Кшатрийская воинская идеология

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кшатрийская воинская идеология

VI–X вв. были периодом взаимной ассимиляции и интегрирования разных этнических групп тогдашнего населения Северной Индии. Автохтонные протоиндийские, дравидские, аустрические и пришлые арийские элементы к этому времени уже сложились в индоарийское общество. Взаимовлияние культур и этническое смешение, «кристаллизация» индоарийского общества происходили под эгидой брахманической идеологии, основанной на Ведах. Появились признаки феодализации общества, кастовая стратификация происходила на фоне имущественного расслоения. В умах населения царили «разброд и шатания» — определенным влиянием пользовались тантрический буддизм и особенно джайнизм, а ведическая религия претерпевала существенные изменения. Именно в это время в процесс включились разнообразные и многочисленные восточно-иранские по преимуществу (шако-тохарские, гунно-эфталитские), тюркские и другие менее значимо представленные элементы, которые и были иноземными предками раджпутов. Раджпуты заняли «экологическую нишу», вполне уже свободную от древних ведических кшатриев ко времени их появления в стране, и с тех пор считаются главными наследниками кшатриев, и индийское традиционное общество эту их претензию признает как совершенно обоснованную.

Варна кшатриев как реальная социальная категория перестала существовать уже в середине первого тысячелетия н. э. и была замещена множеством кшатрийских каст, среди которых есть и немалое количество раджпутских. Варна кшатриев упоминалась отныне уже как символ статуса правителя или воина. У исследователей нет единства мнений по вопросу о типологической тождественности и генетической преемственности варны и касты. Но важно иметь в виду, что варна не есть каста (43, 66; 8, 193–208). Если говорить о современном понимании варны, то вполне убедительна позиция Р. Б. Рыбакова: «Структурализация общества, санкционируемая индуизмом, выражается в двух формах — кастовой и варновой. Если касты можно в определенной степени уподобить клеткам организма, то варновую систему — скелету индусского общества» (14, 35). В таком случае группы каст надо бы сравнить с органами, имеющими специализированные функции, но это к слову. Варна выступает как структурирующий всю традиционную общественную систему фактор второго порядка, т. е. варна имеет дело уже не с индивидуумами, как сама каста, а с кастами как «ячейками общества». Главное, по-видимому, состоит в том, что в наши дни понятие «варна» вовсе не отражает того социально-экономического содержания, которое варна имела в древнюю эпоху как общественная категория. Теперь варна живет как идея и помогает индийцам ориентироваться в огромном море каст. Если иметь в виду это практическое применение идеи варны — то, безусловно, раджпуты являются кшатриями, что и говорят индийцы. Этнографы называют современную варну кшатриев «группой каст кшатрийского уровня», признавая высокий престиж варны как надкастовой статусной категории.

При внимательном рассмотрении оказывается, что раджпутских каст вовсе не так уж много, а те, что выглядят таковыми, — на самом деле являются раджпутскими кланами, т. е. родовыми группами раджпутской этнической общности. Самый яркий пример, какой я могу привести, — общность Баруджар, которую считают раджпутской кастой, но на самом деле это раджпутский клан, в названии которого, к тому же, сохранился древний этноним «гуджар»! Вот именно эти этно-кастовые раджпуты в средние века, и в эпоху нового времени, а часто и до сих пор, являлись и являются носителями кшатрийской воинской идеологии.

Раджпутам часто приходится объяснять, как так получилось, что они якобы изменили свое прежнее имя «кшатрии» на «раджпуты». Они говорят, что сделали это, чтобы ввести в заблуждение Парашураму, истреблявшего кшатриев. Но мы уже знаем, что название «раджпут» было присвоено действительно семеино-родственным группам индуизированных иноземных правителей, и имеет исторически обоснованное происхождение, а кшатриями раджпуты назывались только из соображений престижа.

Идеологами общественных процессов в этот период выступили брахманы, стремившиеся к тому, чтобы успешно и по заданным алгоритмам, безо всяких неожиданностей, взаимодействовали все четыре профессионально-функциональные варны, а общество в целом процветало бы, руководимое и наставляемое брахманами, защищаемое от всякой нестабильности кшатриями; при этом жизнедеятельность общества должны были обеспечивать представители вари вайшьев и шудр. Этот идеал общественного устройства описан в древнеиндийской литературе. Именно по древней литературе и эпосу мы можем теперь судить о том, какими были древние кшатрии, и какими полагалось быть наследникам их дела. В традиционной брахманской идеологии, а следовательно, и в раджпутской воинской идеологии, особенно важными считаются «Артха-шастра», «Законы Ману», «Махабхарата» и «Рамаяна».

