Глава 16. «Иосифляне» и «нестяжатели»
Глава 16. «Иосифляне» и «нестяжатели»
Затвори дверь ума, и вознеси ум свой от всего суетного, то есть временного. Затем, упершись брадою в грудь, устремляя умственное как со всем умом в середину чрева, то есть пуп, удержи тогда и стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто, и внутри исследуй внутренне утробу, дабы обрести место сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И сначала ты найдешь непроницаемую толщу мрака, но постоянно подвизаясь в деле сем денно и нощно, ты обретешь — о чудо! — непрестанную радость.
Симеон Новый Богослов
Собор был назначен на август 1503 года, но светская власть начала готовиться к нему значительно раньше. Пользуясь отсутствием четкого регламента Соборов и покорностью митрополита Симона Чижа, государевы дьяки фактически взяли на себя всю подготовительную работу этого, казалось бы, чисто церковного форума, решающего вопросы вероучения и канонического устроения. Можно только удивляться мастерскому владению тогдашними госчиновниками всеми аппаратными хитростями, которые сейчас принято называть политическими технологиями.
Во-первых, повестка дня. Предполагалось вынести на обсуждение вопросы, которые были связаны с негативными явлениями церковной жизни: о симонии, о вдовых попах, о совместных монастырях. Тем самым церковь заведомо ставилась в положение обвиняемой стороны. Вопрос о монастырских землях в первоначальной повестке Собора вообще не фигурировал, дабы захватить оппонентов врасплох и не дать им возможности подготовиться к дискуссии.
Во-вторых, состав участников и приглашенных. По традиции в соборах помимо архиереев принимали участие представители клира, монашествующих и мирян. Понимая, что епископат будет сопротивляться секуляризации земель, власти постарались пригласить побольше рядовых представителей духовенства, знатных мирян, а также высокопоставленных чиновников.
В-третьих, требовалось найти подходящего человека, который «озвучит» нужное властям предложение. Было очевидно, что если с этой идеей выступят сами «жидовствующие», то против них дружно ополчится весь Собор. Нужен был подвижник веры с незапятнанной репутацией. И тут власти вспомнили Собор 1490 года и заволжского старца Нила Сорского, который настаивал на снисхождении к еретикам и призывал церковь к отказу от «стяжания». По циничному раскладу властей прекраснодушный идеализм Нила Сорского как нельзя лучше соответствовал отведенной для него роли.
Весьма полезной для властей фигурой стал и князь Вассиан Патрикеев, уцелевший после зимней расправы 1498 года и насильственно постриженный в монахи. Отправленный в железах в Кирилло-Белозерский монастырь, он сблизился с Нилом Сорским и стал одним из его последователей. Но и поменяв боярскую шапку на монашескую скуфью, князь-инок остался человеком власти, мечтающим вернуться к ее высотам. Ради этого возвращения Вассиан Патрикеев, в недавнем прошлом один из крупнейших землевладельцев России, сделался ярым противником монастырского землевладения.
В-четвертых, следовало обезглавить оппозицию. Митрополита Симона Чижа можно было в расчет не принимать. Потенциальным лидером мог стать Геннадий Новгородский. В третий раз не пустить на Собор главу крупнейшей епархии было уже нельзя, это могло вызвать ненужный скандал. Оставалась надежда на то, что уже ограбленный Геннадий не будет сопротивляться ограблению других епархий. К тому же многолетнее напряженное противоборство с великим князем, митрополитом и высокопоставленными еретиками не прошли бесследно для новгородского владыки. Геннадий сильно сдал, и теперь наибольшую опасность для «жидовствующих» и их покровителей представлял Иосиф Волоцкий. Образованность, талант полемиста, яростная готовность отстаивать интересы церкви обеспечили ему широкую поддержку не только архиереев, но и рядового духовенства. Иван III понимал, что такого человека лучше иметь в стане союзников, нежели в стане противников. Ради этого великий князь был готов «отложить гнев» на игумена за нападки в свой адрес.
