Глава VII

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VII

В том самом году, когда профессор Олбрайт писал, что между учеными разгорелась настоящая война из-за кумранских рукописей, причем не из-за их датировки (как это было в первые годы), а из-за религиозных вопросов, поднятых рукописями, — в том самом году по улицам Иерусалима шагал коренастый человек небольшого роста. Доктор Флуссер производил странное впечатление. Он всегда ходил без шляпы, всегда куда-то спешил, всегда его карманы оттопыривались от книг и рукописей, и стоило ему хоть на миг присесть или остановиться, как он немедленно в них погружался.

— Видите ли, мой дорогой, — сказал он Эдмунду Вильсону, которого встретил в холле гостиницы Кинг-Дэвид, — Олбрайт прав. Датировка имеет второстепенное значение. Дело в содержании, а об этом никто не осмеливается говорить. Знаете ли вы, в чем во всеуслышание признался Браунли? В том, что он боится, как бы находки не поставили под сомнение исключительность христианства.

— Вы хотите этим сказать, что ученые могут утаить отдельные места найденных текстов?

Флуссер засмеялся.

— Конечно, нет. Ни один ученый с именем не сделает этого, а остальные, к счастью, не имеют доступа к свиткам. И ученые, конечно, не станут задерживать публикацию, так сказать, опасных мест. Тут их честолюбие, их совесть ученых всегда одержат верх над религиозными предрассудками. Но они побоятся сделать выводы. Они опубликуют тексты и этим ограничатся. Если же они когда-нибудь и сделают полшага вперед и начнут анализировать содержание свитков, то лишь при закрытых дверях или в каком-нибудь настолько специальном журнале, что его не читают нигде, кроме как в университетах и институтах. Обратили ли вы внимание, что хотя по поводу кумранских рукописей высказалось уже множество профессоров, среди них нет ни одного специалиста по Новому завету?

— В самом деле, а я этого как-то не замечал, — с задумчивым видом согласился Вильсон. — Но разве это не само собой разумеется? Ведь Кумран — это не их область, а скорее специалистов по Ветхому завету, гебраистов, ориенталистов.

— Ничего подобного! В том-то все и дело! Кумранские находки как раз по части исследователей Нового завета. Не библейские свитки, конечно, а произведения общины!

— А вы специалист по Новому завету?

Флуссер снова рассмеялся.

— Отнюдь нет. Я не принадлежу ни к одной религии, я независим, я только ученый. У меня вообще нет никаких оснований для волнений. К тому же я прежде всего специалист по средневековой латыни. Стало быть, с какой стороны ни посмотри, я лишь хорошо осведомленный, беспристрастный наблюдатель.

— Прекрасно, господин Флуссер, это удобная позиция, несколько напоминающая мою, ведь я тоже не теолог, а журналист и литературный критик. Собственно говоря, я собирался написать лишь небольшую обзорную статью для газеты «Нью-Йоркер», но при этом настолько сдружился с темой или, лучше сказать, она со мной, что у меня, вероятно, получится целая книга.

— Тем лучше, мистер Вильсон. Или тем хуже. Потому что ваши соотечественники чрезвычайно обидчивы и очень неохотно переучиваются, не так ли? К тому же они полагают, что целиком заарендовали христианство для себя, хотя большинство из них не имеет о нем ни малейшего представления. Следовательно, вы рискуете наступить им на псевдорелигиозную мозоль, если станете доказывать, что христианство, в сущности, не самостоятельно, а является всего-навсего продолжением небольшой еврейской секты.

— Ради бога, доктор Флуссер! Что вы говорите!

— Ага, мистер Вильсон, так и у вас есть эта мозоль? И я наступил на нее? Но я и не подумаю просить у вас извинения, ибо уверен, что сделал благое дело. Если же вы так независимы, как утверждаете, то обязаны сказать своим читателям всю правду.

— Нужны доказательства, доктор Флуссер, доказательства вашего безумного утверждения!