Кшатрии имели своей обязанностью, как это предписывалось законами и отражено в «Артхашастре», «добывание средств к жизни военным делом и охрану живых существ», под которыми разумелись прежде всего брахманы и священные в Индии коровы. Это была их обязанность, но это же было их правом: варна и каста основаны на общественном разделении труда, это профессиональные общности. Жесткая привязка необходимой для каждого общества функции защиты от врагов к строго очерченному социальному слою не только свидетельствует о принципах кастовой системы и механизмах ее действия. Она имеет особое идеологическое звучание. Воинское и военное дело было возведено древними идеологами-брахманами в почетную и богоугодную обязанность кшатриев и одновременно их неоспариваемую привилегию (разве что сами брахманы при желании могли это сделать). Соответственно, столь же достойными и не всем доступными считаются профессиональные занятия воинских каст. Никто из других, невоинских, варн и каст, даже если он очень храбрый и, как говорят, «ищущий смерти» человек, не должен был становиться воином.

Правда, кшатриям пришлось отстаивать это свое право перед брахманами. Неверно думать, будто брахманы всегда были только жрецами, учителями, законниками и т. п. В древности они принимали самое активное участие в управлении государствами. Они обязательно бывали советниками в вопросах политики и управления при правителях-кшатриях, их духовными наставниками; брахманы часто становились министрами. Надписи Чанделлов например, упоминают о том, что брахманы в их государстве были полководцами-сенапати, а одна брахманская семья давала военных руководителей этим правителям в течение пяти поколений. В традиционной идеологии существует принцип «апата-вритти», подразумевающий, что в случае необходимости брахман-жрец может принять профессию (поведение) любой другой касты, в том числе и воинской. Более пассионарные древние брахманы ничуть не пренебрегали такой возможностью и старались реализовать себя в самых разных областях; как тут не вспомнить, что «своя рука — владыка». Составляя правила и уложения для всего общества, брахманы заботились о том, чтобы им самим достались весьма немалые привилегии. В уже упоминавшихся нами легендарных сказаниях о Парашураме (Раме с топором), брахмане-воителе, который истреблял трижды семь раз все нарождающиеся поколения кшатриев, наполнил кровью кшатриев пять озер и потом передал всю власть над землей брахманам, отражается, как уверены ученые, острое соперничество за власть между брахманами и кшатриями. Известно, что в древнеиндийских государствах типа гана или джанапада правящий слой составляли именно кшатрии, и административное устройство было таково, что брахманам не находилось в нем достойного места, а длился этот период до IV в. н. э. В тех государствах, где правили брахманские фамилии, а такие тоже бывали, например, государство Шунгов, правители именовали себя «брахма-кшатриями».

Обязанность брахманов, по Артхашастре, — учение, обучение, жертвоприношения для себя и для других, раздача даров и их получение. Законодательные трактаты оставляют им возможность браться за оружие, если это вызвано необходимостью выжить или делается при вторжении вражеских армий. По древнеиндийским религиозным законам, убийство брахмана — это тягчайшее преступление, не сравнимое ни с каким другим. Но когда брахман берется за оружие, он оказывается в положении кшатрия, и другой кшатрий имеет право погубить его. На этой ноте и завершился длившийся столетия спор между брахманами и кшатриями за светскую власть в обществе, и кшатрии стали «правителями и воинами». В ведах есть утверждение — тот, кто своими преступными действиями делает добродетельного человека своим врагом, берет на себя его грехи.

Военное дело стало главной профессиональной обязанностью сначала для варны кшатриев, а потом для группы кшатрийских, или раджпутских, каст. Произошло это, как мы уже знаем, в ходе индуизации иноземных завоевателей, предков раджпутов. Раджпуты — функциональные наследники древней варны кшатриев, и поэтому всегда считаются «кшатриями наших дней», в какие бы дни они ни жили.

«Те, кто провозглашает себя кшатрием, должны быть готовы употребить силу, чтобы занять свое почетное место и потом его защитить. Почти не имеет значения, если кшатрий не слишком грамотен, не богат, не обладает аскетическим благочестием… Человек истинно кшатрийского происхождения должен всегда дорожить своей честью, легко гневаться, быть стойким в борьбе, великодушным в победе; ему не полагается любить свое имущество больше всего на свете… Кшатрии могут быть не так строги в отношении еды, питья и ритуала, как брахманы или быть не столь искусными в коммерции как вайшьи. Требуется демонстрировать силу и мужество» (42, 452–453). В такой упрощенной и неакадемичной форме дошли до кшатриев уже наших дней заветы предков. Но еще столетие назад они всерьез изучали науку истинно раджпутского поведения — в семье, от родителей и дедов, по литературе и по наставлениям сведущих людей — генеалогов и профессиональных сказителей.

