ВЕЗДЕ ПОЛНО КРОВИ
ВЕЗДЕ ПОЛНО КРОВИ
Жила я в селе Люлювка, уезд Горохов, вместе с родителями, 12-летним братом и 15-летним парнем, который служил у нас. Две усадьбы, наша и соседская, были отрезаны от остального села небольшим лесом.
16 июля 1943 г. было солнечным и теплым. В нашем хозяйстве робота шла обычным ходом. Отец с соседями дробил хлеб для скота в овине. Мама что-то делала в огороде, я была возле нее. Мне тогда было 7 лет. Бабка была на кухне. Как-то прибежала соседка и крикнула: "Мордуют!" Возникла паника, все растерянно бегали. Мама вскочила в дом, начала упаковывать какие-то вещи в чемоданчик. С этим чемоданчиком побежала в маковое поле и там его спрятала. Я все время бегала за мамой. Все вместе: родители, брат, парень, который у нас служил, и я побежали в направлении леса. Из леса вскочили в хлебное поле. Там услышали выстрелы, стон и вскрикивания. Мы ползали по хлебу. Натолкнулись на убегающего 12-летнего кузена, который и остался с нами. Убегая, мы встречали разных людей, между ними рыдающую женщину с отрезанным ухом. Мы шли дальше. Через некоторое время выстрелы утихли. Слышен был стон недобитых. Сели мы на краю хлебного поля около дороги. Кажется, мы должны были перейти через дорогу на другое поле, и поэтому папа выглянул на дорогу. В то время проходил патруль. Раздалась команда: "Стой!" Спросили, один ли он. Он не мог ничего другого сказать, потому что мы сейчас за ним сидели, не было возможности этого скрыть. Приказали выйти и идти домой. Нас было шестеро, а их двое. Мама заболела, не могла идти, ее толкали и покрикивали на нее. С противоположной стороны, когда увидели, что нас ведут, подбежало еще два бандеровца. Когда мы вошли в дом, там все было разбросано, уничтожено. В дверях от комнаты до комнаты стоял с руками в боки вожак банды. Он был больше всего вооружен. Мама подошла к нему и начала просить, чтобы нас не убивали. Он крикнул: "Не говори со мной!" Мама начала плакать, раздался выстрел. Я почувствовала, что лежу на полу. Лежала я тихонько. Слышала, как ходят по дому, стучат сапогами, разговаривают между собой. Я не почувствовала ни одного удара или пули. Я потеряла сознание, потому что после того, как я очнулась, мне показалось, что я спала. Мне хотелось пить. Качаясь, я встала и вышла на двор. Ни на что не обращала внимания. Одно, чего я хотела, это лечь в корыто, потому что думала, что в нем есть вода. Воды в нем не было, мне сделалось томно. Проснулась я в корыте. Мне все еще хотелось пить. Я встала и увидела ведро около колодца. В ведре была вода. Я ладонью набирала воду и пила. Вода была теплая, но я пила. Я вернулась домой и легла в то же место, где я раньше лежала побитая и сразу же уснула. Когда я снова проснулась, я почувствовала, что мне лучше. Я начала ходить и разглядывать где кто лежит убитый. Папа лежал поперек кровати лицом к постели. Его рубашка была вся в крови. Мама лежала возле стола, брат за столом, кузен под кроватью. Бабушку убили во дворе. Она с нами не убегала, спряталась в тайник из веточек около дома, но думаю, что она слышала, что делается, и вышла, и ее тоже убили. Везде было полно крови. На мне тоже. Платье и волосы стояли от крови. Мне почему-то захотелось переодеться. Я выбрала себе блузу, которая мне всегда нравилась. Поскольку левая рука у меня в локте была пробита насквозь, я знала, что не смогу надеть блузу, хотя и была она с коротким рукавом. Я решила перерезать этот рукав. Взяла ножницы из швейной машины, села на пороге и пыталась резать. Однако я была такая ослабленная, что не смогла поднести ножницы, едва поднесу, рука падает вниз. Намучившись, я опять уснула, и мне приснилось, что все убитые встали и вышли. Через минуту вроде бы снова приходит мама и говорит, положив на голову руку: "Сиди здесь, Олечка, сиди". В то мгновение я оглянулась и увидела, что все лежат, как и лежали, убитые. Это уже не был сон, я точно помню, как, когда я оглядывалась, заболела моя рана, которая была у меня на правой стороне плеча. На тот момент я перестала интересоваться происшедшим, я вышла перед домом. Я