5.6. Демографический цикл

5.6. Демографический цикл

В контексте трехфакторной теории нам предстоит далее перейти к рассмотрению процесса влияния демографического фактора на динамику новой структуры «государство – элита – народ». В соответствии с обычным неомальтузианским подходом необходимо, в первую очередь, рассмотреть динамику численности населения, цен и реальной заработной платы.

Кризис XV века привел к значительному уменьшению численности населения, и на Руси создалась ситуация, характерная для начальной фазы нового демографического цикла: малая плотность населения, изобилие свободных земель, высокая реальная заработная плата, относительно низкая рента. Приезжавшие в Россию иностранцы писали о больших лесах и изобилии хлеба. «Вокруг города (Москвы – С. Н.) большие леса, их ведь вообще очень много в этой стране, – отмечал Амброджо Контарини. – Край чрезвычайно богат всякими хлебными злаками».[1226] «Значительную часть Московии занимает Герцинский лес, – записал Паоло Джовио со слов русских послов, – но он там и сям заселен, и повсюду в нем расположены строения. Вообще, от продолжительной работы людей он стал уже гораздо реже…».[1227] Московский посол, повидавший многое грек Георгий Перкамото, рассказывал в 1486 году в Милане, что «в этой стране есть громадное количество крупного и мелкого скота… что у них есть громадное количество зерна, так что в ряде мест из-за излишнего количества его собраны удивительные и поражающие запасы… особенно в тех местах, которые удалены от моря, так как там нет никого, кто бы мог взять его и отправить в другое место».[1228]

Как отмечалось выше, одним из признаков периода восстановления является относительно высокая реальная заработная плата. В 1520-х годах неквалифицированный поденщик в Москве получал 1,5 деньги в день,[1229] в переводе на рожь это составляет 9,6 кг зерна[1230] – это примерно соответствует уровню оплаты работников в Германии в 1490–1510 годах, то есть высокому уровню заработной платы в начале второго европейского демографического цикла.[1231]

Относительно размеров ренты известно, что нормой крестьянского участка в центральных областях в начале столетия считалась «выть» – 15 десятин; с этого надела крестьянин должен был платить оброк или нести барщину: обрабатывать одну десятину под озимые и одну под яровые – то есть в пользу вотчинника шла 1?6 урожая.[1232] Земли у крестьян было достаточно; с учетом барщинных полей на двор полагалось 18 десятин – это был большой надел; по новгородским данным, такие наделы обрабатывали неразделенные семьи в 7–8 человек с двумя взрослыми мужчинами и с 2–3 лошадьми;[1233] надо полагать, что и в центральных районах преобладали большие семьи. При урожайности ржи сам-3,3 и овса сам-3,1[1234] «выть» давала 200–210 пудов хлеба; при дворе в 8 человек получалось около 26 пудов на человека. Считается, что душевой минимум потребления зерна в пищу составляет примерно 15 пудов, если зерно расходуется также на корм скоту, то потребление увеличивается до 18 пудов (но в те времена крестьяне не испытывали недостатка в пастбищах и в сене).[1235] Если учесть, что крестьянское хозяйство имело доходы не только от земледелия, но также от животноводства и лесных промыслов, то следует сделать вывод, что уровень потребления крестьян в начале XVI века был относительно высоким.

Необходимо отметить, что поместная система строго фиксировала размеры крестьянской ренты помещикам, причем, как показывает, например, Торопецкая переписная книга 1540 года, оброки были расписаны до мельчайших деталей.[1236] Государственные налоги были невелики и составляли в этот период лишь 2,5–3 % дохода крестьянина; главным из этих налогов была «дань».[1237] Однако существовали еще государственные отработочные повинности, такие, как ямская гоньба, «городовое дело» (отработка на строительстве укреплений) и «посоха» (выставление воинов с «сох»).[1238] В целом повинности были значительно выше, чем в XIV веке, – это была цена, которую крестьяне платили военной элите за независимость и защиту от крымских татар, которые продолжали набеги с целью захвата полона.

В конце XV века набеги были относительно редкими, голод и мор на время ушли в прошлое. С. М. Соловьев отмечал, что для московских земель правление Ивана III «было самым спокойным, самым счастливым временем».[1239] В актах, оставшихся от этого периода, встречаются многочисленные указания на распашку пустошей, на рост площадей под сельскохозяйственными культурами.[1240] При Иване III в Новгородской земле было проведено две переписи, одна в 1480-х годах, другая – около 1500 года. За время, прошедшее между этими переписями, население увеличилось на 14 %, то есть рост был довольно быстрым – порядка 1 % в год.[1241] Для центральных районов нет статистических данных о росте населения, но имеются примеры, указывающие на рост числа дворов в отдельных волостках или имениях в 1,5, в 2, в 3 раза. Обобщая эти материалы, А. И. Копанев пришел к выводу, что за первую половину XVI века население России увеличилось в 1,5 раза и достигло 9 – 10 млн.[1242] Другие авторы дают более низкие оценки для абсолютной численности населения в этот период, но все исследователи соглашаются с тем, что рост был очень значительным.[1243]

Таким образом, имеющиеся данные об уровне потребления, размерах крестьянских наделов и относительно быстром росте населения в контексте неомальтузианской теории позволяют охарактеризовать период конца XV – начала XVI века как период восстановления.

