Глава 5 "ЗОЛОТОЙ ВЕК" ПЕРИКЛА

Глава 5

"ЗОЛОТОЙ ВЕК" ПЕРИКЛА

В этой и следующих главах нам предстоит понять мотивы и оценить результаты государственной деятельности человека, с чьим именем связан период наивысшего могущества и славы Афин — их "Золотой век". Именно в те годы, когда Перикл стоял во главе Афинского государства, были созданы наиболее величественные сооружения древнегреческой архитектуры. Эти же годы отмечены наивысшим расцветом драматического театра и других искусств. Афины при Перикле заняли положение признанного лидера всей Эллады.

Но прежде чем обратиться к этому блистательному периоду их истории, следует отметить важные изменения самого характера и структуры Афинской демократии, происшедшие во второй четверти V века — еще до Перикла.

Народовластие

Эти изменения были связаны в первую очередь с образованием Афинской морской империи. Условия существования крупного государственного объединения, раскинувшегося на обширной территории, совсем иные, чем города с прилегающими к нему окрестностями. Империя недолго может ужиться с демократией.

Установление имперских порядков, бурный рост мировой торговли, поляризация богатства и бедности, существенное изменение социального состава населения — все приводило к неуклонному размыванию нравственной основы демократии. Понятие о справедливости было подорвано насильственным господством Афин в империи. Уважение к труду отступило перед богатыми трофеями военно-морских кампаний, беззастенчивым лихоимством чиновников, быстрым обогащением купцов, банкиров, владельцев мастерских и крупных земельных угодий, где использовался труд множества рабов. Полученные в школе из стихов Гесиода и Солона представления о добре, правде и гражданском долге обесценивались при столкновении с реальной жизнью. Почитание мужества, воинской доблести заменилось почитанием власти денег. Зависть и восхищение богатством заняли место уважения добродетели и личных достоинств человека. Насилие, жестокость, попрание правды стали повседневными явлениями.

Великие трагики той эпохи пытались отстоять исчезающие патриархально-нравственные традиции. Вот, например, фрагмент из трагедии Эсхила «Агамемнон» (458 г.):

Хор:

"А правда светит и в домах,

Где стены черный дым коптит.

Она лишь с тем, кто сердцем чист.

Она бежит от золотого трона,

Грязь увидавши на руках владыки,

Она смеется над богатством чванным,

И все послушно замыслам ее".

(767–773)

Та же тема настоятельно звучит и у Софокла.

Усилия поэтов заметных результатов не давали, и потому понятна провидческая тревога Эсхила в заключительном хоре трагедии "Эвмениды":

"Еще молю о том, чтоб никогда

Здесь не гремели мятежи и смуты

Усобиц ненасытных. Новой крови

Не устает просить земная пыль,

Хлебнув однажды крови. Должен город

Все новыми смертями платить за смерть".

(977–982)

Все это в уже не очень далеком будущем, но пока только еще происходят преобразования демократии, которые это будущее подготовят.

С общим падением нравственности утрачено уважение народа к «достойным», как их именовал Солон, — к их исключительному праву занятия командных должностей в государстве. Некогда прочные родовые связи в филах спутались и ослабели за полвека, прошедшие после реформы Клисфена. Имущественный ценз больше не выполняет своей функции отбора «лучших». Теперь в составе двух первых сословий, помимо потомков древних аристократических родов, много торговцев, банкиров, дельцов — людей отнюдь не достойных. Многие из них, занимая государственные должности, используют свое положение в корыстных целях. Это вызывает не столько осуждение, сколько зависть простонародья. "Чем мы хуже? Почему им все, а нам ничего?" Малоимущие теперь хотят сами пробиться к кормилу государственных должностей и урвать от общественного пирога.

Главным препятствием на пути демоса к власти являлся в то время Ареопаг. Аристократическому по своему составу совету бывших архонтов Солон, как мы знаем, поручил охрану законов и контроль за их соблюдением. Тем самым — за деятельностью всех должностных лиц и даже Народного собрания. Влияние Ареопага было тем более велико, чем менее очерченными были его функции. Фактически он направлял весь ход общественной и частной жизни города. Монтескье в "Духе законов" высоко оценивает сдерживающую роль Ареопага. Он пишет, что это был"… закон превосходный, подвергавший народ цензуре судилища, наиболее им уважаемого…".

Сторонники расширения демократии предприняли атаку на Ареопаг. Их вождь Эфиальт возбудил и выиграл ряд судебных процессов против отдельных его членов, добившись их исключения. Тем самым был подорван престиж совета архонтов в целом. В 462 году Эфиальт провел в Народном собрании закон, лишивший Ареопаг всех его контрольных полномочий, — они были поделены между различными демократическими учреждениями. За Ареопагом оставили только статус суда по делам об убийстве или святотатстве. Борьба вокруг этого закона, видимо, продолжалась и после его принятия. Эфиальта спустя год убили из-за угла. В той же трагедии «Эвмениды» (представлена в 458 г.) сама Афина, учредившая, согласно преданию, Ареопаг (по случаю суда над Орестом) обращается к зрителям со следующим монологом:

"Так слушайте устав мой, люди Аттики!

Сегодня в первый раз о крови пролитой

Идет здесь тяжба. У сынов Эгеевых

Да будет неподкупен этот суд вовек

На этом холме…

…

Пусть не будет новшеством

Устав мой осквернен: прозрачный ключ взмутив

Притоком грязным, свежей не испить воды.

Пускай безвластья избегают граждане

И самовластья. И еще советую

Не изгонять из города священный страх:

Кто из людей земных без страха праведен?

