Глава 2 РАЗВИТИЕ И ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ ДЕМОКРАТИИ. КЛИСФЕН, МИЛЬТИАД

Глава 2

РАЗВИТИЕ И ПЕРВОЕ ИСПЫТАНИЕ ДЕМОКРАТИИ. КЛИСФЕН, МИЛЬТИАД

Реформа Клисфена

Уже упоминалось, что развитие Афинской демократии в VI веке было прервано тиранией Писистрата. Перерыв был длительным. Сам Писистрат правил в Афинах 33 года (560–527 гг.) и еще 17 лет продолжалось тираническое правление его сыновей. Как ни странно, но полувековой период тирании только укрепил демократию. Напомню, что Писистрат сохранил законы Солона и созданные им демократические учреждения. Он сумел обеспечить в них преданное ему большинство — главным образом крестьянское. Власть тирана опиралась на поддержку мелких и средних землевладельцев. Он был их покровителем. Им он роздал значительную часть земель, которые конфисковал у своих врагов — казненных или отправившихся в изгнание аристократов. Писистрат ввел государственный кредит с более низкими процентами, чем у ростовщиков, и налоговые льготы для неимущих. Учредил разъездные суды, освободив крестьян от необходимости отправляться в город для решения каждой тяжбы. Узаконил и придал общегосударственный размах крестьянским праздникам — Дионисиям.

Впрочем, немало он сделал и для городской бедноты. Осуществил большие работы по благоустройству города, построил водопровод. При Писистрате Афины создали значительный морской флот и начали торговать самостоятельно, в том числе с Понтом — районом нынешнего Причерноморья. Получили развитие ремесла. Все это укрепило средний слой населения Аттики, наиболее заинтересованный в демократии. Собственно говоря, тиранического в правлении Писистрата было лишь то, что он имел личную охрану из наемников. Аристотель утверждает, что Писистрат правил "с умеренностью и скорее в духе гражданского равноправия, чем тиранически. Он был вообще гуманным и кротким человеком, снисходительным к провинившимся". (Афинская полития, IV, 13)

За смертью Писистрата последовал заговор аристократов. Его исполнителям, Гармодию и Аристогитону, удалось убить одного из двух сыновей тирана. Гармодий при этом погиб на месте, Аристогитона схватили, он мужественно перенес пытки и был казнен. Правление второго сына Писистрата, Гиппия, было, по-видимому, жестоким. Иначе трудно понять силу ненависти и страха, которые афиняне испытывали по отношению к тирании. Спустя почти столетие, люди, никогда с ней не соприкасавшиеся, будут терять рассудок от одних только слухов о чьем-то намерении захватить тираническую власть. «Тираноубийцам» на рыночной площади в Афинах воздвигнут памятник, их подвиг будут отмечать ежегодно официальной церемонией, а во время любого званого обеда гости хором станут петь песню с такими словами:

"Под листьями мирта мечи понесем

Подобно Гармодию с Аристогитоном

Когда поразили тирана мечом

И сделали равными всех пред законом"

(Цит. по: Колобова К. М., Озерецкая Е. Л. Как жили древние греки. Л., 1959.)

В целом создается впечатление, что при Писистрате демократия как бы запасалась энергией, затем при Гиппии была зажата, но, подобно пружине, с тем большей силой распрямилась после падения тирании. И конечно, она перешагнула те рамки, которыми ее ограничил Солон.

В 510 г. Гиппий был изгнан из Афин. Нового вождя и реформатора звали Клисфен. Аристократ по рождению, но, видимо, последовательный демократ по убеждениям, Клисфен нанес тяжкий удар афинской родовой аристократии.