Дальнейшее социально-экономическое развитие России в первую очередь определялось ростом населения, постепенным повышением демографического давления. С ростом населения леса уступали место пашне. Сигизмунд Герберштейн, побывавший в России в 1526 году, писал о лесах уже в прошедшем времени: «По пням больших деревьев, существующих еще и поныне, видно, что вся страна еще не так давно была очень лесистой…» Теперь же, отмечал Герберштейн, «она достаточно возделана усердием и трудами земледельцев».[1244] Ричард Ченслер свидетельствует, что в 1550-х годах область между Москвой и Ярославлем «изобиловала маленькими деревушками, которые так полны народом, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом…»[1245]

Наиболее плотно заселенными районами были земли вокруг Новгорода и Пскова. В некоторых районах Новгородчины уже ощущался недостаток земли, так, за время между двумя переписями в Деревской пятине население возросло на 16 %, а пашня – только на 6 %. В этом районе на крестьянское хозяйство приходилось в среднем лишь 2,3 десятины в одном поле, вдвое меньше, чем в соседней Шелонской пятине. Опережающий рост населения привел к росту цен на рожь, они увеличились с 14 до 20 московских денег за коробью (7–8 пудов).[1246]

Археологи свидетельствуют, что плотность поселений в Деревской пятине (в долине реки Ловать) в этот период была выше, чем когда-либо в прошлом, что стали распахиваться неиспользуемые ранее глинистые почвы.[1247] Начинается массовое применение удобрений; это свидетельствует об окончательном формировании трехпольной системы земледелия (в прежние времена переход к трехполью без удобрений приводил к быстрому «выпахиванию» земель). Известно, что переложная система требовала объединения усилий для сведения леса и долгое время способствовала сохранению большой семьи. С окончательным переходом к трехполью большая семья распадается на малые семьи. Для некоторых районов Новгородчины сохранились статистические данные, свидетельствующие о процессе распада больших семей, так в Старорусском уезде в 1498 году на двор приходилось в среднем 1,6 семьи, а в 1539 году – 1,28 семьи.[1248]

До присоединения к Москве Новгородчина была краем крупного землевладения, где крестьяне были обременены тяжелыми оброками (половники платили до половины урожая). После присоединения на землях, отписанных на государя, оброки переводились на деньги и значительно уменьшались, но на землях, переданных помещикам, повинности почти не менялись – иногда даже немного возрастали.[1249] Таким образом, положение крестьян на Северо-Западе значительно отличалось от положения в центральных областях, где, как отмечалось выше, обычная рента составляла шестую часть урожая. Это отличие было следствием исторической традиции, сложившейся в перенаселенном регионе, но также и следствием того, что после конфискаций Ивана III государство использовало Новгородчину как основной источник своих ресурсов – именно здесь располагался основной массив дворцовых и поместных земель.

В табл. 1 представлены данные о доходах крестьян, оброках и налогах в Деревской и Водской пятинах.

Табл. 1. Зерновой бюджет крестьянского хозяйства на поместных землях Новгородчины. Оброк, налоги и потребление указаны в пудах хлеба (полпуда ржи и полпуда овса).

Эта таблица представляет несколько видоизмененный вариант таблицы 60 из: Аграрная история Северо-Запада России XVI века. Север. Псков. Общие итоги развития Северо-Запада. Л. 1978. Авторы этой работы подвергались критике[1250] за то, что брали в своих расчетах слишком большую урожайность: сам-4 (фактически сам-3,9) для ржи и сам-3 для овса. В соответствии с данными Е. И. Индовой184 в 1650–1700 годах урожайность ржи была в среднем сам-3,1, урожайность овса сам-3. В нашей таблице урожайность ржи варьируется в пределах от сам-3,1 до сам-3,9, а урожайность овса взята сам-3. Нужно заметить также, что по расчетам Л. Г. Степановой,[1251] основанных на случаях перевода издолья в фиксированный оброк, урожайность составляла всего лишь сам-2. Однако эти расчеты вызывают сомнение, поскольку неясно, насколько данный перевод был эквивалентным, не происходило ли при этом снижение оброка. Кроме того, простой расчет показывает, что при такой урожайности сбора хлебов не хватило бы даже на уплату оброков и налогов.