Ревную о стыде и благочестии —

Спасительный оплот стране и городу

Вы обретете. Нет ему подобного

Нигде — ни в Скифских землях, ни в Пелоповых.

Пусть неподкупный, верный справедливости,

Достопочтенный, бдительною стражею

Над городом уснувшим этот суд стоит.

Такой закон навеки положила я

Своей державе".

(684–711)

Даже спустя два с половиной тысячелетия в этой пылкой защите ощущается кипение страстей того драматического момента греческой истории. Но вернуть прежнее значение Ареопага противникам народовластия не удалось.

В 457 году Народное собрание отменило имущественные ограничения законодательства Солона в отношении избрания на высшие государственные должности. Начался принципиально новый этап афинской истории, который выше мы условились называть народовластием. Теперь для всех, в том числе и малоимущих граждан Афин открылась дорога к власти. Но большинство из тех, кто спешил вступить на эту дорогу, искало не поля деятельности в интересах государства, а возможности личного обогащения за его счет. Были и такие, которых томило честолюбие, стремление к лидерству, к реваншу за прежде униженное положение в обществе.

Эфиальт не дожил до торжества начатого им дела. Судя по всем отзывам, он был человек бескорыстный, искренне преданный народу, идеалам свободы и справедливости. Вряд ли он мог предвидеть, что эти идеалы будут попраны, что на расчищенной им ниве народовластия взойдут семена ненависти, предательства, коррупции и террора. Они взошли и расцвели пышным цветом… но не сразу. «Задержка» произошла вследствие государственной деятельности и личного влияния Перикла.

Личность Перикла

Перикл родился около 492 года. Его отец, Ксантипп, аристократ из древнего рода, прославился в войне с персами. Позже ему на Акрополе поставили статую. Мать Перикла была племянницей Клисфена. Таким образом в воспитании юного Перикла, по-видимому, сочетались аристократическое и демократическое начала. Мальчик рос среди поколения победителей Ксеркса, в атмосфере патриотизма и стремления к новым подвигам, охватившего афинскую молодежь. В нем укрепилась уверенность в особой миссии Афин в эллинском мире. Несомненно, что еще смолоду Перикл питал уважение к афинскому народу и демократическим учреждениям, становление которых было связано с именем его прославленного родственника. Отца он потерял, видимо, рано, так как трагедию Эсхила «Персы» в 472 году в качестве хорега представлял Перикл, а не Ксантипп.

Юноша получил прекрасное по тем временам образование. Его первым учителем был Дамон — музыкант, философ, врач — ученик энциклопедиста Продика. Музыка в Афинах V века лежала в основе воспитания молодого гражданина. Точнее, сочетание музыки и поэзии, которое древние греки называли одним словом музыка — служение музам. Они были убеждены, что музыка проникает в душу человека, облагораживает ее, учит понимать и ценить прекрасное, а все уродливое и низменное — отвергать с отвращением. После обязательного для всех детей обучения грамоте, афинские мальчики из более или менее обеспеченных семей в частных школах с 7 до 12 лет обучались музыке. (С 14 лет — гимнастике, с 18 до 20 лет проходили военную школу «эфебов» — несли пограничную службу). Для получения высшего образования, куда входили математика, астрономия, география, философия, риторика и рисование, брали уроки у софистов. Дамон был выдающимся софистом и сыграл важную роль в интеллектуальном развитии Перикла. Он оставался его другом и советчиком в течение почти всей жизни.

Мы вправе предполагать, что большое влияние на юного Перикла оказал великий Эсхил, с которым он должен был установить тесный контакт еще во время постановки «Персов». О характере этого влияния могут свидетельствовать некоторые отрывки из трагедий Эсхила:

Вот фрагмент описания битвы у Саламина из "Персов":

"Шло впереди, прекрасным строем, правое

Крыло, а дальше горделиво следовал

Весь флот. И отовсюду одновременно

Раздался клич могучий: "Дети эллинов

В бой за свободу родины! детей и жен

Освободите, и родных богов дома,

И прадедов могилы! Бой за все идет!"

(399–405)

А вот панегирик свободе из той же трагедии:

Хор:

"Азия больше не будет

Жить по персидской указке.

Больше не будут народы

Дань приносить самодержцам.

В страхе не будут люди

Падать наземь. Не стало

Царской власти сегодня —

Люди язык за зубами

Сразу держать перестанут:

Тот, кто свободен от ига

Также и в речи свободен".

(584–590)

В трагедии «Просительницы» (сюжет заимствован из мифа о Данае и его дочерях в момент, когда они находят убежище в Аргосе) царь Аргоса выказывает глубокое уважение к воле народа. Он говорит Данаю:

"Не к моему вы очагу домашнему

Припали. Если вся страна в опасности,

Пусть весь народ решает, как избегнуть бед.

И обещать вам ничего не вправе я

Не посвятивши в дело горожан своих".

(365–369)

Число примеров можно увеличить, но и цитированного достаточно для заключения о том, что в трагедиях Эсхила содержался целый кодекс высокой нравственности. Перикл, по-видимому, горячо воспринял этот кодекс еще в свои молодые годы.

В формировании личности Перикла немалую роль должен был сыграть пример Фемистокла. В ранней юности Перикл, наверное, восхищался его кипучей деятельностью, четкими, всегда хорошо аргументированными речами. А далее? Ведь Периклу, конечно же, стали известны материалы обвинительного акта против Фемистокла, использованные впоследствии Геродотом. Они датированы примерно 470 годом. Периклу тогда было немногим более двадцати лет. Можно себе вообразить горечь разочарования юноши, когда ему стало известно, что его кумир — корыстолюбец без совести и чести. Такого рода болезненные открытия служат хорошим уроком. На всю жизнь. Изгнание Фемистокла и его бесславная смерть на чужбине, под покровительством врага должны были этот урок закрепить. С другой стороны, весьма вероятно, что пример бескорыстия и личного достоинства Аристида вызвал восхищение юного Перикла.

