Капитальная приборка в доме
Капитальная приборка в доме
Ранней осенью, в сентябре, Иосиф Виссарионович приехал на отдых в Гагру, на Холодную Речку. Здесь всего два года назад они с Кировым вместе провели почти целый месяц.
Последние аресты показали, что неутомимый Ежов взял два чрезвычайно важных следа. Следствие понемногу выходило на военную организацию. Ежов сообщал, что некие Куликов и Луговой-Ливенштейн, ранее осуждённые, вновь привлечены к дознанию и сообщают важные сведения. В интересах дела Ежов просил визы на арест неких Ровинского и Котова.
Скандальное самоубийство Томского и побег Угланова показывали, что расследование находится на правильном пути. Предстояли самые «громкие» аресты, от которых народ и страна снова испытают настоящий шок. Бесхитростным умам рабочих и колхозников трудно представить нелепейшую ситуацию, когда первые лица советского государства исподволь готовили возврат проклятого капитализма. Ради чего тогда все жертвы революции, гражданской войны, создания тяжёлой индустрии и преобразования села? Уничтожались все боевые и трудовые подвиги народа. Но ради чего? Вернее, ради кого? Ради вот этой жалкой кучки разъевшихся любителей сладкой жизни?
После двух недель отдыха, устав от одиночества, Сталин позвонил в Москву и пригласил в Гагру Жданова. Иосиф Виссарионович выделял его из всей партийной молодёжи, поддерживал, неторопливо продвигал. В 29 лет Жданов возглавил Нижегородский губком партии. Десять лет спустя партия послала его в Ленинград, на место убитого Кирова. В том же году Жданов стал секретарём Центрального Комитета и членом Оргбюро. В прошлом году Сталин ввёл его в Политбюро.
Жданов в глазах Сталина представлялся образцом настоящего партийного работника: образован, начитан, музыкален. Такой не зароется с головой в хозяйство, заботясь лишь о показателях в процентах, это именно политический руководитель, способный смотреть не под ноги, а за горизонт. Иосиф Виссарионович считал, что такие, как Жданов, идут и придут на смену всей состарившейся эмигрантской шушере, именующей себя «старой революционной гвардией».
Вечером Сталин и Жданов смотрели новый кинофильм «Пётр Первый».
Стрекотал аппарат, в распахнутые окна зала из темноты долетал ритмичный шум волн, на море разыгрывался шторм. Порою лёгкие занавеси на окнах взвивало порывом ветра… Жданов сидел позади Сталина, за его плечом. Во время просмотров Иосиф Виссарионович не выносил никаких реплик, разговоров. Он бывал полностью поглощён событиями на экране.
Фильм был заказной и снимался в необыкновенной спешке. Но работа сделана безукоризненно. Ещё одна удача, ещё один шаг в нашу великую Историю. Мало, очень мало мы знаем о своём прошлом, а если что-то и узнаём, то в каком-то необыкновенно искажённом свете. А тут… Неподражаемы Симонов, Тарасова, Жаров. Вот она, сила кино! Сам Пётр, Меншиков, Екатерина словно ожили и с покоряющей достоверностью действуют на зрителя.
Фильм, несомненно, будет иметь потрясающий успех.
Покоряет, прежде всего, сам Пётр. Исполинская фигура! Царь-новатор, царь-преобразователь сумел мощно вздёрнуть сонную странищу на дыбы.
Что ни говори, а в русской истории слишком велика роль Вождя нации, как его ни называй: Царь, Император, Генеральный секретарь…
Додумать Жданов не успел. Стрекотание аппарата прекратилось, фильм кончился. Огня не зажигали, зная, что Хозяин любит посидеть после увиденного и пережитого (часто бывало, он просил «прокрутить» фильм ещё разок и смотрел его всё с тем же напряжённым интересом).
Внезапно Сталин поднялся и направился на веранду, вытаскивая трубку из кармана. Жданов понял, что соблазн посмотреть ещё раз полюбившуюся картину победило желание обменяться впечатлениями. Разговор сегодня будет долгим. Фильм затронул слишком многое.
Разговор начался с Малой советской энциклопедии. Последний десятый том вышел всего четыре года назад. Чёрт знает, что там понаписано! О Петре Великом омерзительно читать. А об Александре Невском? О Дмитрии Донском? О Минине и Пожарском? Вся русская История представлена сплошной помойкой!
— Покровский, — обронил негромко Жданов.
Если бы один Покровский! Там орудовала целая «школа» и руководили ею сверху. Задача этих «историков» была одна: исказить до неузнаваемости настоящую историю русского народа, перевернуть её с ног на голову, отрезать начисто народную память о своём великом прошлом. Так сказать, месть за многолетнюю «черту оседлости»… На несколько советских лет русская история попала в грязные руки фальсификаторов. Продажные перья принялись поливать её невыносимой грязью. А настоящих учёных семь лет назад арестовали, загнали в лагеря. Освободить их удалось лишь в прошлом году. Троих, к сожалению, не успели — умерли в лагере.