По-настоящему научно разработанная древними мудрецами идеология военного дела создавала необходимый душевный комфорт строго регламентированному кругу участников открытых военных действий. Война, боевые действия рассматривались как последнее, крайнее средство в политике. Принятая древними мудрецами идея «наказания злодеев» разрешала при известных условиях применение силы. Эта индульгенция оказывалась совершенно необходимой — ведь военная доблесть не всегда выглядит высоконравственной в глазах правоверного индуиста, исповедующего веру в ненасилие. Многие из вас наверняка слышали о принципе «ахимса», т. е. «неубийства», «непричинения зла насилием», одном из важнейших в индуистской религии. Настоящий индуист не должен никаким образом причинять вред другим живым существам — людям, животным и даже насекомым. Именно поэтому индуисты в массе своей вегетарианцы, у них практически нет кровавых жертвоприношений (только гневная воительница богиня Дурга-Кали не может без них обходиться), а многие животные, птицы, змеи считаются священными. В русле этой традиции сложилось убеждение, что даже воин не должен иметь агрессивных намерений, должен уметь обуздывать свои гнев и ненависть. Но в тех случаях, когда не остается иного выхода, сомнения надо отставить и выполнять варновый (кастовый) долг, т. е. дхарму кшатрия, не беспокоясь о последствиях, ибо цену последствий определяет не сам человек.

Древняя литература индийцев является ярким свидетельством того, что душевные муки и сомнения не оставляли кшатриев. Великие мыслители древности продумали идеологическое и теологическое обоснование дхармы кшатрия, т. е. религиозного долга (закона) кшатриев, чтобы избавить их от раздумий об очевидной насильственности воинских занятий. Главные идеи относились, во-первых, к науке управления, конечной целью которой провозглашалась минимизация Насильственных акций, и, во-вторых, к индивидуальному воспитанию воина; и то, и другое достигалось через сакрализацию дхармы кшатрия. Посмотрим, как это сделано классиками брахманической идеологии.

Древнеиндийские мыслители исходили из аксиомы, что война приносит большие бедствия, истребляет население и поглощает огромные ресурсы, и во всех случаях она есть зло. Поэтому правители должны в своей политике использовать следующие основные средства: 1) мирные переговоры; 2) дары или подкуп; 3) сеяние раздора между врагами с тем, чтобы пожать плоды этого раздора. И лишь тогда, когда станет ясно, что ни первое, ни второе, ни третье средства не возымели действия, правитель мог применить четвертое, крайнее, средство: открытое нападение или применение силы — как наказание врагов, не поддавшихся никакому влиянию (т. е. первым трем средствам воздействия). Эти четыре средства политики, как считалось, помогают правителю совладать с врагами, но и дают ему возможность расширить свои владения и держать в повиновении подданных. И хотя отсутствие войны гораздо ценнее самой войны, она бывает неизбежна в некоторых случаях, и древние это признавали.

Древнеиндийское сочинение «Артхашастра, или Наука политики» (2) является руководством для царей по управлению государством. Считается, что написал ее Каутилья, советник Чандрагупты Маурья, и в окончательной форме сочинение сложилось в I–II вв. н. э. Если помнить о том, что слово «артха» означает «польза, материальная выгода», то становится понятно, что это, «Наука о пользе» для царя и его государства, о политической выгоде. В этой удивительной книге рассматриваются не только военные аспекты деятельности царя, но и то, что относится в современности к ведению служб государственной безопасности. Конечно, не оставлены без внимания и административные методы управления. В книге сказано, что правитель имеет три силы в своем распоряжении: 1) силу знания, т. е. искусство государственного управления; 2) силу государя, т. е. силу казны и войска; 3) силу героизма, т. е. доблести царя и войска. В результате действия этих факторов может быть достигнута победа.

Считается, что Артхашастра узаконила для кшатриев следующие обязанности: «учение, жертвоприношение, раздачу даров, добывание средств к жизни военным делом и охрану живых существ» (2, 18). Кшатрий никогда не пользуется тем, чего он не приобрел своей доблестью. А помешать царю (тоже кшатрию) в его деятельности, оказывается, могут семь пороков, в числе которых женщины, игра в кости, охота, хмельные напитки, грубость в речи, суровость применяемых им наказаний и злоупотребление богатством. В идеале было бы хорошо, если бы кшатрий исполнил все свои житейские цели и обязанности — изучил Веды, женился, произвел потомство, а потом был готов положить свою жизнь в битве. Но участие в битве предполагает насилие и даже лишение жизни. Авторитет Бхагавадгиты и всей Махабхараты освящает путь воина-кшатрия. Непосредственно связанные с кшатрийской традицией представления о Раме как прямом прародителе по крайней мере части раджпутов (тех, кто принадлежит к Солнечной Линии) возвышают раджпутов не только в их собственных глазах. Классическая индийская литература изобилует описаниями идеального кшатрия, обоснованиями праведности дела кшатрия, описаниями подвигов доблестных героев при защите брахманов, коров, женщин и детей. Именно поэтому версия о преемственности кшатриев и раджпутов совершенно необходима для психологического комфорта и самого воина, и его окружения, и уж тем более для объяснений с непосвященными.