Приверженность демократии, видимо, упрочилась в качестве основы политического мировоззрения Перикла к моменту его появления на арене общественной жизни. Известно, что он был другом Эфиальта.

В формировании этой приверженности, вероятно, немалую роль сыграл круг близких к Периклу людей. По свидетельству Плутарха, вступив на поприще общественной деятельности, Перикл резко изменил свой образ жизни. Он отказался от обычного для состоятельного афинянина широкого общения и зажил очень умеренно, находя единственное развлечение от трудов в беседах в друзьями, собиравшимися в его доме. Этот небольшой дружеский кружок состоял из наиболее выдающихся мыслителей того времени.

В их числе прежде всего следует назвать философов Зенона и Анаксагора. Зенон отличался редкостным красноречием — в ораторском искусстве его можно считать учителем Перикла. Но еще важнее было нравственное влияние этого исключительно сильного и свободолюбивого характера. Для его обрисовки достаточно упомянуть следующий факт. В конце жизни где-то вне Афин Зенон участвовал в заговоре против тирании. На пытке он назвал своими сообщниками ближайших друзей тирана, потом откусил себе язык и выплюнул его к ногам палачей.

Уроженец греческой Малой Азии Анаксагор отказался в свое время от унаследованного богатства, посвятив себя целиком жизни духовной. С 456 года он поселился в Афинах и тесно сошелся с Периклом. Анаксагор известен как выдающийся математик, астроном, физик и философ. В центре его философии — единый Разум, извлекший мир из хаоса и управляющий им. У Анаксагора Перикл учился логике и научной строгости рассуждений, приверженности истине, спокойной ясности ума, высокому соответствию мировоззрения и образа жизни. В кружке Перикла блистали такие имена, как Софокл, Геродот (наездами), основатель лингвистики софист Протагор, скульптор Фидий, архитектор Гипподам, прорицатель Лампон и другие. Бывал там и молодой Сократ.

В 449 году Перикл женился вторым браком на уроженке Милета Аспасии. Она стала душой кружка. Это была женщина выдающегося ума и обаяния, к тому же прекрасно владевшая речью. Плутарх в биографии Перикла с явным недоумением пишет, что Перикл…

"… чрезвычайно ее любил. Говорят, при уходе из дома и при возвращении с площади он ежедневно приветствовал ее и целовал". (Перикл, XXIV)

Удивление историка легко понять в свете известного нам положения афинской женщины в ту эпоху. Аспасия с ее умом и образованностью, находившаяся в центре избранного общества самых интересных людей города, выделялась на обычном фоне домашней изоляции и ограниченности интересов женщин возмутительным для многих глаз исключением. Правда, она была иностранка, как иные гетеры. Но те общались с мужчинами в совсем ином качестве. "Скажи мне, кто твой друг…". Мы нарочно начали со знакомства с близкими к Периклу людьми. Посмотрим же теперь, что известно в личном плане о нем самом.

Сохранились три копии скульптурного портрета Перикла, некогда установленного на Акрополе. Он изображен в шлеме с поднятым забралом. Черты лица правильны, благородны. Выражение его немного меланхолическое. Создается впечатление незаурядности, привычки к размышлениям. Речи Перикла отличала серьезность, сила и глубина мысли. Говорить, чтобы убедить и убедить только силой логики — таков был идеал ораторского искусства Перикла. По свидетельству Плутарха:

"Перикл, как говорят, не только усвоил себе высокий образ мыслей и возвышенность речи, свободную от плоского, скверного фиглярства, но и серьезное выражение лица, недоступное смеху; спокойная походка, скромность в манере носить одежду, не нарушаемая ни при каком аффекте во время речи, ровный голос и тому подобные свойства Перикла производили на всех удивительно сильное впечатление". (V)

Несмотря на эту скромность выразительных средств, современники говорили о нем, что он мечет перуны, поражает своим словом как громом и молнией, что "само убеждение восседает на устах его". Авторитет Перикла чрезвычайно укреплялся благодаря его совершенному бескорыстию. Там же, в биографии Перикла, Плутарх пишет:

"… все видели его бескорыстие и неподкупность. Хотя он сделал город из великого величайшим и богатейшим, хотя он могуществом превзошел многих царей и тиранов, из которых иные заключали договоры с ним, обязательные даже для их сыновей, но ни на одну драхму не увеличил своего состояния против того, которое оставил ему отец". (XV)

Стоя во главе богатейшего государства, он не получал за свою общественную деятельность ничего. Интересно процитировать рассказ Плутарха (там же) о режиме личной экономии, введенном Периклом у себя дома:

"Для управления состоянием, доставшимся ему от отца на законном основании, он придумал такую систему, которую считал наиболее удобной и точной, чтобы оно не расстроилось из-за его нерадения и, с другой стороны, чтобы не доставляло ему, при его занятиях, много хлопот и не отнимало времени: именно, годовой урожай он продавал весь сразу, и потом покупал все нужное на рынке… расходы были рассчитаны по дням и сведены до минимума с величайшей аккуратностью, так что ничего не было лишнего, как должно быть в большом доме при богатом хозяйстве, а напротив, все расходы и приходы были высчитаны и вымерены. Поддерживал весь этот аккуратный порядок его слуга Эвангел, один, как никто другой, по натуре ли своей способный к хозяйству или приученный к нему Периклом". (XVI)

Но, пожалуй, самой удивительной особенностью личности Перикла в тот достаточно жестокий век была его доброта, неизменно доброжелательное отношение к людям. Обратимся еще раз, по этому поводу, к свидетельству нашего историка.

