Глава IX МОГУЩЕСТВО ПИСЬМЕННОСТИ

Глава IX

МОГУЩЕСТВО ПИСЬМЕННОСТИ

Египтяне были практичными людьми. Их огромные успехи в архитектуре и скульптуре, астрономии и математике были обусловлены чисто утилитарными целями. В отличие от древних греков, которые восхищались ими, египтяне обладали, видимо, меньшей любознательностью и не любили науку саму по себе. Абстрактные размышления были им чужды. Тем не менее греки очень многое заимствовали у них, в чем не стеснялись признаться. Например, Фалеса поражала и вдохновляла египетская цивилизация. Греки обрели в Египте огромный запас полезных практических знаний, не строго научных, в нашем понимании, а, скорее, сырьевой материал для науки.

Возьмем, например, математику, в которой древние греки продвинулись так далеко.

Египтяне, [пишет в книге «Наследие Египта» Р. У. Стоули], создали практическую систему счисления и могли просто и точно выполнять арифметические вычисления (включая действия со сложными дробями)… Они могли решать задачи с двумя неизвестными и имели элементарные понятия как об арифметической прогрессии с использованием дробей, так и о геометрической прогрессии. Они были знакомы с элементарными свойствами прямоугольников, круга и пирамиды. Таким образом, египтяне могли успешно решать математические задачи, встречавшиеся им в повседневной жизни. Примеры, дошедшие до нас, проливают свет на методы решения задач, касающихся торговли, кормления скота, взимания налогов и т. д.

Большинство задач относилось к конкретным вещам: семь хлебов, пять человек — и редко применялись абстрактные числа. Несмотря на то что египтяне знали, как следует поступать в каждом конкретном случае, сомневаюсь, чтобы они ясно понимали основополагающие принципы. Примеры, [приведенные в «Математическом папирусе»], используют большей частью простые числа. Они представляют собой иллюстрацию метода, модель решений, которые легко можно было выучить наизусть и применять в решении аналогичных задач.

Тот же самый практицизм наблюдается у египтян и в области искусства. Замечательные скульптуры, вызывающие у нас восторг, создавались не для удовлетворения эстетических потребностей людей и не предназначались для массового обозрения. Некоторые из них были реалистическими портретами умерших, которые помещали в гробницы и часто прятали от посторонних глаз, так как они были вместилищами духа умершего, его «Ка». Прелестные скульптурные живописные фрески могильных часовен, жанровые сценки, которые так живо иллюстрируют нам будни древних египтян, не были декоративными украшениями, а служили для того, чтобы подчеркнуть богатство и общественное положение умершего. Они имели магическое значение: должны были обеспечить умершего в загробной жизни имуществом и роскошью, окружавшей его на земле. Военачальник снова будет во главе своей армии, вельможа будет владеть своими землями и будет всегда обеспечен едой, даже если его наследники забудут своевременно принести ее в гробницу. Живописное или скульптурное изображение становилось благодаря магии реальной вещью.

Письменность зародилась тоже благодаря практицизму египтян. Посредством ее человек мог общаться с другими людьми, не встречаясь и не беседуя непосредственно с ними, а с помощью записей и расчетов, записей событий и религиозных текстов, перенесение которых на папирус увековечивало их магическую силу. Иероглифическое письмо было уже достаточно хорошо развито во времена I династии, т. е. около 3200 г. до н. э. Самые ранние образцы такой письменности найдены па каменных сосудах и других предметах. Иероглифические знаки применялись даже для украшения предметов: их размещали таким образом, чтобы они соответствовали декоративным требованиям рисунка, потому что читать их можно справа налево, слева направо или даже сверху вниз. На протяжении трех тысяч лет египетской истории иероглифическое письмо использовалось для различных религиозных целей, для надписей на степах храмов и гробниц, для монументальных надписей различного типа. Но в повседневной жизни такая письменность была неудобной. Рядовой египтянин находился в таком же примерно положении, как и мы, если бы от нас потребовали всю нашу корреспонденцию писать только заглавными буквами. А ведь писать иероглифы значительно труднее. Поэтому он придумал скоропись, которую греки назвали «иератическим»[56] письмом. Язык оставался таким же, но писать было легче.

