Усиление репрессий в профсоюзах

Усиление репрессий в профсоюзах

Провокационные заявления, в которых сочетались популизм с призывами к охоте на врагов, разожгли разрушительный пожар, которых вскоре поглотил руководство профсоюзов сверху донизу. Профработники возмущено реагировали на любое обвинение во вредительстве, отвечая встречными обвинениями, направленными на дискредитацию противников. Страх повысил ставки: обвинение могло не только опозорить, но и привести к потере работы, аресту и даже казни. Каждый маскировал свою критику и жалобы демократической фразеологией, используя одни и те же лозунги для достижения различных целей. Лозунги, используемые в жестокой борьбе за должность, привилегии и выживание, не имели никакого отношения к их смыслу. Если бы язык можно было сравнить с конвертируемой валютой, то он все в большей степени девальвировался во время политической гиперинфляции 1937-1938 годов. В Уфе несколько членов ЦК Союза рабочих спичечно-фанерной промышленности обвинили своего председателя Пилиненка и секретаря ЦК Смирнову в пьянстве, «тесной спайке с врагами народа» и «гастролерстве». Предмет разногласий, причиной которых был мотив личной мести, можно было с трудом трактовать однозначно, хотя обвинения, опиравшиеся на лозунги профсоюзной демократии, были всем хорошо знакомы. Руководители лесопильной и деревообрабатывающей промышленности в этом споре также встали на сторону профсоюза. Один бывший директор крупного лесопильного завода в Уфе поддерживал обвинения против Пилиненка, но выяснилось, что с ним у директора имелись личные счеты. Когда в 1935 году того уволили, Пилиненок его не поддержал. Пилиненок защищался себя точно таким же способом, тем же языком, которым пользовались его обвинители. Он обвинил членов ЦК, добивавшихся его увольнения, в том, что они были связаны с руководством «Фанертреста» — «вражеской» группой, которая «игнорировала сигналы большевистской партии и беспартийных», «не разоблачала врагов народа» на фанерной фабрике и в тресте» и способствовала «вражеской активности». Таким образом, ЦК Союза разделился на две группы, каждая из которых обвиняла друг друга в одних и тех же нарушениях. ВЦСПС, осведомленный об ожесточенных спорах, начал проверку, которая вскоре вышла и за пределы ЦК Союза, затронув по крайней мере шестнадцать работников лесопильной и деревообрабатывающей промышленности. Даже следователи не могли понять смысл неразберихи, порожденной взаимными обвинениями. Было установлено два неопровержимых факта: во-первых, обе стороны неоднократно напивались (часто вдвоем) на протяжении 1936 года. Во-вторых, отдел охраны труда ЦК профсоюза плохо выполнял свою работу.^{418} Иными словами, рабочие лишались пальцев, рук и других частей тела при работе с опасными машинами из-за несоблюдения правил техники безопасности, но ни Пилиненок, ни его противники не делали попыток уменьшить количество несчастных случаев. Грязный клубок обвинений лег на стол Шверника, надо было распутать нити клубка и определить виновного. Это было одно из множества дел, которые направлялись руководителям ВЦСПС для разрешения. Не удивительно, что Шверник, которому не хватало проницательности и уверенности царя Соломона, с отвращением всплеснул руками. Поскольку суть обвинений с обеих сторон сводилась к связям с «врагами», Шверник, по всей вероятности, передал компрометирующие материалы в НКВД.

Борьба, как в ЦК Союза рабочих спичечно-фанерной промышленности, шла во многих профсоюзах. Личные амбиции, внутренняя борьба за власть, вражда между ведомствами — все это подавалось руководством профсоюзов на языке того времени. Высокий уровень производственного травматизма, пьянство, моральная распущенность автоматически приравнивались к «вражеской деятельности». Поскольку проблемы в профсоюзе были представлены как измена, они привлекли внимание органов, проводивших расследование, которые, в свою очередь, раскрыли сомнительное поведение и связи с «врагом». Руководители ВЦСПС и ВКП(б) с готовностью реагировали на любое обвинение, в котором речь шла о «врагах», из страха, что их могут обвинить в укрывательстве. Вал обвинений и проверок не мог не привлечь внимания органов НКВД, которые без колебаний арестовывали любого человека, обмазанного дегтем обвинений.