Великий индийский эпос «Махабхарата», т. е. «Великое [сказание о] потомках Бхараты» состоит из 18 книг, сформировавшихся в недрах устной традиции в период с начала III тыс. до н. э. вплоть до первой половины I тыс. н. э. Эта огромная эпическая поэма считается энциклопедией индуизма и древнеиндийской жизни. В ее состав за долгие века формирования вошли основное сюжетное повествование и многочисленные вкрапления и дополнения, которые представляют собой подлинно художественные произведения о негероях поэмы, самостоятельные религиозные и философские произведения, всякого рода теоретические трактаты и рассуждения по вопросам политики, государственного устройства и права, военного искусства и разных других отраслей знания. Поэтому индийцы, которые очень высоко ценят свою великую книгу, почитают ее не только как исключительно высокохудожественную литературу, но и как законоучительный трактат, разъясняющий основные идеи дхармы индуизма. Язык Махабхараты — санскрит. Сюжет основного сказания Махабхараты — история соперничества двух родственных ветвей царского рода — Кауравов, т. е. сотни сыновей царя Дхритараштры во главе со старшим Дурьодханой, и их двоюродных братьев — пятерых Пандавов во главе с Юдхищтхирой. Кауравы воплощают злое начало, Пандавы — светлое. Объект соперничества — наследственное царство и власть в нем. Сначала оно досталось Пандавам, но их предводитель Юдхиштхира в безвыходной ситуации проиграл его в кости своим братьям-врагам Кауравам. Пандавы провели много лет в изгнании, претерпели много лишений и, выполнив целый ряд сложных условий, по уговору через тринадцать лет явились требовать свою половину царства назад, но вероломные Кауравы отказываются выполнить свою часть условий. Война между двумя сторонами неизбежна. После великой битвы на Курукшетре Пандавы вновь обретают свое царство, и добро торжествует над злом. Считается, что этот эпос зародился в кшатрийской среде и был позднее обработан брахманами, которые добавили назидательные тексты и религиозно-философские толкования и разъяснения. Два из них имеют для воинской идеологии кшатриев и раджпутов особенное значение.

Во-первых, это великая Бхагавадгита, или Гита, «Песнь Господня». Эта инкорпорированная в основное сюжетное повествование Махабхараты поэма считается одним из главных религиозных текстов индуизма. Бхагавадгита входит в шестую книгу Махабхараты и представляет собой диалог между Арджуной, одним из братьев-Пандавов, великим лучником и воином, и Кришной, божественным помощником Пандавов. Кришна в Махабхарате — возничий, колесничий Арджуны, но это и одна из аватар бога Вишну, который в столь смиренном облике помогает силам добра восстановить нарушенную справедливость и защитить дхарму, мировой закон, который состоит, в том числе, и в спасении добрых и наказании злых. Беседа между ними происходит перед началом сражения, когда Арджуна хочет осмотреть место битвы, и колесничий привозит его туда, откуда хорошо видны родственники и друзья, учителя Арджуны. Вот как это сказано в поэме (перевод В. С. Семенцова): «Потрясенный скорбью великой, Сокрушенный, сказал Арджуна: «Когда вижу я родичей этих, Что сошлись сюда, Кришна, для битвы, Мои члены никнут бессильно, рот от ужаса пересыхает, сотрясается дрожью тело, волоски подымаются дыбом. Моя кожа горит; лук Гандиву Эти руки вот-вот уронят; подкоситься готовы ноги, Как потерянный, ум блуждает. Не провижу благого исхода, Коль убью своих родичей в битве… Я не жажду победы, Кришна! Ни богатств мне не надо, ни царства… Здесь отцы и наставники наши, Сыновья здесь стоят и деды, Дядья, внуки, шурины, свекры, Друг на друга восставшие в гневе. Пусть меня убивают; но я их Не убью!.. Что за грех великий, о, горе, Совершить приготовились все мы! Ведь родных мы убить готовы, Вожделея услад и царства. Пусть меня, безоружного, ныне Убивают сыны Дхритараштры: Я не стану им сопротивляться — Смерть такая мне будет не в тягость». Так сказав, среди битвы Арджуна На сиденье упал колесницы, Лук отбросив и стрелы, с душою, Пораженной тяжким страданьем» (15, 147–149). В момент, когда громадные противостоящие армии выстроились готовые к сражению, добрый Пандава все еще не теряет надежды избежать большого кровопролития, и даже готов отказаться от своих притязаний на царство, чтобы не губить родичей и друзей. Бог в человеческом образе, вдохновляя его на битву ради торжества дхармы, произносит проповедь о долге кшатрия, о дхарме кшатрия, о его действиях, о нравственности и морали, о самом предназначении человека. Именно в этих разъяснениях поколения индуистов находят для себя ответы на сложные вопросы бытия — о смысле деяния и о неколебимости в действиях, обретают твердость в дхарме.

