95. Одиночество

95. Одиночество

Итак, сосуществование двух мировоззрений, казалось бы непримиримых, в обычной жизни не влекло трагичных последствий благодаря терпимости, характерной для старых, т. е. утративших избыточную пассионарность, этносов. Наличие разнообразных взглядов и вкусов не мешало двоеверам пахать землю, строить терема, ковать мечи и кольчуги. Русь XII в. была страной богатой, культурной и относительно многолюдной, а политические задачи, возникавшие перед князьями, были столь просты, что те легко решали их с помощью своих толковых советников — бояр и епископов, обучавшихся в Константинополе не только богословию, но и дипломатии. А там обучать умели.

Но если все обстояло так благополучно, то почему через 100 лет Русская земля исчезла с политической карты мира?

Близость и даже идентичность господствующей идеологии этносов не ведет к их слиянию, хотя и сближает их культурный облик. Православие не сделало греков русскими, как и наоборот, но расположило их друг к другу. Кровавые войны на Черном море прекратились в XI в., а попытка Владимира Мономаха в 1116 г. вернуть старые земли уличей в устьях Дуная кончилась полной неудачей, причем трудно сказать, были ли там военные столкновения или воевода Иван Войтишич оттянул свои войска без боя, установив, что греки гораздо сильнее его.

Когда же Киевский каганат перестал объединять Русскую землю, суверенные княжества стали вступать в европейские коалиции. В 40-х годах Киев вступил в союз с Венгрией против Византии, а Галицкое и Ростово-Суздальское княжества — с греками против Киева и Венгрии. В 60-х годах Киев вступил в союз с Византией, а Ярослав Осмомысл Галицкий совместно с Венгрией поддержал знаменитого авантюриста Андроника Комнина. Но все это была дипломатическая игра, а не разрыв культурных связей, потому что на Афоне русских монахов становилось все больше, а в Константинополе возник русский квартал. Русские и греки жили дружно, но порознь.

Принято считать эпоху Комнинов золотым веком Византии. Внешне оно действительно так. Войны выигрывались, культура была в расцвете, Константинополь, по словам крестоносного хрониста, сосредоточил в себе 3/4 богатств всего мира, а остальная четверть была рассеяна по всем странам. Но с позиций этнологии все было куда хуже. Три великих Комнина побеждали и пировали за счет накопленных богатств. Они не мобилизовывали своих соотечественников на оборону границ, а нанимали в пехоту варягов и франков, в конницу — печенегов и куманов, а во флот — генуэзцев и пизанцев. Императора Мануила окружали французские рыцари и дамы. Даже императрица была француженка — Мария Антиохийская.

Поэтому связи Руси с Византией к концу XII в. приобрели несколько иной характер. Ссориться было не из-за чего, а дружить ни к чему. Контакт стал не эмоциональным, а умозрительным. Но ведь это тоже закономерно при спаде пассионарного напряжения в обеих странах.

Еще хуже стало в эпоху Ангелов. Эти бездарные правители утратили не только Болгарию, но и уважение православных славян. В XIII в. остались только воспоминания об идее общности греко-русской культуры, утраченной в 1204 г.

Несколько иначе сложился контакт Руси с единоверной Грузией. В 1185–1186 гг. царицу Тамару выдавали замуж за сына Андрея Боголюбского Юрия, которого дядя, Всеволод Большое Гнездо, лишил удела и компенсировал его роскошным династическим браком. Но князь Юрий Андреевич, человек энергичный, талантливый, но грубый, проявив отвагу и талант полководца, одновременно совместил русский порок — пьянство — с восточным, противоестественным. Тамара не стерпела и выслала мужа в Константинополь, богато его обеспечив. Однако Юрий Андреевич деньги быстро пропил, вернулся в Грузию через Эрзерум и поднял восстание. Самое удивительное в том, что почти половина Грузии стала на его сторону; значит, они считали претендента своим. Тамара победила. Грузинские князья сдались и привели самого Георгия Руси. Тамара отпустила его на Русь, но суздальские князья были непреклонны и не приняли Юрия. Тогда он женился на половецкой хатун, в 1193 г. приехал в Арран и при помощи местного атабека снова вторгся в Грузию, но был разбит и пропал без вести. Этнический контакт не состоялся.

Сложнее обстояло дело с романо-германскими католическими странами, включая славянскую Польшу. Здесь даже дружба на уровне этноса не могла осуществиться, несмотря на политические союзы, упомянутые выше. Русские считали своими греков, грузин, карелов, ижору, но не шведов, немцев, французов, итальянцев, несмотря на незначительность различий в теологической догматике, в тонкостях, недоступных подавляющей массе народа, да и знати. Ощущение преобладало над философским пониманием, как, впрочем, и на Западе.

Католики не считали греков, болгар и русских за единоверцев, причем это отчуждение, впервые проявившееся в 858–867 гг., через 300 лет превратилось в религиозную войну против православных. Пользы от этой войны не было ни той, ни другой стороне; смысл ее был неясен даже ученым — современникам событий.