Хотя в целом душевое производство обеспечивало необходимый минимум потребления, после уплаты оброков в Водской и в особенности в Деревской пятине душевое потребление падало ниже минимального уровня. В соответствии с неомальтузианской теорией следствием уменьшения потребления ниже допустимого минимума было уменьшение численности населения, с 1500 по 1540 год оно уменьшилось в Водской пятине на 17 %, а в Деревской пятине – на 13 %.[1252] Уменьшение население к 1540 году привело к увеличению душевой запашки и некоторому увеличению потребления, но оно оставалось на уровне, близком к минимальному. Низкий уровень потребления способствовал увеличению смертности от эпидемий – источники отмечают, что именно в этом районе эпидемии свирепствовали с особой жестокостью.[1253]

Таким образом, в отдельных, наиболее густонаселенных районах Сжатие началась уже в начале XV века, и этот процесс был существенно ускорен высоким уровнем изъятия ресурсов, осуществляемым государством и помещиками. В то же время даже в пределах Северо-Запада имелись существенные порайонные различия. В Бежецкой и Шелонской пятинах положение было более благоприятным, чем в Деревской и Водской. В 1500–1540 годах здесь отмечался значительный рост населения – в некоторых уездах население возросло на 27–45 %.[1254] Сжатие было неравномерным и проявлялось в одних районах сильнее, а в других – слабее.

Исследование вопроса о положении крестьян в Центральном районе затрудняется недостатком источников. Однако и здесь рост населения привел к уменьшению крестьянских наделов. С. Б. Веселовский отмечал быстрый рост цен на землю в первой трети XVI века и увеличение числа земельных тяжб.[1255] В середине XVI века появляются упоминания о случаях, когда на вытном наделе сидят два или даже три двора.[1256] В этот период в Борисовской волости на Владимирщине на двор приходилось 7,5 десятин;[1257] если считать в семье 5 человек, то душевая обеспеченность составляла всего 1,5 десятины – меньше, чем в Деревской пятине. Отмечалась нехватка земли в Белозерском крае – здесь у крестьян было лишь по 2 десятины в одном поле, и зерна не хватало до следующего урожая.[1258] Но в некоторых уездах положение было более благополучным, например, на черных землях Тверского уезда на двор приходилось 12,5 десятины, на монастырских землях в Дмитровском уезде – 12,7 десятины (в последнем случае большая величина надела, по-видимому, объяснялась очень плохими почвенными условиями).[1259]

Согласно теории, одним из следствий перенаселения является оскудение крестьян и развитие ростовщичества. На Руси в этот период в качестве главных ростовщиков, крупных землевладельцев и «поглотителей земли» выступали монастыри. Они столь активно затягивали крестьян в ростовщические сети, что, к примеру, в районе «колонизации» Кирилло-Белозерского монастыря практически не осталось «черных» крестьянских земель. Из кругов «нестяжателей» раздавались многочисленные обвинения в адрес монастырей.[1260] Вассиан Патрикеев писал о том, что недостойно монахам «села многонародно стяжати и порабощати кристиан», «лихву на лихву на них налагать». Когда крестьяне не могут отдать лихвы, писал Вассиан, монахи, «коровку их и лошадку отъмше», изгоняли крестьян из их дворов.[1261] Максим Грек негодовал о том, что монахи крестьян «бичи истязуют за лютых сребра резоиманий», обращают их в своих холопов.[1262] На Белоозере, где земли не хватало, происходили многочисленные столкновения между крестьянами и монахами; в 1550 году одно из таких столкновений привело к разорению Адриановой пустыни и гибели 42 монахов. Характерно, однако, что в сети ростовщиков попадали не только крестьяне, но и «дети боярские», бояре и даже князья. К концу XV века Кирилло-Белозерский монастырь забрал в свои руки все расположенные в округе мелкие вотчины.[1263] В Звенигородском уезде на долю монастырей и церквей приходилось 45 % всех земель, в Тверском уезде – 33 %. В середине XVI века, по свидетельству Адама Клементского, духовенству принадлежала треть населенных земель.[1264]

Таким образом, имеющиеся данные о динамике потребления в первой половине XVI века, в целом соответствуют прогнозам демографически-структурной теории: по мере роста численности населения мы наблюдаем уменьшение крестьянских наделов, оскудение крестьян и рост их задолженности, проявляющийся в развитии ростовщичества. Эти процессы происходили неравномерно и были более выраженными на Северо-Западе, в Новгородской земле. При этом существенное значение имело перераспределение ресурсов в рамках структуры «государство – элита – народ»: Сжатие на Новгородчине было ускорено высоким, по сравнению с центральными областями, уровнем ренты, что было, в свою очередь, связано с тем, что именно Новгородчина была регионом наибольшего распространения поместного землевладения и в военном смысле опорой государства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.