Большинство документов, которые я процитировал в этой книге, написаны иератическим письмом на папирусе. Изобретение этого материала для письма также способствовало развитию египетской письменности. В отличие от вавилонян, которые использовали таблички из обожженной глины, египтяне имели неограниченное количество папирусного тростника, в изобилии росшего по берегам Нила. Стебель растения очищали от внешней оболочки и разрезали на длинные полосы. Одни полоски укладывали параллельно друг другу, другие клали поперек. Затем этот двухслойный лист сушили под прессом. Таким способом можно было изготовить «книгу» или свиток папируса любой длины. Сохранились рукописи длиной свыше 100 футов.

В более поздние времена свитки папируса экспортировали в другие страны древнего мира, например в Грецию. Тому обстоятельству, что греческая литература дошла до нас, мы обязаны древним египтянам, так как «греческая литература была сохранена и распространялась с древнейших времен до II или III в. н. э. только благодаря папирусному свитку» (Кембриджское общество по изучению Древней Греции).

Еще в ранний период египетской истории письменность, первоначально созданная для утилитарных целей, развилась в искусство. Египтяне, подобно всем цивилизованным народам, открыли, что слова обладают собственной магией. Поэтому в то время появились поэты и писатели, которые использовали язык только с одной целью — доставить людям удовольствие.

Я уже цитировал несколько фрагментов из египетской поэтической лирики (главным образом эпохи Нового Царства), поэтому в этой главе я приведу отрывки из египетской прозы.

Поэзия и народные предания существовали задолго до появления письменности; они передавались из уст в уста. Вероятно, именно таким эпическим поэмам обязаны своим существованием «Илиада» и «Одиссея» Гомера. Но если египтяне в додинастический период и знали поэзию, то она не дошла до нас. Однако ряд сказок, рассказов о фантастических приключениях, которые записали писцы, своими корнями уходят в устное народное творчество. Если не считать, как правило, скучные биографии чиновников или хроники царей и князей, реалистических произведений в ранней египетской литературе немного. Судя по сохранившимся образцам литературы, древним египтянам больше были по душе фантастические, неправдоподобные истории. Возможно, в этом проявлялся неосознанный протест против ограниченной жесткими рамками жизни, которую приходилось вести большинству из них.

Одна из самых ранних волшебных историй называется «Царь Хеопс и чародеи». Хеопс был строителем великой пирамиды около 2500 г. до н. э. Сказка очень старая, несмотря на то что рукопись, которую перевел Эрман, датирована периодом правления гиксосов, т. е. на 1000 лет позднее. Эту наивную историю, возможно, рассказывали на улицах бродячие сказители.

Царь Хеопс просит своих сыновей рассказать ему истории о великих чародеях прошлого. Первый принц, Хефреп (строитель второй пирамиды), рассказывает ему удивительный случай из времен царя Небка, одного из его предков. Жил тогда некий херихеб (маг) по имени Убаонер, у которого была неверная жена. Подозревая, что она находится в связи с одним простолюдином и проводит с ним время «в беседке у пруда Убаонера», волшебник сделал крокодила из воска «длиной семь пядей» и сказал своему слуге: «Когда простолюдин войдет по своему обыкновению в пруд, брось вслед за ним крокодила».

Слуга ушел и взял с собой крокодила из воска.

Жена Убаонера позвала слугу, что присматривал за прудом, и сказала: «Ступай и приготовь беседку у пруда. Я буду в ней отдыхать». Слуга снабдил беседку всем необходимым, и она провела там веселый день с простолюдином.

Когда наступил вечер, простолюдин по своему обыкновению вошел в озеро. Слуга бросил вслед за ним в воду воскового крокодила, который превратился в настоящего длиной в семь локтей и схватил простолюдина… Убаонер ждал его величества царя Небка семь дней, а в это время простолюдин лежал в воде бездыханный. Когда прошло семь дней, пришел царь Небка… и главный херихеб Убаонер предстал перед ним. И Убаонер сказал: «Может быть, ваше величество пойдет и посмотрит на чудо, которое произойдет при вашем величестве». Царь пошел с ним. Убаонер позвал крокодила и сказал: «Принеси сюда простолюдина». Крокодил… и принес ему… И его величество царь Небка сказал: «Воистину этот крокодил страшный [?]» Тогда Убаонер нагнулся и взял его в руки, и крокодил превратился в воскового крокодила…

Затем взял слово принц Бауфра и рассказал Хеопсу о «чуде, которое произошло во времена его отца Снофру, одном из подвигов главного херихеба Джаджаеманха». Тот сказал ему:

Да проследует твое величество к озеру у великого дома и повелит снарядить там барку и посадить в нее красивых девиц из внутренних покоев твоего дома. Сердце твоего величества возрадуется, когда ты увидишь, как они будут грести туда и обратно. Ты увидишь прекрасные заросли вокруг озера, увидишь поля и красивые берега, и твое сердце наполнится радостью.