Дхарма — очень сложное понятие индийской культуры, одно из важнейших в индуизме. В индуизме, как известно, нет какого-либо одного «истинно верного пути», ортодоксального учения. Индуизм — это конгломерат верований, культов, религиозных течений. Этим словом обычно определяется не только система религиозного мировоззрения, но и освященные ею общественные институты — в частности, каста. Индуизм вполне бессистемен, в нем отсутствует более или менее разработанная теологическая основа, отсутствует централизованная церковная организация. Практически он реализуется в виде дхармы — свода правил, обязательных для каждого индуиста, регламентирующих его поведение, т. к. дхарма индивидуализирована; у каждого — личный путь спасения. Перевод понятия «дхарма» приблизительно такой: закон, обязанности, справедливость, религиозный долг. Это совокупность религиозных правил, соблюдение которых («закон») является необходимым для поддержания миропорядка; этот миропорядок драматическим образом нарушается, если каждый не понимает и не соблюдает своей дхармы, т. е. норм кастовой жизни. Личная дхарма зависит от касты человека, от его общественного предназначения, и дхарма же определяет правила кастового режима. Соблюдая правила и предписания поведенческого режима своей касты, ведя «правильную жизнь», человек имеет все основания думать, что он хорошо выполняет свою дхарму. Индуизм — это религия дхармы, или даже «истинная, вечная дхарма». Отсюда то значение, какое придает своей дхарме всякий индуист, и кшатрий в том числе.

Вот какими словами укрепляет решимость кшатрия воевать его собеседник: «Говоришь о вещах ты мудрых, Только жалость твоя напрасна; Ни умерших, ни здесь жнзущих Мудрецы никогда не жалеют… То, что есть, никогда не исчезнет; Что не есть — никогда не возникнет; Этих двух состояний основу Ясно видят зрящие сущность. То, чем весь этот мир пронизан, Разрушенью, знай, неподвластно… Лишь тела эти, знай, преходящи Воплощенного; Он же вечен. Не погибнет Он, неизмеримый: Потому — сражайся без страха!.. Как одежду изношенную бросая, человек надевает другую, Так, сносив это тленное тело, Воплощенный в иное вступает… Когда гибнут тела, Воплощенный Ни в одном из них не умирает; Это значит: о Нем во всех существах Сожалеть ты, Арджуна, не должен. Также, дхарму свою соблюдая, ты в бою колебаться не смеешь: Помышляя о долге, сражаться — это благо для кшатрия, Партха! Когда в битву такую вступает, Исполняется радости кшатрий, Словно дверь приоткрытую рая Пред собою увидел внезапно. Если ж ты эту славную битву Вопреки своей дхарме покинешь — То, свой варновый долг и славу Погубив, лишь грехом осквернишься» (15, 150–153). Очевидно, что Божественный разъясняет Арджуне, и это положение — одно из основных в индуизме, — что душа бессмертна, убить ее невозможно, и куда опаснее для собственной души и кармы кшатрия совершить грех — грех невыполнения своей дхармы.

Здесь мы встречаемся с другим важнейшим философским понятием индуизма, которое называется «карма». Слово означает буквально «деяние, поступок» и определяет закон причинно-следственной зависимости — так, как он понимается в индуизме. Принцип причинности приводит к тому, что следование своей дхарме, вся жизнь в обществе в строгом соответствии с традиционными нормами и предписаниями должны приводить к благополучию в этой жизни и — особенно — к преуспеянию в следующих перерождениях и жизнях. Человек, который не нарушал своей дхармы, имеет все основания надеяться в следующем рождении воплотиться в образ человека более высокой касты, более благополучного во всех отношениях человека, да мало ли о каких улучшениях качества жизни можно мечтать. Человек, нарушающий свою дхарму, не имеет шансов улучшить свою карму, и плоды его теперешних отрицательных деяний будут огорчительными — он рискует даже не попасть в число людей, окажется каким-нибудь насекомым или микробом, или животным, или, как мы бы сказали, неодушевленным существом — но в индуизме даже камни имеют душу. Человек, который умеет жить без оглядки на эту бухгалтерию добрых и плохих деяний, но не от отчаяния или бессилия, а от осознанного беззаветного служения людям — такой человек понимает свою дхарму как жертвенность, и в результате подобной жизни может оказаться рожденным на небесах и даже выйти из круга перерождений и погрузиться в вечно блаженное состояние воссоединения индивидуальной души с Мировой Душой. Такое состояние называется в индуизме «мокша», освобождение. Можно заметить, сколь велики воспитательные потенции такой идеологии, какого качества человеческий материал получается в этом традиционном обществе.

