация в данном случае заключалась не только в том, чтобы подавить христианские анклавы и подчинить непокорных офицеров; в первую очередь речь шла об уничтожении шиитского влияния, частично силой, частично путем воздействия новых учебных центров (Мадраса) на сельджукское общество – сам Hyp ад-Дин похоронен на территории одной из религиозных школ, основанных им в Дамаске. Суфизм помог усилить в народе благочестие точно таким же образом, как это было сделано в сельджукской Малой Азии; оно широко распространилось, часто под руководством фанатиков-персов. Радикальные шииты – ассасины продолжали действовать, даже несмотря на давление, оказывавшееся на них Салах ад-Дином, и Рашид ад-Дин Синан, «старец горы», до самой своей смерти в 1193 г. был достаточно могуществен, чтобы сводить счеты с Сирией, черпая силы в двойной игре против суннитов и латинян. Вплоть до 1273 г. Бейбарс, победитель монголов, не мог разрушить крепости ассасинов и уничтожить их самостоятельность.

Современному исследователю трудно понять, каким образом Джазира, Сирия и Палестина могли обладать сравнительным благополучием во время непрекращавшихся мелких войн, когда и большие и малые районы переходили из рук в руки и незащищенная страна слишком часто подвергалась опустошению, когда христианские и мусульманские правители находились в постоянной вражде друг с другом и мусульманские города раздирались гражданскими войнами. Багдад испытывал экономический упадок. Ибн Джубайр говорит о высокомерии его жителей, которое находилось в печальном противоречии с разорением значительной части города. Между тем Мосул был промышленным центром, через Алеппо и Дамаск связанным с европейской торговлей, переживавшей в то время подъем. Прибрежные города, где итальянские купцы получали значительные привилегии в обмен на транспортные услуги, превратились в склады товаров, в торговле которыми участвовал и Египет. В крупных городах, как правило, возникали небольшие «кварталы» иностранных купцов, напоминавшие митата в Константинополе; по-видимому, то были копии сирийских колоний, которые в конце периода греко-римской древности вели торговлю с Италией и с будущей Францией.

Фатимидское государство, в котором быстро развивался процесс внутреннего разложения, было уже не в состоянии эффективно использовать свое богатство. У исмаилизма в стране не было корней; возрождение, вызванное деятельностью вазиров-армян, кончилось, когда ал-Афдал был убит (1121); в этом деле наверняка были замешаны ассасины или халиф ал-Амир (1101 –1130), являвшийся их креатурой. Через девять лет сам халиф стал жертвой нападения низаритов. Дворцовые интриги, уличные схватки, конфискация христианской собственности, возвышения и убийства скороспелых сановников, набеги на франков, проводившиеся без энтузиазма, и бесплодные союзы, заключенные с Hyp ад-Дином, а ко всему этому – после 1155 г. правление халифов-детей, – таков был фатимидский Египет XII в. Фатимиды получили передышку лишь потому, что латинские государства находились между Hyp ад-Дином и Египтом, и потому, что суннитский альянс еще не полностью сложился.

В 1163 г. иерусалимский король Амальрик (Амори I) (ум. 1174) вмешался во внутренние дела Египта, рассчитывая использовать богатства этой страны для усиления своего собственного королевства. Его планы потерпели крах, но в следующем году Hyp ад-Дин, послушавшись своего курдского эмира Ширкуха, отправил в Египет войска по приглашению бежавшего к нему египетского эмира Подобно Амальрику, Hyp ад-Дин понимал, что без ресурсов Египта он не сумеет одержать окончательную победу; египетский флот мог бы позволить ему перерезать морские коммуникации франков и поставить под свой контроль большую часть европейской торговли. Его экспедиция оказалась успешной, но сирийцы не торопились покидать страну, и египетский эмир призвал Амальрика. Комедия с приходом и уходом повторилась еще раз. В 1168 г. Амальрик захватил Каир и объявил себя королем Египта. На этот раз Фатимидам пришлось обратиться к помощи Hyp ад-Дина, Когда Ширкух подошел к городу, Амальрик уклонился от сражения, и 8 января 1169 г. сирийцы вступили в Каир. Известность Ширкуха, умершего через два месяца после завоевания, уступала славе его племянника Салах ад-Дина, известного на Западе как Саладин. Однако основание Аййубидской империи (названной по имени отца Саладина) было в значительной степени делом рук Ширкуха, хотя именно Саладин два года спустя формально положил конец существованию фатимидской династии. Также по повелению Ширкуха впервые за 200 лет пятничная молитва снова стала возноситься в честь аббасидского халифа, сидевшего в Багдаде. Захватив власть в Египте, Саладин стал опасен для своего сюзерена. Дипломатическое искусство, благоприятные обстоятельства и не в последнюю очередь ранняя смерть Hyp ад-Дина (1174) предотвратили вооруженное столкновение между ними.