стояла и прислушивалась — слышно ли что-то у соседей? У них была большая семья, но никого не было во дворе. Выли только собаки. Я уже знала, что там нет ни одной живой души. Я стояла и думала, что я — одна одинешенька в целом мире. Я представила себе, что я стану другим человеком, и потом все будет, как и прежде. Мне захотелось есть. Я пошла на кухню. Насыпала в тарелку немного вишен из корзины, залила их кислым молоком и немного поела. Я вышла перед домом и в то мгновение увидела, что из леса идет двое мужчин. Я быстро убежала и легла на то же место, где я лежала ранее. Я лежала с открытыми глазами и смотрела. Подошли к окну, и один из них сказал, чтобы я не боялась. Я не двигалась с места. Вошли внутрь, посмотрели и вышли. Через мгновение один из них возвратился, подошел ко мне, взял за руку и вывел из дома. Второй стоял под домом и блевал. Ходили по двору, заглядывали, что-то искали. Спрашивали, знаю ли я, где папа что-то закопал. Потом на клумбе перед домом начали копать яму. Когда закончили, отправили меня за куст смородины и там приказали сидеть. Сами вошли в дом. Меня заинтересовала выкопанная яма, и я туда пошла. Через минуту двое мужчин вынесли завернутые во что-то труппы и сложили их в могилу. Они думали, что я буду плакать и поэтому спрятали меня в кустах. Я не плакала. Я стояла без реакции. Когда могилу засыпали, взяли меня за руку и пошли в лес. По пути я начала блевать теми вишнями, которые съела. В лесу один из них остался со мной, а второй пошел. Через минуту вернулся и сказал, что можно идти. Мы приближались к какому-то дому через огород. Какая-то женщина открыла окно, и меня быстро пересадили через него внутрь. Посредине кухни стояла миска с водой. Разрезали на мне платье, обрезали волосы, которые ломились от сухой крови. Помыли меня и перевязали раны. Их было восемь. В двух местах у меня была разбита голова. Остальные раны с правой стороны грудной клетки и левая рука. Бандит, по-видимому, ошибся и поэтому не попал в сердце. Когда меня помыли, помазали йодом раны, положили меня на соломенный матрас в каморке. Ухаживал за мой преимущественно тот мужчина, он менял мне повязки, научил креститься по-украински и читать "Отче наш". Я слышала ранее украинский язык, поскольку украинцы приходили к моему отцу, я вскоре забыла польский язык, а разговаривала исключительно по-украински. На моих опекунов я говорила "Тато" и "Мамо". У них была 17-летняя дочь Настуся и сын, которого в то время не было (кузина говорит, что он был в УПА).
Когда я выздоровела и начала выходить, мои опекуны говорили знакомым, что я их племянница. Через некоторое время "тато" привез из леса девушку лет 17–18, которую там нашел. Она не могла ходить. Сегодня догадываюсь, что у нее было воспаление суставов. Она лежала в овине и стонала от боли. Когда я заносила ей еду, обращалась к ней по-украински. Она сердилась и ругала меня — почему я не говорю с ней по-польски. Имя ее было Вацка, она знала моих родителей и меня, но я, как ребенок, не знала ее. Теперь она живет в Познани. Украинская "мама" брала меня иногда в церковь. Не вспоминаю, чтобы мной как-то кто-то интересовался. Заботился обо мне преимущественно "тато". С их дочерью я пасла коров. Теперь я знаю, что мое пребывание у Войтовичей (так их звали) перестало быть тайной. Им начали угрожать, и они вынуждены были от меня избавиться. С этой целью меня посадили на телегу, накрыли соломой, а погоняла "мама". Приехали мы в соседнее село Бужаны. В нем жила польская семья Струтинских — знакомые моих родителей. Вопрос они уже предварительно обсудили, потому что перед домом ожидало две женщины. Украинская "мама" взяла меня на руки и без единого слова передала в руки этих женщин. Мама, плача, села на телегу и ударила по коням кнутом. До сегодняшнего дня помню грохот отъезжающей телеги. Я начала страшно плакать и кричать: "Мама, не бросай меня!" Долго я плакала, не могли меня успокоить. На второй день повели меня к знахарке, которая колдовала надо мной, молилась, выливала яйцо и вбрасывала уголь в воду. Она сказала, что у меня перепуг.