Накануне собора Иван Васильевич пригласил Иосифа Волоцкого во дворец, долго и задушевно беседовал с ним наедине о церковных делах. Разговор сразу зашел о ереси. Иосиф корил государя за то, что тот терпит возле себя «жидовствующих». Великий князь вздыхал и соглашался, винился в том, что дал еретикам «ослабу», а в завершение беседы твердо обещал «послать по всем городам обыскать и искоренить еретиков». Вряд ли он тогда собирался выполнять свое обещание. Пока готовился Собор, еретики еще были нужны государю, но он уже прощупывал почву для возможной сделки. Будучи опытным негоциантом от политики, Иван III хотел понять, какую цену можно будет запросить у церкви за головы «жидовствующих». Правда, у властей не было уверенности в том, что Иосиф Волоцкий поведет себя должным образом, поэтому был придуман запасной вариант его нейтрализации.
И, наконец, в-пятых, в канун Собора была организована шумная пропагандистская кампания против монастырского землевладения. В конфликтах между монастырями и крестьянами власть теперь становилась на сторону «угнетенных». Подобная тактика социальной демагогии уже применялась великим князем перед походом на Новгород, когда он призвал новгородцев жаловаться ему на местное начальство, расколов тем самым новгородское общество.
Но тут вступил в игру Его Величество Случай, который и сегодня не могут предугадать самые хитроумные политтехнологи. Дабы создать прецедент, великий князь решил воспользоваться поземельным спором между крестьянами села Илемно и Троице-Сергиевой лаврой. Уличив монахов в «неправедности», Иван Васильевич потребовал назад грамоту на это село, которое он сам же и подарил обители на помин души своей тетки. Троицкий игумен Серапион спорить с государем не стал, вместо этого он вывел всех монахов, включая самых больных и немощных, на крестный ход, во главе которого несли злополучную грамоту.
Произошло это 28 июля 1503 года, и в тот же день великого князя разбил инсульт. У него отнялись рука, нога и перестал видеть один глаз. Было ли это чудо Господне, как шептались в монастырях, или случайное совпадение, но болезнь сильно повлияла не только на физическое, но и на психологическое состояние государя. Однако, даже получив грозное Послание с того света, Иван III не отказался от задуманного плана ограбления церкви.
Собор открылся в последних числах августа в великокняжеском дворце. Светская власть была представлена на нем «первым составом»: Боярская дума, все государевы дьяки, высшая знать и. наконец, сам великий князь и наследник Василий Иванович. Как и намечалось, Собор сразу приступил к обсуждению нестроений церковной жизни, однако тон разговора получился не таким, как ожидалось. Пережив серьезный кризис, вызванный ересью, церковь не искала оправданий, а сама стремилась к очищению. Собор бесстрашно поднял больные вопросы церковного быта, дававшие еретикам повод для нападок на духовенство. Жесткому и бескомпромиссному осуждению подверглись симония, «зазорная» жизнь вдовых попов, пьянство и прочие язвы церковной жизни. В итоге Собор запретил святителям взимать мзду за поставление священников, повелел расселить так называемые «двойные монастыри», в которых жили монахи и монахини, а также запретил вдовствующим попам совершать богослужение, если они не примут пострига.
На этом Собор был объявлен закрытым, и соборяне начали разъезжаться по своим епархиям. В числе первых уехал Иосиф Волоцкий. Но едва он покинул столицу, как власти вдруг объявили о продолжении Собора. Запыхавшийся посыльный нагнал волоцкого игумена уже за городской заставой, и тот тотчас развернул лошадей.
А на Соборе тем временем уже разыгрывались нешуточные страсти. Как и было задумано, первым поднялся Нил Сорский и предложил монастырям добровольно отказаться от своих земельных владений. «Нача старец Нил глаголати, чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пустыням, а кормили бы ся рукоделием, а в случае нужды просили бы милостыню от христолюбцев: нужная, а не излишняя».
Затем от лица светской власти докладывал кто-то из государевых дьяков, по некоторым сведениям, Иван Волк Курицын. Тут-то и пригодились изыскания Ивана Черного и других «жидовствующих», направленные против монашества вообще и монастырского землевладения в частности. Смысл доклада заключался в том, что «государь восхоте у митпрополита у всех владык и у всех монастырей села поимати и вся к своим соедините. Митрополита же и владык всех монастырей из своей казны деньгами издоволити и хлебом изоброчити из своих житниц». Понимая, что собственность является гарантией независимости, власти хотели не только обобрать церковь, но и посадить ее на государево жалованье, превратив духовенство в покорных госслужащих.