Царь подумал, что это неплохая мысль, по решил ее улучшить.

И вот царь сказал: «Воистину я сделаю это. Принесите мне двадцать весел из эбенового дерева с золотой отделкой. Приведите ко мне двадцать женщин прекрасных телом, с [красивой] грудью и заплетенными косами, таких, какие еще не рожали. Кроме того, принесите двадцать сетей и раздайте эти сети женщинам вместо одежды». Все было сделано, как приказал его величество. Они гребли туда и обратно, а сердце его величества радовалось, когда он видел, как они гребут.

Но вот сидевшая впереди девушка встряхнула [?] своей косой, и подвеска в виде рыбы[57] из новой бирюзы упала в воду. Она умолкла и перестала грести. И весь ряд ее умолк и перестал грести. Тогда его величество спросил: «Почему ты не гребешь?».

Она ответила: «Моя подвеска в виде рыбы из новой бирюзы упала в воду». он дал ей другую и сказал: «Я даю тебе это вместо той». Она ответила: «Я хочу мой горшок до самого дна».[58] Тогда его величество сказал: «Ступайте и приведите мне главного жреца-заклинателя Джаджаеманха». Его тотчас привели.

Царь объяснил ему создавшееся положение. Тогда услужливый чародей сделал в миниатюре то, что позднее совершил Моисей при переходе Красного моря.

Главный жрец-заклинатель Джаджаеманх произнес волшебное слово, и половина вод озера легла на другую. Он нашел подвеску в виде рыбы, которая лежала на черепке. Он поднял ее и отдал женщине. Вода посреди озера была глубиною двенадцать локтей, а когда она разверзлась, то ее глубина достигала двадцати четырех локтей, [другими словами, Джаджаеманх свернул воду как сукно]. Затем он снова произнес волшебное слово, и вода вернулась на свое место.

Я привел здесь только часть рассказа, но и этого вполне достаточно, чтобы познакомиться с очаровательными и незамысловатыми образами этих популярных историй. Мне они представляются причудливой смесью из «Тысячи и одной ночи» и произведений Боккаччо.

Для контраста я процитирую мою самую любимую египетскую повесть «Рассказ о Синухете». Она написана во времена XII династии, в период литературного украшательства, когда «буйствовали метафоры, а декадентщины и искусственной изощренности было предостаточно. Один из писателей, живший во времена XII династии, в отчаянии жалуется на то, как трудно найти что-нибудь новое. Фактически в большинстве случаев эта литература была искусством для искусства» (А. Гардинер).

Однако в этой повести нет ничего манерного, ничего волшебного. Это произведение написано зрелым мастером, который знал, как нужно вести повествование, как очерчивать образы, как изобразить место действия, описать действие, вызвать сострадание. События, выведенные в повести, правдоподобны и могли произойти в действительности. Но правдива повесть или целиком вымышлена — она представляет собой самостоятельное литературное произведение.

Синухет был «правителем и князем» при великом царе XII династии, Аменемхете I. Когда он сопровождал сына царя, Сезостриса, в карательной экспедиции против ливийцев, пришла весть, что старый царь умер. По каким-то причинам, которые он так и не объяснил, потрясенный Синухет, то ли опасаясь гражданской войны, то ли решив, что молодой царь замышляет против него заговор, бежал.

Год 30-й, 3-й месяц [времени] Половодья, день 7-й, взошел бог к своему горизонту, царь Верхнего и Нижнего Египта Схотепибра был взят на небо. Он соединился с солнцем, причем [его] божественное тело слилось с создавшим его. Находилась резиденция в молчании и скорбении сердца. Большие врата были заперты, придворные склонили головы на колени, а народ стенал.