.Вскоре я с ними отправилась на Люблинщину. Там меня нашла моя тетя — сестра моей мамы. Ей удалось убежать из Люлювки с 6-летней дочерью. Самая старшая дочь тети, 17летняя Йоланта, 6 дней просидела в хлебе. Совсем отощала, она смогла дойти до села, в котором и я находилась, и там, на дворе украинцев упала потерявшая сознание. Украинец оказал ей помощь и отвез в Горохов, где уже была ее мать. Ее сестра, 12-летняя Алина с 3-летней Крысей два дня сидели в хлебе. Маленькой сестренке она давала кушать зернышки из колосков, пили росу, собранную с листьев. Больше она не выдержала и пошла в направлении украинского хозяйства. Шла дорогой, ей было уже все равно. Запретила только малышке отзываться по-польски, чтобы не догадались, что они польки. Алина ходила с украинцами вместе в школу и поэтому в совершенстве разговаривала по-украински. Подъехала телега с несколькими бандеровцами. Задержались. Начали спрашивать, куда мы идем. Сказала, что к тете. Когда спрашивали младшую, я молчала. Один хотел сойти с телеги, нацелил на нас карабин, крикнув: "Это поляки!", хотел стрелять, но другой сказал, чтобы он успокоился, ударил по коням, и они поехали. Дошли до первого хозяйства. Какая-то украинка увидела их, начала кричать, но дала напиться и кусок хлеба. Показала дорогу, по которой можно дойти в Горохов, где были беженцы. Удачно добрались до Оби и там нашли мать. Их брат был замордован, тот, который был вместе с нашей семьей. Их отца убили на поле. Где-то в 1945 году нашлась и моя тетя — сестра отца, они возвратились из Германии, куда их вывезли на работу всей семьей. Она взяла меня к себе, потому что тете-вдове было тяжело с купой своих детей. У той тети я окончила школу и отделилась, стала самостоятельной.
Весной 1977 года, в 34 года, я получила весть, что моя "украинская мама" много лет разыскивает меня. Расспрашивала, где только можно было, всех, кто приезжал туда из Польши, спрашивала — не знают ли — где я? Так получилось, что спрашивала она у одного мужчины, который знал, где живет моя тетя. Таким образом, я получила их адрес. Живут там, где и когда-то жили. Я неоднократно желала возобновить контакт с ними, но меня отговаривали, чтобы не навредить им, тогда на эти вещи смотрели по-другому. Я немедленно написала им письмо. В ответ я сразу же получила приглашение, которое оформила мне лично уже 82-летняя "мама". Я покончила со всеми формальностями и поехала с мужем и дочерью. Приехали по указанному адресу. Во дворе перед новым домом поздоровалась со мной женщина, очень сильно похожая на мою "маму" — это была Настуня. Через минуту выбежала из дома 80-летняя бабушка, это и была моя "мама". Обратилась ко мне, называя меня именем моей мамы — ей казалось, что это она, а не я, я же похожа на маму. Схватила меня за руку, посадила на лавку перед домом и начала рассматривать мою голову, искала в волосах. А когда увидела шрам на голове, тогда схватила меня за руку, обняла и, плача, повторяла: "Теперь я верю, что это ты, Оля". Ей было трудно поверить, что это была я. В последний раз она видела меня 7летним ребенком, а здесь перед ней стояла 41-летняя женщина. Находясь там, я узнала, что когда "мама" меня отвезла в Бужаны, дома она нашла убитого мужа. Убили его будто бы русские. Боялись говорить на эту тему, когда ехали туда, я должна была по плану пойти туда, где находится могила моих близких. Поехали мы туда вместе с "мамой", Настуней, мужем и внуками Настуни. На месте, где когда-то стоял наш дом, где была могила моих родных, шумело поле хлеба. Остановили кони под лесом. Я хотела сойти с телеги, застыть на этом месте. Но я почему-то не отважилась. Может в другой раз[260].