Наиболее важным пунктом в его реформе 508 года было изменение административного деления Аттики. Некогда (легенда утверждала, что при мифическом царе Ионе) вокруг Афин объединилось четыре соседних племени — филы. Вся система выборов и представительства, созданная Солоном, базировалась на этих четырех филах. Естественно, что родовая аристократия сохраняла в них свое традиционное влияние. Клисфен же разбил Аттику на 10 фил, причем в состав каждой из них были включены жители разных мест: из города, с побережья и из внутренней части страны. Новые филы стали безликими единицами административного деления, тяготеющими к городу. Роды в них перемешались, аристократы утратили свое влияние.

50 человек от каждой филы по жребию избирали в Совет пятисот (вместо прежнего Совета четырехсот). По филам — тоже по жребию — выбирали в гелиею, формировали отряды тяжеловооруженных пехотинцев ("гоплитов"). По одному человеку от каждой филы Народное собрание выбирало на учрежденные Клисфеном новые должности высших военачальников — "стратегов".

Избрание в стратеги не было ограничено имущественным цензом. Кроме того, их действительно выбирали — открытым голосованием, а не назначали по жребию. Наконец, хотя стратеги отчитывались и переизбирались ежегодно, на эту должность можно было быть избранным неограниченное число раз.

Необходимость ответственного выбора военачальников диктовалась сложностью задач, которые им теперь приходилось решать. В сражениях участвовало намного большее (чем во времена Солона) число воинов — различно вооруженных, пеших и конных. Исход боя теперь в немалой степени зависел от опыта и искусства стратега. Полагаться при его избрании на слепой жребий было бы опасно. Неразумно было и ежегодно менять командующих. Со временем, когда Афины станут во главе союза греческих городов, практика ежегодной замены по жребию гражданской администрации тоже выявит свою несостоятельность. В обход ее будут расширяться полномочия стратегов, а у Народного собрания появятся неформальные лидеры. Но до этого еще далеко.

Важным нововведением Клисфена была процедура «остракизма», направленная против угрозы возобновления тирании. Народное собрание решало вопрос о том, имеются ли основания опасаться попытки узурпации государственной власти. Если такая опасность признавалась, народ в назначенный день сходился на рыночную площадь для остракизма. Каждый гражданин на глиняном черепке ("остраконе") писал имя того, кто по его мнению намеревался посягнуть на демократию. Потом черепки сортировали и подсчитывали. Названный большинством голосов должен был удалиться из Афин на 10 лет. Имущество его при этом не конфисковывали, а по возвращении в Афины он полностью восстанавливался в гражданских правах. Остракизм был задуман не как мера наказания, а для предупреждения возможности ущемления демократии. Хотя, как и следовало ожидать, в последующей истории Афин он не раз использовался совсем в других целях.

Реформы Клисфена поставили Афины на путь последовательного развития демократии, так что некоторые исследователи именно Клисфена считают ее родоначальником. Кстати говоря, отметим, что рабов в Афинах все еще было очень мало.

Марафонская битва. Мильтиад

13 сентября 490 года произошло событие, которое по праву может быть названо триумфом Афинской демократии. Близ маленького городка Марафон, расположенного на берегу Эгейского моря в 42 километрах к северо-востоку от Афин, разыгралось сражение между афинянами и войском персидского царя Дария. Сражение окончилось победой афинян. Название городка, вероятно, затерялось бы среди бесчисленных наименований других мест, где разыгрывались баталии, составляющие канву истории. Но ему повезло — не только миллионы любителей спорта, но и масса равнодушных к нему людей знают о марафонском беге. Многие могут и рассказать, в честь какого события было установлено это состязание. Юноша-вестник бегом преодолел все расстояние от Марафона до Афин. Он вбежал на площадь, заполненную встревоженным народом, успел крикнуть: "Мы победили!" — и упал замертво.

Битвой при Марафоне начинался длительный период греко-персидских войн. Вот их краткая предистория.

С 553 по 530 г. Кир, воинственный царь небольшой провинции Персия, находившейся в юго-восточном углу нынешнего Ирана, сумел завоевать огромную территорию от малоазиатского побережья Средиземного моря до границ Индии, от Персидского залива до Кавказа и Аральского моря. В 525 г. его сын Камбиз присоединил к великой Персидской державе Египет. Этому колоссу противостояла теперь крошечная Греция, более того — поначалу практически одни Афины.