"Когда Перикл был уже при смерти, — пишет Плутарх, — вокруг него сидели лучшие граждане и оставшиеся в живых друзья его. Они рассуждали о его высоких качествах и политическом могуществе, перечисляя его подвиги… Так говорили они между собой, думая, что он уже потерял сознание и не понимает их. Но Перикл внимательно все это слушал и, прервавши их разговор, сказал, что удивляется, как они прославляют и вспоминают такие его заслуги, в которых равная доля принадлежит и счастью и которые бывали уже у многих полководцев, а о самой славной и важной заслуге не говорят: "Ни один афинский гражданин, — прибавил он, — из-за меня не надел черного плаща". (XXXVIII)

То есть никому не пришлось облачиться в траур. И далее Плутарх заключает:

"Итак, в этом муже достойна удивления не только умеренность и кротость, которую он сохранял в своей обширной деятельности, среди ожесточенной вражды, но и благородный образ мыслей: славнейшей заслугой своей он считал то, что, занимая такой высокий пост, он никогда не давал воли ни зависти, ни гневу и не смотрел ни на кого, как на непримиримого врага. Как мне кажется, известное его прозвище, наивно-горделивое, заслужено им и не может возбуждать ни в ком зависти единственно потому, что Олимпийцем прозван был человек такой доброй души, жизнь которого, несмотря на его могущество, осталась чистой и незапятнанной". (XXXIV)

Таков благородный облик Перикла, как он встает перед нами главным образом из биографии, написанной Плутархом. Но, может быть, его биограф пристрастен? Вряд ли. Политику Перикла (введение оплаты должностей, начало 2-й Пелопоннесской войны) Плутарх подвергает жесткой критике. Глубокое уважение к личным достоинствам Перикла сквозит и в цитированных ниже фрагментах из «Истории», принадлежащей перу его современника, Фукидида.

Государственная деятельность Перикла

После смерти Эфиальта, в период с 461 по 444 годы влияние Перикла на политическую жизнь Афин, как лидера демократов, было, по-видимому, достаточно велико. За эти 17 лет его четырежды избирали стратегом. С 444 по 430 годы он переизбирается стратегом-автократором ежегодно, то есть фактически является бессменным главой Афинского государства. Попробуем перечислить основные направления политического руководства Перикла в мирное время — до начала второй Пелопоннесской войны.

Внешняя политика Афин. Во второй половине V века она определяется, с одной стороны, завершением прямой конфронтации с Персией. По условиям мира, заключенного в 449 году другом Перикла, Каллием, персы обязались не посылать корабли в Эгейское море и к черноморским проливам, а свои сухопутные войска держать не ближе трех дней пути от побережья Малой Азии. Греки же согласились оставить в покое Египет и вывести свои гарнизоны из городов малоазиатского побережья. Эти города, оставаясь в составе Афинского морского союза, формально считались подданными Персии.

С другой стороны, торговое соперничество Афин с Коринфом, Фивами и Эгиной не ослабевало. Оно питало и военное противостояние с Пелопоннесским союзом. В 446 году окончился заключенный Кимоном мир. Военные действия возобновились. Спартанцы в Беотии разбили сравнительно небольшое войско афинян и вступили в Аттику. Периклу удалось подкупить опекуна малолетнего спартанского царя. Плутарх отмечает, что…

"Когда Перикл в своем отчете по должности стратега поставил расход в десять талантов, издержанных "на необходимое", то народ принял эту статью расходов без всяких расспросов, не входя в расследование этой тайны. Некоторые авторы, в том числе философ Теофраст, свидетельствуют, что каждый год Перикл посылал в Спарту десять талантов, которыми он задабривал правительство и тем отвращал войну". (XXIII)

Впоследствии эти «неоформленные» расходы сослужат службу врагам Перикла.

Со спартанцами был заключен мир на 30 лет, который в течение половины этого срока с 446 по 431 год удалось сохранить. Однако Перикл не обольщался относительно его стабильности. Хотя прямых причин для столкновения между Афинами и Спартой не было, соперничество и конфронтация с другими членами Пелопоннесского союза сохранялись. В отличие от большинства государственных деятелей той эпохи, Перикл не отличался воинственностью. Плутарх пишет о нем:

"Как стратег, Перикл славился больше всего своею осторожностью: он добровольно не вступал в сражение, если оно было опасно и исход его был сомнителен…" (XVIII)

Перикл хорошо понимал, что в случае военного столкновения сухопутные силы афинян не смогут противостоять объединенной мощи спартанцев и их союзников. Поэтому он прилагал все усилия к тому, чтобы оттянуть новую войну с пелопоннессцами и тем временем укрепить морскую гегемонию Афин. Его военная доктрина носила оборонительный характер. Она опиралась на мощь афинского флота и целостность Афинской империи. Между тем, в 445 году большой и богатый остров Эвбея попытался выйти из состава империи. Перикл возглавил военную экспедицию на остров. С большинством городов Эвбеи ему удалось договориться, а жителей города Гестиэи, истребивших команду афинского корабля, он не казнил, но изгнал и поселил на их месте тысячу переселенцев из Афин — "клерухов".