Это воспоминание, считаю, является самым правдивым образом того, что делалось во время войны в Западной Украине. Одни украинцы — бандеровцы, убивали, другие — спасали, играясь со смертью. Даже, как видно, среди бандеровцев были разные — один хотел застрелить девочек, а другой не допустил этого. Родители спасали польского ребенка, а сын был в УПА. И спасителя, без всякого сомнения, убили за то, что спасал польского ребенка.
О помощи украинцев полякам и евреям много пишет упомянутый уже автор ксендз Вацлав Шетельницкий, который рассказал об истреблении евреев в Теребовле. В частности, описывает он помощь евреям со стороны д-ра Александра Дейницкого, украинца, директора госпиталя в Теребовле[261].
Лондонское польское издательство публикует проработанные Энджеем Гертрихом реляции свидетелей бандеровских мордований. На 41-й странице мелкой печати представлено около ста реляций, читая которые, нужно очень напрячь нервы, чтобы не разрыдаться. Автор публикует отзывы украинцев. В одном из писем-реляций написано: Хочу объяснить, что 10.10.1944 г. бандеровцы замордовали 55 украинцев, а не поляков, за исключением нескольких римско-католиков. В то время в Малопольше убивали тех, кто выходили на работу в колхоз, потому что бандеровцы хотели голодом выморить большевиков. Беда в том, что сыновья сельских богачей были в лесу, как бандеровцы, а сельская беднота умирала от голода без "трудодней", не могла выжить, поэтому и вынуждены были идти строить в колхоз. Это была борьба бандеровцев, членов УПА, за потерянные в пользу колхоза морги, а не за Украину[262].
Пишет П. Фальковская из Бразилии: Между Луцком и Ровно было село Пальчи… В 1942–1943 годах бандеровцы замордовали 18 человек из семьи ее мужа… пытали, вырывали языки, 80летнего кузнеца порезали живым на куски… у одного украинца жена была полькой, бандеровцы приказали его брату убить его. Семья убегала из Котова в Пальч, по пути напали на них бандеровцы, среди них был тот брат. Убили всю семью — отца-украинца, мать-польку и детей. В селе Зверев бандеровцы убили целую семью, впоследствии поляки нашли живого младенца, который сосал грудь убитой матери[263].
Не нужно, по-видимому, продолжать описания бандеровских преступлений. А их можно, на основании имеющегося у меня материала, продолжать на сотнях страниц. Однако было бы несправедливо, если бы я совсем не вспомнил о хотя бы некоторых доказательствах, которые происходят с украинской стороны. О них — кратко.
Сначала несколько слов скажу об источниках, происходящих из ОУН. Мне удалось натолкнуться на номер бандеровского журнала "К оружию": № 6 (19) за август-сентябрь 1950 год. В нем содержится много интересного материала в рубрике "Из боевых действий УПА и вооруженного подполья на украинских землях под московско-большевицкой оккупацией". Для начала процитирую некоторые сообщения из этого источника, нужно сказать следующее: Каждое государство имеет свою полицию или милицию, чтобы удерживать строй и порядок на местах, чтобы бороться с преступностью. В СССР милиция входила в состав ведомства, которое называлось Министерство внутренних дел, по-русски аббревиатура: МВД. Именно поэтому оуновцы милиционеров называли "мвдистами". О них больше всего говорится в упомянутом источнике. Вот выдержки из него:
1.1.47 г. в с. Калинов (р-н Самбир, Дрогобычская обл.) боевые отряды ОУН ликвидировали (убили — В.П.) лейт. МВД Мельникова, сельского участкового.