Митрополит Иоанн IV (1080–1089) писал папе Григорию VII (1073–1085): «Не знаю, как произошли соблазны и преткновения на божественном пути и отчего они не исправляются? Не могу довольно надивиться, какой злой дух… враг истины и противник единодушия, отчуждает братскую любовь вашу от целого христианского стада, внушая, что мы не христиане. Но мы сначала всегда почитали вас христианами… хотя вы во многом от нас отличаетесь».[661]

Папа же в 1075 г. утвердил «королем русским» Изяслава на каких-то особых условиях, которые он не рискнул доверить пергаменту. Он писал, что его два посла «на словах изъяснят вам, что есть и чего нет в письме».[662] Вряд ли можно сомневаться в том, что тайная речь шла о подчинении папскому престолу и разрыве с греческой патриархией. Но Григорий VII умер в изгнании, а Изяслав после смерти брата-соперника вернулся в Киев в 1077 г. Надобность в западной помощи отпала.

А что было бы, если бы немцы, венгры и поляки посадили на золотой стол киевский своего ставленника, показывает пример Галича, захваченного венграми, где в короткое правление венгерского короля Коломана был выгнан православный епископ, церкви обращены в костелы, а народ принуждали к латинству.[663] Только смелое нападение князей Даниила и Мстислава Удалого вернуло Галичу и политическую, и религиозную свободу. Контакт с папством явно не удавался.

По сути дела, неудачи католической пропаганды среди славян происходили от двух причин: латинская Библия была непонятна славянам и пруссам, а переводы ее не допускались; поэтому убеждение заменялось принуждением, а о последнем прекрасно сказал Адам Бременский в своей «Истории церкви», написанной около 1070 г.: «Прибалтийские славянские племена, без сомнения, давно были бы обращены в христианскую веру, если бы не препятствовало тому корыстолюбие саксонцев, душа которых чувствует больше охоты к десятинам, чем к обращению язычников. Они новообращенных христиан в Славонии сперва возмутили корыстолюбием, потом, покорив, довели до бунта жестокостью и теперь, домогаясь только денег, не радят о спасении тех, кто и захотел бы уверовать».[664]

Вот и ответ на письма митрополита Иоанна IV к папе Григорию VII, героически исправлявшему нравы Западной церкви, но бессильному против явлений природы, в том числе этногенеза. В XII в. пассионарное напряжение романо-германской Европы достигло акматической фазы, а славянская и греческая Европа уже растеряла былую энергию, миновала даже инерционную фазу и жила только за счет накопленных богатств и традиций. Однако богатства растрачивались, а традиции забывались; близилось падение Константинополя и основание Риги.

Руси повезло больше, чем западным славянам и грекам. Те и другие прикрывали ее своими телами, а князья Рюрикова дома могли спокойно сводить личные счеты и в усобицах опустошать свою собственную страну; что же касается теологических диспутов с католиками, то русичи от них уклонялись, прекрасно понимая, что дело не в богословии, а в войне. И она началась в XIII в., когда против православия был объявлен Крестовый поход (см. гл. XXII).

Европейцы наступали планомерно. В 1204 г. французы и венецианцы взяли и разграбили Константинополь и Фессалоники, но в 1205 г. были остановлены болгарами и куманами, после чего Латинская империя и «Заморская земля» (Палестина) перешли к обороне и в конце XIII в. были ликвидированы.

Немцы и шведы тянулись к богатому Новгороду, но его спас Александр Невский в 1240–1242 гг. За эти полвека новорожденная Монголия справилась со своими степными противниками: меркитами, куманами и болгарами, но не сделала даже попытки закрепиться в Русской земле. Из Руси монгольские войска ушли в 1241 г. Хронологическое совпадение католического нажима на православие и пассионарного толчка в Монголии случайно.

Двадцать лет Русская земля, распавшаяся на восемь «полугосударств», по существу суверенных государств, — суперэтнос, основанный на постепенно забываемой традиции, — находилась в одиночестве, окруженная врагами и утратившая друзей. Но мало этого, большая часть населения Руси была настроена враждебно к тому порядку, который был основан на православии, княжеском авторитете и общерусском патриотизме. Это были упорные язычники и лицемерные двоеверы. Подати они платили, но любви к государственным началам не питали. Без них князья не могли существовать, но опираться на них было более чем опасно. Монголы и немцы находили среди них помощников, не считавших себя предателями, ибо князьям они подчинялись поневоле. И неудивительно, что Русская земля в XIV в. развалилась на части. Новгородская республика выделилась в неполноправного члена Ганзы, Киевскую землю забрали, почти без сопротивления, литовцы, а Залесская окраина обрела спасение в союзе с Золотой Ордой, защищавшей своих подданных. Одиночество — самый верный путь к исчезновению. Но начался этот процесс этнической обскурации после разгрома Киева, за 33 года до похода Батыя, а не вследствие монгольского набега, размеры коего преувеличены в последующей историографии.

Но был ли возможен тот выход, о котором задним числом мечтали либеральные историки XIX в., — сближение с Западом и тамошней культурой, развивавшейся весьма бурно? Для ответа надо дать обобщение европейской мысли XII в., хотя бы крайне лаконичное. Только этим способом можно уловить различие строя мысли Востока и Запада, породившее великий раскол XI в.