Второй очень важный для кшатрия и раджпута философский момент в Махабхарате — это так называемое «Наставление Видуры своему сыну» из пятой книги (11). В тексте Махабхараты это наставление — самостоятельный эпизод. Мать царевичей Пандавов Кунти просит Кришну рассказать Юдхиштхире «Наставление Видуры», которое она сама напоминает ему. Обратите внимание на богатство выразительных средств санскрита и качество самой литературы: «Прославленная, рожденная в знатном роду, была (некогда женщина) по имени Видура. Хитроумная и податливая гневу, она отличалась щедростью, была прозорлива и предана закону кшатриев… Справедливая Видура укоряла однажды родного своего сына, который, потерпев поражение от царя страны Синдху (и утратив свое наследственное царство. — Е. У.), лежал, приуныв душою. И она говорила ему, который не вызывал у нее радости, не знал закона, но зато увеличивал радость своих врагов: «Не мною ты и не отцом рожден. Откуда ты взялся? Лишенный гнева, ты не можешь считаться мужчиной… Пока ты жив, не поддавайся отчаянию, а продолжай нести бремя своих обязанностей ради своего собственного счастья! Не покрывай позором душу свою. Не дозволяй ей довольствоваться малым!.. Вставай же, о трус несчастный! Нечего тебе лежать так, после того как потерпел поражение! Этим ты только радуешь всех своих врагов, ввергаешь в печаль друзей своих и теряешь чувство чести! Лучше погибнуть при попытке вырвать ядовитый зуб у врага, чем пасть [жалкой смертью], как собака! Проявляй свою доблесть, даже, с опасностью для жизни! Бесстрашно высматривай слабые места у врага, как ястреб, парящий кругами в воздухе, то издавая крик, то без единого звука. Почему лежишь ты, как труп или как сраженный громом? Вставай же, о трус несчастный, не лежи так, после того как потерпел поражение! Не клонись к своему закату столь жалким образом! Прославь себя новым подвигом! Никогда не находись в срединном, низшем и низменном положении, а стой мужественно! Вспыхни хоть на мгновение, как полено из эбенового дерева, но никогда не [тлей], подобно пламени от рисовой шелухи, из одного желания продлить свою жизнь, хотя бы и прозябая, как ворона! Лучше пылать недолгий миг, чем тлеть вечно с коптящим дымом!.. Радея [так, как ты это делаешь], об обязанностях своей касты, зачем же ты живешь?.. Сделай сердце свое подобным железу и стремись вернуть принадлежащее тебе… У того человека, от которого завися живут все существа, о Санджая, как [птицы], прибегая к дереву со спелыми плодами, — у того жизнь небесполезна. Здесь благопристойна жизнь того героя, благодаря чьей отваге друзья услаждаются счастьем… Ведь того кшатрия, который, желая сохранить жизнь, не проявляет свою скрытую мощь по мере сил своих и отваги, того считают вором… Ты по имени зовешься Санджая (Победоносный). Но я не вижу такого признака в тебе!.. Что до меня, то я родилась в высоком роду и была препровождена [в другую семью], как бы цветок [лотоса] — из одного озера в другое. Окруженная всевозможным счастьем и высоко чтимая супругом, я стала владычицей над всеми. Видя меня прежде в дорогих венках и украшениях, с телом, всегда хорошо омытым и освеженным, в изящных нарядах и одеждах, друзья мои увидели меня теперь в столь горестном положении! Когда ты увидишь и меня, и супругу свою слишком ослабевшими [без пищи], тогда для тебя, о Санджая, едва ли будет какой-либо смысл в жизни! Когда ты увидишь, что слуги, нам прислуживающие, наставники наши, жрецы обычные и домашние жрецы станут покидать нас из-за отсутствия средств к существованию, какой смысл тогда будет тебе жить!» Сын сказал: «О моя безжалостная, гневная мать, столь враждебно настроенная, сердце твое словно сделано из твердой стали, выкованной в подобающей форме! О позор обычаю кшатриев, если ты — словно чужому, — говоришь мне, твоему единственному сыну, подобные речи! Коль ты не замечаешь меня, то что за нужда тебе во всей земле, какая польза тебе от носимых украшений, какая польза от удовольствий и даже от самой жизни?» Мать сказала: «Все начинания мудрых, о сын мой, обусловлены законом и выгодой… Сейчас наступило подходящее время, чтобы проявить тебе свою отвагу… А если тебя коснется бесчестье, и я из любви не смогу сказать тебе ничего, о Санджая, то такое чувство мое, безрассудное и никчемное, назовут любовью ослицы к своему детищу… Кшатрий, о Санджая, создан в этом мире для битвы и для победы. Его [обязанность состоит] в делах жестоких, в постоянной защите подданных. Побеждает ли он или же гибнет, сраженный, он достигает царства Индры. Однако того блаженства, которое обретает кшатрий, подчинив своей власти врагов, не существует на небе, в священном обиталище Шакры. Пылая гневом, герой, полный решимости, даже потерпев не раз поражение, должен быть готов выступить против врагов с желанием победить их. Без того, чтобы пожертвовать собственной жизнью или же сокрушить врагов своих, каким же иным способом может быть достигнуто успокоение его душе?»