2.1.47 г. в с Голынь (р-н Калуш, Станиславская обл.) повстанцы отдела "Рысь" конфисковали в государственной мельнице муку и хлеб…
6.1.47р. в с Дорогов (р-н Галич, Станисл. обл.) повстанцы ликвидировали первого секретаря райкома партии…
8.1.47 г. в с Борщев… боевые отряды уничтожили сельсовет, уничтожили списки "избирателей"…
10.1.47 г. повстанцы под ком. сот. С. уничтожили в селе Крилос… 4 мвдистов…
21.1.47 г. в с Угринов Дол… повстанцы отдела Журавли уничтожили 3 мвдистов и 1 ранили…
23.2.47 г. в с. Дороговище… повстанцы ликвидировали присланного партийца — председателя сельсовета, который пытался основать в селе колхоз…
И так далее на четырех страницах. УПА, как видно, убивала милиционеров и активистов. Делала это тайно. А отвечали за все это спокойные крестьяне. А знали же бандеровцы, какой является большевистская власть. Они не осознавали того, что не в силах ничего сделать, кроме того, что принести несчастье спокойным крестьянам. С большевизмом не такими методами нужно было бороться. Такие методы были безрезультатными.
А вот выпуск 14 (7) "К оружию", в котором, между прочим, указывается:
2.4.48 г. повстанцы сожгли мост узкоколейной железной дороги между сс. Спас-Луги (р-н Рожнитов, Станисл. бл.)…
2.4.48 г. в лесу около г. Болехов… подпольщики застрелили двух партийцев
2.4.48 г. подпольщики уничтожили помещение клуба…
2.4.48 г. подожгли колхоз…
уничтожили телефонную линию… уничтожили помещение сельсовета… уничтожили документы и уничтожили телефонные аппараты… застрелили организатора колхоза… сожгли дома, предназначенные для колхоза… сожгли мост узкоколейки… ликвидировали механика Долинской автобазы… уничтожили клуб… уничтожили киноаппарат… уничтожили клуб… уничтожили помещение сельсовета… вместе с помещением сгорел хлеб, хранившийя большевиками для посева… уничтожили сельсовет, клуб и молочную… двое прислужников убито… уничтожили фильмопроектор… застрелили председателя колхоза… застрелили большевицкого прислужника… сожгли колхоз… сожжен дом председателя сельсовета… совершили атентат (убили — В.П.) на заведующего райкультотделом… сожгли колхоз… сожгли колхоз… уничтожили фильмопроектор… совершили атентат на заведующего торфозаводом… уничтожили помещение сельсовета… уничтожили клуб… тяжело ранили заведующего клубом… приговорили к смерти через повешение секретаря первичной комсомольской организации… сожгли МТС и 4 молотилки… сожгли колхоз… сожгли молочную… ликвидировали в день финагента… Летом 48 г. повстанцы провели массовые акции против колхозов в Волынской области… ликвидированы большевицкие прислужники-активисты…
И так далее, и так далее на восьми страницах большого журнального формата. Из приведенного видим, чем занималась УПА после войны. Такое длилось до 1950 года. А теперь шумят, что большевики вывезли в Сибирь каждого десятого жителя Западной Украины. Эта деятельность была преступлением против мирного населения Западной Украины, потому что потерпело оно, а не бандеровцы.
Я не буду ссылаться здесь на работы таких авторов, как Ярослав Галан, чтобы не встретиться с упреком в тенденциозности. Я не буду ссылаться на явно под диктат пишущих историков и пропагандистов большевистского периода. Здесь сошлюсь лишь на описания фактов, которые корреспондируются с работами главных и выдающихся сегодня писателей. Натолкнулся я на стихотворение Дмитрия Павличко из сборника его поэзий "Быстрина", Киев, 1959, стр. 138, в котором есть такие строки:
Будешь, Украина,
Долго помнить…
Выколотые глаза,
Глаза заряницы.
Будешь помнить
Дерманские колодцы!