В 440 году прочность Афинской империи вновь подверглась испытанию. На этот раз восстал остров Самос, который обладал достаточной морской мощью, чтобы соперничать с Афинами. Восстание было подавлено в ходе двух экспедиций, занявших вместе с осадой города более года. Как и на Эвбее, Перикл не допустил кровавой расправы с восставшими. Он ограничился тем, что заставил срыть стены города, отобрал флот и наложил большую контрибуцию, в обеспечение которой взял заложников.

Таким образом, к концу третьего десятилетия V века Афины под руководством Перикла обеспечили свою безопасность со стороны Персии, а также сохранили империю и ее военно-морскую мощь. Между тем, тучи с запада, со стороны Пелопоннесского союза сгущались. Но об этом после, а сейчас обратимся к политической деятельности Перикла внутри страны.

Внутренняя политика. В начале этой главы было описано, как реформа Эфиальта отняла контрольную власть у Ареопага, а граждане низших сословий получили право быть избранными на руководящие государственные должности. Однако для малоимущей части населения Аттики вставал прозаический вопрос о реальной возможности воспользоваться новыми правами. Гелиея, ведавшая делами всей империи, заседала ежедневно. Участие в работе Совета пятисот в общей сложности требовало затраты двух-трех месяцев в году. Прочие государственные должности также были весьма трудоемкими. Состоятельные граждане могли себе позволить роскошь заниматься общественной деятельностью. Бедняков же на время выполнения административных функций необходимо было обеспечить средствами к существованию. Перикл ввел плату за исполнение государственных должностей: гелиасты стали получать по оболу за заседание, члены Совета пятисот — по драхме, прочие функционеры государства — примерно 4 обола в день. Хотя введенная таким образом оплата государственной службы была минимальной — на один обол едва можно было пообедать — участие в управлении государством стало реально доступным для всех афинян.

В своей знаменитой речи, произнесенной много позже на церемонии погребения воинов (в 430 году), Перикл с гордостью говорит об истинно демократическом характере Афинского государства. В пересказе Фукидида его слова звучат так:

"Для нашего государственного устройства мы не взяли за образец никаких чужеземных установлений. Напротив, мы скорее сами являем пример другим, нежели в чем-нибудь подражаем кому-либо. И так как у нас городом управляет не горсть людей, а большинство народа, то наш государственный строй называют народоправством. В частных делах все пользуются одинаковыми правами по законам. Что же до дел государственных, то на почетные государственные должности выдвигают каждого по достоинству, поскольку он чем-нибудь отличился не в силу принадлежности к определенному сословию, но из-за личной доблести. Бедность и темное происхождение или низкое общественное положение не мешают человеку занять почетную должность, если он способен оказать услуги государству". (История, II, 37)

Если придерживаться принятой ранее терминологии, то сочетание реформы Эфиальта с оплатой государственных должностей создавало реальные предпосылки к осуществлению действительного народовластия. Но Перикл не случайно называет сложившийся в его время государственный строй Афин народоправством и специально расшифровывает этот термин, как одинаковость прав всех граждан. Каждый афинянин, независимо от его происхождения и состояния, имеет право занять государственную должность, наделяющую его властью, но… только, если он того достоин ("выдвигают каждого по достоинству"). Это — очень важное уточнение. Не будем терять его из виду.

Я еще не один раз буду цитировать эту и другие речи Перикла по «Истории» Фукидида. Годы жизни Фукидида 460–400 гг. Следовательно, он был младшим современником Перикла и мог слышать его лично. Но стенографии тогда еще не знали (ее изобрели в Риме спустя несколько столетий). Насколько же достоверен текст речей, воспроизводимых Фукидидом? Предоставим по этому поводу слово самому историку. В начале своего труда он пишет:

"Что до речей (как произнесенных перед войной, так и во время ее), то в точности запомнить и воспроизвести их смысл было невозможно — ни тех, которые мне пришлось самому слышать, ни тех, о которых мне передавали другие. Но то, что, по-моему, каждый оратор мог бы сказать самого подходящего по данному вопросу (причем я, насколько возможно ближе, придерживаюсь общего смысла действительно произнесенных речей), это я и заставил их говорить в моей истории". (Там же, I, 22)

Ну что ж! Будем довольствоваться этим. Поблагодарим судьбу за то, что два с половиной тысячелетия назад, когда в Афинах происходили события, возбуждающие и сейчас наш живой интерес, там оказался столь добросовестный наблюдатель. Труд его достоин такого уважения, что мы вправе предоставить историку еще несколько строк для рассказа о методе его работы. В продолжение цитированного выше отрывка Фукидид пишет:

"Что же касается событий этой войны, то я поставил себе задачу описывать их, получая сведения не путем расспросов первого встречного и не по личному усмотрению, но изображать, с одной стороны, лишь те события, при которых мне самому довелось присутствовать, а с другой — разбирать сообщения других со всей возможной точностью. Основательная проверка сведений была делом нелегким, потому что свидетели отдельных событий давали разное освещение одним и тем же фактам в зависимости от их расположения к одной из воюющих сторон или силы памяти. Мое исследование при отсутствии в нем всего баснословного, быть может, покажется малопривлекательным. Но если кто захочет исследовать достоверность прошлых и возможность будущих событий (могущих когда-нибудь повториться по свойству человеческой природы, в том же или сходном виде), то для меня будет достаточно, если он сочтет мои изыскания полезными. Мой труд создан как достояние навеки, а не для минутного успеха у слушателей". (Там же)

Познакомившись таким образом ближе с нашим основным информатором по материалам этой и нескольких последующих глав, вернемся вместе с ним к Периклу. В той же его «погребальной» речи есть и такие слова:

"Одни и те же люди у нас одновременно бывают заняты делами и частными, и общественными. Однако и остальные граждане, несмотря на то, что каждый занят своим ремеслом, также хорошо разбираются и в политике. Ведь только мы одни признаем человека, не занимающегося общественной деятельностью, не благонамеренным гражданином, а бесполезным обывателем". (II, 40)

Внимательный читатель, возможно, усмотрит в этих словах прямую связь с законом Солона, предлагавшим наказывать бесчестием того, кто уклонится от выполнения своего гражданского долга во время смуты в государстве.