— Пожалуйста. — Флуссер уселся поудобнее, сунул руку в карман и осторожно вынул из одной из книг несколько густо исписанных листков. — Все равно, с чего начинать, никакой системы в моем рассказе так или иначе не будет. Я приведу лишь несколько тезисов. Христианское крещение… Вы скажете, что оно восходит к примеру, поданному Иоанном Крестителем. Хорошо. В Евангелии от Матфея 3, 6 написано: «И крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои». В послании апостола Павла к Титу 3, 5: «Он (т. е. Бог) спас нас… по своей милости, банею возрождения и обновления Святым Духом».

Следовательно, крещение дарует отпущение грехов, возрождение и, соответственно, обновление святого Духа.

Вы отлично знаете, что крещение Иоанна и первых христиан представляло собой полное погружение в воду всего тела, не так ли? А я мог бы привести вам длинные цитаты из Дамасского документа и других рукописей секты, где постоянно говорится о ритуальном очищении и ритуальном омовении — «не в грязной воде или в недостаточном количестве ее для того, чтобы покрыть его» («Дамасский документ», десятый столбец), посредством которого верующий утверждается в качестве члена Нового Союза, «окропляется Святым Духом и очищает сердце от вины вероломства» (Гимны, семнадцатый столбец). Или возьмем Устав, предписывающий, чтобы вновь вступающий исповедовался в своих грехах (первый столбец), чтобы его дух был очищен святым духом и чтобы он затем очистился и был освящен в воде, и тогда лишь он вступит на божий путь, достигнет благоволения Бога и будет в союзе вечной Общности. Ну, что вы на это скажете?

Вильсон недовольно передернул плечами.

— Ну да, удивительное совпадение. Но вы все же не заметили существенного различия: христианское крещение — акт однократный, а обряды погружения в воду членов секты повторялись многократно, по нескольку раз в день.

— Да, конечно, но это были ритуальные очистительные омовения, не влекшие за собой последствий, о которых говорится в Уставе. Ваше возражение не противоречит моему тезису.

— Пойдем дальше. Вам знаком коммунизм древней христианской общины? Цитирую Деяния Апостолов 4, 34: «Ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов». А в главе пятой рассказывается об Анании, который утаил часть вырученного и после того как апостол Петр обвинил его в том, что он солгал Богу, пал бездыханным на землю. А в Кумране? Совершенно то же самое! Каждый при вступлении отдает все свое имущество. Тот, кто что-нибудь утаивает, правда, не падает сразу мертвым, но исключается на год из общины, следовательно, приговаривается как бы к религиозной смерти.

Пункт третий: тайная вечеря — это главное таинство христиан, учрежденное основателем их религии незадолго до его смерти и постоянно повторяемое верующими. Весьма оригинальный обычай! Раньше считали, что он обладает отдаленным сходством с еврейской пасхальной трапезой. Присмотримся-ка к нему повнимательнее! В пасхальной трапезе участвует вся семья, включая женщин и детей, под председательством ее главы. В ней нет ничего мессианского. Это всего лишь воспоминание об исходе из Египта. Введенная Иисусом сакральная трапеза носит исключительно мессианский характер, она посвящена отпущению грехов, в ней участвуют только Иисус и его ученики, следовательно, это — союз мужчин; это та самая трапеза, во время которой, согласно Евангелию от Луки 22, 24, между участниками возник спор, «кто из них должен почитаться большим». Ну, а теперь возьмем дополнение к Уставу кумранской общины, столбец второй. Тут сидит первосвященник, за ним мессия, затем вожди тысяч и родов и т. д., по крайней мере десять мужчин, и все они садятся по точно установленному порядку, «каждый соответственно своему рангу». Затем, когда все они сидят за столом, священник и мессия благословляют сначала хлеб, а затем вино. Хотите еще, мистер Вильсон?

— Прошу вас, — ответил Вильсон, хотя он был очень бледен и, когда он разжигал потухшую трубку, руки его заметно дрожали.