Что же это за "Дерманские колодцы"? Пишет об этом Юрий Мельничук в книге "Вырванное сердце", Киев,1966, стр.147–157:
Воробьиной ночью в районе Острога бандеровская банда "Держача" совершила звериную расправу над семьей Ивана Гаевского. Ему самому связали руки, на шею надели петлю с телефонного кабеля, ударили прикладом по голове, повесили, а для уверенности решили ножом пронзить сердце…
Бандеровцы в декабре 1943 года в селе Даниловцы Острожского района расстреляли семью Гончаровых, а труппы бросили в колодец…
Александра Черуху бандеровцы расстреляли вместе со всей семьей и труппы бросили в колодец…
На хуторе Перелисянцы Деражнявского района… шесть членов семьи из семи бандиты убили, а ее только ранили…
В селе Бокиймы Демидовского района одной сентябрьской ночью 1944 года замучили и бросили в колодец 12 местных жителей. Среди них была и Лариса Рутковская 1940 года рождения…
Во время массовой расправы над жителями села Каминной Вербы Вербовского района бандеровцы замучили и бросили в колодец 12 человек…
В селе Рокитное Рокитнянского района бандеровцы повесили Татьяну Корж, а мужа и детей задушили… чтобы замести следы своего преступления, они бросили трупы в Горынь…
В селе Малый Мидск Степанского района… убили старуху-мать и сына…. в семье Алексея Романцева замучили жену и четырех детей. Отрубили им руки и ноги, разрезали животы. Эти кошмары описывает Ольга Романцева, которую бандиты тоже жестоко мучили, вырвали ей язык и она теперь немая.
Борис Харчук в книге "Слово о Дермани", Киев, 1959, стр. 7-11, пишет:… Не сняв Марию с жерди, кровопийцы понесли ее через заносы и бросили живьем в темный колодец, куда ранее бросили ее мужа.
Не одну Марию, которая когда-то брала живую воду из того колодца… И детей-младенцев, и старых матерей бросали бандиты в колодец, засыпая их острыми камнями… колодец стал колодцем смерти.
Таких описаний фактов — с названиями сел, с фамилиями, датами совершенных преступлений — в украинской литературе очень много. Эту деятельность ОУН-УПА так подытожил нестор украинской литературы Олесь Гончар:
Истории известно много примеров того, как приверженцы фальшивых человеконенавистнических доктрин неминуемо скатывались в болото вырождения, деградации, из "борцов за идею" превращались в обычных бандитов, палачей, убийц, запятнанных бесчисленными преступлениями перед своим народом и человечеством… националистические детоубийцы, мучители, которые чем дальше, тем больше деградировали в своих жестокостях, в садизме, окончательно теряли человеческое обличие и не останавливались ни перед чем, не признавали ни морали, ни закона, ни права, кроме права ножа и штыка… ("Людской крови не смыть", Киев, 1970, стр. 3–4).
Вот такое происходило в Западной Украине, в частности, на Волыни, в частности в Дермани, откуда родом Улас Самчук — редактор газеты "Волынь" во время оккупации, тот, который не "видел" этих злодеяний, потому что этого не позволяла ему идеология украинского национализма. Об этих кошмарах он не написал ни слова.
Не видел злодеяний Улас Самчук, но и сегодня не хотят себе их вспоминать на Волыни. Более того, в докладе во время конференции в Луцке 8-10 октября 1992 г. Л. Степанов и Л. Степанова говорят, что "Воспоминания Уласа Самчука представляют собой исторический источник" (Прошлое и современное Волыни… Тезисы докладов…, Луцк, 1992). С таким тезисом выступили названные авторы в пединституте в Луцке. Да, по-видимому, учат теперь будущих учителей: Не было преступлений ОУН-УПА, ведь о них не писал Улас Самчук…
А злодеяния были. Были страшные злодеяния. Это — дело рук украинского народа? Ответ на этот вопрос дает украинский современный философ Мирослав Попович:
Украинский народ мирный, уравновешенный, доброжелательный. Да и в его истории бывали страшные страницы. И не потому, что украинцы вдруг зверели, а потому, что на авансцену в силу различных обстоятельств выходили люди без морали, без совести, люди, которыми руководило только стремление к власти. А такие люди в каждом обществе есть всегда. И, не дай Бог, чтобы время вызывало их! (журнал "Украина", Киев, 1992, № 35, стр. 8).