Сын сказал: «Без казны и без союзников откуда у меня в самом деле может быть победа? Сознавая сам столь горестное положение свое, я отвратил мысли свои от царства… Поэтому, если ты, о наделенная зрелой мудростью, усматриваешь какое-нибудь подходящее средство, то скажи о нем мне подробно, коль я спрашиваю тебя, — и я сделаю все, как ты мне повелишь». Мать сказала: «Во всех действиях, о сын мой, достижение успеха всегда неопределенно. Зная, что успех неопределенен (люди ученые все же приступают к делам), хотя от них иногда бывает успех, а иногда не бывает. Те же, однако, которые не предпринимают никаких действий, никогда не имеют успеха. При отсутствии усилий получается только односторонний результат — отсутствие успехов… «Это будет» — приняв такое решение, следует постоянно, без колебаний напрягать усилия, бодрствовать и проявлять готовность в делах, направленных к преуспеянию. Выполнив сначала благоприятствующие обряды, мудрый царь в сообществе с богами и брахманами вскоре добивается успехов, о сынок! Богиня счастья поворачивается к нему лицом, как солнце к востоку… Привлекай на свою сторону разгневанных, жадных, обессиленных, униженных и пренебрегаемых [врагами] и тех, кто из гордости рвется бросить им вызов. Этим способом ты сможешь разбить могучие полчища врагов, как мощным порывом стремительно поднявшийся ветер рассеивает тучи. Давай им вперед [пищу и жалованье], будь бодрым и деятельным и всегда сладкоречивым. И они тогда будут делать угодное тебе и будут тебя ставить во главе. Если враг узнает, что его противник готов пренебречь даже жизнью своею, тогда он будет бояться его, словно змеи, заползшей в дом его. Если же, зная, что враг отличается силой, его противник не станет подчинять его своей власти, тогда он должен расположить его увещеваниями, дарами и подобными средствами. Это в конце концов и приведет к подчинению врага. Достижением передышки во времени благодаря средствам увещевания обеспечивается рост богатства. А ведь того, кто обладает богатством, чтут друзья и ищут у него прибежища. Того же, напротив, кто лишен богатства, о сын мой, покидают его друзья и родственники; даже они не ищут у него покровительства и презирают такого… В каком бы бедственном положении царь ни оказался, он никогда не должен поддаваться страху. Если даже [сердце] его разрывалось бы от страха, он не должен себя вести, как перепуганный. Ибо при виде царя, терзаемого страхом, все разобщается — и царство, и войско, а советники отвращают у тебя разум. Одни принимают сторону врага, а другие и вовсе покидают [своего повелителя]. Иные же, что были прежде унижены, пытаются ударить снова [на врага]. Те же, однако, которые являются близкими друзьями [царя], остаются служить ему. И хотя и желают они его благополучия, но будучи бессильны [что-либо предпринять], оказываются беспомощны, как коровы, у которых телята привязаны… Если ты понимаешь это, если я говорю верно, то сделай себя суровым и восстань для победы, о Санджая!» Сын сказал: «Получив поддержку от союзников, я соберусь с силами для обуздания врагов моих и достижения победы!» Кунти сказала: «Уязвленный стрелами слов своей матери, сын воспрянул, словно добрый конь, и исполнил все так, как наставляла его мать. Когда царь удручен врагами и впал в отчаяние, его советник должен рассказывать ему это превосходное, страшное (предание), которое возбуждает пыл и усиливает внутреннюю мощь». Предание это называется «Джая» (Победа). И его должен выслушивать всякий, кто желает победить… Это [предание] понуждает [женщину] рождать мальчиков, оно способно также побудить ее произвести на свет героя. Женщина беременная, которая повторно слушает [это предание], непременно рождает героя. Ради этого женщина-кшатрийка и производит на свет сына, воистину отважного, незаурядного в науках, незаурядного в подвижничестве, незаурядного в смирении и занятого покаянием, блистающего брахманским величием, чтимого возгласами одобрения; сына лучезарного, одаренного мощью, во всем удачливого, могучего воина, сражающегося на колеснице, дерзновенного и неотразимого (в битве), всегда побеждающего и непобедимого, карателя нечестивых и покровителя всех благочестивых» (11, 261–269). Столь длинный отрывок я привела, имея в виду его огромное значение для воспитания кшатрийского-раджпутского духа в воинском сообществе Индии. Даже женщины в нем действительно постоянно слушают предания и баллады, исторические сочинения, читают их своим детям, и уже взрослых сыновей и даже мужей продолжают наставлять в их ответственности, долге и пути дхармы и кармы.