Вот послал его величество армию в страну Тимхи. Его старший сын возглавлял ее, благой бог Сенусерт. Он был послан, чтобы поразить чужеземные страны и сокрушить находящихся среди Техену. И вот он возвратился и привел пленников из [страны] Техену, а также бесчисленное количество рогатого скота.

Послали «друзья двора» [семеры] на запад, дабы оповестить сына царя о случившемся во дворце. Нашли его гонцы в пути, достигли они его в ночную пору. Ни мгновения не медлил он. Сокол, [т. е. Сенусерт], полетел со своей свитой, [даже] не оповестив свое войско. [Но] было также послано к детям царя, находившимся с ним в этой армии, и позвали одного из них. И вот стоял я и слышал его голос, когда он говорил, ибо я находился поблизости. Смутилось сердце мое, распростерлись руки мои, дрожь охватила все мои члены. Прыжками удалился, чтобы найти себе место, где спрятаться. Я поместился между кустами, чтобы избежать идущего по дороге.

Направился я к югу. Не намеревался я достичь этой резиденции: я думал, что произойдет там восстание, и не надеялся пережить его. Переправился я через воды Маати, вблизи сикоморы, и достиг я острова Снефру. Провел я там день на окраине полей. Отправился я на рассвете с наступлением дня. Встретил я человека, стоявшего на пути моем. Испугался он меня, боявшегося его. С наступлением времени ужина достиг я города Гау. Переправился я в барке без рулевого весла с помощью дуновения западного ветра. Прошел я к востоку от каменоломен выше «Владычицы Красной Горы».[59]

Тот, кто знает Египет севернее Каира, может проследить путь беглого князя. Он сбежал из армии на западном берегу Нила, поднялся вверх по реке и переплыл ее «в барке без рулевого весла» в том месте, где река еще не разветвилась. Затем он должен был пройти мимо той местности, где сейчас находится современный Каир, потому что Красная Гора, которая называется так до сих пор, расположена вблизи Каира. И по сей день там добывают камни. От этого места Синухет повернул на северо-восток к границе, намереваясь бежать в Палестину.

Направил я стопы мои к северу и достиг я «Стен князя», сооруженных для того, чтобы отражать азиатов и сокрушать «бегущих по пескам», [т. е. бедуинов]. Пригнулся я в кустах, опасаясь, что на стене стража, [находящаяся в] дневном карауле.

Пройдя бесплодную пустыню, он достиг Суэцкого перешейка.

Пустился я в путь в ночную пору, когда озарилась земля, достиг я. Петни и остановился на острове «Великой Черноты». Одолела [меня] жажда, моя гортань пересохла, мое горло было наполнено пылью. И я сказал: «Это вкус смерти!» Поднял я сердце свое, [т. е. ободрился], и овладел собой, когда услышал я рев стада и увидел я азиатов.

Узнал меня там шейх, побывавший в Египте. Дал он мне воды и сварил молоко. Отправился с ним к его племени, и они хорошо обошлись со мной.

Синухет продолжает свой путь в Сирию, «страну Речену», как называли ее египтяне. Писатель не затрудняет себя описанием тех стран, через которые проследовал беглец, и упоминает только знаменитый финикийский порт Библ, чье название было известно большинству египтян.

Страна передавала меня стране. Покинул я Библ и достиг я Кедема. Провел я там год и пол[года]. Увел меня Ненши, сын Аму; был он правителем Верхнего Речену. И сказал он мне: «Хорошо будет тебе со мной, ибо услышишь ты египетскую речь». Промолвил он это, ибо знал он мои качества, слышал он о моем уме. Сообщили обо мне люди из Египта, которые находились там у него. Сказал он затем мне: «Зачем пришел ты сюда? Что случилось? Произошло ли что при дворе?»

Ответил я ему: «Царь Верхнего и Нижнего Египта Схотепибра удалился в горизонт, и неизвестно, что из-за этого может произойти». Затем сказал я [только] половину правды: «Вернулся я из похода против страны Техену; рассказали мне [об этом]. Мой рассудок помутился, сердце мое покинуло мое тело. Оно увлекло меня на путь бегства, хотя не говорили худого обо мне и не плевали мне в лицо, не слыхал я дурных речей и не было услышано мое имя из уст докладчика. Не знаю я, что привело меня в эту страну. Это было подобно побуждению бога».