Введение оплаты государственных должностей осуждалось последующими историками аристократического толка. Плутарх в биографии Перикла пишет:

"… Перикл приучил народ к клерухиям, получению денег на зрелища, получению вознаграждения; вследствие этой дурной привычки народ из скромного и работящего под влиянием тогдашних политических мероприятий стал расточительным и своевольным". (Перикл, IX)

Такое же мнение высказывает Аристотель в "Афинской политии". Он считает, что введенная Периклом оплата судей стала исходным пунктом "нравственного разложения" афинян, что в судьи старались пройти люди, того не достойные. А у Платона в диалоге «Горгий» Сократ говорит:

"… Скажи мне к этому вот что: говорят ли, что через Перикла афиняне стали лучшими, или утверждают противное, — что они испорчены Периклом? Ведь я слышал, будто он сделал афинян ленивыми, робкими, болтливыми и жадными к деньгам, потому что первый установил давать за службу жалованье". (515, Е)

Далее Сократ, то есть Платон, приводит доводы в пользу именно такой оценки деятельности Перикла. Как видим, оппозиция солидная. Среди современников она, если и не была представлена столь блестящими именами, носила, надо полагать, еще более острый характер. Не желая смешиваться с простонародьем, аристократы стали уклоняться от занятия государственных должностей и участия в выборных органах демократии. Их лидер, некий Фукидид из Алопеки (тезка историка), возглавил сопротивление демократической линии Перикла. По свидетельству Плутарха:

"Фукидид не был таким любителем войны, как Кимон; но он был больше склонен к жизни на форуме и к занятию политикой. Оставаясь в городе и ведя борьбу с Периклом на трибуне, он скоро восстановил равновесие между приверженцами различных взглядов. Он не дозволил так называемым "прекрасным и хорошим" рассеиваться и смешиваться с народом, как прежде, когда блеск их значения затмевался толпою; он отделил их, собрал в одно место; их общая сила приобрела значительный вес и склонила чашу весов". (Перикл, XI)

Что касается "одного места", то, надо полагать, Плутарх имеет в виду умножение аристократических гетерий. В последующие годы они нередко поставляли заговорщиков против демократии. "Чаша весов" склонилась в пользу аристократов, когда Фукидиду удалось в 444 г. добиться остракизма друга и учителя Перикла — Дамона. Это была, разумеется, первая фаза атаки на самого Перикла. Завязалась острая борьба, окончившаяся, однако, победой Перикла — годом позже остракизму подвергли самого Фукидида. Аристократическая оппозиция распалась, ее умеренное большинство перешло на сторону Перикла. Его избрали стратегом-автократором. Власть Перикла в последующие за этим годы была велика. По словам Плутарха:

"Когда таким образом был совершенно устранен раздор и в государстве настало полное единение и согласие, Перикл сосредоточил в себе и сами Афины и все дела, зависевшие от афинян, — взносы союзников, армии, флот, острова, море, великую силу, источником которой служили как эллины, так и варвары, и верховное владычество, огражденное покоренными народами, дружбой с царями и союзом с мелкими властителями". (Там же, XV)

Анализом политического смысла этой своеобразной системы "демократической диктатуры" мы займемся особо, а сейчас посмотрим, какими еще крупными внутриполитическими акциями было отмечено время практически единовластного правления Перикла в Афинах. Сначала упомянем о том, что было начато до Перикла. Расширение морской торговли и рост богатства города сохранили свое положение ведущих тенденций его развития в «погребальной» речи Перикла есть по этому поводу такие строки:

"Красивые дома и их обстановка доставляют наслаждение и помогают рассеять заботы повседневной жизни. И со всего света в наш город, благодаря его величию и значению, стекается на рынок все необходимое, и мы пользуемся иноземными благами не менее свободно, чем произведениями нашей страны". (Фукидид. История, II, 38)

Теперь о дальнейших инициативах самого Перикла. Первая (говоря современным языком) — решение проблемы занятости. Видимо, Перикла очень тревожил рост числа безработных граждан города и их иждивенческих настроений, проявлявшихся настойчивыми требованиями раздач денег. Сам великий труженик, он предпринял ряд мер, чтобы занять работой всех сограждан.

