Глава 12.МЕЖДУНАРОДНАЯ КОМИССИЯ ЭКСПЕРТОВ: ЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ЗАКУЛИСНАЯ СТОРОНА
Глава 12.МЕЖДУНАРОДНАЯ КОМИССИЯ ЭКСПЕРТОВ: ЕЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ И ЗАКУЛИСНАЯ СТОРОНА
«Oberieutnant» Словенчик пишет жене… — Череп № 526. Доктор Марков и доктор Пальмьери.
Немцы смотрели на катынские могилы как на непочатый край для своей пропагандно-политической кампании, которой они старались придать как можно больший размах.
Польско-советские отношения были уже настолько испорчены, что оставалось лишь вбить последний клин.
Кроме того, немцы стремились этой пропагандой произвести впечатление на собственный народ, а еще больше на покоренные ими европейские народы, особенно на народы Восточной Европы: ужасающие фотографии с места катынского массового убийства должны были наглядно показать судьбу, которая ждет их под большевистским владычеством. Но пропагандная шумиха вокруг неслыханного злодеяния имела своей целью еще и потрясти совесть демократического мира, который вступил в союз с большевиками для совместной борьбы против Гитлера.
Побочной целью было также замять и отодвинуть на задний план свои собственные, гитлеровские преступления, o которых с неослабевающей энергией говорили пресса и пропаганда союзников.
До некоторой степени немцы достигли успеха. Разрыв польско-советских отношений, т. е. первый разлад в лагере союзников, немцы смогли записать как плюс в своем балансе. Это вполне ясно выразил прикомандированный к пропагандному отделу в Катыни старший лейтенант Geheime Feldpolizei[17] Грегор Словенчик. В письме своей жене он писал:
…с утра до вечера я вожусь со своими трупами в 14 км от Смоленска. Благодаря этим несчастным ребятам я могу что-то сделать для Германии, и это прекрасно… Катынь перегружает меня непомерной работой. Я должен всем распоряжаться, принимать делегации, выступать на радио, кроме того, я работаю над книгой «Катынь»…
В конце письма Словенчик с радостью пишет о достигнутом политическом успехе — разрыве польско-советских отношений. Грегор Словенчик был австрийцем и в мирное время мелким газетным корреспондентом. Его жена жила в Вене. Это письмо каким-то образом попало в досье Нюрнбергского процесса, и французская газета «Монд» напечатала из него выдержки, как косвенное доказательство того, что катынское дело было всего лишь немецкой инсценировкой.
* * *
Я сам помню, как Словенчик, вылезши из могилы «L», названной так из-за своей формы, и отряхнув песок со своих тяжелых полицейских сапог, сказал мне наедине, когда мы отошли подальше от могилы, так как я с непривычки не мог дышать ужасным трупным воздухом:
— Дело, простите, не в том, по какую сторону наши чувства. Вы — поляк, и вам, наверно, неприятно и обидно, что мы устраиваем такую… ну, скажем, грубую пропаганду в свою пользу из вашей трагедии. Но должны же вы признать, что с нашей, немецкой точки зрения, мы были бы сумасшедшими (auf den Kopf gefallen), если бы, наткнувшись на такой пропагандный козырь, не воспользовались бы им, не разыграли бы его, не превратили бы в политическую акцию!
Я все время держал платок, прикрывая нос и рот, и Словенчик, вероятно, не увидел, согласен я с его доводами или нет. Но, объективно говоря, с немецкой точки зрения этот вопрос не подлежал никакому сомнению.
Однако советское правительство, как сказано выше, на другой же день после немецкого сенсационного сообщения, отражает удар и заявляет, что не оно совершило преступление, а немцы. Большевистско-гитлеровские клинки, столь же символично, сколь зловеще, скрестившиеся над грудами тел польских офицеров, продолжают сверкать в поединке: на третий день немцы наносят удар, приглашая в арбитры Международный Красный Крест. Большевики парируют, парализуя решение этой международной организации. В ответ немцы наносят новый удар и создают «Международную комиссию представителей медицины и криминологии европейских университетов», которая 28 апреля прибыла в Смоленск.
Но этот удар был уже не таким эффектным, потому что, кроме единственного доктора Навиля, профессора судебной медицины в Женеве, который представлял нейтральную Швейцарию, все другие европейские эксперты были из стран, либо оккупированных немцами, либо находившихся под их прямым политическим влиянием. Тем не менее, комиссия была достаточно авторитетна именно благодаря тому, что немцы предварительно обратились за посредничеством в международную и совершенно независимую организацию. Комиссия состояла из следующих членов:
Бельгия — доктор Спелерс, профессор офтамологии Гентского университета.
Болгария — доктор Марков, доцент судебной медицины и криминологии Софийского университета.
Дания — доктор Трамсен, ассистент Копенгагенского института судебной медицины.
Финляндия — доктор Саксен, профессор патологической анатомии Хельсинкского университета.