Таким образом, террор распространялся все шире, охватывая один профсоюз за другим, и спускался с верхнего на более низкий уровень иерархической структуры профсоюзов. В 320 км к востоку от ЦК Союза рабочих спичечно-фанерной промышленности находился обком профсоюза леса и сплава, головная организация которого располагалась в Свердловске; накануне выборов этот профсоюз также был втянут в жестокую борьбу. Руководство обкома буквально умылось слезами в процессе «критики и самокритики». Осенью 1937 года после выборов лишились должности несколько старых руководителей профсоюза; газета «Труд» опубликовала нелестную статью о новом руководстве. Статья подстегнула некоего Нифетова[54] написать в ВЦСПС длинный донос на президиум обкома профсоюза. Нефедьев обвинил вновь избранный президиум в злоупотреблении положением, нерегулярном проведении собраний. По объяснению Нефедьева, в президиум в составе семи человек царит беспорядок. Рубель — новый председатель президиума профсоюза был недавно исключен из партии и уволен со своей прежней должности за «связь с врагом», другой член президиума — за «систематическое пьянство и учиненный скандал», а третий — «за пьянку и нанесение побоев жене стахановца». Четвертого члена президиума направили инспектировать тюрьмы НКВД на лесозаготовках, пятый — уехал в Свердловск. Хотя два остальных члена президиума продолжали проводить собрания, они вряд ли могут заменить собой весь состав. Работники крупнейшего обкома, включая инспекторов по труду и физической культуре, были арестованы. Нефедьев затаил злобу против Пестова — одного из оставшихся членов, которым затем стал председателем. Нефедьев жаловался, что Пестов занимал одновременно три поста, включая должность инструктора и получал 700 рублей в месяц за чтение газет рабочим вслух.^{419} (Возможно, Пестов занимался дополнительной работой после ареста платных работников профсоюза.)

По словам Нефедьева, Пестов также был виновен в «нарушении профдемократии». Являясь одним из представителей старого руководства, он пытался фальсифицировать выборы в профсоюзах, созвав делегатов из Свердловска, чтобы заранее подготовить список кандидатов. Будто бы он сказал делегатам: «Надо нам договориться, решить, кого мы будем выставлять кандидатами в состав пленума, и за кого мы будем голосовать». Пестов попытался повернуть ход съезда в свою пользу, поручая рабочему комитету организовать дополнительные выборы, чтобы отменить результаты предыдущего голосования за делегатов. Нефедьев писал с возмущением: «Обком превратился в проходной двор».^{420}

Нефедьев был не единственным человеком, бросавшимся обвинениями. Инспектор по технике безопасности также обвинял Пестова в нарушении процедуры выборов и потребовал, чтобы тот написал честный отчет для съезда профсоюза. Пестов не стал этого делать и вскоре уволил инспектора «за политические ошибки». Тот потребовал объяснения, но Пестов не считал нужным оправдываться. После того как вмешался Нефедьев, чтобы защитить инспектора по технике безопасности, Пестов отказался от своего обвинения, снова принял его на работу и отправил в отпуск. Нефедьев немедленно обвинил Пестова в «зажиме критики». В заключение своих многостраничных обвинений он закончил свое письмо так: «Учитывая неблагополучное состояние в руководстве обкома, прошу заинтересоваться и вмешаться в это дело ЦК Союза и ВЦСПС и осветить данный материал в газете “Труд”, а также прекратить Пестовское издевательство над работниками обкома и прекратить нарушение профдемократии и посмотреть возможность пребывания Пестова в обкоме Союза в дальнейшем».^{421} Таким образом, Нефедьев обличал Пестова, перемежая каждое обвинение удобными лозунгами профсоюзной демократии. Во втором доносе, риторика Нефедьев стала еще более резкой. «Когда, наконец, Пестов — председатель Свердловского обкома профсоюза будет разоблачен? — нетерпеливо потребовал он. — Попирающий профдемократию жулик, двурушник и подхалим, окруживший себя сворой жуликов, чужаков и разложившихся людей вплоть до контрреволюционного инструктора физкультуры». Он продолжал описывать Пестова как «основного подхалима» Рубеля — бывшего председателя обкома профсоюза, который был исключен из партии за контрреволюционные высказывания о Сталине. Пестов знал об этом разговоре! Пестов хотел защитить Рубеля! Пестов дал Рубелю рекомендацию, в которой написал, что подобных разговоров никогда не было! Нефедьев подробно, еще более истерично, изложил, что он все разоблачил и обо всем сообщил. Письмо заканчивалось скрытой угрозой в адрес ВЦСПС: «Не думайте, что изменилась сколько-нибудь, как нас учит тов. Сталин, работа по-новому».^{422} Обвинения в адрес Пестова были пронизаны фразеологией, прозвучавшей на пленумах ЦК Союза и ВЦСПС: «нарушения профдемократии», «лизоблюды, подхалимы, разложившиеся дегенераты», «большие политические ошибки и нарушения выборов тайного голосования». Эти письма также объяснялись глубокой личной неприязнью.