Перикл продолжил начатую еще Кимоном практику длительных военно-морских маневров, постоянно занимавших часть гребцов и матросов. В плаванье ежегодно отправлялось до 60 триер сроком на восемь месяцев. Моряки получали жалованье от казны, упражнялись в своем искусстве сами и обучали молодежь, поддерживая таким образом боеспособность флота. Еще он стал широко практиковать поселение неимущих афинян ("клерухов") на землях союзников — либо до этого пустовавших, либо отобранных в наказание за попытку восстания. В отличие от колонистов, клерухи сохраняли афинское гражданство, принадлежность к филе. Участки земли они получали в пожизненное пользование, но без права передачи. Клерухии представляли собой военно-земледельческие поселения, форпосты Афин на территории их союзников. В общей сложности на острова Эгейского моря, в Херсонес и Фракию Перикл переселил около 10 тысяч клерухов. По вполне резонной оценке Плутарха:

"Проводя эти мероприятия он руководился желанием освободить город от ничего не делающей и вследствие праздности беспокойной толпы, и в то же время помочь бедным людям, а также держать союзников под страхом и наблюдением, чтобы предотвратить их попытки к восстанию поселением афинских граждан подле них" (Перикл, XI)

Наконец, введение оплаты должностей существенно расширило сферу участия малоимущих афинских граждан в несении государственной службы. Это тоже была работа — нужная и потому законно оплачиваемая. Но главным средством решения проблемы занятости стала реализация программы грандиозных построек на Акрополе и в городе. В 450 году по предложению Перикла Народное собрание Афин решило тратить ежегодно одну шестидесятую часть собираемого от «союзников» фороса на строительство в городе. Аристократическая оппозиция по этому поводу вознамерилась дать бой Периклу. Любопытно, что она привлекает к спору аргументы нравственного характера. Вот как их пересказывает Плутарх:

"… за это, более чем за всю остальную политическую деятельность Перикла, враги осуждали его и чернили в Народном собрании. "Народ позорит себя, — кричали они, — о нем идет дурная слава за то, что Перикл перенес общую эллинскую казну к себе из Делоса… Эллины понимают, что они терпят страшное насилие и подвергаются открытой тирании, видя, что на вносимые ими по принуждению деньги, предназначенные для войны, мы золотим и наряжаем город, точно женщину-щеголиху, обвешивая его дорогим мрамором, статуями богов и храмами, стоящими тысячи талантов". (Там же, XII)

Послушаем теперь в изложении Плутарха логику возражений Перикла на эти упреки:

"Афиняне не обязаны отдавать союзникам отчет в деньгах, потому что они ведут войну в защиту их и сдерживают варваров, тогда как союзники не поставляют ничего — ни коня, ни корабля, ни гоплита, а только платят деньги; а деньги принадлежат не тому, кто их дает, а тому, кто получает, если он доставляет то, за что получает…" (Там же)

Прервем на мгновение речь Перикла, чтобы отметить слабый пункт в его аргументации. К 450 году война с Персией закончена, затем в течение 20 лет до самой смерти Перикла не возобновляется. Ввиду этого можно было бы сбор денег с союзников и вовсе прекратить. Но деньги нужны для оплаты афинской администрации и на строительные работы, обеспечивающие занятость афинян. Перикл продолжает:

"Но, если государство снабжено в достаточной мере предметами, нужными для войн, необходимо тратить его богатство на такие работы, которые после окончания их доставят государству вечную славу, а во время исполнения будут служить тотчас же источником благосостояния, благодаря тому, что явится всевозможная работа и разные потребности, которые пробуждают всякие ремесла, дают занятие всем рукам, доставляют заработок чуть ли не всему государству, так что оно на свой счет себя и украшает и кормит". (Там же)

Оставим пока на совести Перикла (или Плутарха?) выражение "на свой счет" и позволим биографу высказать свой комментарий к «сконструированной» им речи Перикла. Плутарх продолжает:

"И действительно, людям молодым и сильным давали заработок из общественных сумм походы; а Перикл хотел, чтобы рабочая масса, не несущая военной службы, не была обездолена, но вместе с тем, чтобы она не получала денег в бездействии и праздности. Поэтому Перикл представил народу множество грандиозных проектов сооружений и планов работ, требовавших применения разных ремесел и рассчитанных на долгое время" (Там же)

Парфенон и Пропилеи на Акрополе, храмы Ареса и Гефеста, театр Одеон — в городе, храм Посейдона на берегу моря, перестройка Пирея и зала мистерий в Элевсине… Нет смысла пытаться описывать здесь сами эти грандиозные сооружения. О них написаны сотни книг — специальных и популярных. Но вот одна интересная цифра, позволяющая составить некоторое представление о размахе работ. Известно, что строительство Пропилей за 5 лет обошлось более, чем в 2000 талантов."Homo L. Pericles Une experience de Democratie dirigee. Paris, 1954" Это — вход на Акрополь. Статуи в нем не было. То есть, при постройке не было затрат на золото и слоновую кость. Камень в Афинах свой. Значит, можно полагать хотя бы половину расхода на оплату рабочих. Большинство — подсобники. Их средний заработок известен. Отсюда легко подсчитать, что на строительстве было занято порядка десяти тысяч человек. А ведь сооружение Парфенона по своим масштабам намного превосходило строительство Пропилей. Не говоря уже о всех остальных стройках, совершавшихся примерно в то же время. При этом каково совершенство исполнения! Но лучше снова дать слово Плутарху, который видел созданное афинянами еще почти нетронутым (за полтысячелетия существования в незагрязненной атмосфере). Вот что он пишет:

"Между тем росли здания, грандиозные по величине, неподражаемые по красоте. Все мастера старались друг перед другом отличиться изяществом работы; особенно же удивительна была быстрота исполнения. Сооружения, из которых каждое, как думали, только в течение многих поколений и человеческих жизней с трудом будет доведено до конца — все они были завершены в цветущий период деятельности одного мужа.