— Как вам угодно. Возьмем, например, апостола Петра. В первом Послании, в главе 2, 5–9, он пишет: «И сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое…» Христос — «камень, который отвергли строители, но который сделался главою угла…» «Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства призвавшего вас из тьмы в чудный свой свет».

Не кажутся ли вам эти слова очень знакомыми, мистер Вильсон? Сыны Света и сыны Тьмы, не так ли?

Мы знаем десятки слов из самых различных мест: «живые камни духовного дома», «святое священство», «краеугольный камень», «святой народ», «люди, взятые в удел» и т. д. и т. д. Согласно Евангелию от Матфея, 16, Иисус сказал Петру: «ты — Петр[120], и на сем камне я создам церковь мою», но я припоминаю, что и в Кумране уже говорили о фундаменте, «который не будет поколеблен».

Интересно, не правда ли? Все христианство оказывается поколебленным и предстает перед нами как ухудшенное переиздание еврейской секты. У меня свидание в университете. Я очень рад, мистер Вильсон, нашему маленькому обмену мнениями.

— Неужели вы опубликуете все это, доктор Флуссер?

— Что вы! Разумеется, нет! Я напишу лишь несколько небольших статей о связи апокрифического вознесения Исайи со свитками Мертвого моря для бюллетеня Израильского археологического общества и для израильского археологического журнала. Больше ничего, потому что это было бы рискованно. Ну, зачем мне наживать себе врагов? Предоставим это господам специалистам. Я, — он широко раскинул руки, — я не специалист, мистер Вильсон, я только сторонний наблюдатель, взирающий на то, как, играя в жмурки, люди с завязанными глазами тыкаются из угла в угол[121]. До свидания!

— Всего хорошего!

Вильсон стоял посреди холла и кусал губы, сжав кулаки в карманах.

— Хелло, Вильсон! — окликнул его знакомый. — Что за странную птицу вы поймали? Кто это?

— Кто это? — Вильсон пожал плечами. — Я познакомился с ним недавно в университетской библиотеке. Это уважаемый и трезвый ученый. Его очень ценят в научных кругах, даже иезуиты. Некто доктор Флуссер.

Удивленно качая головой, знакомый посмотрел вслед Вильсону, когда тот, не попрощавшись, поспешил к лифту.

26 мая 1950 г. в Парижской Академии надписей и словесности состоялось заседание. Такие заседания во всех академиях мира выглядят одинаково. Собираются корифеи науки, о каждом из которых любой порядочный справочник приводит подробные сведения, чьи портреты знакомы всем, кто читает газеты, и чьи книги едва ли читал один человек из тысячи; они восседают, всем своим видом выражая достоинство, и слушают доклад своего собрата на тему, которая, вероятно, интересует одного из ста присутствующих, поскольку каким-то образом касается его области исследования; досидев до конца и наградив оратора обязательными аплодисментами, а может быть, даже заверив его в том, что он, как всегда, выступил блестяще (хотя это само собой разумеется), ученые расходятся или разъезжаются по домам.

Но заседание 26 мая 1950 года, когда выступил с докладом профессор А. Дюпон-Соммер, вышло за рамки обычного. Дюпон-Соммер заведовал кафедрой древнееврейского языка в Сорбонне и был главным редактором «Corpus Inscriptionum Semiticarum»[122]. Это был коротконогий, полный, улыбающийся человек с учтивыми и мягкими манерами священника, что не удивительно, поскольку он воспитывался в духовной семинарии и до того, как порвал с религией и церковью, был аббатом. Дюпон-Соммер говорил о комментарии на Хабаккука, найденном в 1-й пещере, уже опубликованном Бэрроузом, Тревером и Браунли.

Его доклад стал сенсацией, которую тотчас же подхватила пресса. Говорил он примерно вот что.