Их столкновение было обусловлено, в первую очередь, борьбой за господство в Эгейском море. Великая Персия была сухопутной державой, но в числе ее вассалов была Финикия, а финикийцы издревле занимались морской торговлей и располагали большим флотом. Персидский царь покровительствовал финикийским мореходам. Расширив свою экспансию на северо-запад, Персия в конце VI века захватила контроль над черноморскими проливами (Геллеспонт). Северное причерноморье в ту пору было уже основным поставщиком хлеба в Грецию, особенно в не обеспеченные собственными хлебными ресурсами Афины. Положение складывалось критическое.

Второй причиной конфликта была борьба за независимость греческих городов малоазиатского побережья. Туда, на западные берега нынешней Турции и расположенные вблизи от них острова: Лесбос, Хиос, Самос, Родос и Кипр, еще в глубокой древности переселились греки с Балканского полуострова. Некоторые малоазиатские города с греческим населением, такие, как Милет, Эфес, Митилены или Галикарнасс по численности населения, богатству и размаху торговли немногим уступали Афинам и Коринфу. Они стремились освободиться от персидского владычества, в чем находили себе поддержку у соплеменников — европейцев. В особенности у афинян — более других заинтересованных в оттеснении персов от берегов Эгейского моря и зоны проливов.

В 499 г. по инициативе правителя Милета началось восстание подвластных Персии греческих городов. Афиняне послали на помощь восставшим 20 кораблей. Однако после первоначальных успехов восстание потерпело поражение, Милет был разрушен. И вот теперь персидский царь намеревался наказать Афины. Это был сменивший Камбиза царь Дарий I.

О всех перипетиях греко-персидских войн мы знаем из девяти книг «Истории» Геродота. Годы жизни первого историка древности 485–425 гг. Таким образом, сам он не был свидетелем героических событий начала века, но имел возможность собрать о них подробные сведения и даже расспросить непосредственных участников сражений. Геродот был уроженцем Галикарнасса и потому хорошо знал нравы, политическую жизнь и военную организацию персов. Первые книги своего труда он посвятил государственному устройству и недавней истории Персии. Затем следуют описания военных действий, в том числе и Марафонской битвы. Нет нужды следить за всеми ее подробностями. Наши интересы касаются общественно-политической оценки этого события. Поэтому я ограничусь упоминанием лишь главных моментов сражения.

Армия персов переправилась на кораблях, захватывая по пути острова Эгейского моря. Долина близ Марафона была выбрана как наиболее удобное место для маневра конницы, которую доставили на специально построенных судах. Персидская армия была заведомо более многочисленной, чем греческая. Это видно хотя бы из того, что персы потеряли в сражении 6400 человек и еще готовились повторить высадку, а Афины выставили всего около 10 тысяч воинов. К ним на помощь пришла только тысяча человек из города Платеи. Спартанцы, на чью поддержку афиняне особенно надеялись, откладывали выступление в поход по одним сведениям из-за того, что у них был праздник, по другим — ожидая, согласно обычаю, наступления полнолуния. Они явились в Афины, когда сражение было уже окончено.

Афиняне выступили под водительством десяти стратегов, которые должны были командовать поочередно. Однако по предложению одного из них, Аристида, руководство сражением передали целиком в руки стратега Мильтиада. Это был опытный воин. А главное — он уже знал персов, их строй, оружие и тактику, так как был ранее правителем захваченного персами Херсонеса Фракийского и участвовал в военных походах персидского войска.