А. П. Шолмов, 37-летний председатель ЦК Союза рабочих леса и сплава Восточных районов пытался положить конец этому делу, написав честное письмо С. Л. Брегману, бывшему председателю Союза работников обувной промышленности, который был назначен на пост секретаря ВЦСПС. В письме объяснялось, что вновь избранный состав президиума обкома был сокращен. Осталось четыре человека, двое из которых не находились в Свердловске. Было трудно проводить регулярные собрания, но снова были проведены выборы и Пестова справедливо избрали председателем. Проверка, проведенная местным профсоюзом, сняла с него все обвинения. По словам Шолмова, Пестов был надежным и талантливым руководителем.^{423} И все же чьи интересы отстаивал Шолмов? Недавний выпускник лесотехнической Академии в Ленинграде, в 1936 году он стал секретарем профсоюза.

Это была его первая должность в профсоюзе. Он никогда не валил лес и не сплавлял бревна по реке. Его головокружительный взлет на высокий пост являлся прямым результатом устранения и заключения в тюрьму целого слоя руководства профсоюза,^{424}

Трудно до конца понять, что побуждало к взаимным обвинениям, но кажется, что причиной была борьба за власть на местном уровне после выборов.[55] Прежние руководители пытались защитить свои позиции, единодушно голосуя и протестуя против неблагоприятных для них результатов выборов. В определенной степени им это удавалось. Органы НКВД, контролировавшие их деятельность, произвели аресты и устранили Рубеля — председателя обкома профсоюза. Пестов — один из немногих руководителей, оставшихся от прежнего руководства, которого снова избрали, занял несколько вакантных должностей. Обвиненный Нефедьевым в различных правонарушениях, он боролся за то, чтобы восстановить свое доброе имя и сохранить свой пост. Обе стороны в этой опасной борьбе утверждали, что своими действиями отстаивают профсоюзную демократию. Однако какая сторона была истинным защитником демократических принципов так и не ясно. Был ли Нефедьев честным человеком, пытавшимся улучшить работу обкома и положить конец превышению полномочий? Был ли он членом клики, борющейся за власть в союзе с инспектором по технике безопасности и другими, жаждавшими лишить Пестова должности, чтобы на его место поставить своих людей? Или он страдал безумием навязчивой идеей о Пестове по личным мотивам? А как насчет Пестова? Мог он цинично получать четыре профсоюзные зарплаты, в то время как рабочие стояли по пояс в ледяных реках, сплавляя бревна на лесопильные заводы за жалкую зарплату в 250 рублей в месяц? Или он старался изо всех сил продолжать деятельность профсоюза, принимая на себя дополнительные обязанности после того, как количество профсоюзных работников уменьшилось после арестов? Был ли Шолмов разумным человеком или карьеристом и «подхалимом», защищавшим Пестова? И каков был результат? Был ли арестован Пестов и его окружение органами НКВД? Удостоился ли Нефедьев похвалы за продвижение «профдемократии» в Свердловске? Или он продолжал бредить идеей о «вражеской клике» в изолированной палате для душевнобольных? Непостоянство, субъективность, свойственные драматическим актерам, скрывают «объективную» правду. Независимо от того, в чем заключается правда, способность Нефедьева сформулировать свои навязчивые идем языком того времени гарантировала, что он будет услышан. Его обвинения, истинные или вымышленные, не остались без внимания и в конечном счете способствовали проведению серьезной проверки в обкоме профсоюза.

ВКП(б), ВЦСПС и НКВД были завалены доносами, наподобие тех, нефедьевских. На многочисленных сценах от Киева до Хабаровска местные актеры играли в драматических спектаклях, содержанием которых являлись политические обвинения, не имевшие значения подробности, личное недовольство и опасная запутанность положения. Интенсивный поток взаимных обвинений, состоял из мелочей повседневной жизни: кто с кем пил, кто больше зарабатывал, кто сделал неподобающее политическое замечание. Это история не об одном злодее и множестве его жертв, а более глубокая драма, в которой политические репрессии стали удобным формой выражения возмущения руководством, соперничества в организационных структурах и личных амбиций. Обычные сплетни на работе оказывались смертельно опасными, так как создавали путаницу, которую органы НКВД слишком сильно жаждали «расследовать», используя лозунги демократии. Не было недостатка в злодеях или жертвах: в смертельную игру вскоре вовлекли руководство каждого профсоюза. Некоторые руководители действовали по примеру Котляра. Большинство же, напуганные угрозой ареста и казни, ухватились за палку, с одного конца которой был террор, а с другого — демократия, и набросились с ней друг на друга. Собрания превратились коварную и смертельно опасную игру гладиаторов, орудующих лозунгами. Игра за выживание становилась все более сложной.