Хорватия — доктор Милославич, профессор судебной медицины и криминологии Загребского университета.
Италия — доктор Пальмьери, профессор судебной медицины и криминологии Неапольского университета.
Голландия — доктор де Бурлет, профессор анатомии Гронингенского университета.
Протекторат Богемии и Моравии — доктор Гаек, профессор судебной медицины и криминологии Пражского университета.
Румыния — доктор Биркле, судебно-медицинский эксперт министерства юстиции.
Швейцария — доктор Навиль, профессор судебной медицины Женевского университета.
Словакия — доктор Субик, профессор патологической анатомии Братиславского университета.
Венгрия — доктор Орсос, профессор судебной медицины и криминологии Будапештского университета.
Кроме вышеперечисленных лиц в комиссии приняли участие доктор Бутц, профессор судебной медицины и криминологии Бреславльского университета, который вел эксгумационные работы в Катыни по поручению немецкого правительства, и доктор Костедоа, прикомандированный к комиссии главой французского правительства в Виши.[18]
30 апреля 1943 года члены комиссии подписали в Смоленске экспертизу, а в первых числах мая опубликовали коммюнике, содержащее подробный доклад о проведенных в Катыни исследованиях (см. Приложение 12).
Доклад комиссии в целом подтвердил уже общеизвестные из немецких источников факты, касающиеся показаний свидетелей, состояния сохранности тел и мундиров — эти последние несомненно доказывали, что убитыми были польские офицеры. В докладе говорилось также о большом числе документов, писем, записок, газет и пр., найденных в карманах убитых. В докладе комиссии следует особо подчеркнуть некоторые детали.
Комиссия не обмолвилась ни словом — ни утвердительно, ни гипотетически — о предполагаемом общем количестве тел в Катыни, которое немецкая пропаганда определила сначала в 10 тысяч, а потом — от 10 до 12 тысяч. Зато первоначальную немецкую оценку числа тел в самой большой могиле («L») 3000 — комиссия сократила до 2500.
Кроме того, комиссия констатировала разную степень разложения тел и в своих выводах только подтвердила, что при нынешнем состоянии судебной медицины трудно установить время смерти только на основании сохранности тел. Сенсационным в этом отношении было открытие доктора Орсоса, которое комиссия приняла к сведению. А именно: ученый установил на основании опытов, что человеческие черепа, находящиеся в земле, подвергаются изменениям в виде затвердевания, которое откладывает на поверхности мозга вещество, подобное известковым отложениям. Черепа, находившиеся в земле менее трех лет, не претерпевают этих изменений. А часть черепов тел, раскопанных в Катыни, обнаруживала эти изменения.
…Вот выкопали тело офицера — на мундире знаки различия поручика. На нем ничего не было найдено, кроме двух писем, спрятанных на груди, фотографии женщины и образка Богоматери. Фамилию нельзя установить: письма были без конвертов… «Дорогой…» — начиналось одно из них, а дальше в буквы впиталась трупная жижа и проела их, уничтожила. Итак, он остался безымянным, обозначенный только эксгумационным номером: 526.
Этим-то номером и занялся профессор Орсос. Череп, череп «дорогого» кому-то, лежит теперь на конференц-столе, а венгерский профессор в резиновых перчатках, вооружившись ланцетом, поворачивает его во все стороны. Вещь, вполне нормальная в прозекторской. Ученый объясняет членам комиссии результаты своих исследований: номер 526 ясно обнаруживает феномен изменений, которым подвергается череп тела, пролежавшего в земле более трех лет. Это значит, что номер 526, вот этим выстрелом в затылок, после которого остались четкие входное и выходное отверстия от пули, был убит не позже 1940 года…
А в 1940 году под Смоленском это могли сделать только большевики.
* * *
Комиссия также достоверно установила, что тела были склеены друг с другом, слеплены трупной жижей и особо деформированы под давлением. Эти факты указывают, что тела оставались нетронутыми, никто не мог их стронуть, с того времени как они были сброшены в смертные рвы. Комиссия единогласно признала, что преступление было совершено в 1940 году.
В связи с этим единогласным заключением, в этой главе будет уместно еще раз возвратиться к Нюрнбергскому процессу. Советский обвинитель на этом процессе вызвал свидетелем профессора Маркова из Софии, члена бывшей Комиссии, учрежденной немцами. Марков, прибыв в Нюрнберг из покоренной Советским Союзом Болгарии, дал показания, из которых можно было заключить, что комиссия экспертов действовала и огласила свое коммюнике под нажимом немецких властей. 2 июля 1946 года агентства печати передали из Нюрнберга следующее:
Один из членов так называемой Международной комиссии, учрежденной немцами для расследования катынского преступления, утверждает, что члены комиссии на изолированном аэродроме, оцепленном немецкими солдатами, были принуждены подписать документ, который полностью снимал с Германии ответственность за преступление.