Кажется, что Синухет примирился с длительным изгнанием, и поэтому он принимает приглашение Ненши поселиться на его земле. Изгнанный египетский вельможа усваивает привычки и обычаи азиатов, настоящих варваров по сравнению с ним. Он женится на старшей дочери Ненши, и та рожает ему детей. Вождь Северного Речену дает ему землю и назначает вождем самого храброго племени. И Синухет служит Ненши верой и правдой в мирное время и в годину войны.

Провел я [там] многие годы. Дети мои стали сильными, каждый из них повелевал своим племенем. Гонец, направлялся ли oн на север или на юг ко двору, останавливался он у меня, ибо я останавливал всех людей. Давал я воду жаждущим и направлял заблудившегося на дорогу. Выручал я ограбленного. Когда азиаты осмеливались оттеснять правителей чужеземных стран, я давал советы при их выступлении. Правитель этой [страны] Речену заставил меня провести много лет в качестве военачальника его армий. Каждая страна, против которой я выступал, после того как я побеждал ее, была оттеснена от пастбищ и колодцев.

Пришел силач из Речену и вызвал меня в шатре моем. Это был витязь, и не было равных ему. Покорил он страну целиком, и он сказал, что будет биться со мной. Намеревался он ограбить меня, думал он захватить скот мой по совету племени своего. Этот правитель, советовался со мной, и я сказал: «Не знаю я его; поистине не знаком я с ним, чтобы иметь доступ в стойбище его. Открывал ли я когда-нибудь ворота его или взламывал его ограду? Это [только] зависть, ибо видит он меня выполняющим твои поручения. Воистину подобен я быку из рассеянного стада среди другого стада, нападает на него бык из [этого] стада, длиннорогий бык бодает его, бывает ли человек низкого звания, которого любят, после того как он стал главою? Не бывает варвара, который был бы вместе с обитателем Дельты. Что может укрепить [?] папирус [?] на горе? Ибо любит бык битву, и должен ли [другой] могучий бык любить отступление из опасения, что тот может сразиться с ним! Если склонпо его сердце к борьбе, пусть скажет он желание свое. Разве известна богу судьба или же знает он, что случится?»

Ночью натянул я свой лук и приготовил стрелы свои. Извлек я кинжал свой, привел я в порядок свое оружие.

Лишь озарилась земля, как пришли [люди] Речену. Собрал он племена свои, собрал он [добрую] половину стран. Замыслил он этот поединок. И вот направился он тогда, когда стоял я рядом с ним. Все сердца горели за меня. Мужчины и женщины стенали, [и] все сердца болели за меня. Они говорили: «Существует ли другой силач, могущий сразиться с ним?»

Вот упал щит его, секира, связка [метательпых] копий, после того как увернулся я от оружия его и дал пролетать мимо меня его стрелам одна за другой, до последней. Набросился он на меня, но пронзил я его, и стрела моя осталась у него в затылке. Закричал он, упал на свой нос. Поверг я его [собственной] его секирой. Я испустил победный клич на его спине, а все азиаты завопили. Воздал я хвалу Монту, в то время как его [силача] рабы оплакивали его. Правитель этот Ненши, сын Аму, заключил меня в свои объятия.

Прошли годы, и Синухетом овладело сильное желание вернуться на родную землю. В этом месте автор переходит на поэзию:

Некогда бежал беглец, [теперь] докладывают о нем при дворе. Влачился влачащийся вследствие голода, [теперь] я даю хлеб соседям. Покинул человек свою землю из-за наготы, [теперь] у меня белые одежды и льняные ткани. Бежал человек, ибо не было у него кого посылать, [теперь] множество у него рабов. Прекрасен дом мой, обширно жилище мое, помнят обо мне при дворе.

Далее следует молитва, обращенная не к определенному богу египетского пантеона, не к Амону, Пта или Гору, а просто к богу.

О бог, кто бы ни был ты, предопределивший это бегство, будь милостив и возврати меня на родину. Да допустишь ты узреть мне место, в котором постоянно пребывает сердце мое. Что может быть важнее того, чтобы тело мое было погребено в земле, в которой я родился? Приди на помощь [мне]. То, что произошло, — счастливое событие. Оказал мне бог милость… Да будет милосерден ко мне царь Египта, да живу я милостью его. Да приветствую я «Владычицу земли»[60] во дворце его, [и] да услышу я приказания ее детей.