Несколько дней обе армии под Марафоном стояли друг против друга. Потом афиняне узнали от лазутчиков, что персы погрузили значительную часть конницы обратно на корабли, чтобы отправить ее морем к оставшимся без защиты Афинам. Момент был подходящим, и Мильтиад решил атаковать. Ввиду значительного численного превосходства врага, он принял очень рискованный план сражения. Ослабив центр своих войск, Мильтиад за счет этого усилил фланги. Командующий заведомо шел на отступление в центре с тем, чтобы сомкнув фланги, отрезать оторвавшегося от моря противника и ударить по нему с тыла. План требовал от греческих воинов отваги, быстроты и дисциплинированности. Ведь если бы прошедшие вперед персидские войска сумели оценить обстановку и в боевом порядке повернули назад, греки оказались бы между двух огней.

Расчет Мильтиада оправдался. Оттеснив греков в центре, персы решили, что победа уже за ними и устремились к греческому лагерю. Тем временем фланги греков пришли в движение, смяли противника, замкнули кольцо и начали избиение впавшего в панику неприятеля. Наголову разгромив персов, афиняне потеряли на поле боя всего лишь 192 человека.

Имела ли эта победа какое-либо отношение к демократии? Самое непосредственное! Подлинная демократия утверждает в душе каждого гражданина сознание личной свободы и человеческого достоинства. Мало чем люди дорожат в большей степени! Будучи атрибутом сугубо общественным, демократия порождает сознание общности судьбы граждан. Отсюда — преданность государству, готовность к его самоотверженной защите. В данном случае, когда силы были столь неравны, это обстоятельство имело решающее значение.

Приверженность демократии проявилась в необыкновенно высоком боевом духе афинян. Представим себе ситуацию на поле боя. Афиняне видели, что противник располагает намного превосходящими силами. Этому превосходству они могли противопоставить только слаженность своих действий. В основе такой слаженности лежала уверенность в стойкости всех боевых порядков. Воины в центре отступали, цепляясь, связывая ударные силы персов. Воины на обоих флангах совершали свой рискованный обход, не зная, как развивается сражение в целом, но твердо веря в то, что все их боевые товарищи выполняют свой долг. Эта вера вырастала из сплочения, рожденного демократией!

Но вернемся к завершающей фазе сражения. Оставшаяся у побережья часть персидского войска спешно погрузилась на корабли и поплыла к Афинам, рассчитывая захватить город до возвращения в него Мильтиада. Тут и пришлось всему афинскому войску совершить марш-бросок на "марафонскую дистанцию", чтобы опередить плывшего на веслах и парусах неприятеля. Афиняне успели придти вовремя, и персам ничего не оставалось, как отплыть обратно к малоазиатским берегам. Афиняне победили.

А вестника, упавшего замертво, по-видимому, не было — его создала позднейшая легенда. Во всяком случае, ни Геродот, ни другие древние авторы о нем не упоминают.

Победа афинян имела огромное значение для всей Греции. Рухнуло представление о всемогуществе персидского царя, его армия впервые потерпела поражение. И не от великого царства, а от крошечной греческой республики, граждане которой самоотверженно защищали обретенную ими свободу. Дело, начатое Солоном, принесло плоды. Афиняне заслуженно гордились своей победой.

Но… гордость — опасное чувство. Даже одного человека она порой делает уязвимым для малейшей неудачи, которая воспринимается как оскорбление, порождает несправедливый гнев и обиду. Такая реакция может усилиться многократно, когда гордость, а потом разочарование охватывает большую массу людей. Неспособная трезво оценить масштаб и причину неуспеха, толпа ищет виноватого, обманувшего ее доверие, нанесшего урон ее самомнению. Попирая справедливость, она порой обрушивает на него свою досаду, с удивительной легкостью свергая недавнего кумира и переходя от неумеренного восторга к столь же безудержной ярости. Так случилось с Мильтиадом.

Прошел лишь год после Марафонской битвы, рассказы о ней еще передавались из уст в уста по всей Греции, а триумфатор уже превратился в подсудимого и обвинитель требовал для него смертной казни. Вот что было тому причиной. Афины решили покарать жителей острова Парос, принявших в недавнем сражении сторону персов. Победителю при Марафоне город дал 70 кораблей, воинов, денег и ожидал скорых известий о наказании предателей. А Мильтиад после почти месячной осады не смог взять крепость на острове и вернулся ни с чем. Ведь теперь уже паросцы отчаянно отстаивали свою независимость, а для афинских воинов цель экспедиции была довольно сомнительной и на подвиги не вдохновляла.