Дополнительной информацией о почти безвыходной ситуации украинцев в Западной Украине во время войны и после нее (потому что мордование поляков не прекратилось с окончанием войны), может быть описание М. Назаркевича в "Новых днях", ежемесячнике в Торонто. Отец автора уже по окончании войны был вынужден скрываться, скрываться от бандеровцев, потому что не "хотел идти убивать, хотел иметь чистую совесть". Он прятался от бандеровцев, а в то же время НКВД подозревало, что он в УПА, и истязали его мать, чтобы сказала — где человек. Непросто было украинцам[264].
Из реляций свидетелей и других материалов можно воспроизвести следующий образ событий на Волыни и в Галичине в 1941–1945 годах:
— Предварительно подготовленная ОУН, одновременно с продвижением немецких войск к востоку через своих членов организовала вспомогательную (немцам!) полицию;
— ОУН послала на Волынь своих эмиссаров, которые пропагандой и террором заставляли многих украинских крестьян Волыни принимать участие в грабежах и жестоких убийствах мирного населения;
— Украинская вспомогательная полиция принимала участие в истреблении еврейского и польского населения Западной Украины;
— Часть украинского населения не принимала участия в убийствах, помогала полякам и евреям;
— Украинцев, которые отказывались от участия в убийствах, чаще всего уничтожали;
— Убийства носили жестокий характер, они имели целью физическое истребление (экстерминацию) польского населения в Западной Украине;
— Истребление не обошло смешанные польско-украинские семьи;
— Истребление носило организованный, заранее запланированный характер, на что указывает одновременный уход украинской вспомогательной полиции в лес;
— На организованность и плановость истребления указывает также география преступления народоубийства: началось оно с северного востока Западной Украины, продвигалось на юго-запад, закончившись в Галичине. Это по приказу ОУН — УПА делала свою черную работу, вроде бы из Галичины весной 1943 года замахнулась огромной метлой, начав заметать от Серн, через Ровенщину, Луччину, Здолбуновщину, Дубенщину,
— Кременечужчину, Владимирщину, Гороховщину, чтобы 1944 г. достичь Галичины.
— Мордование поляков началось осенью 1942 г., сначала это были мордования отдельных людей, семей, впоследствии целых сел;
— Мордования продолжались также после прихода Советской Армии в Западную Украину. Последнее лишний раз досказывает, что целью ОУН-УПА было не изгнание поляков из "украинских этнических земель", а их истребление, "чтобы не вернулись";
— Мордование поляков охватило только те территории Украины, на которые распространялось влияние ОУН. Об этом свидетельствуют факты, что мордуемые поляки убегали на Житомирщину, ища и находя там спасение у украинцев;
— Мордование поляков было делом не украинцев как членов нации, а ОУН, как украинской националистической преступной идеологии и политики.
А между тем на Украине в 1992 году идет полным ходом кампания за реабилитацию ОУН-УПА, за признание ее "геройства", в эту кампанию включились (по-видимому, не зря) некоторые украинские историки, сделана кинокартина о "геройстве" УПА, систематически умалчивается вопрос об истреблении поляков.
Левко Лукьяненко, амбасадор Украины к Канаде, 15.11.1992 г. выступая по случаю 50-летия УПА в Гамильтоне, Канада, говорит: У нас на Украине об УПА долго распространялись разные басни. С приходом демократии, с возможностью говорить и распространять правду наш народ смог заново открыть для себя и перечесть эти славные страницы украинской истории. От имени народа и Президента Украины я поздравляю воинов УПА в Канаде с праздником и горжусь вашим вкладом в борьбу за национальную независимость[265].
И странно становится при чтении этих строк: действительно ли Л. Лукьяненко сказал такое от имени народа Украины и от имени Президента Украины? Говорил ли он действительно как амбасадор Украины в Канаде? Говорил ли он только как председатель Украинской Республиканской партии, которая идентифицируется из ОУН Мельника? Если он не имел полномочия от Президента Украины поздравлять УПА, то он злоупотребляет своим положением.
Неужели можно "гордиться вкладом в борьбу за национальную независимость" тем, что сделали ОУН-УПА с семьей Олеси Гловинской, с ней самой?
Кто-то из нас не знает истории — либо я, либо амбасадор Левко Лукьяненко. Чтобы дать ответ на этот вопрос, посмотрим, как дошло до событий, которые имели место в Западной Украине в годы войны.