Основатель кумранской общины, выступающий в ее литературе под именем «учителя справедливости», во многих отношениях является точным прообразом Иисуса Христа, особенно Христа пророка-мученика, которого его приверженцы почитали как страдающего раба божия, предсказанного Второ-Исайей[123]. Кумранский «Новый завет» [124] во всех отношениях предвещает христианский «Новый завет» и прокладывает ему путь. Иисус из Назарета — самое удивительное, какое только можно себе представить, перевоплощение (или копия?) учителя справедливости. Оба проповедуют покаяние, бедность, смирение, любовь к ближнему, целомудрие, оба призывают следовать закону Моисея, оба избранники и помазанники божии, оба предсказывают Иерусалиму гибель, потому что он не внемлет им и преследует их, оба враждуют со священнослужителями храма, их обоих осуждают и казнят. Оба вернутся в день Страшного суда как судьи, оба являются основателями церквей, приверженцы которых в эсхатологическом экстазе ожидают возвращения их создателей. В обеих церквах важнейшими церемониями являются обряды погружения в воду и тайной вечери, совершаемые священниками. Во главе каждой церкви стоит человек, в Кумране его называли «надзирателем», у христиан же он называется «епископом», что в дословном переводе означает «надзиратель». Обе церкви имеют коммунистическую основу: все принадлежит всем. Какой из церквей, кому из основателей принадлежит приоритет, кто из них на кого влиял? Этот вопрос допускает лишь один ответ. Учитель справедливости умер приблизительно в 65–63 г. до н. э., Иисус Христос — около 30 г. н. э.[125].

Когда Дюпон-Соммер кончил и сошел с кафедры, обычных аплодисментов не последовало. Почтенные академики словно онемели, ибо не знали, что же им сказать. Согласиться со своим коллегой они не могли, поскольку сами еще не читали отрывков из комментария на Хабаккука, на которые ссылался Дюпон-Соммер. Опровергнуть его выступление они были не в состоянии по той же причине, а было бы в высшей степени ненаучно возражать только потому, что они просто «против», только потому, что сказанное, грубо говоря, подрывает корни, питавшие их до сих пор своим соком.

И когда позднее доклад Дюпон-Соммера был напечатан в «Протоколах заседаний академии», а вслед затем появилась его книга «Предварительные замечания по поводу рукописей Мертвого моря», они все еще продолжали хранить молчание. Первый отклик пришел из Америки — от профессора Браунли. Затем выступил патер де Во, и тут между учеными разгорелась настоящая война.

Браунли начал с того, что упрекнул Дюпон-Соммера в погоне за сенсацией (конечно, он выразился значительно деликатнее) и в слишком произвольном переводе комментария на Хабаккука. Вот, например, вопрос — умер ли учитель справедливости мученической смертью? Браунли отметил, что основное место, на которое ссылался Дюпон-Соммер, в тексте отсутствует и приходится на лакуну в две строки на нижнем поврежденном крае свитка. Дюпон-Соммер совершенно произвольно заполнил эту лакуну в соответствии со своей теорией. Точно так же некоторые отрывки можно было перевести иначе, чем это сделал французский ученый, не в последнюю очередь потому, что в неогласованном тексте огласовка в известной мере зависит от усмотрения читателей и переводчиков.

Через несколько лет, в 1953 г., Дюпон-Соммер опубликовал свои «Новые заметки по поводу рукописей Мертвого моря», где отказался от некоторых положений, высказанных в первой книге, и признал, что кое в чем зашел слишком далеко. Но он не преминул сделать новые сенсационные выводы на основании расшифрованных к тому времени рукописей.

Взять к примеру «Завещание двенадцати патриархов», которое долгое время считалось христианским произведением. Это были завещания двенадцати сыновей Иакова, якобы данные ими перед смертью своим потомкам. Отрывки из них были ранее найдены в генизе каирской синагоги; другие, на арамейском языке, появились теперь на свет из пещер 1-й и 4-й. Дюпон-Соммер приводит шесть фраз из «Завещания Иосифа»: «Я был продан в рабство, и Бог освободил меня; я был пленен, и его сильная рука пришла мне на помощь; я был голоден, и сам Бог накормил меня; я был одинок, и Бог утешил меня; я был болен, и Бог навестил меня; я был в темнице, и он освободил меня» [126].