… По красоте своей они с самого начала были старинными, а по блестящей сохранности свежи, как будто недавно окончены: до такой степени они всегда блещут каким-то цветом новизны и сохраняют свой вид не тронутым рукою времени, как будто эти произведения проникнуты дыханием вечной юности, имеют не стареющую душу". (XIII)

Мне бы очень хотелось отдохнуть душой хотя бы на кратком описании Парфенона, его удивительных пропорций, скульптур, фронтонов, метоп и фриза. Попытаться представить себе впечатление, которое производила на входящего призрачно отсвечивающая золотом и слоновой костью из глубины полутемного храма гигантская Афина-Парфенос работы Фидия. Нарисовать великолепный взлет к площадке Акрополя двух портиков Пропилей или обсудить волнующую проблему истинной формы театра Одеон… Увы! Я должен ограничить себя лишь необходимой констатацией: в строительстве на Акрополе и в Афинах V века в течение доброго десятка лет был занят практически весь город и велось это строительство — самоотверженно и вдохновенно! Неправильно было бы приписать совершенство памятников древнегреческой архитектуры таланту нескольких зодчих, а остальных афинян считать лишь исполнителями заданных уроков. Сотни фигур в барельефах Парфенона высекали сотни рядовых каменотесов. Общеизвестно, что «секрет» вечной красоты греческих храмов в изяществе и чистоте линий, совершенстве пропорций всех архитектурных деталей. Это было создано трудом и талантом тысяч людей. Афиняне эпохи расцвета демократии проявили в этих трудах удивительное чувство красоты. Великое искусство выразило дух свободного народа.

Внимательный читатель в этом месте может упрекнуть меня в противоречии. "Говоря о духе свободного народа, — скажет он, — автору неплохо бы вспомнить, какими мрачными красками описывал он нравственное падение этого народа и не далее, как в начале этой главы". На это я могу возразить, что новая нравственность не вдруг заменяет старую, а вытесняет ее постепенно. Некоторое время обе они могут сосуществовать в душе человека, да и в целом обществе. Какая нравственность доминирует, зависит от обстоятельств личной, или, соответственно, общественной жизни. И, в частности, — от примера поведения и нравственного влияния других людей, особенно лидеров общества. На некоторое время Периклу удалось восстановить в Афинах былую атмосферу свободного и самоотверженного сотрудничества граждан.

Попутно обратим внимание на одно, на первый взгляд малозначащее обстоятельство. К работам на Акрополе Перикл не привлек замечательного афинского скульптора Мирона (автора широко известной скульптуры Дискобола). Мирон был старше Фидия и к 450 году уже знаменит. Объяснение этому факту может быть и банальным, например, Перикл мог по каким-нибудь личным причинам недолюбливать Мирона. Но представляется вероятным и другое. Б. Р. Виппер в своей книге "Искусство древней Греции" (Наука, М., 1972) пишет о Мироне, заключая эстетический анализ его прославленного творения:

"Так статуя Дискобола полностью подтверждает характеристику Мирона, данную античной критикой: эта статуя полна удивительной органической жизни, выражает максимальную физическую энергию, но она ничего не говорит зрителю на языке мыслей и чувств". (с. 173)

В той же книге, говоря о Фидии, Виппер ссылается на свидетельства Цицерона:

"Для Цицерона Фидий был совершенным воплотителем божественных образов, не заимствовавшим формы своих статуй из натуры, а в своей душе носившем идеал божественной красоты". (с. 189)

Думается, что выбор Перикла не случайно пал на Фидия. Начатое им великое строительство, помимо названной выше утилитарной цели, имело, как мне кажется, и другой, более глубокий смысл. Приобщением к возвышенному искусству Перикл надеялся воздействовать на нравственность афинян. Сама по себе греческая религия, как мы помним, не несла в себе нравственного начала. Однако, любуясь величественными и гармоническими пропорциями Парфенона или благородно-прекрасными творениями Фидия, восприимчивые к красоте греки, быть может, отрешались от житейских забот и низких интересов — в них пробуждалось устремление к чему-то, достойному этой красоты. Виппер цитирует слова Диона Хрисостома, в которых тот выражает свое впечатление от скульптуры Зевса Олимпийского работы Фидия:

"Если человек, испытавший в своей жизни много несчастий и забот, с душой, полной горечи, предстанет перед статуей Зевса, то он забудет обо всем тяжелом и страшном, что несет с собою человеческая жизнь". (с. 189)

Как свидетельство стремления использовать облагораживающую роль высокого искусства можно оценить еще одну важную сторону деятельности Перикла — энергичное покровительство поэзии, музыке и театру. А также введение в быт афинян общенародных музыкальных празднеств. Эти празднества служили и для сплочения населения города вопреки все растущему имущественному неравенству. Выше было описано торжественное шествие афинян во время праздника Панафиней. В дополнение к традиционным для этого праздника спортивным состязаниям Перикл ввел музыкальные конкурсы. Для них и был построен театр Одеон. Плутарх свидетельствует:

"Перикл тогда впервые добился народного постановления, чтобы на Панафинеях происходило музыкальное состязание: выбранный судьей состязания, он сам установил правила, которыми участники состязания должны руководиться при игре на флейте, пении и игре на кифаре". (Перикл, XIII)

Конкурсы певцов-рапсодов проводились и ранее. Перикл ввел соревнования хоров. «Светское» хоровое пение издревле было популярно во время застолья. Теперь оно поднялось на уровень общественно значимого искусства. Каждая фила выставляла по одному хорегу из числа состоятельных граждан. Он подбирал участников хора и его руководителя, содержал их во время длительной подготовки к состязанию. Хоры участвовали и в театральных представлениях. При Перикле греческий театр достиг своего наивысшего расцвета. На его сцене шли трагедии Софокла и Еврипида. Театр выполнял важную нравственно-воспитательную функцию. Поэтому Перикл ввел «феорикон» — раздачу денег неимущим в дни театральных представлений (они были платными).