Позднее, когда стала явной угроза со стороны мусульманских завоевателей, оказалось, что от кшатриев-раджпутов зависит само существование индуизма как религии в Северной Индии. Но раджпуты считали эту задачу не единственной. Для них важными были и личная честь, и честь собственного рода, и защита земли, «соль которой они ели». Они называли свой моральный кодекс «раджпута».

Говоря о воинской этике, раджпутские идеологи обычно указывают на отрывок из Махабхараты (Раджадхарма-анушасана-парва, гл. ХСУ — ХСУ1) (73, 64), где сказано так: «Бхишма сказал: Кшатрий не должен применять оружие против кшатрия, не облаченного в кольчугу. Если враг выступает одетым в кольчугу, его противник также должен защитить себя кольчугой. Сражаться надлежит один на один, и если противник ослабел, оставить его в покое. Если кшатрий наступает во главе целой армии, то его противник также пусть имеет войско. Если враг прибегает к хитрости или обману, то необходимо противопоставить ему то же самое. Если он сражается честно, ему надо оказать доблестное сопротивление. Воин верхом на коне не должен выступать против воина на колеснице; колесница — на колесницу. Нельзя применять отравленные стрелы и стрелы с шипами. Это оружие слабых. Герой должен сражаться честно, без гнева и желания убивать. Слабый или раненый не должен быть убит, так же, как не имеющий сына, или тот, чье оружие разбито в бою, или попавший в плен, или тот, чья тетива на луке лопнула или перерезана, или упавший с колесницы. Раненого должно отправлять домой или показать врачу в доме победителя. Когда, вследствие спора между благородными, доблестный воин попадает в плен, его раны надо вылечить, а после этого отпустить пленного домой. Это вечная безусловная обязанность кшатрия. Сам Ману, сын Брахмана, говорил, что битва должна быть честной. Раджа никогда не должен желать завоевать чужую землю негодными средствами, даже если такое завоевание сделает его властелином всей земли. Есть ли царь, который сможет радоваться жизни, если он победил негодным способом? Победа, запятнанная бесчестьем, никогда не будет дорогой на небеса. Такая победа ослабляет и раджу, и землю. Воин, потерявший оружие или молящий о пощаде, говоря «я твой», или со сложенными руками (кританджали), или отбросивший оружие, — должен быть взят в плен, но никогда не убит. Юдхиштхира отвечал: О Господин, на свете нет более грешных деяний, чем деяния кшатриев. В походе или в битве раджа лишает жизни множество людей. Каким же образом может раджа затем достичь райских кущ? О бык среди потомков Бхараты, скажи мне это, всезнающий, мне, желающему знать ответ! Бхишма отвечал: Карая грешников, преданностью добру, жертвоприношениями и дарами раджи очищаются и становятся безгрешными. Да, верно, желающие победы цари причиняют страдания многим существам, но победив, они возвеличиваются. Силой даров, пожертвований и раскаяния они снимают с себя грехи, и их заслуги увеличиваются для того, чтобы они могли делать добро для всех созданий. Те, кто знает древние писания, не одобряют, когда кшатрий умирает, не побывав ни разу раненым. Для кшатрия смерть дома, в постели — недостойна. Они герои, и всякий негероический поступок для них — грех, приносящий бесчестье и бесславие… Изнуренный болезнью, распространяющий зловоние от тела и одежд, больной приводит в отчаяние своих родных. Стремясь выздороветь, такой человек, устав от мучений, призывает смерть. Герой же, имеющий гордость и достоинство, не заслуживает такой бесславной смерти. Окруженный родственниками[1] и убивающий врагов на поле битвы, кшатрий должен погибнуть от острого меча. Желая насладиться битвой, преисполненный ярости, герой сражается неистово и не чувствует ран на своем теле. Приняв смерть в битве, он получает высшую заслугу… — оказывается на небесах у Индры».

Этот отрывок дает понять общую основополагающую идею, которая содержит в себе и индульгенцию в иных случаях нравственно неприемлемым для индуиста поступкам. В некоторых культурах, как известно, воинская доблесть может быть возведена в ранг религиозного подвижничества. В целом же идеальное представление о герое-воине, по-видимому, в различных культурах и у разных народов вполне универсально.