Но граждане Афин обвинили в неудаче Мильтиада. Как? Победитель персов не смог сломить сопротивление маленького острова, выставил Афины посмешищем всей Греции! Кто же теперь поверит рассказам о доблести афинян? Гнев демоса слеп и скор на расправу. Возмущенные афиняне не желали даже ждать, пока заживет полученная Мильтиадом тяжелая травма бедра — его судили заочно.

Это было более чем легкомысленно. Нетрудно было понять, что для Персии поражение под Марафоном — лишь временная неудача, что вторжение скоро повторится и тогда талант, опыт и слава Мильтиада могут сыграть решающую роль. Но народ порой бывает удивительно глух к голосу рассудка. Друзьям полководца едва удалось добиться замены смертной казни огромным штрафом, который тот не смог уплатить. От позорного заточения в тюрьму его избавила смерть, наступившая в результате гнойного воспаления.

Так демократия в Афинах впервые показала свою силу, а вслед за тем и свою слабую сторону — переменчивость настроений и безответственность державного демоса.

Выше я написал о сплочении граждан при демократии, сознании ими общности своей судьбы. Может возникнуть вопрос, уместны ли такие выражения, когда речь идет о государстве, в котором сохраняется значительное имущественное неравенство? В данном случае — уместны.

Во-первых, в защите от чужеземного вторжения были заинтересованы и бедные и богатые. Правда, кое-кто из аристократов имел торговые связи с Персией. Поэтому, опасаясь измены, стратеги и решили принять сражение вдалеке от Афин. Но подавляющее большинство граждан всех разрядов было настроено патриотически.

Во-вторых, имущественное неравенство афинян в начале V века было не очень велико. После отмены долгов Солоном разорившиеся крестьяне сумели снова стать на ноги, а имущественное расслоение основной массы населения Афин не было резким и до его реформ. Это хорошо видно из следующих данных.

Разделение граждан на разряды Солон проводил по среднегодовому объему сельскохозяйственной продукции в медимнах (1 медимн — около 50 литров). К первому разряду он отнес граждан, имевших более 500 медимнов, а к последнему ("феты") — тех, у кого было менее 200 медимнов. Разница не так уж велика! Конечно, в разряд фетов тогда попадала и масса вовсе неимущих крестьян — должников. Но столетие спустя их осталось немного. Мы знаем, что феты не участвовали в сражениях, так как не могли приобрести оружия. Между тем известно, что в V веке афиняне для отпора врагу способны были мобилизовать почти все мужское население страны.

В первом разряде, конечно, были и очень богатые люди — родовая аристократия, потомки царей. Но их повседневная жизнь мало чем отличалась от жизни рядовых граждан. Гомер в Одиссее описывает «дворец» царя. Это — большой крестьянский дом. В нем нет даже кухни — женихи Пенелопы обдирают коз для пира прямо в "зале столовой". Жарят их там же на очаге, отчего украшающие стены доспехи "дотемна от огня закоптели". Во дворе лежит большая куча навоза. Ко времени Клисфена мало что изменилось. Роскоши афиняне еще не знали и не ценили. Подавляющее большинство граждан жило просто и даже скудно: одежда из домотканой материи, горсть маслин с лепешкой на завтрак, гороховая или ячменная похлебка, вареные овощи и рыба — на обед (у богатых — чаще мясо), небольшие, грубо сложенные из камней и необожженного кирпича дома, глиняная посуда.