Почти 20 лет в советских школах было запрещено преподавание русской истории (орудовал наркомпрос во главе с Луначарским и Крупской). Этот важнейший воспитательный предмет заменило какое-то «обществоведение». Советская молодёжь росла и вырастала без знаний о прошлом своего народа. Но с нынешнего учебного года, с осени, история России вошла во все учебные программы. Удалось прорвать блокаду. Подрастающим поколениям Страны Советов необходимо знать свои исторические корни, связывать своё будущее со своим великим прошлым. Без этого никакая воспитательная работа невозможна.
Да, жесток был Иван Грозный. Да, Пётр Великий сам рубил головы стрельцам. Но в такое время выпало им жить и править, на таких крутых переломах русской истории. Они были жестоки ради укрепления России.
Фильм «Пётр Первый» великолепное достижение молодого советского киноискусства. А почему не снять фильм об Иване Грозном? О Дмитрии Донском? О Суворове, Кутузове? О Будённом, Чапаеве, Щорсе? О выдающихся русских учёных? Пусть экран покажет всех, чьи достижения составляют гордость нашего народа.
Как всегда, Иосиф Виссарионович рассуждал с глубоким знанием предмета. Он коснулся истории русского синематографа. Ещё в 1907 году была снята «фильма» под названием «Донские казаки». Так сказать, движущаяся фотография на экране. Но уже год спустя появилась первая игровая лента «Понизовская вольница». И народ повалил в крохотные зальчики первых синематографов… Зарождение русского киноискусства связано с именем Александра Алексеевича Ханжонкова. Казачий офицер, он построил первый павильон Ялтинской киностудии, оборудовал первый кинозал в Москве на Триумфальной площади. Ханжонков сразу же объявил верность русской теме. Он снял «1812 год», затем «Оборону Севастополя» и «Ермак — покоритель Сибири». Он стал работать над экранизацией русской классики: Пушкин, Гоголь, Достоевский, Лермонтов, Островский, Толстой, Некрасов, Гончаров… Само собой, ненавистники России принялись ему мешать. В киноискусстве началась настоящая гражданская война. «Авторитеты» типа Шкловского брезгливо утверждали, что с экрана «понесло портянками». Им по душе были развлекательные американские боевики.
— Нам нужно наше советское кино, товарищ Жданов. А не американское.
Революция тем и велика, что открыла безграничные возможности для проявления народных сил. И разнообразные таланты попёрли, словно из-под земли. Один Шолохов чего стоит! А Стаханов? А Паша Ангелина? А Чкалов? В молодом киноискусстве пробивается Иван Александрович Пырьев, недавний солдат, конный разведчик 32-го Сибирского полка, уроженец городишка Камень-на-Оби, награждённый двумя Георгиевскими крестами.
Чем же встречают эти благодатнейшие «всходы» наши ненавистники? Самой оголтелой травлей. «Котят надо топить, пока они слепые». Сколько грязи льётся на того Стаханова! Дескать, сам он уголь не рубил, а лишь присутствовал в забое… А как терзают Чкалова? Доходит до покушения на жизнь! А что делается с Шолоховым? Ненавистники аж завизжали от зависти и злости. Как такой ничтожный гой и написал такое произведение? Этого не может быть! Украл! И это нелепейшее оскорбительное обвинение принялась разбирать специальная комиссия. Шолохова, молоденького донского парня, отмеченного знаком гения, принялись буквально выворачивать: сознайся, у кого украл? Позорище несусветное! И кто же этим занимается, кто возглавляет эту пресловутую комиссию по Шолохову? Крупская, вдова Ленина. Что она может? Она еле передвигает ноги. Её именем орудуют ловкие людишки, облепившие больную старуху…
Людишки… Эта шваль, обильно расплодившись, смертельно боится за своё привилегированное положение. По-настоящему талантливые люди попросту сметут их, как ненужный вредный хлам. Поэтому они сговариваются, сбиваются в стаи и кидаются рвать любого, кто заявляет о своих способностях.
Жданов заметил, что больная Крупская до сих пор от имени партии курирует библиотеки страны. Заботливо надзирает за тем, что советским людям дозволяется читать, а что не дозволяется. Был запрет на Достоевского, был на Есенина, был даже на Льва Толстого. А недавно разослали указание изъять сочинения Платона. Интересно, Платон-то ей чем не угодил?
Иосиф Виссарионович расстроенно махнул рукой. Больной человек, совершенно немощный. Стала послушным орудием в руках всевозможной сволочи: по любому поводу её грузную фигуру выдвигают, словно щит. Эксплуатация имени, больше ничего… Как же, вдова Ленина!