Воцарилось тягостное молчание. Взоры архиереев обратились к Геннадию Новгородскому. Какое-то время он колебался («ибо уже ограблен прежде того»), но затем выступил с отповедью секуляризаторским планам правительства. И тут не выдержали нервы у великого князя. Он обрушился на архиепископа Геннадия с грубой бранью («многими лаяньями ему уста загради»). Наверное, он был страшен в эти минуты, этот наполовину парализованный горбатый старик в парчовых одеждах, изрыгающий ругательства и угрозы посреди притихшего Собора. Наверное, многих присутствующих обуял привычный страх перед грозным властелином, единолично правившим страной на протяжении жизни целого поколения. Но печать близкой смерти уже проступила на искаженном яростью лице Ивана III, и это добавило храбрости соборянам. Встал троицкий игумен и будущий преемник Геннадия на новгородской кафедре Серапион и объявил, как отрезал: «Не отдам!»
Где-то в этот момент появился Иосиф Волоцкий и с ходу вступил в бой. Призвав в союзники святых Антония и Феодосия Печерских, он вопросил: «Если не будет у монастырей сел, как честному и благородному человеку постричься? А если не будет честных старцев, откуда взять на митрополию или архиепископа или епископа и на всякие честные власти? А коли не будет у нас честных и благородных — ино вере будет поколебание».
Разгорелся острый спор между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким. В этом споре резко обособились два противоположных взгляда, два направления монашества, которые впоследствии получили название «иосифлян» и «нестяжателей». И те и другие считали необходимым преобразование монастырской жизни. Но если «нестяжатели» хотели освободить обители от вотчин, то «иосифляне» надеялись исправить монастырскую жизнь строгим общежительным уставом.
Нил Сорский видел цель монашеской жизни не во внешнем благочестии, а во внутренней работе души, в «умной молитве». Его идеалом были греческие православные монахи-исихасты, с которыми он познакомился еще в молодости на Афоне. Исихазм (в переводе с греческого «спокойствие, тишина, уединение) — это мистическая практика, в основе которой лежит безмолвная молитва ради созерцания Божественного света. Забудем о человеческих нуждах, грехах и болезнях, учили исихасты, предоставим самому себе этот суетный мир, а сами удалимся в тишь скитов, в самоуглубление, погрузимся в духовный транс.
По убеждению «нестяжателей», монастырская собственность отвлекала иноков от их главного призвания — служения Богу. «Очисти келью свою, и скудость вещей научит тебя воздержанию. Возлюби нищету, и нестяжание и смирение!» — взывал старец Нил. Он полагал (и не без оснований), что, владея имениями, монастыри делаются участниками всех неправд, соединенных с тогдашним вотчинным управлением. Старец горячо обличал любостяжание и накопительство, которому были подвержены многие обители, хозяйственную суетливость монахов, их угодливость перед сильными и богатыми, корыстолюбие, лихоимство и жестокое обращение со своими крестьянами. Его возмущали монахи, «кружащиеся ради стяжаний», по их вине жизнь монастырская, некогда «превожделенная», стала «мерзостной». «Проходу нет от этих лже-монахов в городах и весях; домовладельцы смущаются и негодуют, видя, как бесстыдно эти “прошаки” толкутся у их дверей».
Но и у Иосифа Волоцкого тоже была своя правда. В защищаемой им монастырской общине все принадлежало обители и ничего — лично монахам. Процветающие обители являли собой образцы трудолюбия, умного хозяйствования, а в военную годину выступали оборонительными форпостами. Земельные владения монастырей давали им возможность не только помогать нуждающимся, но и служить умственными светильниками, готовить для народа духовных пастырей. И еще они несли людям облагораживающую красоту, которой им так не хватало в повседневности. Согласись церковь с Нилом Сорским, и мир лишился бы Соловков и Новодевичьего, Александро-Невской лавры и новгородского Юрьева, Кижей, Валаама и еще великого множества изумительно слитых с природой архитектурных ансамблей, в создание которых русский народ вложил столько труда и души.