Суровая умеренность быта считалась приличествующей мужчине-воину, заморские привычки и соблазны еще широко не проникли в материковую Грецию. (Спартанцы эту умеренность превратили в культ и долго отгораживались от внешнего мира запретом иностранной торговли). Богатство реализовывалось главным образом в приобретении дорогого оружия, лошадей, колесницы, реже — драгоценной утвари священного назначения (курильницы, треножники). Очень богатые люди сами не работали на полях — нанимали батраков. Зато на богатых уже с середины VI века возлагались некоторые, считавшиеся почетными, общественные расходы: организация празднеств, театральных представлений, гимнастических состязаний, снаряжение военных кораблей.

Таким образом, по имущественному положению и характеру повседневного быта афинское общество в эпоху персидского нашествия еще не было сильно дифференцированным. А главное — богатство еще не стало предметом вожделения его граждан. Это очень существенно для понимания дальнейшей эволюции демократии.

Наконец, третье и, быть может, самое главное. В начале V века здание Афинской демократии еще покоилось на надежном нравственном фундаменте. Анализируя опыт именно древних Афин, Монтескье высказывает следующее важное положение:

"Немного нужно правоты, чтобы сохранить и поддержать монархическое или деспотическое правление. Сила законов в одном, вооруженная рука владыки в другом, в состоянии все уладить или воздержать" Единовластие монархии, по Монтескье, отличается от деспотии признанием силы законов.". Но в народном правлении потребно особое побуждение, которое есть добродетель". (Монтескье "Дух Законов", Спб. 1839 г. с. 34)

Нравственные ("добродетельные") нормы личной и общественной жизни афиняне черпали отнюдь не из религии. Она таких норм не содержала. Мифические боги древних греков зачастую вели себя довольно гнусно: лицемерили, завидовали, обманывали друг друга и людей, развратничали, склочничали. Их мстительного гнева опасались. Молитвами, дарами и жертвоприношениями старались задобрить богов, снискать их покровительство" Подробнее о религии древних греков рассказано в Приложении 1".

Зато в эпоху становления Афинской демократии были еще очень сильны традиции патриархально-общинной нравственности. На этом важном для понимания всего дальнейшего обстоятельстве следует остановиться подробнее.

Столетия греки жили родами — сравнительно немногочисленными крестьянскими общинами. В жизни крестьянина очень важную роль играют расположение и помощь его соседей. В интересах обеспечения взаимопомощи постепенно вырабатывались неписаные нормы поведения и взаимоотношений членов общины. Их закрепляет обычай, возникает традиция. Традиционные нормы общинной нравственности мы находим в поэме Гесиода "Работы и дни", которая у древних греков пользовалась не меньшей популярностью, чем "Илиада".

Автор поэмы, живший немногим позднее Гомера, — сам земледелец среднего достатка. Он дает массу практических советов и наставлений своему беспутному брату по имени Перс. Например, в летнюю страду нанимать работников и вместе с ними с ранней зари пахать "передышки не зная", а на зиму обзавестись одним батраком да бездетной бабой для помощи по хозяйству. Для историков поэма содержит еще и бесценный материал о характере и сроках различных полевых работ, устройстве сельскохозяйственных орудий, приметах и даже суевериях той поры. Но я выписал только те ее фрагменты, где особенно ярко выражена нравственная позиция автора.

В первую очередь это — уважение к труду:

"Труд человеку стада добывает, и всякий достаток

Если трудиться ты любишь, то будешь гораздо милее

Вечным богам, как и людям: бездельники всякому мерзки.

Нет никакого позора в работе: позорно безделье.

Если ты трудишься — скоро богатым, на зависть ленивцам

Станешь. А вслед за богатством идут добродетель с почетом".

(300)

В ту пору богатство (в крестьянском масштабе), по-видимому, еще не мешало добродетели. Если из поэмы Гомера мы знаем, что Одиссей полевых работ не любил, а считал естественным способом обогащения военную добычу, то Гесиод держится противоположной точки зрения:

"Лучше добром богоданным владеть, чем

захваченным силой.