Оба замолчали, прислушиваясь к равномерному буханью волн в скалы. Ветер разгулялся, неистово мотая густую листву деревьев. Высоко над головами угадывалось беспорядочное беснование ненастных грузных туч. Ощутимо потянуло свежей пресной влагой — с моря приближался ливень.
Час был уже поздний, они вернулись в дом. Видно было, как снаружи по окнам хлестали мотающиеся ветви.
Жданов обратил внимание на странную тенденцию газет: при чтении материалов о первом судебном процессе невольно создаётся впечатление, будто заговор полностью разгромлен, все гнусные предатели безжалостно истреблены. Среди них — старый боевик Мрачковский, самый опытный, самый опасный, главное страшилище для партии и лично Сталина (заголовки в газетах: «Лакей фашиста Троцкого», «Подонки-террористы Мрачковского»). А между тем в допросных протоколах то и дело попадаются фамилии как раз тех, кто так неистово заходится в истерике ликования. Не стремление ли тут положить конец расследованиям и отвести глаза? Ведь главные разоблачения, судя по материалам, у Ежова ещё впереди. Основная чистка ещё только предстоит!
«Гм… Умно. Кто же это так старается?»
Андрей Александрович жаловаться не любил. (Как и сам совершенно не принимал ссылок на трудности в работе.) Это был уже человек сталинской школы, из партийного подроста. Новое поколение руководителей отчётливо понимало, какой сложности задачи взваливают они на свои неопытные плечи. Они исповедывали основной сталинский принцип в своей нелёгкой деятельности: надо!
В СССР, в Москву, в Кремль с одной целью — увидеться с Вождём советского народа — стремились самые выдающиеся умы планеты. Сталин принимал всех, и всегда на этих встречах присутствовал Жданов. Беседы затягивались на несколько часов. Гости бывали взволнованы самой атмосферой советской страны. Их, выросших на Западе, поражала завидная уверенность советских людей в своём завтрашнем дне. Особенно восхищала молодёжь. На Западе не существовало самого термина: «подвиг». Молодые люди советской страны были заряжены на свершение подвигов во имя процветания своей Родины.
Жданов понимал, что скрывается за участившимися визитами самых выдающихся писателей в Москву. Запад не на шутку беспокоили потрясающие успехи СССР. Требовалось во что бы то ни стало эти успехи смазать, принизить, очернить. Советские люди требовали от Запада одного: «Не мешайте нам жить, как мы хотим!» На это следовал наглый ответ: «Вы живёте неправильно. Так не положено. Берите пример с нас. Да, у нас много свинства. Но почему у вас должно быть иначе? Мы этого не допустим. И знайте: если вы не прислушаетесь к голосу рассудка, вам придётся сильно пожалеть об этом. Нам придётся выполнить наш долг представителей мировой цивилизации!»
Герберт Уэллс был командирован в революционную Россию на заре советской власти. Он прожил две недели, разговаривал с Лениным. Обо всём увиденном и пережитом он написал потрясающе честную книгу «Россия во мгле». Десять лет спустя Англия послала в Москву ещё одну литературную знаменитость — Бернарда Шоу. Гость побывал в Кремле, в Мавзолее, в нескольких театрах, попросил свозить его в парк отдыха имени Горького. Ходил, прислушивался, наблюдал, запоминал… В музее Революции долго стоял возле железной клетки, в которой везли на казнь Е. Пугачёва, руководителя народного восстания. Поехал на электрозавод и долго разговаривал с рабочими, не жалевшими сил, чтобы выполнить пятилетку за три года.
29 июля Б. Шоу принял Сталин. Беседа продолжалась около трёх часов. Прощаясь с Вождём советского народа, знаменитый англичанин с чувством произнёс:
— Я был и буду другом Советского Союза до самой смерти!
Дома, вспоминая о днях, проведённых в СССР, Б. Шоу записал:
«Для меня, старого человека, составляет глубокое утешение, сходя в могилу, знать, что мировая цивилизация будет спасена. Здесь, в России, я убедился, что новая коммунистическая система способна вывести человечество из современного кризиса и спасти его от полной анархии и гибели».
На Западе копилось восхищение успехами Советского Союза, но вместе с тем копилась и ненависть злобствующих недругов. Поводом для кликушества стали судебные процессы над разоблачёнными троцкистами. Иосиф Виссарионович, беседуя с Роменом Ролланом, нисколько не скрывал своего отношения к этой неприятной очистительной работе.
— Нам очень неприятно осуждать, казнить. Это грязное дело. Лучше было бы держаться вне политики… Но если хочешь освободить порабощённых людей, если соглашаешься заниматься политикой, то уже всё делаешь не для себя, а только для государства. Государство требует, чтобы мы были безжалостны!