Если идеал Нила Сорского — духовное и нравственное самоочищение через молитву и отрешение от всего мирского, то идеал Иосифа Волоцкого — служение людям. Принимая мир во всем его несовершенстве, Волоцкий видел в монашеской жизни не только устремление к своему личному Богу, но и помощь людям, которые в ней нуждаются, делание справедливости и милосердия. Иосифлянские обители служили и странноприимными домами, и столовыми для сирот и убогих, и больницами для страждущих. Отсюда начинались традиции прославленной русской благотворительности.
Этот спор двух великих подвижников русской церкви, вероятно, не разрешится никогда, ибо в нем отразились две стороны человеческой личности. Неслучайно Русская православная церковь канонизировала и Нила и Иосифа. Если заволжские старцы разрабатывали «умную молитву», то иосифляне развивали «умное делание ради ближних своя». И в этом внешнем противоречии есть некое внутреннее единство, благодаря которому Русская православная церковь освоила новые глубины веры и монашеского подвига.
…Но вернемся на Собор 1503 года. После долгих прений мнение большинства стало склоняться в сторону «иосифлян». Заколебалась и Боярская дума. Многие бояре сами рассчитывали на склоне лет уйти в монастыри и не хотели разорять обители, расположенные в их вотчинах. Апология нищеты, проповедуемая заволжскими старцами, не находила отклика и у знатных «пострижеников», привыкших к сытости и комфорту.
Неприятный сюрприз преподнес властям митрополит Симон Чиж. Даже у самых послушливых людей бывает предел потакания, после которого человек упрется так, что его уже не сдвинешь. Изменив своей уклончивой манере, митрополит прямо высказался против конфискации монастырских земель и даже пригрозил церковным проклятьем: «Да будут прокляты в сей век и в будущий, ибо стяжания церковные — Божия суть стяжания». В сопровождении всего московского духовенства Симон Чиж явился к великому князю, вооруженный выписками из Библии, правилами Вселенских соборов. Но самым сильным аргументом стала «старина», то есть древняя традиция, на которую привык ссылаться великий князь для оправдания своих действий: «Тако же и в наших руссийских странах, при твоих прародителях великих князях (далее перечислялись все предки Ивана Васильевича) святители и монастыри грады, волости, слободы и дани церковные держали».
Иван III все еще не хотел признавать поражение. Он трижды (!) заставил Собор письменно подтвердить свое решение, и трижды соборяне прямо и недвусмысленно заявили: монастырским землям быть! Как знать, не случись с великим князем инсульта накануне собора, он, возможно, продолжал бы борьбу. Но силы его были подорваны болезнью, его духовник Митрофаний и личный врач Николай Булев укоризненно качали головами — негоже, государь, покушаться на церковное!
Наконец, великий князь был вынужден отступить. Впрочем, отступать ему приходилось не раз, чтобы затем, собрав силы, предпринять новую попытку и в конце концов добиться своей цели. И пусть ему самому на это уже не отпущено времени, но то, что не сделал он, сделают его наследники. Отбирать у монастырей земли будут и Василий III, и Петр I, и Екатерина П, но радикально решат этот вопрос большевики, которые закроют все русские обители, захватят веками накопленные богатства и физически уничтожат большую часть монашества.
Зато Иван III не мог отказать себе в удовольствии отомстить тому, кто помешал ему в исполнении замысла. Выждав несколько месяцев (как известно, месть — это блюдо, которое лучше есть холодным), великий князь приказал взять под стражу новгородского архиепископа Геннадия. По доносу владычного слуги архиепископа обвинили в мздоимстве и, хотя вина его не была доказана, заточили в тот самый Чудов монастырь, с которого и начиналась его карьера. Здесь он вскоре скончался. Незадолго до смерти Геннадий принял схиму с именем Галактион, а после кончины был погребен в соборе в честь Чуда архангела Михаила в могиле, где покоились мощи святого Алексия.
Еретики могли торжествовать низвержение одного из своих главных врагов. Однако их собственное положение было немногим лучше. Провал планов секуляризации монастырских земель лишал «жидовствующих» последней надежды вернуть себе влияние при дворе. До них, вероятно, уже дошла простая и страшная истина: они больше не нужны власти.
Впрочем, точно ли не нужны? Будучи рачительным хозяином, Иван III еще мог воспользоваться этим отработанным, но все же представляющим определенную ценность материалом.