Царь направляет Синухету благожелательное послание и разрешает ему вернуться в Египет, так как ему нечего бояться.

Что совершил ты, чтобы [опасаться]? Сделано ли что-либо тебе? Ты не злословил, чтобы нужно было выступать против слов твоих. Не говорил ты дурного против совета знатных, чтобы следовало противиться речам твоим.

Он упоминает царицу, которая, вероятно, неплохо относилась к изгнаннику:

Это твое Небо, которое находится во дворце, прочно оно и долговечно сегодня. Покрыта глава ее знаками царского [достоинства] страны, дети ее при дворе. Ты соберешь драгоценности, которые они дадут тебе. Будешь ты жить дарами их.

Синухет с благодарностью принял послание царя, и после долгих лет разлуки возвращается в Египет, и предстает перед фараоном. Его охватывает дрожь, и, распростершись перед Сезострисом, он теряет дар речи.

Сказал тогда его величество одному из «друзей царя»: «Подними его и пусть он говорит со мной». Затем его величество сказал: «Ну, вот ты пришел. Ты блуждал по чужеземным странам, после того как совершил бегство. [Теперь] одолела тебя дряхлость, достиг ты старости. Немалое дело — погребение тела твоего. Не похоронят тебя варвары. Не действуй во вред себе, не действуй против себя. Ты не говоришь, [хотя] названо твое имя!»

В конце концов Синухет, который был все еще одет в азиатское платье, произносит запинаясь несколько слов благодарности: «Вот я перед тобой. Тебе принадлежит жизнь; да поступит твое величество согласно своей воле».

Приказано было привести царских детей, и сказал его величество своей царственной супруге: «Вот это Синухет, который возвратился, как азиат, [точно] создали его бедуины».

Испустила она очень громкий крик, и воскликнули разом все дети царя. Сказали они затем его величеству: «Воистину это не он, о повелитель, господин мой!»

История заканчивается превращением Синухета снова в египтянина. Это место напоминает сцену из шестой книги «Одиссеи», когда измученный путешествием Одиссей омывает тело и надевает новые одежды, перед тем как пойти на встречу с царем Алкиноем.

Поместили меня в доме сына царя, в котором находились прекрасные вещи. Прохладное помещение… [там] имелись драгоценности из сокровищницы, одеяния из царского полотна, мирра, лучшее благовонное масло царя и придворных, которых он любит, находились в каждой комнате. Каждый слуга находился при исполнении своих обязанностей.

Сделали, чтобы сошли годы с моего тела: остригли меня и причесали мои волосы, грязь была возвращена пустыне, а одежды — обитателям песков. Я был одет в лучшие льняные ткани, умащен превосходным маслом. Я спал на постели. Предоставил я пески тем, кто находится среди них, а деревянное масло тем, кто им мажется.

Ему предоставили роскошный дом, и, что самое важное для египтянина, ему была приготовлена гробница, его «дом вечности».

Была построена мне пирамида из камня среди пирамид. Начальник каменотесов, которые строят пирамиды, разметил землю. Начальник художников расписывал в ней. Начальник скульпторов вытесывал в ней, и заботился о ней начальник работ в некрополе. Все вещи, которые кладут в гробницу, были там положены… Его величество приказал сделать мне это. Не существовало простого человека, для которого было сделано подобное. Я находился в милости царя до прихода дня кончины.

Я прошу простить меня за то, что я не полностью привел здесь эту замечательную повесть. К тому же у меня нет возможности познакомить читателей с другими образцами египетской литературной прозы. Я процитировал здесь несколько отрывков для того, чтобы показать, какого рода повести и поэмы любили читать или слушать образованные египтяне.

Мне кажется, что литература Древнего Египта может приблизить нас к народу фараона в большей степени, чем это делают их произведения искусства. Однако хотелось бы предупредить читателя, что не вся их литература равноценна. Очень много произведений скучных, несовершенных и мрачных. Я рекомендовал бы народные сказки, биографические романы, такие, как «Путешествие Унамона», любовную лирику (которой присуща чарующая нежность) и лучшие религиозные стихи, особенно «Гимн Атону» Эхнатона.

Но египтяне никогда не были мистиками, и даже в своем высочайшем взлете они не достигли силы и красоты древнееврейской поэзии.