Если богатство великое кто иль насильем добудет,

Иль разбойным своим языком, — как бывает нередко

С теми людьми, у которых стремлением жадным к корысти

Ум отуманен, и вытеснен стыд из сердца бесстыдством, —

Боги легко человека такого унизят, разрушат

Дом, и лишь краткое время он тешиться будет богатством…"

(320)

Чисто житейские советы о том, как следует строить свои отношения с соседями, выдают крестьянскую расчетливость, но, вместе с тем, основаны на доброжелательности и даже понимании радости дарения другому:

"Друга зови на пирушку, врага обходи приглашеньем,

Тех, кто с тобою живет по соседству, зови непременно:

Если несчастье случится, — когда еще пояс подвяжет

Свойственник твой! А сосед и без пояса явится тотчас.

…

Точно отмерив, бери у соседа взаймы; отдавая

Меряй такою же мерой, а можешь, — даже и больше.

Чтобы наверно и впредь получить, коль нужда приключится.

Выгод нечистых беги: если кто нападет, — защищайся.

Только дающим давай; ничего не давай не дающим.

Всякий дающему даст, не дающему всякий откажет.

Дать — хорошо, но насильно берущего смерть ожидает.

Тот, кто охотно дает, если даже дает он и много,

Чувствует радость, давая, и сердцем своим веселится".

(350)

Автор поэмы — поборник правды. Ее он противопоставляет гордости. (В этом плане нравственная позиция Гесиода расходится с тем, что утверждают герои Гомера):

"Слушайся правды, о, Перс, и гордости бойся!

Гибельна гордость для малых людей. Да и тем, кто повыше,

С нею прожить нелегко; тяжело она ляжет на плечи,

Только лишь горе случится. Другая дорога надежней:

Праведен будь! Под конец посрамит гордеца непременно

Праведный. Поздно, уже пострадав, узнает это глупый".

(215)

От советов личного характера Гесиод переходит к размышлениям того же нравственного плана, но уже о судьбах народов:

"Там же, где суд справедливый находит и житель туземный

И чужестранец, где правды никто никогда не преступит —

Там государство цветет, и в нем процветают народы;

Мир, воспитанью способствуя юношей, царствует в крае;

Войн им свирепых не шлет никогда Громовержец-владыка.

И никогда правосудных людей ни несчастье, ни голод

Не посещает…".

(225)

И наоборот:

"Кто же в надменности злой и в делах нечестивых коснеет,

Тем воздает по заслугам владыка — Кронид дальнозоркий.

Целому городу часто в ответе бывать приходилось

За человека, который грешит и творит беззаконье".

И вот уже голос скромного земледельца поднимается до угрожающего предупреждения царям:

"Сами, цари, поразмыслите вы о возмездии этом!

Близко, повсюду меж нас, пребывают бессмертные боги

И наблюдают за теми людьми, кто своим кривосудьем,

Кару презревши богов, разоренье друг другу приносит.

Посланы Зевсом на землю-кормилицу три мириады

Стражей бессмертных. Людей земнородных они охраняют,

Правых и злых человеческих дел соглядатаи, бродят

По миру всюду они, облеченные мглою туманной.

Есть еще дева великая Дикэ, рожденная Зевсом,

Славная, чтимая всеми богами, жильцами Олимпа.

Если неправым деяньем ее оскорбят и обидят,

Подле родителя Зевса немедля садится богиня

И о неправде людской сообщает ему. И страдает

Целый народ за нечестье царей, злоумышленно правду

Неправосудьем своим от прямого пути отклонивших.

И берегитесь, цари-дароядцы, чтоб так не случилось!

Правду блюдите в решеньях и думать забудьте о кривде".

(250)

Любопытно, как традиционное нравственное начало вплетается в религиозную мифологию. На земле появляются мириады невидимых стражей справедливости — посланцев Зевса — и его дочь — защитница Правды.

Цитированного достаточно, чтобы заключить: крестьянски-патриархальный уклад народной жизни архаичной Греции действительно передавал интересующему нас «классическому» периоду ее истории определенные и довольно высокие нравственные нормы.