Этот свидетель, профессор Марков из Софии, болгарский член Комиссии, рассказал суду, как немцы пользовались так называемым «психологическим давлением», чтобы получить подписи экспертов на документе, которого эти эксперты никогда не имели возможности прочитать, а тем более написать.
Маркова вызвала свидетелем советская сторона с целью доказать, что не советские, а немецкие власти убили под Смоленском 11 тысяч польских офицеров.
Дальше свидетель рассказал, что Софийский университет командировал его в Комиссию, учрежденную из таких же, как и он, профессоров из государств-сателлитов Рейха. Он прибыл в Катынь 29 апреля 1943 года. Им разрешили обследовать только восемь трупов в течение двух дней, а затем отправили в Берлин. Именно по пути туда всю группу задержали на изолированном аэродроме, и каждый член Комиссии получил для подписи уже готовый акт экспертизы. В акте утверждалось, что трупы в Катыни пролежали в земле по крайней мере три года, т. е. со времени, когда там еще не было немцев. Все члены Комиссии подписали этот документ, хотя и не пришли ни к каким выводам. «У меня не хватило смелости не подписать, — заявил Марков, — хотя, по-моему, дата смерти не соответствовала истине».
Все, что профессор Марков рассказал суду в Нюрнберге, было неправдой. Другие члены Комиссии отвергали показания профессора Маркова в частных беседах, поскольку никто их не вызвал в суд и не просил подтвердить слова профессора Маркова. Нет сомнения, что и сам профессор Марков не рассказал бы ничего подобного, если бы на него не оказывали нажим извне. О том, как действительно выглядела закулисная сторона Международной комиссии экспертов, рассказал профессор Пальмьери из Неаполя:
Комиссия была учреждена в результате отказа Международного Красного Креста принять участие в расследовании. А МКК, как известно, вынужден был отказаться, так как не получил от Советского Союза мандата на право участия в расследовании. Ввиду сложившихся обстоятельств, немецкое правительство решило заняться расследованием в пределах своих собственных возможностей, поручив расследование катынского преступления самым видным в Европе специалистам по судебной медицине. В Комиссию был также приглашен делегат польского правительства, который, однако, приглашением не воспользовался.
Тринадцать делегатов из разных стран собрались в Берлине. Немецкие ученые не приняли участия, и только профессор Бутц, заведующий кафедрой судебной медицины Бреславльского университета, был назначен посредником между Комиссией и немецкими властями.
С самого начала, на предварительном заседании, члены Комиссии единогласно постановили, что расследование будет вестись с исключительно научной точки зрения, не затрагивая никаких политических и полемических моментов. Затем были разработаны вопросы, на которые — и только на них — должна ответить Комиссия:
1. Опознание убитого.
2. Причина смерти.
3. Определение времени смерти.
Следует отметить, что, делая выводы, текст которых составлялся лишь с общего согласия всех членов Комиссии и при совершенно объективно проводившихся исследованиях. Комиссия точно придерживалась вышеуказанной линии.
Члены Комиссии пользовались полной свободой передвижения и получали технические средства, которые могли им понадобиться. Они лично могли спускаться в могилы, чтобы руководить работой по извлечению трупов, в местах и условиях по своему выбору и усмотрению. Одновременно, хотя и отдельно, в Катыни работала Комиссия Польского Красного Креста из Варшавы, которая пришла к тем же выводам.
По возвращении в Берлин Комиссия вручила письменный отчет о своей работе доктору Конти (Conti), начальнику службы здравоохранения Рейха, после чего была распущена. Никакого нажима и никаких указаний с немецкой стороны не было.
Следует отметить, что все члены Комиссии работали совершенно бесплатно. Никто из членов Комиссии не получил ни командировочных, ни гонорара, ни наград, ни академических почестей или какого-либо другого «суррогата» вознаграждения. Им на руки выданы были только билеты, а счета за гостиницы были оплачены без их участия.
Заявление профессора Пальмьери ясно, оно возбуждает доверие, а его правдивость в любое время могут подтвердить другие члены Комиссии, недостижимые для советской власти. Но как официальное общественное мнение, так и еще в меньшей степени компетентные органы союзников, ни до этого, ни после и по сей день — не признали заключение этой Комиссии решением загадки катынского массового убийства. Сам факт того, что в Нюрнбергский трибунал не были вызваны свидетелями все члены Комиссии, которых можно было найти, а давал показания только один из тринадцати, притом именно такой, который, по своей или чужой воле, пытался подорвать доверие к порядочности и добросовестности Комиссии, — достаточно свидетельствует о сознательной тенденциозности по отношению к экспертизе и выводам Комиссии.
Итак, заключение Комиссии не внесло в Катынское дело ничего решающего, а контрнаступление советской пропаганды против этого достигло лишь того, что над разрытой, зловонной землей катынских могил продолжал висеть призрак — вопросительный знак. Однако он не был похож на другие знаки препинания. Точка под ним, казалось, имела форму капли — ибо это была живая кровь, которой он истекал.