1. Композиция начальных частей ранних летописей и хроник

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Композиция начальных частей ранних летописей и хроник

Композиция начальной части «Повести временных лет» неоднократно рассматривалась в историографии в связи с выяснением смысла названия этой летописи[4], комментированием поставленных летописцем вопросов, проблемой выявления её источников, идеологическими и культурными доминантами так называемого «недатированного Введения»[5].

Вводная часть по своей форме противостоит анналистическому[6], разделенному погодно основному тексту летописи. Эти части разрываются рассчетом лет и перечнем русских князей, начиная с Олега. Таким образом, все основные события Введения вынесены за рамки текущей, привязанной к временной шкале истории, находятся вне исторического времени, не имеют конкретных исторических маркеров[7]. Во Введении господствует «смешение времен», хронология явно условна и добавлена в этот раздел a posteriori. Недатированная часть ПВЛ представляет собой «экспозицию» погодного изложения, соответствующего «историческому периоду». Введение составлено из библейских цитат, византийских хроник, подражаний им (списки славянских племен), устного христианского фольклора[8] и славянских легенд[9]. В отличие от основного текста ПВЛ, где событийный ряд строится по синтагматическому принципу, во Введении господствуют парадигмальные жанры[10]: перечни (списки), отдельные легенды, цитаты.

Во Введение включены сюжеты и мотивы устных славянских преданий: летописец отобрал и привел в относительно целостном виде сюжеты «Полянских» легенд, легенд о полянах и хазарах, легенды о дулебах. Стержнем повествования стало сказание о Кие, вокруг которого были сгруппированы истории о ближайших соседях полян — хазарах и дулебах, более поздние христианские легенды, связанные с Киевом[11].

«Дулебское» сказание объясняет и этимологизирует «притъчу в Руси», т.е. русскую пословицу; другие легендарные сведения, восходящие к традиции иных славянских племен (например, упоминания прародителей радимичей и вятичей — Радима и Вятко), сокращены и включены в состав текста в виде лапидарных ремарок, представлены малыми формами фольклора или на базовом уровне этнонимии и топонимии.

Новгородская первая летопись младшего извода композиционно аналогична ПВЛ[12]: в ней также противопоставлены Введение и основной текст анналистического характера[13]. Согласно гипотезе А. А. Шахматова, предисловие к Новгородской первой летописи младшего извода является предисловием Начального свода 90-х гг. XI в., предшествовавшего ПВЛ[14]. Недавно этот тезис был оспорен В.Я. Петрухиным[15], но в целом системная аргументация Шахматова пока остается в силе — достаточные аргументы для её кардинального пересмотра до сих пор не выдвинуты[16].

В начале НПЛ обозначены исторические задачи летописи, аналогичные вопросам ПВЛ. Затем следуют «публицистическое» Введение и первая погодная статья. Во Введении упоминается Кий, представлены два его образа — охотника и перевозчика.

Первая погодная статья 6362 г. развивает краткий тезис Введения к НПЛ о дуализме и отчасти оппозиции истории двух частей будущей Руси, причем параллельное развитие двух «княжений» — Кия и Рюрика — завершается завоеванием новгородскими князьями Киева. Именно в смысле превосходства, а не хронологии, видимо, следует понимать фразу: «преже Новгородская волость, и потом Кыевская»[17]. Внутри статьи события расположены согласно относительной хронологии, как её представлял летописец: от Кия и Рюрика до рождения Святослава. Погодная разбивка этого фрагмента летописи, скорее всего, позднейшая; именно этот фрагмент ближе всего к архетипическому, не расчлененному датами тексту[18].

Начальные части ПВЛ и НПЛ строятся по сходным композиционным принципам. В обоих текстах развернуто представлен «довременной», «мифопоэтический» период, основу описания которого в ранней историографии составляла устная традиция. Затем в летописях фиксируется сюжетная «связка»: в ПВЛ — рассчет лет в сочетании с перечнем князей, в НПЛ младшего извода — первая дата, под которой собраны все древнейшие предания, известные летописцу.