Зависимость правителя от своих военачальников была столь обычным делом, что и Саладин не смог ее избежать. Поскольку социальная и в известной степени политическая структура общества очень мало зависела от личности правителя, единство государства надо было каждый раз заново завоевывать. Даже Сала-дину, обладавшему государственным умом и опиравшемуся на ресурсы Египта, потребовалось десять напряженнейших лет, прежде чем он прочно завладел территориями, управлявшимися прежде Hyp ад-Дином. Когда халиф признал его султаном Египта (с Нубией и Киренаикой), Йемена, Палестины и Сирии (1175), это означало лишь фиксацию совершившегося факта; и все же это усилило его моральную позицию и формально узаконило миссию, к выполнению которой Саладин чувствовал себя призванным: уничтожение латинских государств и отвоевание Иерусалима защитником истинной веры.

Саладин был достаточно мудр, чтобы дождаться, пока Дамаск, Алеппо и Мосул объединятся под его контролем, с тем чтобы несколькими мощными ударами ослабить враждующих друг с другом латинских князей. Уступавшие по численности мусульманам, с руководством, отличавшимся отсутствием твердости и последовательности, запутавшимся в неразрешимых династических распрях к прекрасно понимавшим шаткость своей позиции, крестоносцы еще раз сплотились под началом короля Ги де Лузиньяна в последней попытке спасти положение. Стратегическая ошибка, отчасти объяснявшаяся неприязненными отношениями между королем и рыцарскими орденами, с одной стороны, и мелкими князьями – с другой, привела 4 июля 1187 г. крестоносцев к сокрушительному поражению у Хаттина, недалеко от Генисаретского (Тивериадского) озера. Крестоносное войско потеряло всякую способность к сопротивлению, это открыло перед Саладином путь к широким территориальным приобретениям и к захвату Иерусалима, что произошло 2 октября 1187 г. Тир остался в руках крестоносцев только из-за истощения мусульманской армии и нежелания ее командиров пренебречь обычаем и продолжить кампанию в зимнее время. Герцогство Триполи фактически вышло невредимым из этой катастрофы – поразительный пример ограниченности даже самой грандиозной военно-политической операции того времени. Падение Иерусалима привело Европу в невероятное возбуждение. С 1189 по 1192 г. английские, французские и немецкие войска находились в Святой земле. Вторичное завоевание Акры после почти двухлетней осады и укрепление прибрежной полосы от Тира до Яффы –такова была жалкая награда за это последнее великое военное усилие Запада.

В марте 1193 г., через несколько месяцев после заключения перемирия между Саладином и Ричардом Львиное Сердце, чьи рыцарские фантазии в немалой степени повинны в слабом успехе Третьего крестового похода, Саладин умер в возрасте всего 55 лет. Его брату, принявшему титул ал-Малик ал-Адил, также понадобилось некоторое время, чтобы взять в свои руки контроль над империей, которую Саладин разделил между своими тремя сыновьями. Однако «мировой статус» аййубидского государства в пределах дар ал-ислама не был затронут этими семейными распрями. В 1173 г. Саладин послал своего брата Тураншаха в Йемен, и его преемники до 1228 г. сохраняли права на большую часть страны; «протекторат» над священными городами Меккой и Мединой также оставался за египтянами. В это время аййубидский эмир распространил свое влияние вплоть до Триполи (Ливия), явно намереваясь создать на побережье обширную базу в связи с планировавшимся увеличением египетского флота; она должна была облегчить доступ к строительным материалам и контакт с населением, занимавшимся мореплаванием. Хотя религиозная вражда ожесточалась, уже появились признаки истощения Запада, что вызвало падение интереса к крестовым походам. Желая принять участие в европейской торговле и опасаясь возможного наступления западных держав, Аййубиды несколько раз соглашались на заключение договоров, выгодных латинянам; наиболее известен десятилетний мир между ал-Маликом ал-Камилем (1218–1238) и отлученным от церкви Фридрихом II, возвративший Иерусалим и Назарет христианам (1229); соглашение между двумя искушенными политиками вызвало скандал среди адептов обеих религий.

Отныне военная активность крестоносцев была направлена против Египта. Дамиетта подвергалась осаде и захвату трижды на протяжении жизни одного поколения (в 1217, 1221 и 1249–50 гг.) и дважды крестоносцы терпели тяжелые поражения при попытке продвинуться от Дамиетты к Каиру. Падение Константинополя в 1204 г. и разочарование, вызванное среди европейцев деятельностью латинян в Сирии, привели в XIII столетии к постепенному уменьшению наплыва вооруженных паломников. Ни идеализм Людовика Святого, ни миссионерская проповедь св. Франциска Ассизского в Египте (1219) не смогли укрепить положение крестоносцев. После потери Иерусалима Акра, Триполи и замки тамплиеров выглядели как шаткие валуны, захлестнутые монгольским половодьем. Орда хорезмийских наемников, гонимых монгольской бурей, была нанята аййубидским султаном; она-то в 1244 г. и отняла Иерусалим у христиан в последний раз.