Далее Дюпон-Соммер цитирует шесть фраз из прощальной проповеди Иисуса (Евангелие от Матфея, 25): «Ибо алкал я, и вы дали мне есть; жаждал, и вы напоили меня; был странником, и вы приняли меня; был наг, и вы одели меня; был болен, и вы посетили меня; в темнице был, и вы пришли ко мне».

И он сравнил фразы — «Умершие в печали воскреснут в радости. И ставшие бедными ради Господа — должны разбогатеть. И те, кто умрет ради Господа, воскреснут к новой жизни» — с Нагорной проповедью[127], Затем профессор обратился к Ветхому завету и прежде всего к мессианским текстам Второ-Исайи:

«В течение двадцати веков люди спрашивали, кто же был этот кроткий и смиренный пророк, этот страдающий честный человек, чьи смертные муки спасли столь многих[128]; истина заключается в том, что помимо Иисуса, христианского Мессии, во всей еврейской истории известен, причем только с недавнего времени, лишь один такой пророк: благочестивый кумранский учитель, умерший мученической смертью[129]. Это не единственный переворот в толковании Библии, вызванный рукописями Мертвого моря. Сейчас начинают думать, что они вызовут целый каскад таких переворотов».

Теперь у профессора Дюпон-Соммера появилось множество сторонников во всех концах мира.

Одни из них обратили его внимание на Иоанна Крестителя. Где он родился? Согласно Евангелию от Луки, в горах Иудеи, к югу от Иерусалима, следовательно, в нескольких десятках километров от Кумрана. Согласно Евангелию от Луки, до него «в пустыне» дошло слово божие. Но разве не единственной пустыней в этой местности была полоса к северо-западу от Мертвого моря, где находился и Кумран? И это слово дошло «в пятнадцатый год правления Тиверия-кесаря», по нашему летосчислению, в 27–28 г. н. э., т. е. в то время, когда монастырь еще процветал. «И он проходил по всей окрестной стране Иорданской, проповедуя крещение покаяния для прощения грехов». (Лука 3, 3). Но разве крещение не было основным принципом кумранской общины?[130] И разве призыв Крестителя: «у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же» (Лука 3, 11), не отражал основного принципа общины? Разве Креститель не ждал Мессию так же, как ждала его община? И разве голос его, подобно голосу общины, не был «гласом вопиющего в пустыне»? Правда, люди Кумрана жили общиной, а Иоанн был одинок. Но ведь Иосиф Флавий сообщает о ессеях («Иудейская война», кн. 2. § 120): «Они принимают чужих детей, еще восприимчивых к обучению, относятся к ним как к родным и прививают им свои нравы». Мать Иоанна, Елисавета, по рассказу Луки, была уже стара, когда родила сына, и слыла бесплодной. По законам человеческой жизни она и Захария умерли, когда их ребенок был еще мал. В Евангелии от Луки (1, 80) говорится:

«Младенец же возрастал и укреплялся духом; и был в пустынях (т. е. не у своих родителей. — Г. Ш.) до дня явления своего Израилю». В Евангелии от Матфея (3, стих 4) сказано, что Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса, «а пищей ему служили акриды и дикий мед», то есть то, что давала пустыня. С другой стороны, Иосиф Флавий во второй книге «Иудейской войны», в параграфе 143, сообщает, что изгнанные из общины ессеев большей частью погибают, ибо не смеют есть пищи, приготовленной людьми, чуждыми общине, и вынуждены питаться травами пустыни, чтобы спасти свою жизнь.

Разве все это не указывает на то, что Иоанн Креститель был (выражаясь осторожно) близок к кумранской общине?

Предшественник Дюпон-Соммера, Эрнест Ренан, живший за два поколения до кумранских находок, высказал в своих работах остроумное предположение, что должны существовать предания (в его время они были еще совершенно неизвестны), которые относились бы к периоду между Старым и Новым заветами и перебрасывали бы мост между ними. Разве эти предания не стали теперь известны благодаря пещерам у Мертвого моря? И разве не пролили они свет на историю столетий, погруженных ранее во мрак?