Аналогичная структура характерна и для западнославянских хроник. В «Чешской хронике» Козьмы Пражского[19] за подробным описанием первого этапа сложения Чешского княжения и смерти Пржемысла следуют список чешских князей и восходящее к устной традиции повествование о войне чехов и лучан. Лишь затем появляется первая дата и начинается «историческая часть» Хроники — правление Борживоя, первого христианского государя Чехии. Принципиально отличаются от вводной части и тексты, помещенные Козьмой Пражским после списка правителей, — они посвящены военным подвигам (особенно дружинника Тыра), проникнуты дружинными героическими ценностями и отчасти позднейшей, аристократической, феодально-рыцарской идеологией.

Достаточно явно такое противопоставление и в Хронике Галла Анонима[20]. Здесь «легендарный» период правления Пяста завершается главой, которая, судя по всему, восходит к перечню князей[21] (Семовита, сына Пяста и внука Котышко, Лешка, Семомысла), который у Галла Анонима «разорван» вставкой. При этом начало списка повторяет предыдущие сообщения об обретении Пястом власти. После этой главы начинается повествование о первом крещеном князе Мешко. «Историческая» часть Хроники также ориентирована на военную, дружи иную, аристократическую идеологию. Кульминация героической темы в Хронике приходится на описание подвигов Болеслава Храброго и его потомков.

Таким образом, раннеисторические сочинения западных и восточных славян построены по типологически сходной модели: «публицистическое» введение — постановка «исторических» задач летописца — развернутое описание предыстории народа и государства — список князей — изложение, обычно погодное, «исторической» части. Во всех летописях и хрониках стержневыми эпизодами легендарной части являются мотивы древних славянских племенных преданий. Историческая часть также восходит к устным сказаниям, но дружинным, т.е. сказаниям иного стадиального этапа, основанным на иной культуре и политической идеологии. В этой традиции явно были намечены хронологические ориентиры — прежде всего, относительная последовательность событий, — появились отдельные заимствования из иностранных источников (византийских и болгарских в ПВЛ, западноевропейских и античных — в хрониках западных славян). Функцию композиционной связки выполняет, как правило, список правителей. Такое связующее звено было необходимо летописцам, поскольку они имели два разнохарактерных корпуса сведений — фольклор славян о «далеком прошлом» без хронологических привязок, и дружинную эпическую традицию[22]. Необходимость сопряжения этих данных во многом и определяла композиционную структуру ранних летописей и хроник[23]. Видимо, смысловая и стилистическая разница их источников отчетливо осознавалась первыми летописцами[24].

До последнего времени в историографии устные источники ранних летописей в основном рассматривались в качестве достаточно однородного корпуса «устных летописей»[25]. Однако современные исследователи[26] пришли к выводу о том, что при анализе долетописных форм исторической памяти необходимо различать легенды, принадлежавшие славянским племенам, и специфический дружинный эпос[27], который лег в основу многих известий «исторической» части ПВЛ[28].

Сказание о Рюрике находит аналогии в англосаксонской эпической традиции[29]. В типологически (а, возможно, и генетически) близких сказаниях о призвании саксов акцентируются торгово-правовой обычай (покупка горсти земли за золото[30]), наемничество и договорная практика[31]; в легенде о Рюрике доминирует мотив «ряда»[32]. Аристократическая идеология отчетливо выражена в обращении преемника Рюрика Олега Вещего к Аскольду и Диру: «Вы неста князя, ни рода княжа, но азъ есмь роду княжа... А се есть сынъ Рюриковъ»[33]. В сказаниях об Олеге прослеживается скандинавская мифоэпическая основа[34].

Описание эндогенной, коллективной, архаичной системы власти ранних славянских правителей в исторической части первых летописей и хроник сменяется известиями об аристократической, дружинной, христианской (в западнославянской традиции) государственности, чему в древнерусской традиции соответствует противопоставление по этническому признаку.

Композиция ПВЛ и НПЛ, таким образом, сходна с западнославянскими хрониками. Но в отличие от них русские летописи включают две повествовательные традиции о ранней истории: славянскую и «русскую». В этом аспекте ПВЛ и НПЛ типологически близки ранней англосаксонской историографии, в которой были представлены кельтский и германский эпосы[35].